3.7. Утопический социализм.

3.7.1. А. И. Герцен о социализме.

Буржуазия не имеет великого прошедшего и никакой будущности. Она была минутно хороша как отрицание, как переход <...>

Социализм предполагает республику <...>; политическая республика, представительная, составляет именно переход от монархии к социализму.

<...> она становится социальной <...> Обыкновенно думают, что социализм имеет исключительною целью разрешение вопроса о капитале, ренте и заработной плате. <...> Экономические вопросы <...> составляют одну сторону целого воззрения, стремящегося <...> уничтожить <...> все монархическое, религиозное - в суде, в правительстве, во всем общественном устройстве и, всего более, в семье, в частной жизни, около очага, в поведении, в нравственности. <...>

Всего вероятнее, что действительная борьба богатого меньшинства и бедного большинства будет иметь характер резко коммунистический. <...>

Великие революции никогда не совершается по заранее и окончательно установленной программе. Это осознание того, чего не хотят. <...> Когда социализм был еще <...> ближе к своей колыбели, он формулировал себя с значительно большей легкостью и предстал в религиозной форме, в которой выступает всякая великая идея в своем младенчестве <...> это был сен-симонизм <...> Затем социализм явился в виде рациональной доктрины, это был его период метафизики и отвлеченной науки. <...> Вскоре настало время, когда социализм спустился в массы и предстал как страсть, как месть, как буйный протест, как Немезида. Едва рабочие, подавленные вопиющей несправедливостью существующего беспорядка, услышали издалека слова сочувствия, едва увидели они занимавшуюся зарю сулившего им освобождения дня, как они перевели социальные учения на иной, более суровый язык, создали из них коммунизм, учение о принудительном отчуждении собственности, учение, возвышающее индивидуум при помощи общества, граничащее с деспотизмом и освобождающее между тем от голода. <…>

<...> Социализм - это философия, организация и наука. <...>

Либералы всех стран, со времени Реставрации, звали народы на низвержение монархически-феодального устройства во имя равенства, во имя слез несчастного, во имя страданий притесненного, во имя голода неимущего; они радовались, <...> когда одна феодальная подставка падала за другой, и до того увлеклись наконец, что перешли собственные желания. Они опомнились, когда из-за полуразрушенных стен явился - не в книгах, не в парламентской болтовне, не в филантропических разглагольствованиях, а на самом деле - пролетарий, работник с топором и черными руками, голодный и едва одетый рубещем. Этот «несчастный, обездоленный брат», о котором столько говорили, которого так жалели, спросил, наконец, где же его доля во всех благах, в чем его свобода, его равенство, его братство. Либералы удивились дерзости и неблагодарности работника, взяли приступом улицы Парижа, покрыли их трупами и спрятались от брата за штыками осадного положения, спасая цивилизацию и порядок! <...>

Наша цивилизация - цивилизация меньшинства, она только возможна при большинстве чернорабочих. <...>

<...> Если бы в общине не было полного поглощения личности, то самодержавие <...> не могло б образоваться. <...>

<...> в русской жизни есть нечто более высокое, чем община, <...> я говорю о той внутренней силе, при помощи которой русский крестьянин сохранил, несмотря на унизительную дисциплину рабства, открытое и красивое лицо и живой ум и который, на императорский приказ образоваться, ответил через сто лет громадным явлением Пушкина. <...>

<...> Сельская община представляет собой, так сказать, общественную единицу, нравственную личность <...> Земля принадлежит общине, а не отдельным ее членам; последние же обладают неотъемлемым правом иметь столько земли, сколько ее имеет каждый другой член той же общины; эта земля представлена ему в пожизненное владение, он не может, да и не имеет надобности передавать ее по наследству. <...>

<...> В последствие этого сельский пролетариат в России невозможен. <...>

Утверждают, что все дикие народы начинали с подобной же общины; что она достигла у германцев полного развития, но что всюду она вынуждена была исчезнуть с началом цивилизации. <...> но я не вижу причин, почему Россия должна непременно претерпеть все фазы европейского развития, не вижу я также, почему цивилизация будущего должна неизменно подчиняться тем же условиям существования, что и цивилизация прошлого. <...>

<...> Почему же Россия должна лишиться теперь своей сельской общины, если она сумела сберечь ее в продолжении своего политического развития, если она сохранила ее нетронутой под тягостным ярмом московского царизма. <...>

Ей гораздо легче отделаться от администрации, насильственно насажденной и совершенно не имеющей корней в народе, чем отказаться от общины.

