Очерки гнойной хирургии. В.Ф. Войно-Ясенецкий

Прожил Валентин Феликсович долгую жизнь. Родился он в 1877 году почти одновременно с рядом выдающихся событий общественной жизни, науки, искусства, медицины, хирургии. Умер в 1961 году, в год первого космического полета с человеком на борту, революционных достижений в физике, химии, биологии, медицине.

Как видим, в хронологических рамках его жизни происходят все самые значительные события новейшей истории человечества. Здесь три революции, две мировые войны, русско-японская, гражданская и Отечественная войны, освоение атома и космического пространства, ломка философских представлений о мире, насильственное насаждение атеизма на 1/6 части суши. Все это формировало неповторимость душевного мира, психологических установок, нравственного и социального облика Валентина Феликсовича. Его жизнь — студента, хирурга, земского и уездного врача, доктора медицины, профессора и архиепископа — протекала у всех на виду и фактически в наше время. Тем не менее, некоторые моменты его судьбы окутаны покровом густой, почти непроницаемой тайны, до конца не раскрытой еще и сейчас и окрасившей ее в глубоко трагические тона.

Гонения на русскую Православную Церковь Валентин Феликсович воспринял как мучительный позор, набрасывающий, по его понятию, мрак неверия на русский народ, чьи физические недуги он исцелял как хирург, и на горячо любимую Родину, которой он верно служил всю жизнь, как величайшую катастрофу, изуродовавшую саму душу народа, его историческую сущность. В своих воспоминаниях он прямо свидетельствует: «... при виде кощунственных карнавалов и издевательств над Господом нашим Иисусом Христом, мое сердце громко кричало: "Не могу молчать!" И я чувствовал, что мой долг — защищать проповедью оскорбляемого Спасителя и восхвалять безмерное милосердие к роду человеческому». Защитить Господа Бога от хулы атеистов, вернуть народу веру, которая, как ему казалось, непоправимо утрачена, вернуть всеми средствами, если нужно, все принося в жертву, —стало своего рода целью жизни, главной психологической установкой, определившей, в сущности, весь жизненный путь В.Ф. Войно-Ясенец- кого. Вот как сам Святой Лука пишет об этом в своих мемуарах: «... это необыкновенное событие посвящения во диакона произвело огромную сенсацию в Ташкенте, и ко мне пришли большой группой во главе с одним профессором студенты медицинского факультета. Конечно, они не могли понять и оценить моего поступка, ибо сами были далеки от религии. Через неделю после посвящения во диакона, в праздник Сретения Господня 1921 года, я был рукоположен во иерея епископом Иннокентием, и мне пришлось совмещать мое священство с чтением лекций на медицинском факультете».

Действительно, ни призвание целителя физического здоровья народа, ни призывы друзей посвятить себя только науке, ни просьбы коллег отдать свой талант хирургии, ни даже мольбы его четверых детей не оказали не только решающего, но даже и малейшего влияния на его решение посвятить свою жизнь Богу.

У поэта Баратынского есть одна строфа, чрезвычайно метко и точно отражающая внутреннее состояние Валентина Феликсовича, выход из душевного стресса после тяжелых событий в личной жизни и революционной бойни в 1917-1919 годах:

692 Жизнь и ТВОРЧЕСТВО ВАЛЕНТИНА ФЕЛИКСОВИЧА ВОЙНО-ЯСЕНЕЦКОГО

"Болящий дух врачует песнопенье. Гармонии таинственная власть Тяжелое искупит заблужденье И укрепит бушующую страсть".

Таким песнопеньем для болящего духа Валентина Феликсовича стали его многочисленные проповеди, которые он сочинял во время ночных бдений,

ивдохновенно читал сразу же на следующий день запуганной и страждущей откровенного и мужественного слова пастве. Таинственная власть небесной гармонии, воплощенная в любимых им реквиемах и хоралах Баха, Моцарта, Бетховена и олицетворенная многовековыми канонами религии, полностью

ибезвозвратно захватила его ум, душу и сердце. А свое решение, ниспосланное, по его убеждению, Всевышним, посвятить жизнь служению Божьему, он воспринял как искупление всеобщего «тяжелого заблуждения» и насильственного перехода в атеизм.

