Vlast_i_obschestvo_Sibir_v_XVII_veke_Novosibirsk_1991

указывалось, лишь в одном ракурсе — истории земских со­ боров; «что же касается истории земского самоуправления XVI в., то оно до сего времени изучено еще крайне сла­ бо»22. Эти слова, сказанные более 20 лет назад, остаются справедливыми доселе. Применительно к истории России XVII в. подобный же вывод был сделан совсем недавно американским историком Брайаном Дэвисом. Представляя англоязычному читателю перевод двух советских работ по истории местного управления, он справедливо подчеркива­ ет: «Как советские, так и западные историки необъясни­ мым образом пренебрегали изучением истории местного управления в Московии XVII в., хотя оно совершенно не­ обходимо для понимания процессов государственного стро­ ительства и их влияния на общественные отношения»23. Среди немногих советских исследователей темы Брайан Дэвис справедливо называет А. И. Копанева.

Основываясь на общих выводах Н. Е. Носова, А. И. Копанев подробно исследует поморскую общину-во­ лость XVI—XVII вв.24 Он характеризует общинное земле­ пользование, «территориальную власть мира», анализирует состав и функции волостного схода Куростроевской воло­ сти XVI в., расходные книги и другие документы Совьинской волости XVII в., отмечает «антифеодальный настрой самоуправления». Изучая структуру общинных органов власти XVII в., состав волостных должностных лиц, А. И. Копанев доказывает, что и в XVII в. сохранился вы­ борный характер мирской организации, действовавшей на основе самоуправления и значительной автономии25. Хотя последний вывод расходится со взглядами некоторых доре­ волюционных авторов и представляется сомнительным Б. Дэвису, мы считаем, что А. И. Копанев здесь совершен­ но прав.

Возвращаясь к основной теме настоящего исследова­ ния — о традиции, определявшей общественное мировозз­ рение русских переселенцев в Сибирь, нельзя пройти мимо наблюдений, сделанных отечественной исторической нау­ кой еще в начале века. Н. П. Павлов-Сильванский, харак­ теризуя общину-волость в XV—XVI вв., писал, что она «была самоуправляющимся союзом с обширной террито­ рией», «имела высшую территориальную власть на все земли, лежавшие в ее границах, как свободные, так и ос­ военные частными собственниками», «охраняла целость волостной территории и боролась против перехода дере­ вень, пустошей во власть монастырей и других привилеги­ рованных крупных землевладельцев»26; «...в XV веке мир-

10

местном управлении, узаконенное жалованными грамота­ ми великих князей, судебниками 1497 и 1550 гг., было яв­ лением, шедшим также снизу. Законодательство, упрочив­ шее процесс объединения русских земель вокруг Москвы, свидетельствовало о необходимости взаимосотрудничества местных сословных организаций и великокняжеской вла­ сти. Поэтому вряд ли можно императивно датировать воз­ никновение сословно-представительной монархии приняти­ ем Судебника 1550 г. Законодательные акты оформляли и укрепляли сложившиеся отношения.

Актовый материал последней четверти XV в. показыва­ ет, что черносошные общины вели организованную и под­ час небезуспешную борьбу с феодалами за свои земли, опираясь на великокняжескую администрацию. Во время описания земель Белозерского княжества в 1482 г. не­ скольким черным волостям удалось вернуть земли, захва­

А. И. Копанев считает, что эта борьба волостей остановила дальнейший рост земельных владений Кирилло-Белозер- ского монастыря. Сходные случаи имели место в Костром­ ском уезде, Пермской земле и других местах32.

Еще за столетие до создания Судебника 1497 г. москов­ ский великий князь Василий Дмитриевич при неудачной попытке отбить у Новгорода Двинскую землю дал всему местному населению, от «бояр двинских» до «всех своих черных людей», уставную грамоту, гарантировавшую пра­ во обращения любого человека к великокняжескому суду в случае злоупотребления кормленщиков — «а над кем учи­ нят продажу силно, а ударят ми на них челом, и мне, кня­ зю великому, велети наместнику стати собою на срок»33. Обращение с жалобой к великому князю на его админист­ рацию не было нормой вынужденной, порожденной вой­ ной. Это право традиционно сохранялось.

