Ильин И.А. - Собрание сочинений в 10 т. - 1993-1999 / Ильин И.А. - Собрание сочинений в 10 т. - Т. 7. - 1998

О НАЦИОНАЛЬНОМ ПРИЗВАНИИ РОССИИ

Эта русская братскость есть выражение веры и Царства Божия78. Рус<ский> чел<овек> уверен, что любящий Бога будет любить и людей; и обратно79. А любить — значит уважать. И если бы не было у русских достоинства, свободы и добровольчества, то не пережили бы они победоносно татарского ига80.

Эту братскую любовь рус<ский> чел<овек> распространяет и на преступников, ибо все люди братья по греху и страданию8'.

Поэтому можно сказать, что европеец — человек дела, а русский — человек души и сердца. И Европа есть страна деловитости, а Россия есть родина души82.

Душевный человек вчувствуется в ближнего и воспринимает его интуитивно и чутко; ему не важно происхождение, образование, партийность, профессия, титул и орден83.

И замечательно, когда европеец впервые приезжает в Россию, он бывает приятно изумлен и обрадован; а когда русский впервые приезжает в Европу, то он чувствует себя отрезвленным и разочарованным.

Кто узнает русского лично — тот полюбит его. Пока европейца знаешь по его заслугам — до тех пор он тебе импонирует84.

Согласно этому.

Основная социальная идея русского народа такова: общество как церковь, как духовная общность, как свободное многообразие в любовном единстве, как мистическое > Тело Христа85.

И замечательно, русский знает, что последняя мисте-

рия не есть слово, но молчаливый братский поцелуй любви86.

Иеще замечательно, что русское безбожие — иное, чем на Западе: оно не холодное сомнение, не безразличие, а огненный вызов Богу, трепещущее кощунство,

восстание, жалоба на Бога, м<ожет> б<ьггь>, тоска по утерянном Боге87. Самое безбожие носит у русских характер религиозного неистовства88.

Исамое понимание Евангелия в России иное, чем на Западе: западное христианство болеет властолюбием — оно насильственно обращает в христианство, это воинственное, милитаризованное учение о Боге, дающем

393

И. Л. ИЛЬИН

победу; это искажение Евангелия Ветхим Заветом и ес- т е с т в е н н ы е переход от Ветхого Завета к безбожию89.

Новый человек Европы не заметил, как он прошел через иудаизацию христианства и утратил и Бога, и Христа.

В России иное понимание Евангелия.

У русского народа целый ряд христ<ианских> добродетелей является устойчивыми нац<иональными> добро-

детелями — христианство как бы врождено славянской душе90.

Русские были христианами до своего обращения в христианство91. Поэтому христианство и распространилось в России не мечом, как у Карла Великого, а само, легко и быстро — избранием сердца92.

Русское сердце было открыто не Ветхому, а именно Новому Завету. Так оно и осталось; в русской душе есть данные, делающие рус<ского> человека самым верным сыном Христа93.

Вот откуда русская национальная идея: спасение человечества придет из России94.

Это самая глубокая и самая широкая нац<иональная> идея из всех, имеющихся у других народов95.

Россия показала своим бытием, что мировая история движется не интересами, а идеями, и что русская история есть история религиозных идей96.

Здесь каждое явление культуры и политики получает религиозную окраску. Так же и с нац<иональной> идеей.

Россия призвана освободить Европу от ее цивилизации, т. е. спасти Запад; или же освободить мир от Европы, т. е. заменить Европу97.

Грядущая, не большевистская Россия есть то освежительное вино, которое может обновить исчерпавшуюся жизнь современного человечества98.

Соврем<енная> Европа есть форма без жизни, пустой дом без души. Россия есть жизнь без формы, ибо жизнь разломала мешавшие ей формы и еще не создала новых.

В основных вопросах бытия европеец должен взять русского за образец. И если он хочет вернуться к вечным целям человека, то он должен обратиться к восточ- но-русской мирооценке".

394

О НАЦИОНАЛЬНОМ ПРИЗВАНИИ РОССИИ

Англичанин хочет превратить мир в фабрику, фран-

цуз — в салон, немец — в казарму, русский — в церковь100.

Англичанин хочет добычи, француз — славы, немец — власти, русский — жертвы.

Англичанин хочет наживаться от ближнего, француз — импонировать ближнему, немец — командовать ближним, а русский ничего от него не хочет. Он не желает превращать ближнего в свое средство.

Это братство русского сердца и русской идеи. И это есть Евангелие будущего.

Русский всечеловек есть носитель нового солидаризма. Прометеевский человек уже обречен смерти. Наступает эпоха иоанновского человека — человека любви и

свободы.

Таково будущее русского народа.