Еще в 1915 году, проживая с семьей в Переславле-Залесском, работая уездным главврачом больницы и не помышляя о профессии священнослужителя, В.Ф. Войно-Ясенецкий получил таинственное и непонятное ему Божие предсказание о том, что он станет Епископом. И это сбылось в 1923 году.

Подобный мотив неоднократно и с большой силой будет звучать в теоретических высказываниях и в практических делах проповедника Слова Божьего. Несомненно, радость хирургического творчества, успех научных изысканий Валентина Феликсовича во многом целили его «болящий дух», но укротить владеющую им «бушующую страсть» защитить Христа и Веру они не могли. Именно эта страсть служения Господу нашему Иисусу Христу стала психологической установкой и мотивацией его действий и поступков на протяжении нескольких десятилетий. Принятие им ниспосланного свыше духовного сана — это в то же время духовный бунт, протест против имевших место массовых расстрелов верующих, уничтожения священников, насильственной атеистической пропаганды 20-х годов в нашей стране. И во имя поставленной цели Валентин Феликсович в 44-летнем возрасте круто меняет свой жизненный путь — принимает обет монашества, добровольно отрекаясь в расцвете физических и духовных сил от личной жизни и семейного счастья. Воспитание четверых детей он, по велению Всевышнего, полностью передоверяет своей хирургической сестре Софье Сергеевне Велицкой, которую он ввел в дом после смерти жены.

На это событие следует обратить особое внимание, ибо оно явилось одним из явных проявлений созревавшего в глубине души, где-то в тайных клетках подсознания решения о духовной деятельности. Сам Валентин Феликсович объясняет в одном из своих писем приглашение С. С. Велицкой в качестве приемной матери для своих детей Божественным прозрением: во время чтения одного из псалмов в ночной молитве над телом скончавшейся жены его ум пронзили слова псалма — «введи бесплодную в дом свой». И это письменное свидетельство самого Валентина Феликсовича подтверждает нашу психологическую гипотезу о реализации внутренних подсознательных духовных процессов, проистекавших задолго до болезни и смерти жены. Равно как и его собственное объяснение, что причиной заболевания жены явилось наказание Всевышнего за нарушение обета безбрачия, данного его женой в девичестве.

Многие события в личной и общественной жизни в свои первые сорок лет религиозная натура Валентина Феликсовича была склонна объяснять волею Божьей. В то же время здравый смысл и опыт врача, хирурга, будили рационализм, предлагали материалистические решения. Ему как хирургу больше чем кому-либо другому пришлось видеть ужасы кровавой бойни, называемой революцией и войной, и осознавать всю ее бессмысленность. И в то же время он принимает многолетние ужасные страдания народа после революции как посланную свыше Божью кару. Глубокий пацифизм его профессии в сочетании с привитыми в детстве христианскими принципами морали явились объективными предпосылками для рождения внутренней потребности обращения к Богу. Эта потребность была психологической компенсацией стрессов и внутренних конфликтов, порожденных ежедневными и массовыми страданиями людей в период первой мировой войны, трех революций, гражданской братоубийственной войны.

Необычная судьба профессора Войно-Ясенецкого, подвижническая деятельность и житие архиепископа Луки давно уже привлекают внимание многих исследователей и журналистов, в том числе и деятелей пропаганды Запада. Пользуясь фактически украденным из нашей семьи архивом, М. Поповский извратил факты из трагической, полной противоречий биографии архиепископа Луки, преподнес их тенденциозно, исказил религиозные основы и этические принципы архиепископа Луки, главными среди которых были глубокая вера в Бога, беззаветная любовь к Богу, к Святой Руси и бескорыстное служение многострадальному народу. Эти факты обычно выстраивают в такой логический ряд: он совмещал деятельность архиепископа с деятельностью ученого; он подвергался пыткам, незаслуженным арестам и ссылкам; ряд советских драматургов, даже таких маститых как Б. Лавренев и П. Тренев, заклеймили его в пьесах, которые шли в столичных и в провинциальных театрах, о злоумышленнике-священнике (прототип Луки), пытавшемся помешать прогрессивному развитию советской биологии и медицины. Следовательно, архиепископ Лука — антисоветчик. Это логика, которой недоступна сама идея страдания человека и народа как искупление вины перед Богом.

