3. Н. М. Карамзин. История государства российского.

3.1. Н. М. Карамзин об образовании Древнерусского государства.

862-879. Начало российской истории представляет нам удивительный и едва ли не беспримерный в летописях случай: славяне добровольно уничтожают свое древнее народное правление и требуют государей от варягов, которые были их неприятелями. Везде меч сильных или хитрость честолюбивых вводила самовластие (ибо народы хотели законов, но боялись неволи); в России оно утвердилось с общего согласия граждан.

Нестор пишет, что славяне новогородские, кривичи, весь и чудь отправили посольство за море, к варягам-руси, сказать им: земля наша велика и обильна, а порядка в ней нет, - идите княжить и владеть нами. Братья, именем Рюрик, Синеус, Трувор, знаменитые или родом или делами, согласились принять власть над людьми, которые, умев сражаться за вольность, не умели ею пользоваться. Окруженные многочисленною скандинавскою дружиною, готовую утвердить мечом права избранных государей, сии честолюбивые братья навсегда оставили отечество. Рюрик прибыл в Новгород, Синеус на Белоозеро, в область финского народа веси, а Трувор в Изборск, город кривичей.

Через два года, по кончине Синеуса и Трувора, старший брат, присоединив их области своему княжеству, основал монархию российскую.

<...> вместе с верховною княжескою властию утвердилась в России, кажется, и система феодальная, поместная или удельная, бывшая основанием новых гражданских обществ в Скандинавии и во всей Европе, где господствовали народы германские. Монархи обыкновенно целыми областями награждали вельмож и любимцев, которые оставались их подданными, но властвовали как государи в своих уделах.

Таким образом, варяги основали две самодержавные области в России: Рюрик на севере, Аскольд и Дир на юге [в Киеве - ред.].

Олег в 882 году пошел к странам Днепровским.

<...> осужденные на казнь, Аскольд и Дир, под мечами убийц, пали мертвые к ногам Олеговым <...>

Олег, обагренный кровию невинных князей, знаменитых храбростию, вошел как победитель в город их, и жители, устрашенные самым его злодеянием и сильным войском, признали в нем своего законного государя. Веселое местоположение, судоходный Днепр, удобность иметь сообщение, торговлю или войну с разными богатыми странами - с греческим Херсоном, с козарскою Тавридою, c Болгарией, с Константинополем - пленили Олега, и сей князь сказал: да будет Киев материю городов российских! Монархи народов образованных желают иметь столицу среди государства, во-первых, для того, чтоб лучше надзирать над общим его правлением, а во-вторых, и для своей безопасности; Олег всего более думая о завоеваниях, хотел жить на границе, чтобы тем скорее нападать на чужие земли.

3.2. Н. Н. Карамзин о царствовании Иоанна IV.

1546-1552. Великому князю исполнилось 17 лет от рождения. <…> Иоанн объявил: <...> «еще до своей женитьбы исполнить древний обряд предков его и венчаться на Царство». <...> как бы утверд[ить] печатию веры святый союз между государем и народом. Оно было не новое для Московской державы: Иоанн III венчал своего внука на Царство, но <...> говорили единственно о древнейшем примере Владимира Мономаха, на коего митрополит Ефесский возложил венец, златую цепь и бармы Константиновы. Мономах, умирая, отдал Царскую утварь шестому сыну своему, Георгию; велел <...> передавать из рода в род без употребления, доколе бог <...> не воздвигнет [в России - ред.] Самодержца. <...>

<...> С сего времени [с 1547г. - ред.] российские монархи начали <...> именоваться царями, сохраняя и титул великих князей, <...> объявили народу, что сим исполнилось пророчество Апокалипсиса о шестом царстве, которое есть Российское. Хотя титло не придает естественного могущества, но действует на воображение людей. <...> «Смирились, - говорят летописцы, враги наши, цари неверные и короли нечестивые: Иоанн стал на первой степени державства между ими!» <...> константинопольский патриарх Иоасаф, в знак своего усердия к венценосцу России, в 1561 году соборною грамотою утвердил его в сане царском, говоря в ней: «Не только предание людей достоверных, но и самые летописи свидетельствуют, что нынешний властитель московский происходит от незабвенной царицы Анны, сестры императора Багрянородного, и что митрополит Ефесский, уполномоченный для того собором духовенства византийского, венчал российского великого князя Владимира на царство». Сия грамота подписана тридцатью шестью митрополитами епископами греческими. <...>

