Vlast_i_obschestvo_Sibir_v_XVII_veke_Novosibirsk_1991

отраженных в наказах, и системой контроля за их соблю­ дением. Прежде всего правительство стремилось к тому, чтобы при управлении сибирскими землями воеводы блю­ ли «государеву пользу» без личной корысти. Воеводам за­ прещалось вступать с местными жителями и приезжими промышленниками и торговцами в какие-либо финансовые сношения и выступать в роли заимодавцев. В наказе ени­ сейскому воеводе А. Н. Пашкову (январь 1640 г.) даже по­ яснялось, что на заемные кабалы и иные крепости, если они будут представляться воеводами на каких-либо людей, «управы» не будет. Опыт уже свидетельствовал о распрост­ раненности этого явления — «многие кабалы объявляются у сибирских воевод нарядные, а иные в посулах»53. Иными словами, правительство отказывалось признавать юридиче­ скую силу подобных документов. Во избежание воеводских злоупотреблений ясачным людям, если у них не хватало мехов для внесения ясака, запрещалось компенсировать его деньгами. В таких случаях ясачные люди сами должны были на имеющиеся у них деньги покупать меха и тем по­ крывать недоимку54.

Не надеясь только на силу наказа, правительство пыта­ лось ограничить материальные возможности воевод при выезде их в Сибирь. Чтобы предотвратить спекуляции, в Сибирском приказе составлялись подробнейшие росписи имущества, которое воеводы собирались везти с собой, вплоть до пищевых припасов для сопровождавшей их двор­ ни. Сохранилась очень подробная документация о едино­ временной смене воевод и их товарищей в январе 1635 г. во всех сибирских городах — от Тобольска до Кузнецка и Красноярска. По указу из сумм, имевшихся в Владимир­ ской, Галицкой, Устюжской четях, воеводы получали при­ своенный им оклад на два года вперед, т. е. денежное жа­ лованье на время воеводства. Каждый воевода представлял роспись дворни, которая ехала с ним. Численность ее коле­ балась от 17 до 38 чел. Исходя из количества дворовых людей, воеводам разрешалось провозить беспошлинно оп­ ределенное количество продуктовых запасов, необходимых на один год. Так, И. Ф. Еропкину, отправлявшемуся с 38 дворовыми людьми на Верхотурье, было разрешено на текущий год взять с собой 150 ведер вина, 146 четей раз­ ной муки, 20 четей гречневой и овсяной крупы, 30 четей ячневого солода, 50 пудов меда, 70 полстей мяса, 5 ведер конопляного и 7 пудов коровьего масла. Для провоза тако­ го же количества продуктов на следующий год воеводам выдавались проезжие грамоты. Определенное количество

120

хлеба воеводам разрешалось купить в городах своего вое­ водства.

Провоз в Сибирь вина, хлебных запасов и денег рас­ сматривался в зависимости от должности, которую пред­ стояло занять выезжавшему55. Только воеводы, назначен­ ные в Тобольск и Томск, могли везти с собой по 500 руб., воеводы, отправлявшиеся в иные города, их товарищи, дьяки и письменные головы — по 300 руб. Все деньги сверх указанных сумм местные таможни обязаны были конфисковывать в пользу казны56. Официальный надзор за воеводским имуществом осуществлялся на протяжении все­ го XVII в.— в декабре 1698 г. специальной грамотой было предписано усилить на Верхотурье и в таможнях предуральских слобод надзор за всеми проезжими людьми и провозимыми ими товарами. В грамоте специально подчер­ кивалась необходимость надзора за воеводами и служилы­ ми людьми, чтобы они «иноземцев» и «робят ясачных» не провозили57. В этих целях в 1635 г. последовал указ о по­ сылке в основные города Сибири на должности таможен­ ных голов торговых людей из поморских городов с выдан­ ными им в Москве наказными памятями58.

Во избежание воеводских злоупотреблений таможенная служба в Сибири, как уже говорилось в главе I, получала относительную независимость. Таможенные головы всегда имели право непосредственно сноситься с Сибирским при­ казом. За воеводами сохранялась обязанность лишь общего надзора за таможнями.