Добровольное самоотречение от мирской жизни не могло не сказаться на его научной деятельности. Нельзя сказать, что он физически покинул ту живительную, высокоинтеллектуальную атмосферу поисков и находок в Ташкентском университете и медицинском институте, где он заведовал кафедрой. Но фактически он уже утверждал себя как личность не в деятельности хирурга, профессора и исследователя, а как духовный пастырь народа. Да, он продолжал оперировать, ставить научные опыты, читать лекции студентам. Но делал это скорее по социальной нужде, отдавая физические силы операционному конвейеру. Нельзя забывать, что у него на руках четверо детей и их приемная мать, и заработок хлеба насущного для них — святая обязанность. Сам Валентин Феликсович впоследствии в письмах к сыновьям достаточно откровенно признавал, что именно деятельность священника приносила ему настоящее удовлетворение. Однако доставалось это весьма дорогой ценой. В своих письмах он рассказывает, в каких тяжелых условиях — полной социально-психологической оторванности от привычной профессиональной среды, научной жизни, в материальном стеснении, порой граничащем с нищетой — он тогда оказался.

694 Жизнь и ТВОРЧЕСТВО ВАЛЕНТИНА ФЕЛИКСОВИЧА ВОЙНО-ЯСЕНЕЦКОГО

Профессор Войно-Ясенецкий еще продолжал писать статьи и доклады, но его научная, педагогическая и врачебная деятельность в новых условиях все более ослабевала. Зато деятельность священника захлестнула его с головой. В одном из своих писем он с горечью и тоской признается, что ни друзья, ни коллеги, ни его родные и близкие не желают понимать его служение Богу или же рассматривают это как чудачество. Это, конечно, доставляет ему нравственные страдания, порождает душевные стрессы. Однако во имя Божье, во имя глубокой веры Валентин Феликсович стоически терпит все это.

Рассказывают, что он демонстративно отказывается от лекций из-за того, что его просят на лекциях надевать светскую одежду. Отказывается делать операции до тех пор, пока в операционной не повесят икону. Как дерзкий вызов звучит его речь на суде во время процесса по делу врачей Ташкентской городской больницы. На вопрос общественного обвинителя, начальника ОГПУ г. Ташкента Я. X. Петерса: «Во имя чего священник режет людей, когда религия запрещает это делать?» В. Ф Войно-Ясенецкий ответил: «Я режу их во имя их спасения, а во имя чего их режете Вы?». Врачей оправдали, но не из-за артистичности ответа профессора. Ясно, какая всесильная роль отводилась ОГПУ в те времена, и Петере был не так уж глуп, чтобы осудить и расстрелять явно невинных врачей в условиях крайнего дефицита медицинского персонала.

Этот эпизод важен, так как делает психологически понятными причины обиды всесильного Петерса на строптивого профессора, что вскоре приведет к сведению с ним счетов и последующего жестокого мщения. Но личные мотивы чекиста — сведение личных счетов — был отражением партийных установок на репрессии: В. Ф. Войно-Ясенецкий был вскоре арестован и сослан, а через несколько лет арестован вторично (по известному уголовному делу Михайловского).

Аресты и ссылки архиепископа — это изоляция от общества. Это насилие над личностью и большое зло. Но с другой стороны, именно в это время накапливается большой духовный опыт пастыря Луки и хирурга Вой- но-Ясенецкого. Он завершает обобщение колоссальной хирургической практики.

В 1934 году вышла, наконец, задуманная еще в 1912 году в Переслав- ле-Залесском и завершенная в 1921 году монография «Очерки гнойной хирургии». Ее публикация привлекла внимание всех крупных специалистов не только в области хирургии, но и в других отраслях медицины. Горячими сторонниками идей В. Ф. Войно-Ясенецкого стали академики И. А. Кассирский, В. П. Филатов, которые публично дали высокую оценку фундаментальному труду В. Ф. Войно-Ясенецкого.