<...> набожность Иоаннова, неискренняя любовь к добродетельной супруге не могли укротить его пылкой, беспокойной души, стремительной в движениях гнева. <...> Он любил показывать себя царем, но не в делах мудрого правления, а в наказаниях, в необузданности прихотей. <...> Никогда Россия не управлялась хуже. <...> в 1547 г<...> начался пожар. <...> Вся Москва представила зрелище огромного пылающего костра под тучами густого дыма <...> сим воспользовались неприятели Глинских [родственники матери Ивана - ред.] <...> они составили заговор; а народ, несчастием расположенный к исступлению злобы и к мятежу, охотно сделался их орудием. <...> Никто не унимал беззакония: правительства как бы не было. <...>

В сие ужасное время, когда юный царь трепетал в Воробьевском дворце своем, <...> явился там Cильвестр, саном иерей, родом из Новгорода, <...> овладел воображением, умом юноши и произвел чудо: Иоанн сделался иным человеком; обливаясь слезами раскаяния. <...> Смиренный иерей стал у трона, <...> заключив тесный союз с одним из любимцев Иоанновых, Алексеем Федоровичем Адашевым, прекрасным молодым человеком, <...> он искал Иоанновой милости не для своих личных выгод, а для пользы отечества. <...> мятежное господство бояр рушилось совершенно, уступив место единовластию царскому, чуждому тиранства и прихотей. Юное, пылкое сердце его хотело открыть себя пред лицом России: он велел, чтобы из всех городов прислали в Москву людей избранных, всякого чина или состояния, для важного дела государственного.

1560-1567. Царь говорил и действовал, опираясь на чету избранных, Сельвестра и Адашева <…>

Желая уподобиться во всем великому Иоанну III <...>быть Царем правды <...> занялся законодательством, одобрив Судебник, Иоанн назначил быть в Москве Собору слуг Божих и, в 1551 году <...> Собор утвердил все новые, мудрые постановления Иоанновы.

<...> Сей Монарх, озаренный славой, до восторга любимый отечеством, завоеватель враждебного Царства [Казанского - ред.], умеритель своего, великодушный во всех чувствах, во всех намерениях, мудрый правитель, имел только 22 года от рождения: явление редкое в Истории государств! Казалось, что Бог хотел в Иоанне удивить Россию и человечество примером какого-то совершенства, великости и счастия на троне <...> Но здесь восходит первое облако над лучезарною главою юного Венценосца <...> Так было до весны 1560 года.

В сие время холодность государева к Адашеву и к Сильвестру столь явно обнаружилась, что они увидели необходимость удалиться от двора. <...> «когда я страдал в тяжкой болезни, - [пишет Грозный - ред. ], - они, забыв верность и клятву, в упоении самовластия хотели, мимо сына моего, взять себе иного царя, <...> и во всем доброхотствовали князю Владимиру Андреевичу». <...> и если не Иоанн, но любимцы его от 1547 до 1560 года управляли Россиею: то для счастия подданных и царя надлежало бы сим добродетельным мужам не оставлять государственного кормила <...> Старые друзья Иоанновы из'являли любовь к государю и к добродетели; новые - только к государю, и казалось тем любезнее.

<...> Москва цепенела в страхе. Кровь лилася; в темницах, в моностырях стенали жертвы; но <...> тиранство еще созревало: настоящее ужасало будущим! Нет исправления для мучителя, всегда более и более подозрительного, более и более свирепого; кровопийство не утоляет, но усиливает жажду крови: оно делается лютейшею из страстей.

1563-1569. Ужас, наведенный жестокостями царя на всех россиян, произвел бегство многих из них в чужие земли. Князь Дмитрий Вишневский ушел к Сигизмунду. Вслед за Вишневским отъехали в Литву два брата, знатные сановники, Алексей и Гаврило Черкасские, без сомнения угрожаемые опалою. Бегство не всегда измена; гражданские законы не могут быть сильнее естественного: спасаться от мучителя; но горе гражданину, который за тирана мстит отечеству! Юный, бодрый воевода, в нежном цвете лет ознаменованный славными ранами, муж битвы и совета, участник всех блестящих завоеваний Иоанновых <...> То был князь Андрей Курбский. <...> Первым делом Курбского было изъясниться с Иоанном: <...> «Но слезы невинных жертв готовят казнь мучителю. Бойся и мертвых: убитые тобою живы для всевышнего: они у престола его требуют мести!» <...> Иоанн-царь отвечал Курбскому: «Казним одних изменников - и где же щадят их?»

<...> измена Курбского и замысел Сигизмундов потрясли Россию, произвели одну кратковременную тревогу в Москве. Но сердце Иоанново не успокоилось, более и более кипело гневом, волновалось подозрениями. Все добрые вельможи казались ему тайными злодеями, единомышленниками Курбского: он видел предательство в их печальных взорах, <…> слышал укоризны или угрозы в их молчании; требовал доносов и жаловолся, что их мало: самые бесстыдные клеветники не удовлетворяли его жажде к истязанию. Иоанн искал новых ужасов – и вдруг, в начале зимы 1564 года, Москва узнала, что царь едет неизвестно куда. <…>

3 января вручили митрополиту Иоаннову грамоту <...> Государь описывал в ней все мятежи, неустройства, беззакония боярского правления <...> «Вследствии чего, - писал Иоанн, - не хотя терпеть ваших измен, мы от великой жалости сердца оставили государство и поехали, куда бог укажет нам путь». -Другую грамоту прислал он гостям, купцам и мещанам <...> Царь уверял добрых московитян в своей милости, сказывая, что опала и гнев его не касаются народа.

