Глава 4, динамика и трансформации смысловых структур

она для него эмоционально персонифицирована, она несет на себе память о множестве значимых переживаний, причем не переживаний по поводу этой конкретной игрушки, а переживаний из того жизненного контекста, в котором некогда эта игрушка существовала» (Лобок, 1997, с. 445). «Когда ребенок играет со СВОЕЙ игрушкой — это имеет для него совершенно особое значение: он одновременно играет как бы с ее прошлым, он играет со своей эмоциональной памятью, удерживаемой многочисленными следами прошлых событий» (там же, с. 446—447). Следы понимаются здесь в буквальном смысле; А.М.Лобок характеризует эту деятельность как знаково-меточную потому, что ребенок физически персонифицирует предметы, оставляя на них отметины, царапины, вмятины и зазубрины, которые и выступают как знаки эмоциональных переживаний, обеспечивающие узнавание предметов.

Таким образом, личностное осмысление предметов через устойчивое включение их в контекст своей индивидуальной жизнедеятельности, своего жизненного мира, и опознание их как опорных элементов этого жизненного мира является генетически первичной формой осмысления внешней действительности. Мы наблюдаем здесь ту же закономерность, что и обнаруженная и сформулированная нами в предыдущем разделе филогенетическая закономерность: от максимально субъективного отношения к окружающему миру к отношению, в большей мере опосредованному познанием объективных или, по меньшей мере интерсубъективных его атрибутов. Годовалый ребенок «пока еще совершенно равнодушен к культурным измерениям предметов, но эти предметы уже обладают для него ЛИЧНЫМИ измерениями» (там же, с. 448).

Второй этап развития субъективности начинается, по А.М.Лоб-ку, в возрасте около полутора лет, когда ребенок начинает видеть в обращении с предметами окружающих его взрослых людей культурные образцы, примеры для подражания, и начинает активно осваивать, копировать эти образцы. «Маленький ребенок осваивает смыслы окружающего его предметного мира ...наблюдая за действиями взрослых и за сопровождающими эти действия эмоциональными репликами» (там же, с. 518). А.М.Лобок называет этот этап развития возрастом магической утилитарности (1998), имея в виду при этом, что осваивая утилитарно-инструментальные свойства предметов через копирование действий взрослых, ребенок относится к этой процедуре не как к утилитарной, а как к обрядово-маги-ческой; его цели далеки от утилитарной пользы. «Это деятельность ради нее самой, а вовсе не ради достижения какого-то практического результата, и именно поэтому наиболее точно ее можно охарактеризовать как обрядово-ритуальную. Трехлетка, имитирующий

4.3. Линии и механизмы развития смысловой сферы личности 279

забивание гвоздя, менее всего озабочен тем, чтобы гвоздь на самом деле оказался забит; но зато ему крайне важен сам ритуал забивания гвоздя... Важно, чтобы принципиально воспроизводилась некая схема действий, которая носит для этого ребенка характер священного ритуала» (Лобок, 1997, с. 471—472). Подобная имитация выступает универсальной матрицей усвоения ребенком любых культурных образцов.

Третий этап ознаменован новым открытием, которое ребенок делает на третьем году жизни, и с которым А.М.Лобок связывает кризис третьего года жизни. «Оказывается, можно идти ПРОТИВ, ПОПЕРЕК нормы. И это есть начало вариативного диалога ребенка с культурой» (там же, с. 474). Это возраст культурной вариативности, этап вариативной индивидуализации культуры, открытия всевоз-можностности предметов, придания предметам новых смыслов, в том числе отсутствующих в культурных образцах. «Продолжая диалог с нормой, он уже не просто усваивает ее, а дразнит ее, провоцирует ее на новые формы существования, держит ее на известном расстоянии, примериваясь к ней с разных концов и производя свои собственные, авторские варианты нормы» (Лобок, 1998, с. 34). Однако эта творческая вариативность не является собственно творчеством, ибо в ней отсутствует принципиально важный компонент — диалог с культурой, в котором вырабатываются критерии оценки собственных продуктов, саморедактуры. «Он неспособен отличить истинное от ложного, адекватное от неадекватного. Он смотрит на мир глазами человека, для которого, в принципе, любые знания возможны. Точно так же, как любые варианты сочиняемого им текста для него абсолютно равнозначны. Это все та же всевозможност-ность, которая является лишь иллюзией творчества» (Лобок, 1997, с. 647). «Маленький ребенок знаком лишь с одной стороной творчества — фантазийной. Однако подлинное творчество — это еще и диалог, способность поместить продукты своего сочинительства в некий культурный контекст, соотнести их с культурной традицией и отделить то, что действительно может иметь некий культурный резонанс. Что же касается ребенка, которого не коснулась еще суровая десница школы, то его сочинительство легко и беззаботно, оно равнодушно к норме и менее всего предполагает слух другого» (там же, с. 646). «Мир ребенка-дошкольника — это мир безусловного торжества его самости. Осваивая мир на свой страх и риск, он пытается всякое действие взрослых воспроизвести в соответствии с принципом "я сам", "я тоже хочу попробовать!". При этом он воспроизводит модель подмеченных действий, менее всего подвергая эту модель сознательному рефлексивному анализу А в результате он совершает любопытную подмену: весь освоенный им мир он

280