По свидетельству его сына, д.б.н. Алексея Валентиновича Войно-Ясене- цого, академик И.П. Павлов в кругу своих учеников и единомышленников сказал: «Можно смело сказать, что такую книгу мог написать только человек, блестяще знающий тонкости анатомии и физиологии и тонко владеющий скальпелем. В лице В. Ф. Войно-Ясенецкого мы имеем такого же выдающегося хирурга, как Пирогов». Но именно на титульном листе этого шедевра научной мысли рука ученого В. Ф. Войно-Ясенецкого начертала: «архиепископ Лука». Так он сам определил свою роль и статус, как в науке, так и в жизни. Помимо горячих откликов специалистов, эта книга стала прак-

тическим руководством для рядовых хирургов во всех уголках бескрайней России. Такая восторженная встреча его книги не могла не воодушевить Валентина Феликсовича, который последнее время стал мало заниматься наукой. Теперь пришел новый прилив творческих сил, он увлечен поиском новых средств дезинфекции ран как до, так и после операции.

Во время Архангельской ссылки В. Ф. Войно-Ясенецкий познакомился с женщиной, владеющей средствами народной медицины, — она лечила гангрену специальным составом. Для выяснения биохимических свойств этого чудо-препарата, изобретенного гением русского северного народа, профессор пригласил эту целительницу с собой в Ташкент после окончания ссылки. Валентин Феликсович развивает активнейшую научную деятельность, систематически делает научные доклады в Обществе хирургов г. Ташкента, публикует большую статью, посвященную новым методам дезинфекции ран. Благодаря активной научной работе наступает заметное улучшение материального положения семьи.

Однако судьба готовит ему новый удар. В декабре 1937 года он попадает в широкую волну массовых репрессий, прокатившуюся по всей стране. После ареста почти два года в Бутырской тюрьме тянется изнуряющее следствие по обвинению в шпионаже в пользу Ватикана. Что такое двухлетнее следствие в застенках НКВД по обвинению в шпионаже да еще с применением пытки «конвейер», мы хорошо знаем и по рассказам тех немногих, кто остался жив, и по книгам Солженицина, Шаламова, и по многим и многим беспристрастным документам. Вспомните талантливый фильм Т. Абуладзе «Покаяние»... В условиях 1937-1939 г.г. следствие по обвинению в таком тягчайшем преступлении, как шпионаж, в лучшем случае заканчивалось осуждением на 15-25 лет, и Войно-Ясенецкому снова «повезло» с приговором — ссылка в Туруханск Красноярского края.

Натура В. Ф. Войно-Ясенецкого отличалась высокой страстностью, суровой энергией, глубокой мыслью, возбуждаемой не только одними загадками человеческого тела, но и вопросами духовными, нравственными, интересами общественной жизни. Идеалистическая направленность философского мира Валентина Феликсовича, отсутствие в нем попытки подняться над уровнем церковно-нравственных концепций христианской морали, перейти к обсуждению общественных вопросов, ставившихся тираническим стремлением узкой социальной группы построить безбожное социалистическое общество, не дают возможности говорить о его законченной философской доктрине. Хотя в многочисленных проповедях, в философском трактате «Дух, душа и тело» философия любви достаточно полно отражает его кредо. И это кредо сформировалось в трех ссылках.

В Красноярске Валентин Феликсович становился все более уважаемым лицом. Выражением этого было первое место в списке наиболее выдающихся врачей Красноярского края. Новое общественное положение известного и всеми признанного профессора открывало ему возможность осуществить научные замыслы. Однако главная цель его жизни, — служение Богу. Его идея-страсть взяла верх, и он опять с головой окунулся в дела своего епаршества. В своих мемуарах Валентин Феликсович рассказывает об этом периоде весьма подробно.