Cтолица пришла в ужас <...> Все говорили ему одно: «Пусть царь казнит своих лиходеев <...> Он наш владыка, богом данный: иного не ведаем. Мы все с своими головами едем за тобою бить челом государю и плакаться».

<...> Москва с нетерпением ждала царя <...> Наконец, 2 февраля, Иоанн торжественно в'ехал в столицу <...> предложил устав опричнины: <...> часть России и Москвы, сия тысячная дружина Иоаннова, сей новый двор, как отдельная собственность царя, находясь под его непосредственным ведомством, были названы опричниною; а все остальное - то есть все государство - земщиною, которую Иоанн поручал боярам земским, князьям Бельскому, Мстиславскому и др., велев старым государственным чиновникам <...> сидеть в их приказах, решать все дела гражданские <...> земледельцы были жертвою сего несправедливого учреждения: новые дворяне, которые из нищих сделались большими господами, хотели пышностию закрасить свою подлость, имели нужду в деньгах, обременяли крестьян налогами, трудами: деревни разорились. Но сие зло казалось еще маловажным в сравнении с другим. Скоро увидели, что Иоанн предает всю Россию в жертву своим опричным: они были всегда правы в судах, а на них не было ни суда, ни управы <...> Затейливый ум Иоаннов изобрел достойный символ для своих ревностных слуг: они ездили всегда с собачьими головами и с метлами, привязанными к седлам, в ознаменование того, что грызут лиходеев царских и метут Россию!

1572-1577. Беспримерными ужасами тиранства испытав неизменную верность народа; не видя ни тени сопротивления, ни тени опасностей для мучительства; истребив гордых, самовластных друзей Адашева, главных сподвижников своего доброго царствования; передав их знатность и богатство сановникам новым, безмолвным, ему угодным: Иоанн, к внезапной радости подданных, вдруг уничтожил ненавистную опричнину, которая, служа рукою для губителя, семь лет терзала внутренность государства.

1582-1584. Между иными тяжкими опытами судьбы, сверх бедствий удельной системы, сверх ига монголов, Россия должна была испытать и грозу самодержца-мучителя: устояла с любовию к самодержавию, ибо верила, что бог посылает и язву, и землетрясение, и тиранов; не преломило железного скиптра в руках Иоанновых и двадцать четыре года сносила губителя, вооружаясь единственно молитвою и терпением, чтобы, в лучшие времена, иметь Петра Великого, Екатерину Вторую (история не любит именовать живых). <...> Нет, тигр упивался кровию агнцев - и жертвы, издыхая в невинности, последним взором на бедственную землю требовали справедливости, умилительного воспоминания от современников и потомства! <...> Жизнь тирана есть бедствие для человечества, но его история всегда полезна для государей и народов: вселять омерзение ко злу есть вселять любовь к добродетели - и слава времени, когда вооруженный истиною дееписатель может, в правлении самодержавном, выставить на позор такого властителя, да не будет уже впредь ему подобных!

<...> Так, Иоанн имел разум превосходный, не чуждый образования и сведений, соединенный с необыкновенным даром слова, чтобы бесстыдно раболепствовать гнуснейшим похотем. Имея редкую память, знал наизусть Библию, историю греческую, римскую, нашего отечества, чтобы нелепо толковать их в пользу тиранства; хвалился твердостию и властию над собою, умея громко смеяться в часы страха и беспокойства внутреннего; хвалился милостию и щедростию, обогащая любимцев достоянием опальных бояр и граждан; хвалился правосудием, карая вместе, с равным удовольствием, и заслуги и преступления; хвалился духом царским, соблюдением державной чести, велев изрубить присланного из Персии в Москву слона, не хотевшего стать перед ним на колена, и жестоко наказывая бедных царедворцев, которые смели играть лучше державного в шашки или в карты; хвалился, наконец, глубокою мудростию государственною, по системе, по эпохам, с каким-то хладнокровным размером истребляя знаменитые роды, будто бы опасные для царской власти, - возводя на их степень роды новые, подлые и губительною рукою касаясь самых будущих времен: ибо туча доносителей, клеветников, кромешников, им образованных, как туча гладоносных насекомых, исчезнув, оставила злое семя в народе; и если иго Батыево унизило дух россиян, то, без сомнения, не возвысило его и царствование Иоанново.