Уставная грамота 1488 г., данная от имени великого князя Ивана III населению Белозерского края, еще более широко регламентировала взаимоотношения между органа­ ми центральной власти и местным населением. Она была адресована всему населению — горожанам, становым и во­ лостным людям и «всем белозерцам». В ней не только по­ вторялась, но еще более расширялась норма, обеспечивав­ шая право каждого белозерца жаловаться великому князю на наместников и иных представителей администрации — великокняжеский суд мог состояться по жалобе в срок, оп­ ределявшийся потерпевшим. На местах устанавливалось

12

«смесное» судебное разбирательство — наместничий суд был невозможен без общинных представителей. Особый интерес вызывает статья, запрещавшая представителям на­ местничьего правления без приглашения являться на брат­ чины. (Известно, что братчины представляли собой общин­ ные собрания, созывавшиеся обычно в храмовый праздник, на них во время пира могли обсуждаться и решаться об­ щинные дела.) Тем самым наместничье правление лиша­ лось возможности вторгаться во внутреннюю жизнь общин­ ных организаций (выборность руководства, раскладку по­ датей и т. п.). Кроме того, княжеским представителям — князьям, боярам, детям боярским и вообще «всяким ездо­ кам» (помимо великокняжеских гонцов, имевших при себе грамоты, удостоверявшие их личность и поручение) — за­ прещалось требовать от городских и сельских жителей «кормов и подвод и проводников». Таким образом населе­ ние освобождалось от тяжелой подводной повинности. Ус­ тавная грамота подробно регламентировала все виды «кор­ ма» наместничьему правлению, а также торговых и судеб­ ных пошлин, которые собирали и вносили общинные пред­ ставители, и устанавливала только один срок вызова на суд в Москву любого белозерца34.

Обычно в литературе все эти нормы трактуются как стремление центральной власти ограничить самовластие наместников. Такое мнение следует признать односторон­ ним, не учитывающим дееспособности общин и их значи­ мости в местном управлении, с чем великокняжеской вла­ сти приходилось считаться. По ст. 38 Судебника 1497 г. участие представителей общин в суде кормленщиков под­ тверждалось — «а без дворского, и без старосты, и без лутчих людей суда наместником и волостелем не судити»35. Кроме того, ст. 63, устанавливавшая срок исковой давности неправомочно захваченной земли, предоставляла временной приоритет общинам в подаче иска; во всех слу­ чаях, когда возникал спор о земле (между светскими и ду­ ховными феодалами, черными и частновладельческими крестьянами) срок иска определялся в три года. Но если речь шла о захваченной великокняжеской земле, которой «владели» крестьянские общины (сельские или волостные), то исковой срок увеличивался вдвое, до шести лет: «а взы­ щут на боярские или на монастыри великого князя, ино судити за шесть лет, а дале не судить»36.

С введением с 1530-х гг. на местах губных изб как ор­ ганов карательного характера важнейшие уголовные дела изымались из компетенции наместников и передавались в

13

ведение местного дворянства, выбиравшего из своей среды «излюбленных голов» (старост). В черносошных волостях

тельствует губная белозерская грамота 1539 г., даже в том случае, когда предписывалось «головами» избирать детей боярских, розыск и суд они должны были проводить вместе со старостами, десятскими и «лутчими людьми» из кресть­ ян38. Как свидетельствует ст. 1, грамота была адресована всем слоям населения Белозерского уезда.

Наконец, Судебник 1550 г. явился определенным зако­ нодательным итогом общегосударственного утверждения земского управления на местах и ограничения системы кормленщиков. Существующая большая современная лите­ ратура (прежде всего исследования И. И. Смирнова, С. О. Шмидта, А. А. Зимина, Н. Е. Носова) позволяет ак­ центировать внимание на наиболее существенных и инте­ ресных для нас положениях этого документа. Судебник 1550 г. свидетельствует, что «первоначально речь шла от­ нюдь не об отмене вообще наместничьего управления, а лишь о повсеместном введении при наместниках и воло­ стелях института выборных судных старост и целовальни­ ков, обязанных участвовать в суде в качестве присяжных заседателей — блюстителей интересов посадских и волост­ ных миров»39. Далее в результате работы Стоглавого собо­ ра развивалась идея «повсеместного внедрения в местное управление земского сословного представительства»40, в итоге в 1555/56 г. кормления были отменены и введена в

общегосударственном масштабе откупная система. Однако затем власть на местах все более переходила в руки дво­ рянских представителей — городовых приказчиков и губ­ ных старост41.

