II. Особая функция молодежи в Англии в настоящее время

Если мы попытаемся применить этот анализ к положе­нию молодежи в современном английском обществе, то мы найдем в нем все симптомы статичного традиционного обще­ства. Наша образовательная система и сегодня, несмотря на ее критику, является выражением традиционализма, харак­терного для этой страны. Чрезвычайно скромная роль моло­дежи соответствует эволюционному характеру общества. И если можно понять и даже одобрить тот факт, что английское общество в прошлом было очень осторожным в отношении молодежи, поскольку не хотело высвобождать ее динамичес­кие возможности, то сегодня я уверен в том, что наше обще­ство не сможет ни выиграть войну¹², ни преуспеть в мирной жизни, пока не предоставит полную свободу действий всем имеющимся в нем жизненным и духовным ресурсам, и осо­бенно скрытым возможностям молодежи.

Если данная война является войной идей и войной между различными социальными системами, мы сможем вы­играть ее, лишь обладая конструктивными идеями. Нужны не просто абстрактные идеи, но реальная внутренняя перестрой­ка, которая преобразовала бы существующую социальную и политическую систему в более совершенную форму демокра­тии, нежели та, которая удовлетворяла потребностям XIX века. Как бы высоко ни оценивать скрытые моральные ресурсы, с по­мощью которых мы ведем войну - стойкость, самоконтроль, со­весть и солидарность, - их будет недостаточно, если мы не дополним их идеями и стремлениями к улучшению мира. И даже если предположить, что для англичан бессознательные импульсы важнее идей и сознательных побуждений, я уверен в том, что без творческого взгляда, без помощи передового духа молодежи ни народы оккупированных стран Европы, ни более динамичные массы США не будут готовы пожертвовать всем, что они имеют, - своей работой, здоровьем и жизнью.

Если наше предположение верно, то факт, что наша страна не имеет ничего сказать, когда дело доходит до фор­мулировки идей, должен приводить нас в отчаяние. Посмот­рим, однако, на происходящие в настоящее время крупные институциональные перемены, и мы поймем, что это молча­ние ни в коем случае не является признаком застоя. Мы мо­жем с уверенностью сказать, что под влиянием войны проис­ходят такие перемены, которые, будучи сознательно направ­ленными, могут развиться в тип общества, который мог бы интегрировать в новую модель преимущества планирования и свободу демократического строя. Приспосабливаясь по необ­ходимости к потребностям военного времени, мы не всегда

[447]

понимаем, что действуем согласно принципам адаптации к новому веку. Все сейчас осознают тот факт, что после этой войны невозможно возвращение к общественному строю laissez-faire, что война как таковая произвела такую револю­цию, подготовив почву для новой плановой системы.

Один из уроков военной экономики заключается в сле­дующем: бизнес и финансы в такой же степени, как здравоох­ранение и социальное обеспечение, представляют собой об­щественную деятельность: если они переданы в частные ру­ки, то это положение сохранится до тех пор, пока частное уп­равление будет эффективней, чем коллективное.

Другой урок военной экономики состоит в том, что час­тное владение капиталом и получение прибыли допустимо в определенных размерах, однако подлежит постоянному контро­лю, так, чтобы это не противоречило общественным интересам.

Еще один урок военной экономики заключается в том, что право вкладывать деньги и спекулировать ad libitum¹³ пе­рестает быть одним из «священных прав индивида» и реше­ния по важным вопросам становятся частью общего плана.

И наконец, последний урок состоит в том, что если мы согласимся с принципом, что можно планировать социальное изменение, то появится возможность мирного осуществления социальных революций; причем те, кто проигрывает от этих неизбежных изменений, должны получить компенсацию или возможность обучения новой функции, а те, кто чрезмерно выигрывает, облагаются высоким налогом.

