Из истории открытия снежной секцией спелеологии мгу (как мгушники «делали» рекорд мира)

Николай Чеботарев

Предыстория - впереди всего навалом

Спелеологи МГУ в глубине души всегда мечтали об открытиях и рекордах. Пещеры - последнее на земле место, где можно сделать географическое открытие и дать ему имя. Со времен Алексинского и Алексеевой в секции тренировались как на космонавтов. Когда я пришел в секцию, Виктор Благодатских рассказывал, как Алексинский набирал новичков: «Сколько раз можешь подтянуться? - Десять раз. - О, молодец! А на двух руках?»

До сих пор считается особой гордостью любить работать в плохую погоду, несмотря на невзгоды, и всегда петь.

Наша секция очень болезненно переживала гибель ее основателей. Почти все «старики» уже ничего больше не хотели открывать. Откуда у Миши Зверева взялись моральные силы для организации практически новой секции - загадка.

К моменту моего прихода в секцию сформировалась идея того, что новые пещеры надо искать в новом районе. Я помню разговор, определивший жизнь секции на года вперед. Мы должны были составить список карстовых районов, изучить теорию карста, просмотреть литературу, обойти все перспективные районы, - и все пещеры будут наши.

Н.А. Гвоздецкий дал нам список перспективных, с его точки зрения, районов, в котором был и Бзыбский хребет. Муся Григорян в одном из отчетов о путешествии по Бзыбскому хребту нашла слова: «... движение затрудняли многочисленные карстовые воронки...». К поездкам в Абхазию наша секция уже привыкла, и летом 1971 года мы начали поиск пещеры «до центра земли» с нее.

Поиск Зверева на Бзыбском хребте (август 1971) - закономерная удача

Лето началось с приобретения формального опыта, без которого мы не могли даже искать новые пещеры. Для этого одна наша группа поехала в лагерь Гены Пантюхина на Чатырдаг в Крым.

В те времена Пантюхин был легендарной личностью. Его первая тренировка - проверка «на вшивость» - заключалась в подъеме бегом с перевала на Чатырдаг и обратно после сверхплотного обеда. Весь лагерь был таким же - вполне в духе МГУ. В лагере в мою спелеокнижку написали вполне приличную характеристику кроме последней приписки: «Склонен к авантюризму.» Это могло сильно повредить пещерной карьере. И за что? - однажды я принес со стены веревку, которая ушла наверх после спуска группы в пещеру.

Из Крыма мы переправились палубными пассажирами бывшей яхты Гитлера - корабля «Россия» - на Кавказ.

Подъем вдоль реки Хипсты шел через село Дурипш. В селе пришлось задержаться - не в наших принципах было пропускать пещеры непройденными, а их оказалось много в чайных плантациях местных жителей. Мы стали так популярны, что нам говорили: «К нам в село приезжал Хрущев, а теперь вот - вы.» Кстати, если хозяин Дурипшской пещеры называл ее глубину, - это и было так, с точностью до метра.

Первый поиск на Бзыбском хребте был первым подъемом высоко в горы для половины нашей группы. Теперь я точно помню каждый камень на тропе, потому что спелеология - это минуты восторга от пройденных пещер и недели таскания тяжестей. Для моего позвоночника это всегда было пыткой: каждые 10 минут надо хоть на секунду разгрузить спину, а спутники считают своим долгом прибавлять мне силы путем «давай-давай».

Некоторые моменты этого подъема стоят перед моим взором до сих пор. После заката я гонялся по скалам за летающими душами (светлячками), заманивающими к закрытым кустами обрывам.

На второй день пути, когда мы в моросящем тумане вышли за границу леса и сели на привал, Зверев спросил: «И что же вокруг нас?». При этих словах облака расступились, и мы увидели себя в окружении залитых солнцем скал, уходящих в небо. Лишь немного раз человек способен пережить такой силы восторг, который захлестнул наши души. Новичков приятно водить в пещеры именно потому, что ты, уже не умея так восторгаться, получаешь возможность жить их чувствами.

Наверху мы обшаривали нижнее, среднее и верхнее Карровое плато, небольшую часть перевала, в котором на каждом шагу встречался колодец, и бросить которое поэтому было выше наших сил.

Главным анекдотом экспедиции был Костя Фирсов. С ним постоянно происходили несчастные случаи, которые благополучно заканчивались благодаря его ловкости и изворотливости. Например: он ступает на заклиненный в щели булыжник, который тут же уходит вниз. Костя при этом делает что-то вроде сальто (он каратист) и становится в распор. Позже, когда мы лазили в Снежную, Костя научился опережать неудачу и стал передавать свои несчастные случаи идущим вслед за ним. Когда я шел за ним наверх, подо мной оборвалась лестница по обоим тросикам (я остался висеть на стенке с уступчиком и связал тросики). В Большом зале то же случилось с Лебедевым, после чего ему пришлось вылезать 30 метров по страховочной веревке на прусиках. (Лет 15 спустя я попробовал заставить это проделать спортсмена-СРТшника,- был очень интересный эффект.) В последний раз такой случай привел к довольно серьезной травме Сергея Меженного. В конце концов мы почти серьезно обсуждали, не запретить ли ему последние дни лазить. Силы были на исходе и их уже не хватало на борьбу с происшествиями.