Но отдадим справедливость и тирану: Иоанн в самых крайностях зла является как бы призраком великого монарха, ревностный, неутомимый, часто проницательный в государственной деятельности; хотя, любив всегда равнять себя в доблести с Александром Македонским, не имел ни тени мужества в душе, но остался завоевателем; в политике внешней неуклонно следовал великим намерениям своего деда; любил правду в судах, сам нередко разбирал тяжбы, выслушивал жалобы, читал всякую бумагу, решал немедленно; казнил утеснителей народа, сановников бессовестных, лихоимцев, телесно и стыдом (рядил их в великолепную одежду, сажал на колесницу и приказывал живодерам возить из улицы в улицу); не терпел гнусного пьянства (только на святой неделе и в рождество Христово дозволялось народу веселиться в кабаках; пьяных во всякое иное время отсылали в темницу). Не любя смелой укоризны, Иоанн не любил иногда и грубой лести <...> Наконец, Иоанн знаменит в истории как законодавец и государственный образователь.

Нет сомнения, что истинно великий Иоанн III, издав «Гражданское уложение», устроил и разные правительства для лучшего действия самодержавной власти: кроме древней боярской думы, в делах сего времени упоминается о Казенном дворе, о приказах; но более ничего не знаем, имея уже ясные, достоверные известия о многих расправах и судебных местах, которые существовали в Москве при Иоанне IV. Главные приказы, или чети, именовались посольским, разрядным, поместным, казанским <...>

Жалобы, тяжбы, следствия поступали в чети из областей, где судили и рядили наместники с своими тиунами и старостами, коим помогали соцкие и десятские в уездах; из чети же, где заседали знаменитейшие государственные сановники, всякое важное дело уголовное, самое гражданское шло в боярскую думу, так что без царского утверждения никого не казнили, никого не лишали достояния. <...> Как в сих, так и в областных правительствах или судах главными действователями были дьяки-грамотеи. <...> Умея не только читать и писать лучше других, но, зная твердо и законы, предания, обряды, дьяки и приказные люди составляли особенный род слуг государственных, степению ниже дворян и выше жильцов или нарочитых детей боярских, гостей или купцов иминитых; а дьяки думные уступали в достоинстве только советникам государственным: боярам, окольничим и новым думным дворянам, учрежденным Иоанном в 1572 году для введения в думу сановников, отличных умом, хотя и не знатных родом: ибо, несмотря на все злоупотребления власти неограниченной, он уважал иногда древние обычаи: например, не хотел дать боярства любимцу души своей Малюте Скуратову, опасаясь унизить сей верховный сан таким скорым возвышением человека худородного. Умножив число людей приказных и дав им более важности в государственном устройстве, Иоанн, как искусный властитель, образовал еще новые степени знаменитости для дворян и князей, разделив первых на две статьи, на дворян сверстных и младших, а вторых - на князей простых и служилых; к числу же царедворцев прибавил стольников, которые, служа за столом государевым, отправляли и воинские должности, будучи сановитее дворян младших. <...> Иоанн оставил России войско, какого она не имела дотоле: лучше устроенное и многочисленнейшее прежнего; <...>

Иоанн, как мы сказали, дополнил в судебнике «Гражданское уложение» своего деда, включив в него новые законы, но не переменив системы или духа старых. <...>

К достохвальным деяниям сего царствования принадлежит еще строение многих новых городов <...>

Размножение городов благоприятствовало и чрезвычайным успехам торговли <...> «Сия благословенная земля (пишет Кобенцель о России) изобилует всем необходимым для жизни человеческой, не имея действительной нужды ни в каких иноземных произведениях». Завоевание Казани и Астрахани усилило нашу мену азиатскую.

В заключение скажем, что добрая слава Иоаннова пережила его худую славу в народной памяти: стенания умолкли, жертвы истлели, и старые предания затмились новейшими; но имя Иоанново блистало на судебнике и напоминало приобретение трех царств монгольских: доказательства дел ужасных лежали в книгохранилищах, а народ в течение веков видел Казань, Астрахань, Сибирь как живые монументы царя - завоевателя; чтил в нем знаменитого виновника нашей государственной силы, нашего гражданского образования; отвергнул или забыл название мучителя, данное ему современниками, и по темным слухам о жестокости Иоанновой доныне именует его только Грозным, не различая внука с дедом, так названным древнею Россиею более в хвалу, нежели в укоризну. История злопамятнее народа!

Карамзин Н. М. История государства Российского. В трех книгах с приложениями. Кн. 1. - М., 1988. Т. 1. С. 67-76; Кн. П. - М., 1989. Т. VIII. С. 55-68, 122; Кн. Ш. - М., 1989. Т. 9. С. 5-8, 10, 12, 33-50, 121-122, 258-279.