В конце 1645 г. крупнейшие российские торговцы — гости И. Ревякин, К. Босой и другие — коллективно под­ няли вопрос о злоупотреблениях сибирских воевод в тамо­ женном управлении, ссылаясь на задержку их приказчиков на сибирских путях и выдачу проезжих грамот за взятки. Их челобитье в Москве было оперативно рассмотрено, и в декабре 1645 г. последовал указ, согласно которому повсе­ местно в Сибири, кроме Тобольска, у проезжих торговых людей свидетельствовать товары, взимать с них пошлины, выдавать проезжие грамоты должны были только таможен­ ные головы59. Правда, в 1651 /5 2 г. Сибирский приказ, со­ мневаясь в неподкупности и таможенных голов с целоваль­ никами, вновь вернулся к порядку, при котором таможни находились в ведении совместно голов и воевод60.

Всеми этими официальными установлениями и надзо­ ром вовсе не исчерпывалась регламентация воеводских действий. Согласно наказам, прибыв на место службы в Сибирь и приняв дела у своих предшественников, воеводы

121

должны были устроить официальный прием различным группам населения города и ясачным людям, а точнее — их представителям. С. В. Бахрушин со свойственным ему литературным блеском писал по этому поводу: «Церемо­ ния приемов и содержание речей были твердо и раз навсег­ да установлены в наказах. Года через два, когда появлялся новый воевода, он с тем же пафосом сообщал о том, что его предшественник грабил и притеснял своих подчинен­ ных и что в виде милости государь назначил на его место говорящего,— заранее зная, что через два года новый вое­ вода все это скажет про него самого. Правительство не де­ лало иллюзий насчет достоинства своих слуг. Оно заранее знало, что кого бы ни назначить в Сибирь воеводою — он окажется взяточником и «разорителем»... Не в силах бо­ роться с злоупотреблениями, правительство по крайней ме­ ре не лицемерило и наивно хотело отмежеваться от своих собственных агентов в глазах населения»61.

Мнение С. В. Бахрушина об устойчивой неэффективно­ сти системы отношения центральной власти к местному обществу нельзя признать правильным. На приеме населе­ ния при вступлении в должность от воеводы требовалось согласно наказу не просто обличать злоупотребления свое­ го предшественника, но и призвать собравшихся подавать соответствующие иски с обещанием правого суда Москвы. В документах фонда Сибирского приказа, описанного Н. Н. Оглоблиным, сохранилось огромное количество мате­ риалов сысков по жалобам местного населения, завершав­ ших деятельность многих сибирских администраторов. Ког­ да же «повальным обыском» или каким-либо иным путем обнаруживалась справедливость жалобы, виновный должен был уплатить не только всю сумму иска, но и равную по величине пеню в казну62. Конечно, на практике такие ме­ ры не всегда осуществлялись последовательно и не искоре­ няли злоупотреблений, но несомненно их сдерживали.

Наказы, с одной стороны, и указанные ограничения, с другой, вовсе не исчерпывали той системы, которую хотело видеть в Сибири правительство. Официальный прием вое­ воды при его вступлении в должность имел весьма реаль­ ное содержание. Не в обычаях российской власти XVII в. да и последующих веков были декоративные представле­ ния, лишенные социального смысла. Во время таких при­ емов население уведомлялось о функциях воеводы и, есте­ ственно, делало для себя определенные выводы, как бы об­ текаемо они ни были сформулированы в наказах. К тому же торжественные заверения в невозможности злоупотреб­

122

лений, с характером которых население уже было знакомо, соответствующим образом его настраивали.