Помимо замечательного научного таланта Валентин Феликсович был вообще исключительно незаурядной, богато одаренной натурой, обладал

696 Жизнь и ТВОРЧЕСТВО ВАЛЕНТИНА ФЕЛИКСОВИЧА ВОЙНО-ЯСЕНЕЦКОГО

ярко выраженными интеллектуальными и душевными качествами. По словам близко его знавших современников, он был прекрасным полемистом и оратором, был неистощим в проповедях для верующих, лекциях для студен- тов-медиков и докладах для специалистов-коллег. Недаром общением с ним дорожили выдающиеся умы его времени. Академик Кассирский написал о нем книгу, рукопись которой хранится у его сына. Она до сих пор не издана. Академики И. П. Павлов и В. П. Филатов дорожили общением с ним. Даже большевистский тиран И. В. Сталин состоял с ним в переписке. Каждый, кому довелось хоть раз встретиться с В. Ф. Войно-Ясенецким либо в качестве пациента, либо в качестве слушателя его лекций или проповедей, либо как соратника по горькой судьбине зека, на всю жизнь запоминал его проницательный, несущий доброту взгляд.

О блеске, силе, остроте, глубине и одновременно художественности ума Валентина Феликсовича свидетельствуют и научные доклады, статьи, монографии, его многочисленные проповеди, образцы журналистской прозы. И все это интеллектуальное богатство, все напряжение воли, все силы души он обратил на достижение поставленной цели, идя к ней всеми доступными путями, жертвуя всем самым близким и дорогим во имя служения Богу, во имя своей идеи-страсти спасения малого стада Христова.

Эта идея-страсть, владевшая Валентином Феликсовичем, вынуждала приносить на ее алтарь самые задушевные чувства к своим детям, самые затаенные замыслы ученого и хирурга. Недаром же в одном из писем старшему сыну Михаилу Валентиновичу Войно-Ясенецкому он огорченно признается: «Хирургия несовместима с архиерейским служением, т. к. и то, и другое требует всего человека, всей энергии, всего времени». Это признание является, на наш взгляд, ключевым в понимании его личности. Здесь он сам сформулировал дилемму — либо Церковь, либо наука. Сам с органически присущей любому ученому объективной беспристрастностью корректно поставил задачу выбора цели жизни, выбора направления приложения его необъятных интеллектуальных и душевных сил. И он сам, добровольно сделал выбор. Но сделав этот выбор раз и навсегда в 44 года, Валентин Феликсович в течение последующих 40 лет своей долгой жизни совмещал в едином интеллекте науку и религию, соединял в одной душе трудно соединимые ипостаси: материалистическую как хирурга — врачевателя тела и идеалистическую как священника — врачевателя душ верующих. Это подсознательное противоречие не оставляло его в покое ни в минуты радости от творческих находок в хирургии, ни в минуты религиозного экстаза во время молебна. Именно внутренним противоречием материализма и идеализма можно объяснить периоды взлета и падения его творческой активности в науке, периоды воспламенения и угасания религиозной активности. Такими же колебаниями отличались и его отношения с детьми.

Наша попытка дать психологическую трактовку истоков противоречивости личности и характера, конечно же, является гипотезой, которую мог бы подтвердить или опровергнуть лишь сам Валентин Феликсович. Однако мы хотели бы обратить внимание на объективные обстоятельства, говорящие в пользу этой гипотезы.

Во-первых, в первые сорок лет своей жизни Валентин Феликсович сформировался как личность в сложных условиях ломки общественно-эко- номических и социально-политических отношений, научных представлений

о мире, о человеке, философских концепций. Молодой врач, как и многие представители русской интеллигенции, верил в необходимость социальных перемен, в грядущее торжество справедливости и добра. Более того, он сам как-то признался: «Если бы я не был христианином, я бы стал коммунистом». А перемены эти вылились в уничтожение Православия, в геноцид русского, украинского, белорусского и других народов. И свидетелем этого геноцида он был на протяжении 44 лет.