Происходящие в настоящее время изменения не пред­ставляют собой пока ни фашизма, ни коммунизма; это скорее третий путь, новая модель планового общества, которая ис­пользует методы планирования, но сохраняет демократичес­кий контроль и оставляет определенные сферы культуры от­крытыми для свободной инициативы, что является подлинной гарантией свободы и человечности. Все это пока находится в процессе становления и никто не решается провозгласить эти новые принципы и идеи на весь мир. Многие понимают, что любой шаг в неправильном направлении может привести к фашизму. Однако в стране имеется готовность к жертве и большая, чем где-либо, решимость заплатить высокую цену за мирное развитие нового порядка, который должен внести в нашу жизнь новый смысл. Однако эта решимость не находит себе адекватного выражения на идеологическом уровне. Мир жаждет новой модели общественного переустройства. В Ве­ликобритании эта модель сейчас создается, хотя и неравно­мерно, попытка ее реализации может закончиться неудачно или же, если это удастся, она может пасть жертвой собствен­ного величия, поскольку может не хватить мужества выразить ту идею, которая уже работает над созданием новой модели.

[448]

Если бы обстоятельства не были столь крайними, можно было бы сказать: «Пусть случится все, что должно случиться, и не будем больше говорить об этом», если бы это сделало рож­дение нового мира более терпимым для тех, для кого это оз­начает жертву. Однако при настоящем положении дел, когда устаревшие понятия о свободах мешают поиску новых форм контроля, вопрос о том, окажемся ли мы в состоянии разработать новую социальную философию, которая объяснит обществу и всему миру смысл происходящих событий, превращается в про­блему нашего выживания. До сих пор ничего подобного не проис­ходило. В этом меняющемся мире Великобритания пытается существовать, приспосабливаясь к новой ситуации лишь ма­териально, но не духовно.

Если это так, то нет задачи более настоятельной, чем выяснение глубинных причин этой фрустрации в духовной сфере. И поскольку мобилизация скрытых духовных ресурсов является одной из задач, стоящих перед молодежью, необхо­димо дать более конкретную характеристику этому кризису, хотя нам придется говорить об очень неприятных вещах.

Человека, приезжающего из континентальной Европы в Англию, особенно поражает отрицательное отношение к теории и общим идеям. Почти в каждой беседе с образован­ными людьми можно рано или поздно услышать высказыва­ние типа: «Мы, англичане, не любим принципы и абстрактные идеи. Мы предпочитаем доводить наши дела до конца, оши­баясь и путаясь. Мы не любим теорию. Мы немногословны и хотим оставаться таковыми». Несмотря на то что эта делови­тость имеет позитивные аспекты, а тенденция к конкретности очень важна в мире, погруженном в инфляцию слов и бес­смысленных символов, существует предел, до которого они остаются эффективными. Нелюбовь к теории становится по­зорной, когда признания добиваются разные чудаки со своими доморощенными теориями. Такой парадокс возникает потому, что когда социальная система не отводит должного места теории, то последняя вынуждена проникать через черный ход. Нелюбовь к общим идеям у многих людей - это часто просто отговорка, чтобы не заниматься решением важных проблем. Тот, кто отказывается обсуждать основные принципы мирной жизни¹⁴ и социального преобразования общества, поступает так вовсе не потому, что время для подобной дискуссии еще не пришло, как они пытаются утверждать, а потому, что они боятся затронуть тему, для которой требуется творческое воображение и конструктивное мышление. В любой другой ситуации это нежелание думать можно было бы извинить. При сегодняшнем положении дел оно не способствует росту в обществе настроений, которые помогли бы нам выстоять в этой борьбе не на жизнь, а на смерть и превратить войну в источник перемен.

[449]

К счастью, эта характерная черта англичан не являет­ся их «расовой» характеристикой, она скорее продукт разви­тия общественных классов в особых исторических условиях, которые в настоящее время исчезают.

Идеология неприязни к абстрактным идеям и к теории яснее всего была изложена Эдмундом Бёрком в его реакции на французскую революцию. Его точка зрения была выражением настроений, широко распространенных среди образованных людей в Англии. Она была воспринята ими, так как соответ­ствовала типу приспособления к изменениям, господствую­щим в этой стране. Однако даже если этот подход и был час­тично оправдан вплоть до сегодняшнего времени, чрезмерная приверженность ему могла оказаться слишком опасной, по­скольку обычно выживают лишь те нации, которые достаточно быстро осознают происходящие в социальной структуре ради­кальные изменения и оказываются в состоянии создать новую модель, соответствующую изменившейся ситуации. И какими бы достоинствами ни обладал традиционный тип приспособ­ления, он вряд ли сможет решить проблемы современной жизни, поскольку это требует напряженной работы мысли, а традиционный тип приспособления обращен к бессознатель­ным эмоциям и привычкам. В конечном итоге мой призыв к большей четкости в формулировке мыслей вовсе не означает отказа от традиции. Он ведет скорее к устранению некоторых социальных препятствий, вызывающих кризис. И если глубо­кие корни того духовного кризиса, который мешает идеям за­нять в английском обществе должное место, являются социо­логическими по своей природе, мой анализ был бы неполным, если бы я не перечислил хотя бы некоторые из них.

