21. Московская литература. Эволюция жанра жития в 15 веке. Епифаний Премудрые. «Житие Епифания Премудрого». Стиль «плетения словес».

Литература Москвы на первых порах своего существования была тесно связана с насущными политическими интересами крепнувшего московского княжества и отражала все возраставшие объединительные тенденции. В осуществлении этих тенденций и в их литературной реализации большую роль сыграло духовенство, которое содействовало укреплению авторитета Московского княжества как политического центра, одновременно с перемещением резиденции русских митрополитов в Москву ставшего и церковным центром. Первые в северо-восточной Руси русские по происхождению митрополиты Петр и Алексей действовали в полном согласии с княжеской властью, были канонизированы и им посвящены особые жития.

В конце 14-нач. 15 веков в агиографической лит-ре происходит возрождение и развитие риторическо-панегорического стиля литературы Киевской Руси, или, как определяет Лихачев, экспрессивно-эмоционального. Это связано с подъемом национального самосознания, вызванного борьбой с с иноземными поработителями, формированием идеологии централизованного гос-ва, укреплением великокняжеской власти. Идея служения Русской земле, сознание необходимости ради этого победить ненавистную рознь, являлась ведущей, определяющей идеей того времени. На первый план выдвигается нравственный идеал человека целеустремленного, стойкого, способного к самопожертвованию во имя блага гос-ва.

Риторическо-панегорический стиль первоначально получает развитие в агиографии, где житие становится «торжественным слово», пышным панегириком русским святым. Изменяется композиционная структура жития: появляется небольшое риторическое встпуление, центральная биографическая часть сокращается до минимума, самостоятельное композиционное значение приобретает плач по умершему святому и, наконец, похвале отводится главное место.

Характерная особенность – пристальное внимание к различным психологическим состояниям человека. Но этот стиль игнорирует психологию человека в целом, писатели описывают различные чувства, которые живут как бы вне людей.

Тем не менее, абстрактный психологизм был значительным шагом вперед в развитии древней лит-ры. Начали появляться психологические мотивировки поступков героев, изображение динамики чувтсв. Биография христианского подвижника рассматривается как история его внутреннего развития. Важным средством изображения душевных состояний становятся его пространные и витиеватые речи монологи.

Изображение событий отходит на второй план. Писатели стремились все выводить из общих истин. Если подробностей недоставало, их просто выдумывали. В текст вводились пространные авторские риторические отступления, рассуждения морально-богословского характера.

Епифаний Премудрый был талантливым и искусным агиографом (ум. В 1420 г) Он ростовец по происхождению и неодобрительно относился к московской практике ущемления областных интересов. Епифаний провел в Троице-Сергиевом монастыре 31 год, из них при жизни Сергия Радонежского – 16-17 лет. Голубинский думает, что знакомство Епифания со Стефаном Пермским, житие которого он написал и который первоначально жил в ростовском монастыре Григория Богослова, произошло во время длительных наездов Стефана в Троицкий монастырь. (Кусков считает, что Епифаний сначала учился в в Ростове, в монастыре Григория Богослова и там познакомился с Стефанием). Был знаком с художников Феофаном Греком.

Епифанию принадлежит два произведения: «Житие Стефана Пермского» и «Житие Сергия Радонежского».

Житие Стефана Пермского было написано Епифанием, по-видимому, вскоре после смерит Стефана в 1396 году. Цель – прославить миссионерскую деятельность русского монаха, ставшего епископом в далекой коми-пермяцкой земле, показать торжество христианства над язычеством.

В «ЖСП» в полной мере нашла себе отражение панегирически украшенная стилистика. Житие открывается риторическим вступлением, далее следует биографическая часть и три плача (пермских людей, пермской церкви и «Плач и похвала инока списающа»). Во вступлении говорит о мотивах, побудивших его взяться за перо, сообщает об источниках, которые использовал.

Затем биографическая часть. В начале жития, после длинного вступления, автор рассказывает о детстве Стефана. Он превосходил многих своих сверстников «добропамятством, остроумием, быстростью смысла». Происходил он от некоего мужа, верного христианина Симеона, который был клириком соборной церкви в Устюге, и от матери-христианки – словом, от благочестивых родителей. С детства были все зачатки благочестия: к играющим детям не приставал, в игры не играл, прилежно учился. Вырос в чистоте и целомудрии. Прочитав много книг Нового и Ветхого Заветов , убедился, что все это преходяще и мы все скоро умрем. Вслед за этим идет несколько ссылок на священное писание, подтверждающим мысль о быстротечности жизни.

