2. Этика личных отношений

а) Проблема уединенности в современном мире

В этой сфере мне хотелось бы обсудить такую общую тенденцию, как постепенное исчезновение уединенности и возникновение привычки получать массовое удовольствие и стремиться к массовому экстазу. Выбирая именно эту тенден­цию в качестве предмета обсуждения, я вовсе не хочу пре­уменьшить плачевные результаты ослабления общего опыта малых групп или исчезновение значимости общественной де­ятельности. Дело в том, что эти две проблемы часто обсуж­дались, в то время как проблема уединенности в сравнении с массовым экстазом нуждается в исследовании.

Под уединением и внутренним духовным миром мы понимаем желание индивида высвободить свой внутренний опыт из-под контроля внешнего мира и заявить на него свои права. Уединение и духовный внутренний мир, очевидно, наи­более сильные средства утверждения индивидуальности, вно­сящие наибольший вклад в рост независимости личности. Именно в этом царстве уединения и частичной изоляции наш опыт приобретает глубину и мы становимся в духовном отно­шении непохожими на наших сограждан. В тех сферах, где мы постоянно подвержены социальным контактам и где беспре­рывно происходит обмен идей, благодаря взаимному приспо­соблению, действует тенденция, делающая людей похожими друг на друга. Этот процесс социализации нашего опыта несет в себе положительный заряд, пока он сбалансирован сферой личного уединения. Без этого у человека не остается сил, не­обходимых для оказания сопротивления постоянным измене­ниям, и индивид превращается в пучок нескоординированных моделей приспособления.

Не только индивид нуждается в уединении и духовной изоляции, в которую он всегда может уйти с целью взращива-ния и культивирования таких черт личности, которые отличали

[555]

бы его от других людей и представляли бы наиболее ценную часть его самости. Само динамическое общество не может справиться с огромным разнообразием проблем, возникаю­щих в постоянно меняющемся мире, не черпая сил у индиви­дов, преодолевших в своем развитии рамки конформизма и способных к незапрограммированному поведению в ситуаци­ях, когда традиционные формы приспособления устаревают. Неудивительно поэтому, что примитивным обществам не из­вестен феномен уединенности, и даже в современной дерев­не трудно провести различие между личными и обществен­ными делами. Поскольку в деревне большую роль играют добрососедские отношения, дверь каждого дома всегда от­крыта и общественный контроль проникает в любой скрытый уголок семейной и личной жизни.

Пожалуй, не будет преувеличением сказать, что источ­ник нашего современного желания к уединенности следует искать в постепенном возникновении буржуазии. Именно в мире промышленности и торговли мастерская и контора отде­лились от дома. По мере того как купцы богатели, у членов их семей появлялась возможность иметь свои комнаты, и так было положено начало разделению наших отношений и чувств на личные и общественные.

В Англии этот культ уединенности достиг наибольшего развития, и одиночество превратилось в добродетель, к кото­рой стремились не только представители буржуазии, но и всех социальных слоев общества. Протестантизм способствовал тому, что религия стала частным отношением между душой и Богом. Исключение той посреднической роли, которую играла церковь между совестью человека и Богом, - это еще одно выражение того же самого процесса превращения наиваж­нейшего опыта в личное дело индивида. Раннесредневековый католицизм соответствует сельскому миру, в котором первич­ные племенные связи еще очень крепки и общинные чувства настолько сильны, что кульминационный пункт человеческого опыта может быть достигнут лишь в общинном опыте. Святая Месса одухотворенно выражает групповой экстаз и древнее стремление к слиянию душ. Идея о том, что глубочайший опыт можно пережить лишь публично, постепенно теряет свой смысл в буржуазном мире, где любое глубокое чувство стано­вится чисто личным делом.

Монахи были первыми людьми в средневековом мире, которые не только осознали значимость духовного мира, процве­тающего в уединении, но и сознательно создали среду, благо­приятствующую расширению внутреннего духовного опыта. Они в совершенстве овладели мастерством социальной изоля­ции. Полная и частичная изоляция в соединении с трудом, мо­литвами и психологическими упражнениями способствовала

[556]

воспитанию духовного состояния, которое совершенно не­мыслимо в деловом мире. Размышление, одухотворенность, возвышение и религиозный экстаз превратились в искусство и привилегию, которыми обладал новый тип специалистов. Так была создана элита духовного мира - новая кастовая систе­ма, в которой лидером признавался тот, кто дальше всех про­двинулся по пути внутреннего опыта, пути, доступного лишь немногим и ни в коем случае тем, кто проявлял наибольшую ловкость в приспособлении к светскому миру. Гордость и упоен­ность внутренним миром, уединением и аскетизмом, культивиру­емая монахами, была, так сказать, секуляризирована протес­тантами⁷⁹, которые требовали от своих лидеров проявления добродетелей аскетизма, духовности и самодисциплины.