ВТОРОЙ ЧАС101

1

Я попытался изложить вам взгляд Шубарта на Россию, русскую душу и русское призвание. При этом я старался не критиковать его на ходу и не перебивать его мысль возражениями. Теперь отмечу самое существенное: он совсем не знает, не понимает и не чует православия, его воззрения, его учения, его влияния на русскую душу.

Он придерживается официальной западной версии, что православие исказилось и погибло от реформы Петра Великого, утратило свое значение и окончательно рухнуло при большевиках.

Спасения он ждет от соединения православной церкви с католической, а именно: католичество должно вернуться к заветам Франциска Ассизского и переродиться; а православная церковь должна признать папу и подчиниться католицизму.

Из одного этого видно, как неглубоко Шубарт знает русскую историю, как мало вчувствовался он в русский религиозный акт, и как он понимает католицизм.

<Он думает, что католицизм легко может перестроить свой религиозный акт, порвать с 2000-летними традици-

395

И. Л. ИЛЬИН

ями иудаизма и древнеримского уклада и каким-то чудом заменить религию воли и страха, религию власти, покорности и театральности — религией сердца и любви, религией свободы и искренней простоты.

Ибо если католицизм не переродится — то какой же смысл единения? >102.

Ибо, в самом деле, если Шубарт знает что-либо не с чужих слов, а по собственному и полному опыту — то это Запад, западную душу и западную культуру. И нельзя не признать, что главы его книги «Deutsche», «Die Verhasstheit der Deutschen als Kulturfrage des Abendlandes», «Angelsachsen», «Franzosen»103 поистине замечательны.

Я не излагаю их здесь из чувства того лояльного нейтралитета, которого ждет от нас Швейцария; из дипломатических соображений. Но книгу эту каждый из нас может купить и самостоятельно прочесть.

Все, что Шубарт говорит о героическом и прометеевском человеке — об его страхе, безбожии, властолюбии, черствости, жадности и т. д. — это все относится к западной душе, западной церкви и западной религии.

Но мы не маленькие дети и знаем, что западная душа и западная вера — это прежде всего и больше всего рим- ско-католическая душа и римско-католическая вера: это она воспитывала душу и определяла веру западного человека и его культуры 1600 лет и еще 350 лет; протестантизму всего 300 лет, католицизму скоро 2000 лет; и самый протестантизм при всем своем протесте и пересмотре веры остался своеобразным отцеженным и оскудевшим католицизмом — костью от костей и кровью от крови Рима; и душу западного человека он видоизменил, но не перестроил, ибо она сохранила тот уклад, который Шубарту нравится называть прометеевским.

Замечательный франц<узский> ученый Fustel de Coulanges104 в своей бессмертной книге «La cite antique» показал с исчерпывающей убедительностью, что вся культура человека есть порождение его веры, или его религиозно -верующего душевного уклада.

Й потому мы можем сказать, что западная душа и западная культура суть порождение римского католицизма: прометеевская религия породила и воспитала проме-

396

О НАЦИОНАЛЬНОМ ПРИЗВАНИИ РОССИИ

теевскую душу. А потому, согласно самому Шубарту, римский католицизм есть религия страха, власти, покорности, театральности, безбожия, черствости и жадности.

Повторяю: это утверждение самого Шубарта.

Как же он может думать, что католицизм может ни с того ни с сего перестроить свой 2000-летний акт, порвать со своими 2000-летними традициями иудаизма и древнеримского уклада и заменить религию воли, страха, власти, покорности, театральности и прикровенного безбожия религией сердца и любви, религией свободы и искренней простоты? Но если католицизм не переродится глубоко, радикально, от корня до главы, то какой смысл единения? А если он так переродится, то он прежде всего отречется от властных притязаний римского епископа. И если это единение будет состоять в приятии русскою душою католического уклада и акта, то что же останется от русской гармоничности и русского мессианства, от иоанновского духа России? Западный радикализм; западное властолюбие; западное волевое напряжение и т. д. — ведь католичество не только соучаствует в этом, но оно и породило этот дух. Две тысячи лет этому духу. Какие же века и тысячелетия должны пройти, чтобы прошлое стало небывшим и чтобы католичество усвоило дух и акт православия?

Ибо если католичество этого не сделает, то русский народ, принимая католичество, должен будет отречься и от православия, и от себя. Или Шубарт думает, что католическая Россия сможет понести миру свой православный дух? Или что русский дух не есть дух православия?

Много тонкого и верного сказал он о русской душе, но русского духа не постиг. Для этого надо было бы не только почитать русских писателей и кое-что о России,

но усвоить русский национальный духовный акт в его основных истоках и свойствах.

Для этого недостаточно одной философической интуиции, одного писательского таланта и влияния русской публицистики. Всем этим Шубарт несомненно обладает. И мы не можем не приветствовать его книгу.