В повседневной, бытовой жизни воеводам запрещалось нарушать материальные интересы населения. В 1648 г. гра­ мота томским воеводам О. И. Щербатому и И. Н. Бунако­ ву извещала о том, что в Москве «ведомо учинилось» о злоупотреблениях служебным положением воевод тоболь­ ского разряда, которые держат у себя на дворах по 2—6 «денщиков» для разной черной работы, а «служилые и по­ садские люди тем денщикам по вся годы дают наем нема­ лый». Грамота запрещала в сибирских городах подобную практику63. Правда, это запрещение последовало в июне 1648 г., когда в Москве и в Томске полыхали восстания. Тем не менее внимание правительства достаточно показа­ тельно, так как на практике содержание воевод вопреки наказам обходилось местному населению недешево, в част­ ности, в Мангазее, по данным 1630-х гг., такие расходы превышали 400 руб. в год64.

Местное население на основе обычая обладало целым рядом прав, используя которые могло существенно влиять на текущее управление. Как уже указывалось, сословные труппы населения (крестьяне, служилые и посадские лю­ ди) имели право обращаться к воеводам не только с раз­ личными просьбами, но и с предложениями по управле­ нию, которые, казалось бы, целиком относились к функци­ ям воевод. В ряде случаев воеводы сами проводили общий опрос населения о целесообразности осуществления того или иного мероприятия. Случалось, что различные слои местного населения сообща подавали воеводам челобитную с просьбой защитить их интересы. Аргументируя свои просьбы, миры не ограничивались узкосословными интере­ сами, а связывали их с рациональностью всего местного управления. Так, в 1646 г. енисейский воевода Ф. Ф. Ува­ ров по общему челобитью просил Сибирский приказ выве­ сти местное население из подсудности томских воевод, в компетенцию которых, как воевод разряда, входил адми­ нистративный надзор над Енисейском. Дело возникло в связи с тем, что томские власти начали в Енисейском уез­ де сыск по поводу кормчества. Уличенных в нем людей вытребовали для следствия и суда в Томск, что отняло у них много времени и грозило хозяйственным разорением. Сибирский приказ пошел навстречу просьбе, и было веле­ но томскому воеводе О. И. Щербатому в городские дела Енисейска «не вступаться», а Ф. Ф. Уварову о них только письменно доносить в Томск65.

123

Приблизительно в то же время мирские старосты ту­ ринских посадских людей, пашенных крестьян и ямщиков просили Сибирский приказ учредить в Туринске подразде­ ление конных служилых людей, чтобы у местных жителей не брали лошадей для воинских дозоров вне города66. Тем самым администрации приходилось регулировать и проти­ воречия, возникавшие между отдельными группами насе­ ления. Много позже, в самом конце XVII в., из Иркутска от войска, посадских людей и пашенных крестьян в лице выборных старост в Москву была доставлена челобитная с настоятельной и аргументированной просьбой о наборе ми­ нимум 300 новых ратных людей, крайне необходимых для охраны границы с монгольскими землями. Начальник Си­ бирского приказа И. Б. Репнин очень внимательно отнесся к инициативе иркутского населения и приказал увеличить местные ратные силы именно на 300 чел., набрав их в Ир­ кутске или переселив с Верхотурья, Тобольска и из других сибирских городов67.

На мнение городского и сельского населения опиралось воеводское енисейское управление, испрашивая в Москве в 1646 г. хлебную и денежную ругу для вновь основанной в уезде пустыни68. В 1648 г. енисейский воевода Ф. Полибин советовался с крестьянами и посадскими людьми, стоит ли чинить старую мельницу или следует купить новую69. В 1681 г. вопрос о винном откупе И. Ушакова разрешился после опроса служилого, посадского и крестьянского населенйя Енисейского уезда — не было ли кому «разорения» от кабаков, затруднений в покупке зерна и обеспечении им «бесхлебных» городов70. Наконец, такое важнейшее мероприятие, как ликвидация Мангазеи и переселение жи­ телей в Туруханск — новую уездную резиденцию воево­ ды,— было осуществлено «по рассмотрению накрепко» с местным населением и подтверждено в 1672 г. сбором «сказок» у посадских, промышленных и «всяких чинов» людей о наиболее целесообразном местоположении горо­ да7*.

Более того, население обладало правом непосредствен­ ного, хотя и с ведома воевод, обращения к высшей власти в Москву с далеко идущими просьбами — оставить воеводу на новый срок воеводства, сменить его до окончания этого срока и с жалобами, коллективными и индивидуальными, на злоупотребления воеводской администрации.