Вот шесть основных социологических причин духовно­го кризиса.

1. Высокая степень безопасности и благосостояния, которыми располагает Великобритания благодаря своему ос­тровному положению и неоспоримому первенству в мире, по­зволяли осуществлять социальные преобразования, опираясь на традицию и с помощью постепенных реформ. Пока это было так, можно было отдельно рассматривать каждый слу­чай плохого социального приспособления. Пока общая струк­тура общества считалась раз и навсегда установленной и из­менялись лишь детали, не было необходимости ни в система­тическом мышлении, ни в осознании общих принципов.

2. Вторая причина нежелания англичан думать зара­нее и прислушиваться к попыткам предвидеть направление социальных изменений заключается в наличии влиятельного класса рантье. Именно в силу их чрезмерной озабоченности и благодушия во Франции и Англии были построены линии Мажино; они не хотели считать гитлеризм новой системой и

[450]

воспринимать его как угрозу. Власть и влияние Гитлера могли бы быть сломлены, если бы удалось вовремя осознать размер опасности. Однако если бы была сделана попытка предви­деть события и осознать угрозу во всей ее полноте, рантье пришлось бы добровольно пойти на повышение налогов, с одной стороны, и нарушение своего душевного покоя - с дру­гой. Там, где господствует мироощущение рантье, их неосоз­нанные страхи убивают воображение и мужество понять смысл необходимых изменений. В статичном и пресыщенном обществе эта медлительность может служить гарантией от рискованных экспериментов; когда же все течет и риск оказы­вается настолько большим, что безопасность превращается в иллюзию, диагноз изменившейся ситуации может быть по­ставлен лишь с помощью творческого воображения и конст­руктивного мышления.

3. Третья причина нежелания ясно формулировать свои мысли заключается в том, что англичане живут больше жизнью своих институтов, нежели размышлениями. Парла­ментские организации, местное правительство, добровольные общества, привычки и обычаи, пышные зрелища - все это прочно установившиеся формы деятельности, предполагаю­щие определенный тип духовного склада. Если придержи­ваться определенных методов работы, предписываемых ин­ститутами, то для действующего индивида достаточно уже его духовного склада и вовсе не требуется, чтобы индивид всегда неизменно осознавал смысл этих предписаний. Человек ста­новится демократичным, потому что институты демократичны и демократичен весь образ жизни. Во многих случаях идеаль­ный способ усвоения демократических методов заключается в практическом их применении, а не в абстрактном их провозг­лашении. Однако при внезапных переменах, требующих пол­ной перестройки приспособления, или когда очень важно, чтобы люди поняли смысл происходящих перемен, этого можно достичь лишь с помощью идей.

4. Четвертая причина недооценки идей заключается в широко распространенном пренебрежительном отношении к людям, их создающим, т. е. к интеллигенции — людям свобод­ных профессий. Разумеется, никто не мешает интеллигенции в этой стране выражать свои взгляды. Как в политической, так и в других областях, существует свобода выражения различ­ных мнений и критики. Тем не менее интеллигенция рассмат­ривается в английском обществе как чужеродное тело. На нее либо смотрят свысока, либо не принимают всерьез. Достаточ­но прочитать лишь рубрику «письма читателей» в газете «Тайме», появившуюся некоторое время назад под заголов­ком «Интеллигент». Эти письма свидетельствуют о том, что у обычных людей интеллигенция вызывает просто-напросто

[451]

раздражение. Люди, которые хотели бы верить в то, что все в нашей жизни можно урегулировать в рамках привычного заве­денного порядка, чувствуют раздражение, когда узнают о на­личии в обществе групп людей, желающих выйти за рамки этого порядка. Так реагирует не только класс рантье, но и «практичные» бизнесмены, и некоторые группы государствен­ных служащих. Все они не любят идей и интеллигенцию, по­скольку не понимают, что маленькие кружки интеллигенции, несмотря на многие присущие им недостатки, являются бла­годаря своей позиции аутсайдера в обществе основным ис­точником вдохновения и динамического воображения. Дело в том, что лишь тот, чье воображение в меньшей степени огра­ничивается официальным учреждением или закрепленными законом имущественными правами, может действительно со­здать что-либо важное в области теории.