Во-вторых, следующие 40 лет жизни принесли много разочарований: рушились представления о человеческом гуманизме, о возможности всеобщего счастья, а профессия врача сталкивала Валентина Феликсовича с бесчисленными примерами бессмысленной жесткости и вандализма. Желание нести людям религиозный свет и добро встречало не только непонимание, но и несправедливое осуждение. В итоге убежденного неприятия окружающего враждебного мира, где безраздельно царствовали зло и безбожье, голый материализм и жестокость, эмоциональный, чистый и честный человек нашел духовную опору в христианском учении и все глубже уходил в свой сложный внутренний мир. И произошло глубоко продуманное, прочувствованное всем сердцем преображение великого ученого и хирурга, профессора Войно-Ясенецкого в архиепископа Луку — только так, на этой новой стезе он мог делать людям добро, не поступаясь своими высокими моральными принципами.

В-третьих, страшной драмой для любящего отца и мужа стала смерть жены. Эта смерть вызвала мистические раздумья о неотвратимости наказания за грех — ведь жена нарушила обет безбрачия, данный Богу! А он, влюбленный юноша, зная об этом обете, сам способствовал грехопадению жены, он — соучастник, он должен держать ответ за нарушение клятвы Богу...

И, наконец, в-четвертых, еще одно тяжелое испытание уготовила профессору судьба — жестокое преследование советской властью, злобное гонение и клевета прессы и интеллектуальной элиты общества — писательских организаций. Ведь мало кому выпала сомнительная и горькая честь стать еще при жизни литературным персонажем, да еще и отрицательным! Мастер из бессмертного романа М. А. Булгакова заплатил за эту «честь» потерей рассудка.

Трудный жизненный путь, суровая житейская практика Валентина Феликсовича, раздвоенная идеалистично-материалистическая социальная практика и противоречивость современных общественных процессов все более отягощали его душу, углубляли его замыслы достичь цели и реализовать замыслы идеи-страсти, ломали в горниле дьявольской круговерти ссылок и гонений его характер, доводя до отчаянной попытки самоубийства, отторгали от коллег по науке, замыкали его мысли на Православии.

Внутренняя борьба взглядов и характера обусловили и выбор проблемы для философско-религиозного трактата «О духе, душе и теле». По своему религиозному убеждению Валентин Феликсович был естественным сторонником примата духа. Однако, словно в подтверждение древнего изречения «Дух божественный дышит, где хочет», в этом Красноярском, Ташкентском, Тамбовском и Крымском епископе, непреклонном и жестком главе епархий, в этом давно дошедшем до религиозного самоотречения проповеднике продол-

498 Жизнь и ТВОРЧЕСТВО ВАЛЕНТИНА ФЕЛИКСОВИЧА ВОЙНО-ЯСЕНЕЦКОГО

жал дышать дух истинного ученого, одного из величайших хирургов новейшего времени.

Резкое отличие религиозного опыта архиепископа Луки, каким его знала, видела и слышала паства, от тонких хирургических операций, глубоких научных наблюдений и выводов профессора дивило многих близко и глубоко знавших его людей. У них невольно возникал вопрос: «Истина — одна в науке, а другая — в религии. Какой же истине Вы служите? Какая истина Вам дороже?». Наверняка те же вопросы задавал сам себе и Валентин Феликсович. Он смог найти окончательный ответ в конце жизни. В письме профессору П. П. Царенко в 1959 году он пишет:

«Многоуважаемый Петр Петрович! В ответ на недоумение Ваших студентов по поводу моего архиерейского служения им следовало бы сказать, что очень странно отрицать то, чего не знают и не понимают, и судят о религии только по антирелигиозной пропаганде. Ибо, конечно, среди них вряд ли найдется кто-нибудь, читавший Священное Писание.

Наш великий физиолог И. П. Павлов, академик В. П. Филатов, каноник (священник) Коперник, преобразовавший астрономию, Луи Пастер умели же совмещать научную деятельность с глубокой верой в Бога... За 38 лет своего священства и архиерейского служения я произнес около 1250 проповедей, из которых 750 записаны и составляют 12 толстых томов машинопечати. Советом Московской Духовной Академии они названы «исключительным явлением в современной церковно-богословской жизни и сокровищницей изъяснения Священного Писания», и я избран почетным членом Академии. Как видите, это очень далеко от примитивных суждений вашей студенческой молодежи. Свои "Очерки гнойной хирургии" я написал, уже будучи епископом. С почтением, архиепископ Лука».