Обращений по поводу оставления сибирских воевод на новый срок сохранилось немного. Так, в 1685/86 г. служи­ лые, посадские и другие «жилецкие» люди Тюмени, мест­

124

ные пашенные крестьяне и ясачные люди подали в Сибир­ ский приказ челобитную об оставлении «на второй срок» воеводы Н. И. Колобова. В 1686 г. жители Туринска «всем городом», как русские, так и ясачные, просили оставить на «другую перемену» воеводу М. И. Алфимова за его «рассуд вправду» и во всем прибыль «государеву делу». По этому челобитью последовало решение: «великий государь... це велели его до своего указа переменить», но вскоре на вое­ водство в Туринск все же прибыл другой воевода. Больше­ го успеха в 1687/88 г. добились жители Березова, просив­ шие оставить «на третий год» воеводой И. Ф. Грибоедова. Их челобитье было удовлетворено. Просьба томских слу­ жилых людей об оставлении в 1690/91 г. «на следующую перемену» воеводы И. И. Дурново оказалась безрезультат­ ной. Служилые люди писали: воевода «великим государям радеет и нам, холопам вашим, тесноты и налогов и приме­ ток нет». Но в Сибирском приказе челобитная была сразу сдана в архив — резолюция гласила: «взять в столп»7^. Сохранившееся в делах Сибирского приказа и получившее положительное решение подобное челобитье из Твери за 1695 г. от имени архиепископа Тверского и Кашинского Сергия, духовенства, тверских помещиков и вотчинников и «тверич градских людей» об оставлении на воеводстве С. А. Глебова позволяет считать, что таким правом обла­ дало в то время население разных уездов России73.

Имеются данные и о досрочной смене воевод по прось­ бе населения. Характерно, что они сохранились в офици­ альной летописи Тобольска (Сибирский летописный свод), создававшейся в кругах высшей светской и церковной ад­ министрации. Именно в наиболее ранней редакции сво­ да — Книге записной (1687 г.) — находим лаконичное, но вполне определенное известие: «И на Ивана Веригина учи­ нилось челобитье государю от всего Тюменского города, и по челобитью Ивану Веригину отказано. А на ево место послан из Тобольска голова письменной Никифор Елдезин в 162(1653/54. — Авт.) году. И Никифор на Тюмене по­ был на воеводстве немногое время. А на него такожде учи­

ской (1687 г.) и особенно Нарышкинской (1694 г.) редак­ циях свода, для которых характерны стабилизация и стан­ дартизация текста, эти эпизоды были нарочито сокращены и лишь кратко сказано об «отказе» И. Веригину «по чело­ битью тюменских градцких людей» (см. главу V)75.

125

В Томском же виде свода (1699— 1707 гг.) эти сведения вовсе исчезают. Тем не менее Сибирский летописный свод дает неоспоримое свидетельство об официальном смещении воевод по жалобам местного населения, хотя и не сообщает причины, исходя из которых Сибирский приказ принял эти решения. Бесславный конец воеводства И. Веригина и Н. Елдезина нельзя рассматривать как случайный в судьбе сибирских администраторов. В 1668 г. в той же Тюмени челобитьем всех жителей «было отказано» в воеводстве И. И. Лодыгину и он был сменен. Та же судьба постигла в 1671 г. томского воеводу Н. А. Вельяминова. В 1688 г. по градскому челобитью были наказаны енисейский воевода Г. В. Новосильцев и его сын76.

Требования о смещении воевод удовлетворялись иногда не только в Сибири, но и в Центральной России. Напри­ мер, в 1614 г. «по челобитью тверич князь Данилу (Д. И. Долгорукому.— Лет.) в Твери быть не велено»77.