<...> До сих пор русский народ совершенно не занимался вопросом о правительстве; вера его была верой ребенка, покорность его - совершенно пассивной. Он сохранил лишь одну крепость, оставшуюся неприступной в веках, - свою земельную общину, и в силу этого он находится ближе к социальной революции, чем к революции политической. <...>

Жизнь русского народа до сих пор ограничивалась общиной; только в отношении к общине и ее членам признает он за собой права и обязанности. Вне общины все ему кажется основанным на насилии <...> У русского крестьянина нет нравственности, кроме вытекающей инстинктивно, естественно из его коммунизма; эта нравственность глубоко народная; немногое, что известно ему из евангелия, поддерживает ее; явная несправедливость помещиков привязывает его еще более к его правам и к общинному устройству <...> Общинная организация, хотя и сильно потрясенная, устояла против вмешательства власти; она благополучно дожила до развития социализма в Европе <...>

В отношении к идее ближнего будущего мы поставлены свободнее Запада - воспользуемся этим.

<...> Община не спасла крестьянина от закрепощения; <...> Европа не разрешила противоречия между личностью и государством, но она все же поставила этот вопрос. <...> коммунизм - это русское самодержавие наоборот. <...>

Мы, совсем напротив, государство сельское, наши города - большие деревни, тот же народ живет в селах и городах; разница между мещанами и крестьянами выдумана петербургскими немцами.

Говорят, что община поглощает личность и что она несовместима с ее развитием. <...> Сельская жизнь образована рядом с неподвижной, мирной, хлебопашенной деревней подвижную общину работников - артель и военную общину казаков. <...>

<...> Все это было слишком дико, молодо, неразвито, но из этого не следует, что нам должно ломать эти незрелые начинания. <...> Тут нет большого достоинства, что мы неподвижно сохранили нашу общину, в то время, как германские народы ее утратили, но это большое счастие, и его не надобно выпускать из рук. <...> воспользуемся опытностью наших соседей, она им страшно дорого стоит. <...> еще безумнее уничтожить общинное начало к которому стремится современный человек, за то, что оно не развило еще свободной личности в России. <...>

За общиной логически ничего нет другого, как соединение общин в большие группы и соединение групп в общем, народном, земском деле <...> Казенные деревни действительно соединяются в волости, они избирают, сверх старост, тысяцких, сотских, десятских, голову, и при нем двух стариков в судьи. Все это совершенно последовательно идет из народного понятия о праве, неписанного, но живого во всякой славянской груди. Но тут разом обрывается всякий смысл, мы встречаемся с становым приставом, с канцелярским правительством и помещичьей властию.

Прерыв всякой связи между народом и дворянством, между народом и чиновничеством очевиден, и никогда не был он резче обозначен, как теперь.

<...> С тех пор как русское правительство отделилось от русского народа, две России стоят друг против друга. С одной стороны Россия правительственная, богатая, вооруженная, не только штыками, но и всеми приказными уловками, взятыми из канцелярий деспотических государств Германии. С другой – Россия бедная, хлебопашенная, общинная и демократическая; Россия безоружная, побежденная <...> без боя.

<...> Естественно возникает вопрос - должна ли Россия пройти через все фазы европейского развития или ей предстоит совсем иное, революционное развитие. Я решительно отрицаю необходимость подобных повторений. Мы можем и должны пройти через скорбные, трудные фазы исторического развития наших предшественников, но так, как зародыш проходит низшие ступени зоологического существования. <...>

Россия проделала свою революционную эмбриогению в европейской школе. <...>

<...> Сохранить общину и освободить личность, распространить сельское и волостное самоуправление на города, на государство в целом, поддерживая при этом национальное единство, развить частные права и сохранить неделимость земли - вот основной вопрос русской революции – тот самый, что и вопрос о великом социальном освобождении, несовершенные решения которого так волнуют западные умы.