397

И.Л. ИЛЬИН

Стех пор, как стоит Россия, о русском народе сказаны такие слова впервые. И это очень хорошо. Понятно, почему наконец сказаны эти слова:

1.Русское религиозное и идейное мученичество последних лет вопиет к небу и светит всей христиан-

ской истории, ибо такого еще не бывало на земле, что творилось и творится в России с верующими. Камни вопиют — и вот они заговорили голосом живого сочувствия.

2. Уже выяснилось, что религиозная победа в Сов<етской> России осталась не за безбожниками, а за верующими. Ибо по признанию сов. властей, они зарегистрировали в переписи V3 верующих горожан и 2 /3 верующих поселян. Это после 23 лет нищеты, зависимости, пайков, ссылок, расстрелов и пропаганды. Когда притворство и отречение стали нередко единственным способом спасти себя и семью от преследований и от голодной смерти.

Итак. Это офиц<иальная> перепись, где люди имели все побуждения скрывать свою веру и притворяться неверующими. И вот 90 миллионов исповедников написали на бумаге свой ответ: веруем. После этого по всей вселенной, где есть верующие люди, леса зашумели о поражении безбожия. Вот этот шум и родил книгу.

3. И наконец, в-третьих. Мы, русские изгнанники, сумели за 20 лет показать другим народам кое-что из нашей веры, нашего искусства, нашей науки и нашего характера. И от этого пошел по народам некий шелест травы о том, что русское сердце есть живое и благородное сердце, что русское искусство видит глубже и зрелее западного, что русский народ заслуживает не презрения, а уважения, внимания и сочувствия.

Вот как возникла эта книга: это первый, но знаю, что не последний показатель того, что Запад начал прозревать и чего-то ждать от России.

А теперь разрешите мне оставить Запад в покое и обратиться к нашему частному, русскому делу.

2

Что Россия своеобразна и непохожа на другие страны, есть неоспоримый, исторический факт. Пусть одни

398

О НАЦИОНАЛЬНОМ ПРИЗВАНИИ РОССИИ

говорят о плохом своеобразии, а другие о хорошем своеобразии; но самого своеобразия не будет отрицать никто. Откуда оно, это своеобразие? Отвечаю:

I. Во-первых, свыше, от Провидения, ибо Бог дает Дары своего Святого Духа всем народам, но мерою различною и особливою.

Почему, кому и сколько — не разумеем. Но исповедуем, что нет народа обделенного и отвергнутого, хотя есть народы, не соблюдшие, растратившие и зарывшие талант свой в землю. Нам же, русским, дано достаточно, чтобы вечно благодарить и бережно приумножать. Чужим дарам не завидуем. Своими не гордимся. Но своих

ине скрываем. Пусть же цветут русские цветы в Божием саду во славу Его!

II. Во-вторых, наше своеобразие — от славянской крови и славянской души, не похожей ни на монгольство, ни на романство, ни на германство. Нет на свете чистых кровей и чистых рас; все давно смешалось и переплелось. Смешалась и наша славянская кровь с азиатскими

иевропейскими народами. Но, смешавшись, не растворилась, а дифференцировалась и дала своеобразный уклад — темперамента, естественности, сердечности, широты, простоты и приспособимосги. И эти черты мы передаем и другим народам и другим исповеданиям, живущим с нами.

III.Наше своеобразие — от нашей природы: от пространства, от климата, от равнины, от отсутствия близкого моря, от рек, от погоды, от почвы и от растительности; и от далекого рассеяния по пространствам. Мы сами не знаем, когда и как мы вжились в нашу природу и вжили ее в себя. Но получили мы от нее много: и страстность, и созерцательность, и неуравновешенность, и свободолюбие, и склонность к лени, и братскую спайку.

IV. B-четвергых, наше своеобразие было довершено нашей историей. И расселенностью по равнине; и борьбою с кочевниками; и удельно-вечевым периодом; и торговлей с греками и варягами; и киевским расцветом; и нашествием татар, борьбою с ними насмерть, их 250летним игом и идеею града Китежа. И далее — и вторжением западных соседей, и собиранием Руси Москвою;

399

И. Л. ИЛЬИН

борьбою с Польшею и Литвою; бесконечными войнами оборонительного характера; Грозным и опричниной; Смутою и замирением юга; присоединением Малороссии; творческою бурею Петра Великого; крепостным строением, бунтами простонародья, дворянскими переворотами, нашествием Наполеона и культурным расцветом XIX века. Что нам было дано этим, что отнято, что в нас повреждено — это тема не для лекции, а для большой книги.

V. Но вот, в-пятых, кто перечислит все эти и другие основы нашего своеобразия, но не упомянет о нашей вере, о православии, тот просмотрит самое существенное. И вот это-то и случилось с Шубартом.