Отдаленность от столицы государства и обширность территории придавали воеводскому управлению Сибири специфические черты. В литературе утвердилось мнение о сибирских воеводах как лихоимцах, самодурах и взяточни­ ках, имевших фактически неограниченные полномочия и использовавших свое служебное положение для личного обогащения. Эпизоды деятельности многих сибирских уп­ равителей надолго врезались в память современников и впоследствии передавались как легенды, поражавшие фан­ тастикой и безудержной изобретательностью. В Централь­ ной России были невозможны войны между воеводами, во­ оруженные нападения на присылаемых «сыщиков», специ­ ально выработанные ритуалы поклонения местного населе­ ния «державцам» — воеводам. В Сибири такое бывало, но не только это определяло сущность воеводского режима в XVII в. Репутация «лихих» воевод лишь внешне отражала сибирскую действительность.

В советской исторической науке, большое внимание уделявшей истории классовых выступлений в Сибири на­ чиная с XVII в., воеводские злоупотребления рассматрива­ лись как специфическая форма эксплуатации населения экономически сильными представителями господствующего класса, связанными с крупным купеческим капиталом. По­ пав в Сибирь в качестве чиновников, причем на весьма ко­ роткий срок, и будучи не заинтересованы в организации там поместий и вотчин, воеводы развивали бурную пред­ принимательскую, ростовщическую и торговую деятель­ ность. Используя служебное положение, они опутывали

126

местное население различными кабальными обязательства­ ми, усугублявшимися ничем не прикрытыми «насильствами» и «нападками», органично свойственными феодальной системе78.

На современном уровне сибиреведения эти выводы за­ служивают дальнейших размышлений. Как справедливо отмечал А. А. Преображенский еще в 1972 г., рассматри­ вая некоторые черты идеологии сибирского крестьянства, «немыслимо себе представить борьбу классов без столкно­ вения идейных представителей господствующих классов и эксплуатируемого народа»79. Прежде всего заслуживают внимания два вопроса. Во-первых, чем объяснялось не только допущение жалоб на воеводское управление, но и очень большое внимание к их содержанию центрального правительственного органа — Сибирского приказа. Во-вто­ рых, чем обусловливалось самовольство воевод, ограничи­ вавшихся и контролировавшихся правительством. Ответы на поставленные вопросы органично связаны с социальной историей России XVII в.

Редкая жалоба на «насильства» воевод, дошедшая до Сибирского приказа, оставалась без ответной реакции. По мнению А. А. Преображенского, царская власть в этих случаях проводила довольно гибкую линию: поддерживая «блюстителей государевых интересов», она «время от вре­ мени карала наиболее ретивых лихоимцев и притесните­ лей», тем самым создавая представление о «справедливо­ сти» верховной власти, о ее нелицеприятном «отношении ко всем слоям общества», что населению «вселяло надеж­ ды на изменения к лучшему»80.

Однако позиция верховной власти была сложнее. На протяжении всего XVII в., вплоть до окончательной победы абсолютизма, государственная власть признавала на праве обычая сословные корпоративные сообщества существен­ ным звеном во всей системе государственного феодализма и прежде всего в местном управлении. Лишь с учетом это­ го становится понятным не только внимание в Москве к жалобам населения на воевод, но и существо расследова­ ний. Представляется принципиально важным, что основ­ ным элементом следствий были «повальные обыски», т. е. опросы и свидетельства всех социальных групп местного населения.

Отдаленность Сибири и специфический, в основе своей стихийный процесс создания там постоянного русского на­ селения способствовали стабильности такой системы мест­ ного управления, при которой верховная власть во имя

127

прежде всего «государева интереса» вынуждена была со­ блюдать интересы мирских организаций и учитывать их мнение по самым разнообразным вопросам местной жизни. (Конечно, в реальной жизни это достигалось далеко не всегда.) При таком порядке отношений между мирскими организациями и органами управления, когда чиновниче­ ство зависело не только от центральной власти, обществен­ ное самосознание разных социальных групп русского насе­ ления Сибири проявлялось наиболее определенно.

Было бы неверно думать, что самовластие воевод по­ рождалось лишь их корыстолюбием. Приказная система управления государством, включавшая воевод, осуществ­ лявших свои функции в провинции, была определенным этапом на пути создания будущего государственного аппа­ рата абсолютизма. По мере «совершенствования» приказ­ ная система бюрократизировалась, что имело свои последст­ вия и в местном управлении. Наиболее характерным в ней следует признать стремление самих воевод как представи­ телей органов центрального управления к абсолютизации своей власти. Это стремление в его реальном воплощении было быстро замечено сибирским населением, нашедшим для него емкое определение — воеводы «государятся».