У Галки Болговой какая-то аллергия разукрасила все лицо, ее проводили вниз. Зверев с Мусей отвлеклись и сходили в дальний поиск в район горы Дзышра. Они принесли неуверенное впечатление: то ли есть пещеры, то ли нет.

Пролазив на Карровом плато дней 10, я тоже заявил, что хочу пойти по хребту в другую сторону относительно маршрута Зверева и Муси. К моему удивлению, меня восприняли серьезно, и Зверев даже стал говорить, что одного меня отпускать нельзя. Мы искали парами. Моей парой была Таня Рябухина с физфака, но она не считалась - нужен был мужчина. После часа препирательств со мной пошел Володя Глебов, а значит и его пара - Таня Гужва. Нас стало четверо, и в тот же день мы ушли по плечу горы Хипсты в новую долину. Еще с перевала мы оглядели наш район поиска и заметили провал будущей Снежной про который сказали, что там, конечно, ничего нет. Весь район мы разделили на части. Мне досталась основная долина, а Глебову - склон горы Хипсты. Весь следующий день мы искали. Мои пещеры были все до 10 метров длиной, у Глебова - 10 метров глубиной.

На следующий день я продолжал поиск в долине, а Глебов - в замеченном с перевала большом провале. Он оказался шириной и глубиной 20 метров и был наполнен ровным слоем снега. В него можно было спуститься без навески. Пещеры в воронке не было. Володя с Татьяной погуляли по ее дну и собрались вылезать, но пошел дождь. Таня отошла под нависающую стену и увидела углубление в снегу в которое Глебов тут же залез. Снег в ямке был помягче, на глубине двух метров более мягкая часть снега пошла поперек воронки. Глебов, трамбуя снег от мягкой части к жесткой, пробрался до противоположной стены, промял еще метров 10 снега вдоль стены и загремел в колодец. Выбравшись в распоре обратно, он под восторженную ругань Татьяны пришел в лагерь. Татьяна серьезно считала, что даже ради выпендривания перед ней нельзя рисковать судьбой экспедиции.

Глебов сказал, что для «плавания» в снегу, нужна гидра (гидрокостюм) и на рассвете убежал в большой лагерь за гидрой (мы имели пару на всякий случай). К обеду мы уже вместе с ним пошли «плавать» в снегу. Владимир спускался по ходу вниз и говорил куда идет ход, а я сзади «наводил комфорт» - вырубал в снегу полуметровые ступени. Пройдя таким образом около 200 метров, Глебов вернулся, и вкрадчиво пропустил меня вперед. Сползя с очередных трех метров снега я оказался перед балконом в черноту... Это было то, что мы все искали. «До центра земли».

Теперь настала моя очередь бежать в лагерь, за веревкой. Это было второе поразительное явление: Зверев, услышав пароль: «До центра земли», молча снял с каких-то колодцев веревку и отдал мне. Но почему он все не бросил и не пошел со мной?

В Большой зал первым спускался Глебов, а я его ревновал, хотя понимал, что право «первой ночи» у него - и по старшинству, и он (вернее его пара - Таня Гужва) пещеру нашел и прокопал.

Вскоре вся экспедиция переселилась в кош на границу леса. Кончились продукты и Меженный сбегал за ними вниз. Новые сразу тоже кончились, и также кончились запасы в коше пастухов.

Целая эпопея покорения Большого зала закончилась ничем: куда бы мы ни залезали - хода дальше не было. Мы уже начали выемку снаряжения, когда узнали, что Глебов прокопал глыбовый завал под стеной зала. Он должен был выходить последним и до последней минуты копал завал в сторону наклона пламени свечи. Когда его, уже последнего, звали наверх, он докопался до промытого шкуродера, в который не смог пролезть. В шкуродер дул штормовой ветер. Так Володя Глебов стал крестником Снежной во второй раз.

Выемка была прекращена, и дальнейший штурм несколько дней выглядел так: утром шла дневная группа, а ночью - мы с Глебовым. Дело в том, что мы никак не хотели допустить того, что пещера «заткнулась».

За шкуродером был глухой Малый зал, на его потолке Каролитовый лаз, в дне которого 23-метровый колодец, затем Вертикальный лабиринт и Каролитовый колодец, на дне которого - Галерея, по которой с двух сторон стекаются ручейки в огромный 20-метровый колодец бутылкой (это его название - Двадцатиметровый, потом Усиков его переименовал в Предколодец, потому что за ним шел Большой колодец - Колодец с большой буквы).

Последним в Галерею спускался Зверев, который сказал, что пещера «идет» и стала пещерой Алекского типа. Мы возвращались победителями.

После этого похода Зверев с сотоварищами поехал на Алек в школу инструкторов, куда звали нагло поехать и меня. Потом он сказал, что за заслуги меня бы и взять. В те времена это было бы совершенно невиданное дело: от новичка до инструктора - за одно лето. Мне завидно до сих пор.