III. Стратегическая ситуация

Наш диагноз был бы неполным, если бы мы изучили все возможности лишь абстрактно. Любой социологический или политический анализ должен уделять особое внимание конкретной ситуации. Какова же эта стратегическая ситуация? Существует целый ряд сил, которые, по-видимому, действуют в указанном мной направлении. Во-первых, усиливается ра­зочарование в методах laissez-faire. Постепенно растет пони­мание того, что они были разрушительными не только в эко­номической области, где вызвали цикличность производства и массовую безработицу, но и в политической, где они частично несут ответственность за теперешнее состояние либеральных и демократических государств. Принцип laissez-faire, предос­тавляющий вещам идти своим ходом, не может конкурировать с эффективным сотрудничеством, так как развитие осуществ­ляется слишком медленно, зависит от импровизации и поощ­ряет излишние расходы, присущие бюрократической системе. Во-вторых, растет разочарованность в фашизме, который оказался достаточно эффективным, но его эффективность от дьявола. В-третьих, серьезные сомнения вызывает комму­низм, даже в умах тех людей, для которых он, как доктрина, означал панацею от всех пороков капитализма. Эти люди не только вынуждены взвешивать шансы коммунизма на его вне­дрение с помощью революционных методов в западных стра­нах с их дифференцированной социальной структурой, но и могут закрывать глаза на некоторые изменения, произошед­шие со времени смерти Ленина в период господства Сталина. И чем больше они вынуждены признать, что то, что случи­лось, было неизбежным компромиссом с реальностью, тем больше они вынуждены учитывать наличие подобных явлений где-либо еще. Существующие факты свидетельствуют о том, что коммунизм является действенным и способен на большие достижения, пока речь идет о государстве народных масс. Ошибки в расчетах появляются тогда, когда обнаруживается, что ни диктатура, ни государство не собираются отмирать. Маркс и Ленин верили в то, что диктатура является лишь пе­реходной стадией, которая исчезнет с установлением нового общества. Сегодня мы знаем, что это было типичным заблуж­дением XIX века. Когда Маркс разрабатывал эту идею, можно было указать на судьбу абсолютизма, который повсюду мед­ленно уступал место демократии. Однако этот процесс в свете нашего анализа объясняется тем фактом, что в XIX веке со­циальная технология была еще весьма неэффективной и сильные мира сего вынуждены были вступать в компромисс с низшими слоями. В современном тоталитарном государстве, где весь аппарат принадлежит одной-единственной партии и

[421]

ее бюрократической системе, мало шансов на то, что она отдаст свою власть добровольно.

Итак, остается возможность того, что в результате об­щих опасений и разочарований все более будет развиваться реформистский подход. Война создала объединенный фронт, своего рода естественный консенсус, необходимый для таких реформ. В конечном счете именно от нас зависит, сможем ли мы использовать преимущества этого единодушия. В данный момент вопрос состоит в том, понимаем ли мы глубокий смысл так называемых чрезвычайных мер. Это шаг по на­правлению к необходимой координации социальной техноло­гии, которая находится в нашем распоряжении, без отказа от демократического контроля, основанного на сотрудничестве всех партий. Конечно, многие из этих чрезвычайных мер не могут и не должны оставаться постоянными. Однако некото­рые из них должны продолжать свое действие, поскольку яв­ляются выражением того факта, что насущные потребности общества всегда и везде должны главенствовать над приви­легиями отдельных индивидов. С другой стороны, если мы хотим сохранить великие традиции западной цивилизации, то мы должны энергично защищать те права индивида, от которых зависит истинная свобода.

Ознакомившись с данным анализом стратегической ситуации, можно возразить, что политическое единство, по­рожденное войной, не может длиться долго после того, как исчезнет угроза со стороны общего врага. Преимущество во­енного критического положения с точки зрения планирования состоит в том, что оно создает единство целей. Мой ответ гласит, что каким бы ни был исход этой войны, нам грозит опасность социального и экономического хаоса, которая, воз­можно, придет на смену угрозе фашистской агрессии. Эта опасность может, конечно, привести к сотрудничеству между группами и партиями, если они под давлением существующе­го положения окажутся в состоянии отреагировать на нее творчески и на более высоком моральном уровне, основыва­ясь на лучшем понимании ситуации, чем это требуется при нормальных условиях. Если это произойдет, то будет достиг­нуто сотрудничество и согласие по некоторым основным дол­госрочным проблемам, и можно будет планировать переход к более высокой стадии цивилизации. Как в жизни индивида, так и в жизни нации в час кризиса обнаруживается особая жизнеспособность. Теперь мы должны подготовить почву для полного понимания важности текущего момента.

Необузданная критика форм свободы и демократии, имевшая место в последние десятилетия, должна прекратиться. Даже если мы признаем, что свобода и демократия несовер­шенны до тех пор, пока экономическое неравенство мешает

[422]

реализации социальных возможностей, будет все же безот­ветственным не осознавать, что они представляют собой ко­лоссальное достижение, с помощью которого мы добиваемся общественного прогресса. Прогрессивные группы в обществе будут тем охотнее выступать за реформы, чем очевиднее ста­новится тот факт, что современные революции ведут к фа­шизму и шансы революции значительно уменьшаются, когда объединенная партия возьмет в свои руки ключевые позиции и сможет предотвратить любое организованное сопротивление.

Печальный опыт последних нескольких лет научил нас тому, что диктатура может править даже против воли большей части населения. Причина этого заключается в том, что тех­нология революции очень сильно отстает от технологии уп­равления. Баррикады, символы революции - это реликвии тех времен, когда их воздвигали против конницы. Отсюда следу­ет, что эволюционные методы обладают несомненным пре­имуществом. Что касается правящих классов, то можно наде­яться на то, что более разумные из них в изменившихся усло­виях предпочтут постепенный переход от современной непла­новой фазы капитализма к более демократическому планиру­емому обществу, которое будет представлять собой альтер­нативу фашизму. Хотя фашизм формально не лишает соб­ственности правящие классы, государственное вмешатель­ство растет и постепенно подчиняет их. Для этих классов стратегическая проблема состоит в том, чтобы расколоть свои ряды и отделить потенциальных фашистов от тех, кто наверняка пострадает от фашистского эксперимента.

Я считаю, что новый общественный порядок может быть создан, а диктаторские тенденции современной соци­альной технологии подлежат контролю, если у нашего поко­ления хватит смелости, воображения и желания, чтобы спра­виться с этими тенденциями и направить их в нужное русло. Это надо сделать немедленно, пока эта технология еще элас­тична и не монополизирована одной-единственной группой. От нас зависит, сможем ли мы избежать ошибок демократий прошлого, которые в силу незнания этих основных тенденций не смогли предотвратить возникновение диктатуры. Истори­ческая миссия нашей страны состоит именно в том, чтобы на основе давних традиций демократии, свободы и доброволь­ных реформ создать общество, которое будет жить под

знаком нового идеала: «Планирование ради свободы».