Это значение православия было в свое время с гениальной зоркостью и отчетливостью выговорено Пушкиным. Пушкин пишет: «Великий, духовный и политический переворот нашей планеты есть христианство. В этой священной Стихии исчез и обновился мир»105. «Греческое вероисповедание, отдельное от всех прочих, дает нам особенный нац<иональный> характер. В России влияние духовенства столь же благотворно, сколько пагубно в землях римско-католических»106. «Мы обязаны монахам нашей историей, следственно, и просвещением»107. «Россия никогда ничего не имела общего с остальною Европою; история ее требует другой мысли, другой формулы»108. «Но Европа в отн<ошении> Рос-

сии всегда была столь же невежественна, как и неблагодарна»109.

Прошло сто лет с тех пор, как Пушкин высказал это, и мы до сей поры ждем этой формулы — русской православной формулы для русской православной идеи. В чем же она?

Да, наше своеобразие — от нашей веры, от принятого нами и вскормившего нашу культуру греческого православия, по-своему нами воспринятого, по-своему нами переработанного и по-особому нас самих переработавшего. Оно дало нам больше всего: живое желание нравственного совершенства, стремление внести во все начало любви, веру во второстепенность земного и в бессмертие личной души, открытую живую совесть, дар покаяния, искусство страдать и терпеть, не-

400

О НАЦИОНАЛЬНОМ ПРИЗВАНИИ РОССИИ

утолимый голод по религиозному осмыслению всей жизни и всего мира сверху донизу; и еще: непоколебимую уверенность в возможности и необходимости единения человека с Богом в этой жизни и в будущей, искание живых путей к этому единению и преодоление страха смерти через созерцание жизни и земной смерти Христа — Сына Божия.

Это и есть именно тот дар, который в истории христианства называется духом an. Иоанна, который утрачен Западом и отречься от которого значило бы отречься от самого русского естества. И что еще достопримечательно: что этот иоанновский дух пропитал всю русскую культуру: русское искусство, русскую науку, русский суд — и незаметно был впитан и инокровными и инослявными русскими народами: и русскими лютеранами,

ирусскими реформаторами, и русскими магометанами,

ирусскими иудеями так, что они уже нередко чувствуют себя ближе к нам, чем к своим единокровным и единоверным братьям.

Ирусские реформаторы иные, чем на Западе. Они дышат иоанновским духом православия. И русские лютеране сами знают это о себе; и русские магометане, и иудеи смутно чувствуют это. Дух иной. Дух веры иной. А потому и дух человека, культуры, быта иной. В чем же он?

3

Существеннейшее и драгоценнейшее отличие православия от римского католицизма (а потому и от взбунтовавшихся против него детей его — всех протестантских исповеданий) лежит не в догматической сфере, не в обрядовой и не в церковно-организационной, а в сфере

религиозного акта и его строения. Здесь я вижу главное и решающее. Такое, чего не изменишь и что, пока это в нас живо, не допустит нас до унии с римским католицизмом.

И замечательно, что католики за последние годы сами, по-видимому, прочувствовали и признали, что дело не в обряде и не в догмате: они, учреждая так называемое православие восточного обряда, попытались примириться с догматич<ескими> различиями и даже перенять

401

И. Л. ИЛЬИН

наш обряд. Для них все сводится теперь к подчинению и организационному включению правосл<авной> церкви: к власти, которой они хотят добиться любою ценою.

Язнаю догматические отличия:

1.Православная церковь не признает исхождения Духа от Сына (вставлено католиками в символ веры — filioque).

2.Православная церковь не признает новейшего догмата о непорочном зачатии Девы Марии Иоакимом и Анною.

3.Правосл<авная> церковь не признает наместничества папы и его непогрешимости ex cathedra110.

Язнаю и обрядовые отличия:

Япристально и внимательно изучал нравственную теологию католиков, в особенности иезуитов, и историю инквизиции.

И в результате я пришел к выводу, что главное лежит

врелиг<иозном> акте и его строении. Отсюда все остальное.

Разрешите мне пояснить мою мысль и формулу. Вера не есть простое, односложное и у всех одно-

родное явление во всех религиях, исповеданиях и церквах, у отдельных людей и народов. Напротив, это явление сложное и тонкое. Все зависит от того, где она зарождается в чел<овеческой> душе и какими душевными силами она осуществляется. Какие силы человека и народа — их души и духа — определяют самое верование как силы главные и первичные, и какие душ<ев- но->дух<овные> силы являются вторичными и подчиненными.

Православный человек движим другими первичными силами, чем католик. И в этом главное, неизменимое, неизвратимое. Определившее русскую душу, ее религию и культуру.

Вера католика есть акт воли. Личной воли и церковной воли. Больше церковной, чем личной. Потом акт мысли — личной мысли и церковной мысли. Больше церковной, чем личной. Все остальное есть в католицизме подчиненное, несущественное, нехарактерное или прямо утраченное.

402