Заключительный этап этого процесса в меньшей степе­ ни затронул черносошный Русский Север и его общинные традиции, пронизывавшие жизнь русского крестьянства на протяжении столетий. Земские выборные учреждения, за­ конодательно утвержденные в 1550-х гг., продолжали там существовать и сохраняли широкую компетенцию в самых разнообразных сферах — поземельных делах, промыслах, торговле, суде, поддержании общественного порядка42.

Итак, первое поколение русских переселенцев в Си­ бирь приносило с собой не только житейский опыт общин­ ной жизни и артельной организации труда, но и более ши­ рокие представления о вековых традициях сословной орга­

14

низации, ее месте в системе местного управления и роли своего представительства.

Смутное время внесло коррективы в общественное мышление. Вопреки всем последствиям опричнины под­ твердилась в общегосударственном масштабе значимость земщины, спасшей отечество от иноземного разбоя. Как социальная группировка необыкновенно усилилось казаче­ ство, которое внесло в общественную борьбу свои формы сословной организации и свою атрибутику («круг» и т. п.). Земские соборы, с 1613 г. разрешавшие важнейшие госу­ дарственные проблемы, упрочивали устои сословно-пред­ ставительной монархии.

Но XVII век принес и иные новшества. Об одном из них можно судить по ставшему классическим двухтомному исследованию М. М. Богословского «Земское самоуправле­ ние на Русском Севере в XVII в.» В этой фундаментальной работе М. М. Богословский всеобъемлюще охарактеризовал жизнь крестьянских миров с их сложной структурой, сис­ темой выборных органов и многообразием повседневных общественных, хозяйственных и бытовых функций. Он те­ оретически обосновал понятие сословно-представительной монархии, назвав Московское государство периода середи­ ны XVI — середины XVII в. самодержавно-земским и счи­ тая, что далее оно превращается в самодержавно-бюрокра­ тическое, коль скоро «правительственным орудием, через которое действует в государстве верховная власть, все за­ метнее становится бюрократия»™. М. М. Богословский четко обрисовал этот новый элемент управления, вопло­ тившийся на местах в системе воеводской власти, и по­ следствия его развития для судеб мирского начала. Его за­ ключения интересны еще и потому, что он имел основание считать самоуправление на Севере пустившим глубокие корни, наиболее долговечным и прочным44. М. М. Бого­ словский пришел к неутешительному выводу о результатах борьбы самоуправления с развивавшейся системой воевод­ ского бюрократического управления. «Под бюрократией,— писал М. М. Богословский,— мы разумеем власть особого общественного класса, для которого занятие управлением за плату в разных сферах и на разных ступенях является специальным промыслом, источником существования»45. Сравнивая этот механизм гражданского управления и суда с послушной и исполнительной армейской организацией, исследователь попытался наметить его наиболее характер­ ные особенности. К ним он относил «иерархически постро­ енную систему должностных лиц, основанную на подчине­

15

нии низших высшим и всю проникнутую недоверием вы­ сших к подчиненным», с отчетностью и контролем, обяза­ тельными в письменной форме46. В воеводской системе он видел гарантию выполнения финансовых требований госу­ дарства и поступления доходов в казначейство47. Наконец, эту же систему он рассматривал как высшую инстанцию для подчиненных ей земских властей, уничижаемых, сугу­ бо исполнительских48. Правда, М. М. Богословский отме­ чал возможность для земских властей обращаться помимо ведома воевод в Москву, но объяснял это лишь «практиче­ скими соображениями и удобствами (для центральной вла­ сти.— Лет.)у не отступившими еще перед требованиями бюрократической стройности»49. Из данной схемы М. М. Богословского вытекало, что на протяжении XVII в. мирские организации были просто задавлены бюрократией, а их сопротивление лишь изредко прорывалось в жалобах в Москву и беспорядках, вызывавшихся чрезмерными зло­ употреблениями воевод. Последний вывод М. М. Богослов­ ского наиболее уязвим. Его доказательно оспорил А. И. Копанев на основе богатой документации северных волостей XVI и XVII вв. Он установил, что на Русском Се­ вере процесс бюрократизации местного управления разви­ вался в XVII в. преимущественно на уездном уровне, а во­ лость сохраняла основные черты самоуправляющейся орга­ низации5^. Отношения сословных земских организаций с аппаратом центральной власти и в XVII в. были сложнее, общественно значимее, чем полагалось ранее, а в Сибири к тому же имели свои специфические особенности.