В начале 1629 г. на государево имя поступила отписка архиепископа Сибирского и Тобольского Макария о «пре­ грешениях» сына боярского Софийского дома Б. Матвеева. Оказавшись по каким-то делам в Енисейске, Б. Матвеев был приглашен известным землепроходцем подьячим М. Перфильевым на пивную братчину, напился пьяным и объявил в съезжей избе принародно «государево дело» в том, что местному воеводе В. А. Аргамакову город дан в вотчину и что хочет он в нем «царить»81. К такому «государению» и центральная власть и местные миры могли от­ нестись только резко отрицательно, хотя и по разным мо­ тивам. Царская власть такое обвинение приравнивала к са­ мозванству, а миры, признавая центральную самодержав­ ную власть, не хотели иметь местных самодержцев. Дан­ ные о сыске по делу В. А. Аргамакова не известны, но можно предположить, что в Москве к пьяному куражу Б. Матвеева отнеслись внимательно, так как вскоре в Ени­ сейск отбыл новый воевода кн. С. И. Харя-Шаховской. На­ сколько серьезно воспринималось в Москве непристойное слово «государится», можно судить по распоряжению, по­ сланному в Томск в 1651 г.: бить кнутом одного казака, который его употребил в перебранке с письменным голо­ вой8^.

128

В борьбе за абсолютизацию власти воеводы нередко вступали в столкновения со своим ближайшим окружени­ ем. На этой почве в феврале 1631 г. началась «смута» в Мангазее между воеводой Г. И. Кокоревым и его товари­ щем А. Ф. Палицыным. «Вражда и большая брань» между воеводами привели к открытым боевым действиям их сто­ ронников, продолжавшимся до начала лета. Не последнее место в разжигании этой вражды заняли слова одного из прихлебателей Г. И. Кокорева, назвавшего спьяна воеводу царем, что тотчас было использовано А. Ф. Палицыным, всенародно обвинившим своего начальника в измене83.

Немногим спустя началась «смута» между воеводами Тары Ф. П. Барятинским и Г. А. Кафтыревым. Довольно согласно они начали воеводство в 1635 г., и к лету 1636 г. самовластием, хлебными спекуляциями и трудовыми по­ винностями по постройке казенных зданий успели вызвать недовольство и жалобы местных служилых людей, соби­ равшихся им «отказать»84. Однако вскоре, по-видимому, воеводы на финансовой почве рассорились. Во время этой «смуты» один воевода обвинял другого в стремлении пра­ вить единовластно, в государственной измене, а миры изо­ бличали их в злоупотреблениях и игнорировании земских организаций.

Чуть позже, в начале 1640-х гг., в далеком Якутске первый воевода П. П. Головин своим «самовластием» обви­ нил непосредственных помощников — товарища, стольни­ ка М. Б. Глебова и дьяка С. В. Филатова — даже в под­ стрекательстве якутов к «измене»85 и не остановился перед насильствами над своим административным окружением.

В борьбе за самовластие воеводы не обходили внимани­ ем и таможенное управление. Выше указывалось, что по установлениям Сибирского приказа таможенное управле­ ние в Сибири так или иначе находилось в двойном подчи­ нении — таможенным головам и воеводам. Не доверяя ни тем, ни другим, руководители Сибирского приказа при всех своих колебаниях в определении статуса таможен склонялись все же к необходимости надзора воевод над таможенными головами. Таможенные головы, отвечавшие перед казной материально за объем сборов, прежде всего мехов, вовсе не всегда безропотно подчинялись воевод­ скому контролю, да и сами не брезговали «побочными доходами».

На этой почве среди сибирской администрации столк­ новения происходили постоянно. В главе V подробно опи­ сано одно из самых «ярких» воеводств — М. Ф. Стрешнева