Итак, традиция уединенности и духовности была рели­гиозной в своей основе и в то же время тесно связанной с городской средой. Пока преобладающую роль в обществе играло ремесло, социальные условия способствовали распро­странению этого духовного подхода. Работа в маленькой мас­терской, очень часто в одиночку, побуждала к размышлениям и мечтам. Не случайно, что мистик Якоб Бёме был сапожни­ком, а религиозные секты находили поддержку в среде ре­месленников.

Первый удар по этим условиям, благоприятствующим уединенности и размышлению, нанесла промышленная револю­ция, повлекшая за собой возникновение больших фабрик, меха­низацию труда и рост больших городов с массовым скоплением людей, массовыми развлечениями и политическими демонстра­циями. Существование внутреннего мира, уединенности и размышления находится под угрозой там, где развивается массовое общество, будь то в Америке, Германии или России. Несмотря на политические различия, для массового общества характерно преобладание общих черт. На смену чувству уединенности и размышлению приходит стремление к движе­нию, возбуждению и групповому экстазу. Андре Жид пишет в своей книге «Возвращение из СССР»: «Колхозник получает удовольствие только в общественной жизни. Дома он только спит, все его жизненные интересы сосредоточены в клубе, парке культуры, на собраниях. Чего же еще можно желать? Всеобщего счастья можно достичь лишь за счет отдельного индивида, путем лишения его индивидуальности. Чтобы быть счастливым, соглашайся».

И если в Англии и Франции эти новые черты еще не проявились, то это объясняется тем, что буржуазная основа еще достаточно сильна для поддержания баланса против расту­щего влияния массового общества. Универмаги и фабрики об­служивают людей, которые воспитаны на массовых развлечени­ях, таких, как кино или танцевальный клуб, людей, политическому

[557]

сознанию которых соответствуют массовые собрания и груп­повой подход. Мы достигли такой стадии в нашей передовой цивилизации, на которой восстанавливаются групповые отно­шения, ранее свойственные примитивным экстатическим ре­лигиям. Разве развитие иудаизма не определялось борьбой против экстатической магии сельского бога Ваала и чувствен­ных оргий его служителей? Более аскетическая и рациональ­ная сторона иудейской традиции была позднее воспринята христианством, в котором сохранились лишь небольшие ос­татки магической традиции, позднее уничтоженные протестан­тизмом.

б) Проблема массового экстаза

Именно исходя из этих предпосылок, мы будем обсуж­дать достоинства и недостатки уединенности и духовности, с одной стороны, и смысл возникновения симптомов массовой истерии и массового экстаза - с другой. Во-первых, нам пред­стоит провести четкую грань между различными формами уединения и духовности и решить, в каких случаях их выжива­ние имеет реальное значение. Однако при этом мы не должны забывать, что существование созерцательного отношения к жизни и чувства уединенности зависит не только от нашего желания; существуют определенные социальные условия, способствующие или препятствующие их развитию. Лишь с учетом этих условий можно будет постичь духовную стратегию будущего. Сама идея стратегии указывает на то, что мы не должны ни принимать как должное все негативные тенденции современного общества, ни считать обреченными давние тра­диции уединения и духовности. Наоборот, тщательное изучение социальных факторов, поддерживающих ценимые нами духов­ные обычаи, поможет нам спасти их для будущих поколений.

Что касается современных движений массового экста­за, то полностью негативное отношение к ним было бы повер­хностным. Маловероятно, что совсем нет позитивных ценнос­тей, совместимых с чувствами, объединяющими большие мессы людей. Это своего рода коллективный опыт, и следует задаться вопросом, возможно ли превратить его из чисто эмоционального в одухотворенный. В конце концов, кафедральная месса тоже представляет собой коллективный экстатический опыт. Про­блема состоит скорее в том, чтобы найти новые формы оду­хотворенности, а не отрицать возможности, внутренне присущие новым формам группового существования80.