Известен мудрый афоризм: «Если трагедии суждено повториться в истории, то это уже не трагедия, а фарс». Думается, что эти слова верны не только по отношению к истории того или иного общества, но и относительно истории жизни той или иной личности. Если в 20-е годы первые конфликты с социалистическим обществом Валентин Феликсович воспринимал как трагедии, то последующие послевоенные конфликты с Комитетом по делам религии казались ему жалким фарсом. И он становился выше этого фарса, пусть даже фарса жестокого, продолжал стоически нести людям добро, физически исцелять их даже буквально на краю света, в низовье Енисея, на краю принципиальной возможности делать операции.

Порой в ночной тиши Туруханской ссылки его губы шептали: «Что же ты за существо, Валентин? Не понимаю. Откуда среди этой жестокой мерзости безбожной жизни у тебя берутся такие елейно-чистые, такие возвы- шенно-идеальные, такие юношески-благоговейные слова молитвы, что твои уста несут запуганной, истерзанной пастве? Какой Фрейд, да и вообще какая философия объяснит происхождение или тот психический процесс в твоей душе, совмещающей несовместимое? Если я сам себе не объясню, то заподозрю, что внутри сидит другой, неведомый всем грешным, невидимый человек, окруженный сиянием, с глазами из лазури и звезд, и окрыленный! Ты состарился, а он вечно молод! Ты многое не прощаешь, а он верит и прощает! Ты ожесточен жизнью, а он, коленопреклоненный, зарыдать готов перед одним из ее воплощений! И имя этому человеку — Бог!» Умиротворенный таким объяснением Валентин Феликсович засыпал, чтобы наутро

опять проснуться с двойником в душе и опять писать проповеди и научные статьи и доклады, давать разгон хирургическим сестрам и изгонять из епархии проворовавшихся попиков, резать тела и целить души. И так каждый день, каждую неделю, месяцы, годы, десятилетия. И так всю жизнь человеческую, жизнь с Богом в душе. Это ли не счастье! Это ли не духовная насыщенность и смысл нашего земного существования?

Уход из не удовлетворяющего реального социалистического мира в мир духовный, созданный Русской Православной Церковью, от активной гражданской борьбы с социальным коммунистическим злом в пассивное неприятие — все это типические черты многих представителей русской интеллигенции тех трудных лет. Внутренний мир этих людей тонко и метко изображен в романах А. Толстого, Б. Пастернака и др. Но и здесь В. Ф. ВойноЯсенецкий занял активную позицию — стал пастырем.

В философской концепции архиепископа Луки имеется вполне определенный набор элементов, комбинация которых дает возможность, с его точки зрения, описывать явления и процессы, происходящие в мире. Это — дух, душа и тело, определяющие первичные элементы мироздания. И эта философия не нова. Почти все философские системы, начиная с древних греков и кончая современными прагматистами, в той или иной мере строятся на одном или нескольких первичных элементах. И философская система Войно-Ясенецкого несколько уже по сравнению с известными по сию пору философскими системами. Узость ее проявляется, прежде всего, в отсутствии связи с уже известными в истории философии идеалистическими системами. К примеру, с феноменологией духа Гегеля, либо теологической системой Фомы Аквинского. Не говоря уже о концепции развития, пусть даже построенной на идеалистической базе. Как будто не было Гегеля, Фихте, не было теологических систем.

Конечно, все три философских первичных элемента — дух, душа и тело — не только соприкасаются между собой и тесно взаимосвязаны, они проникают друг в друга, образуя единый философский мир В. Ф. Войно-Ясенецкого. На идее взаимопроникновения построена и его этика. Она соткана только из любви и доброты и она чужда ужасному, жестокому, безобразному коммунистическому миру. А этот мир ежечасно и без спроса врывался в тонкий мир чувств Валентина Феликсовича.