*

**

Итак, непосредственно обращаясь к основной теме сво­ его исследования, авторы считают необходимым акценти­ ровать внимание читателя на общих представлениях о внутриполитической структуре государства.

При монархической власти в России в XVII в. общество традиционно состояло из земских сословных объединений, решавших свои внутренние дела на основе принципов вы­ борности и самоуправления; их члены были связаны общей ответственностью перед государственной властью во мно­ гих фискальных, судебных, административных вопросах. Имели свои земляческие объединения дворяне, посадские люди, черносошные крестьяне, приборные ратные люди. Освященный собор выражал в Москве интересы черного и

16

белого духовенства всех епархий, являясь обязательной со­ ставной частью каждого земского собора подобно Боярской думе, включавшей представителей важнейших боярских родов, верхушки дьяческой бюрократии и столичного дво­ рянства.

До сих пор подчас утверждают, что сложившийся в России в XVI—XVII вв. государственный аппарат являлся лишь проводником воли августейшего самодержца, а систе­ ма правления была разновидностью восточной деспотии. Но такие теории не соответствуют основным реалиям XVII в.

Представляется справедливым высказанный Н. Е. Но­ совым, Я. С. Лурье, В. Б. Кобриным и Д. Н. Алыпицем взгляд на опричнину как на попытку Ивана IV покончить с мощными сословно-представительными традициями в уп­ равлении страной, заменив их строем деспотии51. Корни сословно-представительной монархии уходят далеко в глубь периода собирания русских земель вокруг Москвы. Эксперимент по замене такой монархии деспотией, пред­ принятый Иваном IV в годы опричнины, был настолько чужд государственным традициям страны, что мог сыграть лишь деструктивную роль: итогом явился хозяйственный кризис конца XVI в., перешедший в политический кризис Смутного времени. Утраченная национальная государст­ венность и монархия были восстановлены силами земщины в подчеркнутых сословно-представительных формах. Зем­ ский собор и в 1613 г. и позднее был отнюдь не декоратив­ ным учреждением, а государственный аппарат местного управления мог функционировать, лишь опираясь на мир­ ские земские органы.

Отсюда и немалая роль этих органов в системе государ­ ственного управления огромной страной, сложное взаимо­ действие между приказными, воеводскими и земскими уч­ реждениями. Не только воеводы, но и миры отвечали пе­ ред Москвой за ход дел в своем регионе, и повседневное сотрудничество между ними было залогом успеха. Миры активно отстаивали права своих членов, общества в целом, и центральная государственная власть не могла не учиты­ вать их позицию. Обоснованная мирская жалоба на зло­ употребления и некомпетентность воеводы приводила, как правило, к его отстранению.

Эта важная система обратных связей опиралась на единство разных сословных организаций, пока его не ос­ лабляли межсословные противоречия. С одной стороны, многие острые вспышки классовой борьбы, включая собы­

17

тия середины XVII в., были типичными «общемирскими» восстаниями против бояр и воевод, с другой стороны, по­ степенное усиление начал крепостничества, кодифициро­ ванных после восстаний 1648 г. в дворянском Соборном уложении 1649 г., плохо совмещалось с принципами зем­ ского самоуправления и предопределяло переход от сослов­ но-представительной к абсолютной монархии. Но сибир­ ская история XVII в. не раз демонстрировала силу и спло­ ченность мирских организаций, к голосу которых власти вынуждены были прислушиваться и в сравнительно спо­ койное время, и в периоды частых столкновений.

