Лето 1972 - апогей

Как движущая сила подготовки вспоминаются Пашунчик, Беня, Гужва, Булат, Сибиряк, Зверев во главе... Глебов был далеко, у себя в Протвино. Я в этом году пожертвовал математикой ради спелеологии, но летом у меня был госэкзамен по войне, а потом военные лагеря. По субботам-воскресеньям мы делали лестницы, добывали военно-полевой кабель, снимая его с деревьев в окрестностях Серпухова, делали транспортники, клеили гидры, точили железо, мастерили общественный свет. Помогали друг другу как могли: мне гидру клеила Таня Гужва, я многим делал свет.

Задержавшись в военном лагере, я поднимался к Снежной на пару дней позже основной группы. Рюкзак у меня все равно был немалый, но основной группе пришлось идти наверх «челноком» в 2-3 ходки. Это означает, что ты берешь первый попавшийся рюкзак и тащишь один переход, после чего спускаешься за другим и в это время отдыхаешь. Все рюкзаки были общие.

Если мужчины доходили до привала раньше женщин, было принято спускаться и брать рюкзаки у них на склоне. Как-то раз некто попытался взять рюкзак у Тани Гужвы и сломался. Она оправдывалась: «А я-то думала, почему это я устаю?». Спустившись для очередной ходки, она выбрала малюсенький рюкзачок, думая, что он самый легкий. Оказалось, что это была специально для мужчин упакованная связка карабинов.

Подъем был тяжелый: очень жаркое лето, воды нет. К тому времени, когда поднимался я, нашими уже были выпиты все лужи на тропе.

В 1972 году впервые возникло понятие «гнать стадо». Стадом была куча (десятки) мешков, которую группа из 2-4 человек постепенно перемещала по ходу пещеры. Я помню Галку Ивутину, которая, лежа в щели в ручье, выталкивала мешки мне вверх над своим лицом. Там у нее случился сердечный приступ, она отлежалась и мы продолжили «гнать стадо».

Корифеев мы разделили на штурмовые тройки. Я хотел в первую группу, так как мы могли из Университетского зала вообще не выйти. Первая тройка состояла из Зверева, Муранова и меня. Мы спустились с лагерем и снаряжением, разровняли площадку под палатку. Муранов остался ставить лагерь, а мы со Зверевым пошли осмотреться и нашли проход и ручей вниз (об этом читай выше). Экспедиция была сделана. Теперь можно было играть в трудности: я спал в абсолютно мокром пуховом спальнике, так как мой гидромешок оказался пробитым на спуске, мы голодали, подъедая Мурановский набор из халвы, сахара, сухарной крошки, обломков свечей и спичек.

Много времени (2 выхода) было потрачено на второй завал: явный проход был по стене наверх, но наверху нависала глыба в тонну, которая ползла на того, кто к ней приближался, грозя все снести на своем пути. В конце концов она сползла на знаменитого альпиниста Валеру Цибанова. Он уцелел, откачнувшись в бок; пещера тоже не рухнула.

До сих пор для меня удивительна степень нашей дисциплинированности: руководитель Зверев лазил вместе со всеми, и ничего особенного в его отсутствии не происходило.

Группу, состоящую из Глебова, Муси и Леши Захарова между завалами застал паводок. Выходы наверх на завалы им были отрезаны, вода бушевала. Когда поток смыл Лешу, Муся тут же бросилась за ним, не думая, что ее саму теперь надо спасать. Глебов спас их обоих.

Идти было некуда. Они поднялись в распоре вверх по щели и нашли полочку, на которой мог сесть один человек. Муся забилась под стену, а мужики менялись по очереди: один стоял на краю полочки, а второй стоял в распоре. Холод был такой, что они, стоя в распоре, постоянно раскатывали и закатывали гидрокостюм. Это продолжалось около восьми часов и за это время Муся ни разу не вылезла из своей «камеры пыток». Леша свесил с уступчика свой тлеющий налобник, чтобы спасотряд не прошел мимо, когда будет их искать.

Все же выходили они сами с одним еле светящим светом, и встретили спасотряд уже на завале.

Многими годами позже мы узнали секрет наших женщин: они за день до выхода переставали пить воду.

Сейчас Глебов, видимо, в Америке. Муся продолжает работать программистом в МГУ, а Лешу я последний раз видел в виде босого богомольного бродяги.