5. Вся система образования, в которой так много вни­мания уделяется оценкам, экзаменам, запоминанию или вы­думыванию фактов, в сущности убивает живой дух экспери­ментаторства, присущий эпохе перемен. Кроме того, исключе­ние социологических знаний из учебных программ универси­тетов и средних школ таит в себе большую опасность, так как лишает учащихся необходимости думать о важных проблемах современности. Традиционные методы преподавания были оправданы, пока их основная цель состояла в воспитании духа конформизма и готовности к приспособлению, необхо­димых в статичном обществе. Однако те же методы становят­ся тормозом на пути к пониманию меняющегося мира, так как душат духом авантюризма и затрудняют творческое приспо­собление к непредвиденным обстоятельствам. Сегодня ста­новится очевидно, что демократия не выживет, если будет пренебрегать наукой об обществе, необходимой и тем, кто стоит у власти, и тем, кто считает свои достижения вкладом в последовательную систему реформирования общества. Про­шли те времена, когда меньшинство могло основывать свое вечное правление на невежестве большей части населения. Необразованные и лишенные информации массы представ­ляют сегодня большую опасность для существующего поряд­ка, чем люди с сознательной ориентацией и разумными тре­бованиями. Прошел век молчаливого согласия внутри правя­щего класса, который нехочет отдавать бразды правления, и сегодня те, кто желает, чтобы низшие слои общества оста­лись необразованными, как правило, не в состоянии жить со­гласно новым достижениям социологического знания, которое только и позволяет правильно ориентироваться в совершенно изменившемся и в высшей степени сложном мире.

6. Последняя и, может быть, главная причина кризиса в духовной сфере связана с тем обстоятельством, что молодежь

[452]

не занимает должного места в общественной жизни. Такое положение соответствует традиционной структуре общества, скрытая цель которого заключена скорее в нейтрализации психологических ресурсов молодежи, нежели в их мобилиза­ции. Однако своевременное осуществление реорганизации нашего общества - это для него вопрос жизни и смерти. Вы­живание общества зависит от того, смогут ли начать сначала те возрастные группы, которые не связаны закрепленными законом интересами в сохранении старого образа жизни и системы ценностей и свободны в выборе новых форм реаги­рования на новые жизненные проблемы. Вдохнуть жизнь в установившийся рутинный порядок вещей могут лишь те лю­ди, для которых новые проблемы представляют реальный вызов. В викторианскую эпоху в традиционном обществе, ос­татки которого еще до сих пор дают себя знать, нейтрализа­ция скрытых духовных сил молодежи происходила двумя пу­тями. Во-первых, в качестве престижной группы рассматри­вались, главным образом пожилые люди и вследствие этого их мировоззрение было господствующим. Во-вторых, из-за отсутствия добровольных молодежных объединений особый дух молодежи и ее качества не могли быть интегрированы и поэтому не способствовали динамическому общественному развитию. В обществе, где личность формируется главным образом в сфере семейных отношений, а за пределами семьи сталкивается лишь с абстрактными и неличностными отноше­ниями общественной жизни в учреждении, в мастерской, в мире бизнеса или политики, отсутствует наиважнейший соци­альный фермент. Дух общности и лежащие в его основе от­ношения лучше всего познаются в молодежных группах. Здесь молодежь учится понимать саморегулирующие силы стихийной жизни группы и дух солидарности. Если потенци­альные возможности этой возрастной группы остаются неис­пользованными, индивид начинает мучиться от сосредоточен­ности на самом себе, это сопровождается атомизацией обще­ства, индивид оказывается в изоляции и стремится к уединению. Подавление стремления к коллективному общению в юношеском возрасте, когда оно наиболее сильно, на более поздней ста­дии неизбежно ведет к чрезмерному соперничеству.