Поскольку авторов настоящего исследования привлека­ ла в первую очередь область взаимоотношений сибирских миров с местной и центральной администрацией, рассмат­ ривались не все стороны деятельности, не все функции об­ щин и властей, а лишь та весьма обширная сфера, в кото­ рой их интересы пересекались. Так, вне нашего поля зре­ ния остаются механизмы передачи в общине от поколения к поколению трудовых навыков, традиций, этических принципов; многие проблемы духовной жизни миров за­ трагиваются лишь попутно. В то же время политические представления сибиряков XVII в. имеют самое непосредст­ венное отношение к нашей теме.

Русские переселенцы, прежде всего северорусские кре­ стьяне, промышленники и пахари, переваливая через Урал, конечно, не думали о процессе создания государства и возникавших перед ним задачах. Разгром Сибирского ханства Ермаком воспринимался переселенцами в свете ве­ ковых представлений о борьбе с «татарами», а переселение в Сибирь рассматривалось как давно известное освоение новых угодий, правда сложное и многотрудное. Так или иначе, но во всем этом виделась скорее норма жизни, сти­ мулировавшаяся к тому же социально-экономическими сложностями, тяготевшими над северной деревней, фис­ кальным феодальным гнетом. Попадая в Сибирь, северо­ русский крестьянин сохранял свои привычные представле­ ния о том, что земля принадлежит великому государю, а община — естественный и необходимый орган как в уст­ ройстве хозяйственной жизни, так и во взаимоотношениях с государственными властями. Поэтому воссоздание общи­ ны на месте нового поселения отражало норму обществен­ ного мышления, коль скоро в сознании переселенца, не склонного к робинзонадам, она оставалась компонентом постоянным. Как ни замедленно в экономическом отноше­ нии развивались сибирские города, посадская община в

18

них возникала не без влияния той же нормы мышления. Таким образом, традиции общественной жизни и взгляды на нее переносились в Сибирь. Здесь они не только укоре­ нялись, но и приобретали существенное значение в упро­ чении принципов сословно-представительного государства.

Одна из основных особенностей общественной структу­ ры в Сибири заключалась в том, что единственной соци­ альной группой служилого населения становилось прибор­ ное войско — местного дворянства в Сибири почти не бы­ ло. Поэтому исследование социальной организации и миро­ воззрения этой группы населения с ее профессиональными интересами приобретает большую значимость.

Проблема сословно-корпоративной структуры местного общества органически связана с другой проблемой исследо­ вания — системой отношений в местном управлении пред­ ставителей центральной власти с сословными организация­ ми, аккумулировавшими общественное самосознание. В со­ словно-представительной монархии XVII в. функциональ­ ная деятельность и той и другой стороны имела свои осо­ бенности. М. М. Богословский верно уловил взаимосвязь между появлением бюрократии в лице воеводского управ­ ления и изменением существа феодальной монархии. В со­ словно-представительной монархии местное управление строилось на сочетании интересов верховной власти и ос­ новных сословных слоев населения. На этой основе покои­ лась подчиненность тяглых слоев населения феодальному собственнику — государству и их коллективная ответст­ венность за выполнение повинностей. Абсолютистская мо­ нархия во имя своих интересов и интересов своей опоры — дворянства — в корне меняла эту систему отношений, до­ биваясь превращения мирских организаций лишь в испол­ нительные органы. Соответственно должно было изменять­ ся и общественное самосознание всех социальных слоев на­ селения. Однако, чтобы претворить в жизнь эту задачу, абсолютистской власти необходим был сильный и много­ численный аппарат местного управления, а для его созда­ ния — немалое время. Согласно исследованию Н. Ф. Де­ мидовой, с 1640-х по 1690-е гг. среднее звено аппарата го­ сударственных учреждений выросло существенно — почти в три раза (с 1611 до 4657 чел.). Но ее же подсчеты пока­ зали слабость именно аппарата местных учреждений, со­ хранявшуюся до конца XVII в., так как основная часть этого аппарата концентрировалась не в местных, а в цент­ ральном, московском, управлении (из 4657 чел. — 2733)52. Видеть же в 1918 приказных людях, разбросанных по всей

19