Стефан постригся в Ростове и отправился на проповедь к зырянам. Ведет подвижнический образ жизни. Ведет упорную борьбу с защитниками язычества, встретившими его крайне недружелюбно. Энергично предался своему делу. Разрушает языческую кумирню, срубает волшебную березу. Зыряне убеждаются, что он прав в борьбе с язычеством. Авторитет его еще больше возрастает после удачного соперничества с зырянским волхвом Памом – главным его противником. Стефан настолько уверен в правоте своего дела, что рекомендует Паму решить их спор при помощи «божьего суда». В первый раз он предлагает Паму вместе с ним взойти на горящий костер. Второй раз, сделав две проруби на реке, он предлагает Паму рука об руку с ним спуститься в одну прорубь и выйти через другую. В обоих случаях Пам отказывается от испытаний и таким образом отступает в споре со Стефаном. Зыряне готовы казнить Пама, но Стефан призывает к милости, и дело заканчивается лишь изгнанием волхва.

Главный подвиг Стефана – изобретение пермской азбуки. Об этом автор говорит витиевато, перед нами образец риторической речи, потсроенной на единоначалии («един» повторяется: пермское письмо сочинил один чернец, один составил, один сочинил, один калугер, один монах, один инок)), широком привлечении синонимов и синонимических выражений. Потрудившись в пермской земле сначала в сане священника, а затем епископа, приобщив зырян к православию, Стефан блаженно умирает.

И вот вслед за этим следуют наиболее риторические части жития. Особого мастерства в «плетении словес» Епифаний достигает в «Плаче пермских людей», в «Плаче пермской церкви» и в «Плаче и похвале инока списующа», т.е. самого Епифания. Епифаний пользуется риторическими вопросами и восклицаниями, сопоставлениями с библейскими персонажами, метафорическими сравнениями, единоначалиями.

В «Плаче пермских людей» Епифаний передает «сердечную тугу», горе новообращенных христиан, лишившихся «доброго господина и учителя», «доброго пастыря и правителя». Кроме того, люди высказывают обиду на Москву, потому что Стефан – единственный пермский епископ – погребен в Москве, которая при жизни относилась к нему неуважительно (Зачем мы отпустили тебя в Москву, чтобы ты там скончался? За что нам эта обида от Москвы?). Плач характеризуется множеством риторических вопросов и восклицаний, многословностью, длинными синонимическими рядами). В книжную риторику здесь вплетаются фольклорные мотивы, характерные для народных вдовьих причитаний. Но плачи в Житии выражают не только чувство скорби, но и восторг, удивление перед величием подвига героя.

После плача пермских людей и пермской церкви следует плач самого Епифания. Единоначалие – «увы мне» (он корит себя за то, что порой, когда Стефаний был жив, он ему досаждал, что спорил, что не удостоился последнего целования и прощения). Он не может подобрать эпитетов, при помощи которых он мог бы прославить своего героя. Автор предлагает длинный ряд возможных сравнений, но все они слабы для восхваления подвига Е. Епифаний насыщает свою речь аллитерациями, предлагает ряд всевозможных сравнений, подбирает пышно-торжественные слова, часто сходно звучащие и рассчитанные на то, чтобы своим подбором произвести как бы музыкальное впечатление. Епифаний, словно кружево, плетет словесную хвалу Стефану, задает себе риторический вопрос: «что еще тя нареку?», после которого следует множество синонимов (кем назову: апостолом, законодателем, крестителем, проповедником, евангелистом, святителем, учителем, страстотерпцем, заступником и т.д.). В похвале порой можно встретить до 20-25 синонимических эпитетов, с помощью которых автор выражает восхищение своим героем. Епифаний сам характеризует свой стиль как плетение словес: «слово плетущий и слово плодящий… собирал слова для похвалы, приобретая и приплетая). Словеса для плетения Епифаний собирал из различных книжных источников, он цитирует творения «отцов церкви», патерик, Палею и Хронограф, сочинения Черноризца Храбра. Кроме того, в создании торжественного риторического стиля Е опирается на традиции литературы Киевской Руси, в частности, на «Слово о законе и благодати» Иллариона. Он использует формулу похвалы, впервые встретившуюся в «Слове» (хвалит Римская земля апостолов Петра и Павла, азия – Иоанна Богослова, Русская земля – великого князя Владимира, тебя же Стефан чтит Пермская земля – первый плач).

Он никак не может закончить свою речь, «любовь к нему, однако, влечет меня к похвале и плетению словес»

Повествовательный стиль доведен до крайних пределов витиеватости. Стиль «плетения словес» обогатил литературный язык

(Е., как видно из текста жития, лично знал Стефана Пермского. Биографические факты в нем сравнительно немногочисленны и в большинстве случаев не выходят за пределы той традиционной нормы, которая издавна установилась на произведения такого рода (благочестивое детство, любовь к чтению божественных книг, подвижничество, проповедь христианской веры, блаженная кончина). Проскальзывают отдельные реалистические черточки и кое-какие элементы просторечия.

Главный подвиг Стефана – обращение язычников-зырян в православие путем личной проповеди и с помощью переводов на зырянский язык книг священного писания. Стефан для этого изобрел зырянскую азбуку.

Многочисленные витиеватые отступления, лирические излияния автора послужили причиной того, что житие разрослось до очень больших размеров.)