Средние школы, пансионы и интернаты создают, ко­нечно, возможность такого общения, однако едва ли можно считать, что они в достаточной степени воспитывают саморе­гулирующие силы стихийной групповой жизни. Они скорее стремятся наложить жесткие искусственные рамки на уста­новление внутреннего равновесия, для того чтобы внедрить дух иерархии, подчинения и другие свойства социальной сплоченности, необходимые для увековечения власти правя­щего меньшинства. В демократическом обществе среди

[453]

молодого поколения происходит взаимопроникновение раз­личных классов, создается общенациональное единство и согласие, тогда как закрытые средние школы служат скорее идее сегрегации и разделению групп.

Поэтому реально проблема состоит не столько в том, сохранить их или ликвидировать, а в том, как их сохранить и какова должна быть их внутренняя атмосфера. Совершенно очевидно, что система интернатов имеет целый ряд преиму­ществ, которые надо социализировать, а не искоренять.

Однако их «социализация» и передача групповых дос­тоинств другим классам не может быть осуществлена лишь с помощью институционального регулирования. Необходимо основательное изучение методов преподавания в этих шко­лах. Эти методы и вся система обучения должны пройти ис­пытание с целью определения их соответствия новым по­требностям общества и решения вопроса об их более или менее устойчивой ценности. И если мы решили сохранить эти школы ради их культурного наследия, неизбежно возникает проблема ассимиляции новичков из восходящих классов. В новом типе эволюционной демократии, не верящей в то, что лучше всего начинать с самого начала, где прошлое не рас­сматривается только как скопление изживших себя привычек, очень серьезной проблемой становится предотвращение про­цесса снижения уровня культурных норм. Даже очень хоро­шие демократы и социалисты вынуждены признать, что слиш­ком быстрое распространение культуры может привести к не­адекватному поверхностному усвоению ее содержания и стремительному упадку установившихся норм. Как массовые демократические, так и тоталитарные общества свидетель­ствуют о том, что этот процесс действительно имеет место, что демократизация культуры идет на пользу человечеству лишь в том случае, если сохраняется ее качество. Если этого не удается сделать, то в упадке норм надо будет винить не низшие классы, а тех, кто не понял того, что быстрый допуск масс к ценностям культуры должен быть тщательно подготов­лен как в сфере образования, так и в социальной области. Я далек от мысли о том, что «низшие классы» по своей природе меньше способны к восприятию культурного наследия, однако тот совершенно очевидный факт, что они были несправедли­во лишены преимуществ хорошего образования, объясняет довольно низкий уровень их духовного развития, что может стать угрозой для качества культуры. Постепенно приобретая равные права, они будут естественно стремиться к тому, что­бы сделать свой вкус господствующим и навязать свои жела­ния задыхающемуся от изумления образованному большин­ству. Проблемы, с которыми столкнулась британская радио­вещательная корпорация Би-би-си, представляют собой

[454]

в миниатюре картину того, что день за днем происходит в массовом демократическом обществе. Если Би-би-си будет выполнять желания большинства, то эстрадные концерты по­степенно вытеснят классическую музыку и все остальное. Правильнее было бы не отзываться о массах с презрением, а рассматривать факт социального и культурного роста восхо­дящих классов как стратегическую социальную проблему, в которой начальной и средней школе (включая закрытые сред­ние учебные заведения), университетам и образованию взрослых отведена особая роль.

В этой системе закрытым средним школам отводится роль хранителей ценных элементов культурного наследия, а также накопителей свежих и живых стимулов, являющихся характерным свойством восходящих классов. Внезапное от­крытие новых возможностей для групп, которые в течение столетий жили под сильным гнетом, вызывает у них своего рода новый elan¹⁵, чего нету классов, живших в течение этих столетий в богатстве и благополучии. Поэтому не совсем вер­но утверждать, что главная задача закрытых средних школ должна состоять в расширении социальной базы выбора, т. е. в отборе лучших представителей восходящих классов. Эти школы должны установить живые взаимообогащающие отно­шения между подростками из разных социальных страт. Край­не важно использовать потенциальные возможности юношес­кого возраста в качестве источника нового социального синте­за и духовного возрождения. Если закрытые средние школы, вместо того чтобы превратиться в оплот привилегированного слоя, осознают свою миссию и выполнят ее, то они сделают очень важный вклад в преобразование нашего общественного порядка и создание новой жизни.