Государство и личность <...> Европа предлагает решение ущербное и отвлеченное. Россия – другое решение, ущербное и дикое. Революция даст синтез этих решений. <...>

Англосаксонские народы освободили личность, отрицая общественное начало, обособляя человека. Русский народ сохранил общинное устройство, отрицая личность, поглощая человека. <...>

<...> Можно знать станцию, к которой мы едем, надо определить, которую версту по пути к ней мы проделываем и какие рытвины и мосты именно на этой версте. <...>

<...> Европа после всех реформ и революций остановилась на грудах трупов, по колена в крови перед страшным, неразрешимым сфинксом - поземельной собственности и пролетариата, капитала и работника. <...>

Перед социальным вопросом начинается наше равенство с Европой. <…>

<...> Мужик наш вносит не только запах дегтя, но еще какое-то допотопное понятие о праве каждого работника на даровую землю <...> А между тем оно у нас гораздо больше, чем право, оно факт <...> Крестьянин на нем стоит, он его мерит десятинами, и для него его право на землю - естественное последствие рождения и работы <...> Право каждого на пожизненное обладание землею до того вросло в понятия народа русского, что, переживая личную свободу крестьянина, закабаленного в крепость, оно выразилось по-видимому бессмысленной поговоркой: Мы господские, а земля наша.

<...> Сверх признания права каждого на землю, в народном быте нашем есть другое начало <...> Это начало состоит в том, что земля, на пользование которой каждый имеет право, с тем вместе не принадлежит никому лично и потомственно.

Далее право на землю и общинное владение ею предполагает сильное мирское устройство как родоначальную базу всего государственного здания, долженствующего развиться на этих началах <...>

Итак, элементы, вносимые русским крестьянским миром, - элементы стародавние, но теперь приходящие к сознанию и встречающиеся с западным стремлением экономического переворота, - состоят из трех начал, из:

1. права каждого на землю,

2. общинного владения ею,

3. мирского управления.

На этих началах, и только на них, может развиться будущая Русь. <…>

<...> Задача новой эпохи, в которую мы входим, состоит в том, чтоб на основаниях науки сознательно развить элемент нашего общинного самоуправления до полной свободы лица, минуя те промежуточные формы, которыми по необходимости шло, плутая по неизвестным путям, развитие Запада. Новая жизнь наша должна так заткать в одну ткань эти два наследства, чтоб у свободной личности земля осталась под ногами, и чтобы общинник был совершенно свободное лицо. <...>

Не то важно, что у кельтов, германов <...> было общинное владение в диком состоянии, а то, что у нас сохранилось оно в государственный период.

А потому <...> можно поставить только два вопроса:

Есть ли личное, наследственное, неограниченное владение землею единственно возможное для развития личной свободы - и, в таком случае, как спасти большинство населения, не имеющего собственности, от рабства собственников и капиталистов?

Есть ли, с другой стороны, поглощение лица в общине необходимое, неминуемое последствие общинного землевладения, или оно относится к неразвитому состоянию народа вообще, и в таком случае как соединить полное, правомерное развитие лица с общинным устройством? Об этих вопросах мы просим наших читателей подумать.

<...> Наступающий переворот не так чужд русскому сердцу, как прежние. Слово социализм неизвестно нашему народу, но смысл его близок душе русского человека, изживающего век свой в сельской общине и в работнической артели.

В социализме встретится Русь с революцией.

<...> Но к топору<...> мы звать не будем до тех пор, пока останется хоть одна разумная надежда на развязку без топора. <...>

<...> Разве освобождение крестьян с землею - не социальный переворот? Разве общинное владение и право на землю - не социализм?

Герцен А. И. Сочинения. М., 1958-1959. Т. 1-9. Т. 7. С. 14, 299, 300, 307-308; Он же. О социализме. Избранное. М., 1974. С. 285, 287, 288, 430; Утопический социализм в России: Хрестоматия. М., 1985. С. 118-149.