Подобно многим решениям В. Ф. Войно-Ясенецкого оказалась окутанной густым покровом тайны и его попытка самоубийства, которую совершенно превратно толкуют, как желание уйти из жизни. Конечно же, тюремные условия и ночной конвейер непрерывных допросов не «способствовали» укреплению его нервной системы, однако, не в его характере и не в его принципах принявшего и понявшего судьбу христианских великомучеников кончать жизнь таким способом. Следователь впоследствии вспоминал, что на одном из допросов Войно-Ясенецкий, якобы, уронил не совсем понятную фразу: «Конечно, трудно понять приумножение их великих страданий». Если эта фраза действительно имела место, то с точки зрения рядового обывателя можно предположить, что он размышлял о способе ухода из жизни. Ведь в том крайне тяжелом болезненном состоянии, в котором он находился в тюрьме, и, самое главное, весьма малой вероятности любого исхода следствия, кроме высшей меры наказания, самоубийство могло бы быть логически обоснованным.

700 Жизнь и ТВОРЧЕСТВО ВАЛЕНТИНА ФЕЛИКСОВИЧА ВОЙНО-ЯСЕНЕЦКОГО

Обычно самоубийство трактуется, как проявление слабости духа, однако, даже в этом случае оно могло быть проявлением его силы. Актом той последней силы воли, с помощью которой В. Ф: Войно-Ясенецкий, одолев преследовавшую его многие десятилетия несправедливую судьбу, сделал, в конце концов свою жизнь такой, какой хотел; он мог бы сделать, когда бы счел это нужным, и свою смерть.

В этой версии, как бы она правдоподобно на первый взгляд ни выглядела, есть одно весьма существенное слабое звено, которое не только не вписывается в эту версию, но и, в конечном счете, разрушает ее. Это глубокая религиозная основа второй половины жизни Валентина Феликсовича. Она дает возможность сформировать четыре аргумента против версии о попытке самоубийства.

Во-первых, решение посвятить жизнь служению Богу Войно-Ясенецкий трактует многократно и в письмах, и в беседах с близкими как божественное предначертание. Поэтому уйти из жизни он мог лишь тогда, когда Всевышний призовет его душу к себе.

Во-вторых, для глубоко верующего христианина даже мысль о самоубийстве в принципе несовместима с представлениями о смерти.

В-третьих, его религиозное самоотречение в сочетании с необыкновенно сильной волей исключали самоубийство как завершение жизненного пути.

И, наконец, фактор уже не религиозный: как профессионал-медик, хирург высочайшего класса, он мог в любую минуту совершить акт самоубийства, если бы действительно пришел к такому решению. Да и сам архиепископ Лука уточняет этот эпизод в протоколах допроса: «При сидении на стуле в течение трех недель я был доведен до состояния тяжелейшей психической депрессии, до потери ориентации во времени и пространстве, до галлюцинаций, до паралича задних шейных мышц и огромных отеков на ногах. Мучение было так невыносимо, что я неудачно пытался избавиться от него (без цели самоубийства) перерезкой крупной артерии». Эти протоколы до сих пор не опубликованы, и мы пользуемся только рукописными выписками.

В 40-50-е годы деятельность Войно-Ясенецкого перестала быть достоянием лишь узкого круга профессионалов-медиков и прихожан его епархии, прочно вошла в антивоенный поток. Его многочисленные публицистические выступления, как на русском, так и на иностранных языках поставили его в один ряд с такими выдающимися борцами за мир, как Джавахарлал Неру, Джон Бернал, Пабло Неруда и др. И это тоже было благословение Господнее, а не сотрудничество с советской властью, как это трактуют некоторые.

Однако окончательно проясняется такая нелегкая для личности судьба крупного ученого, великого хирурга, глубокого мыслителя и общественного деятеля только в наше время. Патриотизм его мировоззрения, глубокая народность его деятельности как до, так и после революции, растущая популярность его имени связана с возвращением России на Православный путь и растущей открытостью нашего общества. Имя В. Ф. Войно-Ясенецкого занимает достойное место в истории русской науки, его труды — до сих пор настольные книги хирургов, а его бюст — в галерее великих русских хирургов в Институте им. Н. В. Склифосовского.