От переводчика.

В языке Дерека Хамфри очень много синонимических выражений, почти единственным хорошим переводом которых будет русское слово «самоубийство» или словосочетание «убийство самого себя». При этом теряется богатство оттен­ков и одновременно навязывается негативная оценка, имплицитно содержащаяся в русском слове «убийство». У Хамфри только в одном месте, там, где речь идет об эмоциональном суициде, используется слово «murder», соответствующее русскому «убийство».

Особо насыщено смысловым подтекстом часто применяемое им слово «self-delivery» и его производные. В кругу значений глагола «to deliver» можно найти - «освобождать», «высказываться публично», «представлять», «производить» и «порождать». Данное слово довольно близко к русскому глаголу «решать» и его производным в словосочетаниях «разрешиться от бремени» и «порешить самого себя». Чтобы передать смысл, я переводил «self-delivery» тяжеловесным словосочетанием «самовысвобождение через самоубийство».

Перевод с английского П. Д. ТИЩЕНКО

Право на помощь и право на жизнь

// Человек. 1992. № 6. С. 39-40.

При обсуждении позиции Де­река Хамфри по вопросу о рацио­нальном суициде необходимо учесть, что для него ставится прежде всего в контексте проблемы права на смерть или права на предель­ную самодетерминацию личности. Фактически это еще одна ветвь пра­возащитного движения, еще одно на­правление борьбы за права челове­ка. В нашей стране в силу историче­ски понятных обстоятельств эта борьба воспринималась и восприни­мается до сих пор односторонне. На Западе правозащитное движение обеспокоено не только правами по­литзаключенных, но и правами се­ксуальных меньшинств, женщин (феминизм), оплодотворенных яйце­клеток и эмбрионов, лабораторных животных и человеческих субъек­тов, выступающих в роли «предме­та» медико-биологических экспери­ментов, пациентов, инвалидов и т. д. Благодаря этому происходит глубинная демократизация западно­го общества на микросоциальном уровне, т. е. на уровне рутинных межличностных взаимосвязей. На­помню неустаревающее суждение С. Л. Франка: «Деспотизм есть гос­подство человека над человеком, господство неограниченное и руко­водимое лишь произволом самого господствующего. В этом широком смысле деспотизм есть не исключи­тельно политическое понятие, а об­щая социологическая и морально-правовая категория. Деспотизм столь же возможен в области лич­ных, семейных, гражданских отно­шений, сколько в сфере государ­ственной жизни. Всюду он сохраня­ет неизменным свое существо, всюду он означает неограниченное, произ­вольное господство, предполагаю­щее на другой стороне бесправность и слепое повиновение. Философское обоснование деспотизма состоит в установлении тех принципиаль­ных морально-правовых соображе­ний, из которых вытекает право не­ограниченного господства и обязан­ность слепого повиновения; фило­софская критика деспотизма сводит­ся к критике этих соображений».

Современный американский правозащитник Дерек Хамфри бо­рется за право человека на предель­ную свободу или самодетермина-цию, т. е. за право самому прини­мать решение, когда закончить зем­ное существование. Это право отчу­ждено современным государством, монополизировано им и реализуется как право применять смертную казнь - прерывать (детерминиро­вать) по своему усмотрению жизнь отдельных индивидов. Государству принадлежит право объявлять вой­ну, т. е. приносить в жертву тысячи жизней своих граждан на алтарь на­циональных интересов. Оппонента­ми Хамфри являются не ФБР или КГБ, а, как сказал бы Мишель Фуко, «биополитические аппараты вла­сти», в рамках которых право инди­вида на рациональный суицид ока­зывается отчужденным. Идеологи­ческое обоснование данной формы биополитического деспотизма, с од­ной стороны, дает христианская до­ктрина, рассматривающая суицид как смертный грех, а с другой сторо­ны, психиатрия, для которой любое желание прервать собственную жизнь является формой психиче­ской патологии. Истина, выражае­мая (контролируемая) священнослу­жителями и врачами, обосновывает обязанность индивидов повиновать­ся.

Хамфри живет в обществе, где само право на рациональный суицид формально признано. Однако не случайно он вынужден, обращаясь к читателю, подчеркивать - само­убийство не является преступлением. Лишь в начале 60-х годов в Ве­ликобритании было отменено уго­ловное наказание за попытку совер­шить самоубийство; до сих пор во многих странах мира (в том числе и в России) распространена практи­ка принудительного психиатриче­ского лечения людей, пытавшихся кончить жизнь самоубийством. Не забыта эта практика и в Америке, несмотря на серьезные успехи ан­типсихиатрического (также, кстати, правозащитного) движения. Самоу­бийца - либо «bad» (грешник или уго­ловник), либо «mad» (психически больной), но уж во всяком случае неравноправный «хороший» и «нор­мальный» гражданин.

Недостаточно формально при­знать право человека на само-высвобождение через самоубийство, необ­ходимо создать соответствующее со­циальное и правовое обеспечение этой формы личной свободы. По­скольку подобного социального ме­ханизма нет и в Америке, то с необ­ходимостью продолжают действо­вать и другие механизмы, заста­вляющие жестко дискриминировать самоубийц как девиантов. Универ­сальная социальная санкция против девиантов - социальная изоляция, т. е. исключение из пространства социальной коммуникации за стены тюрем, психиатрических лечебниц. Церковь изолирует самоубийц, за­прещая для них ритуал церковных похорон и вынося их могилу за ограду кладбищенского сообщества добрых прихожан. Технология секу­лярной изоляции самоубийц лишь замаскирована там, где само право формально признано. Человек впра­ве сам прервать свою жизнь, но... в одиночку. Любое, пусть даже пас­сивное, присутствие другого лица таит для последнего угрозу уголов­ного наказания, не говоря уж о со­участии в этом поступке. Общество исторгает из себя, уничтожает осо­быми социальными санкциями по­пытки социализировать самоубий­ство, включить это деяние в про­странство коммуникации и сотруд­ничества.

Поэтому, с точки зрения Хам­фри и общества «Хемлок», вопрос стоит не только о праве на само­убийство, но и о праве получить соответствующую помощь, праве на солидарность в совершении поступка предельной самодетерминации. Традиции и опыт солидарности лю­дей в ситуации совершения рацио­нального суицида заложены в само основание современной западноев­ропейской культуры. Вспомним опыт Сократа или Сенеки, который, кстати говоря, предполагал наличие для разума ценностей выше, чем простое выживание. Для разума, знающего в качестве высшей цели и ценности физическое выживание человека и человечества, идея рационального суицида непри­емлема.

Но выживание не является высшей ценностью современной ци­вилизации. Гораздо более мощно и императивно действует глубоко укорененная установка на самоде­терминацию. Человек судит о своем присутствии в мире по делам - по тому, что он сделал, в отличие от всего внешнего, с ним сделавшегося. Граница между «сделал я» и «сделалось», между самодетерминацией и детер­минированностью иным является демаркационной линией, отделяю­щей человеческое в человеке от природного, социального и т. д. Это граница между пространством чело­веческой свободы, так как она фигу­рирует в современной идеологии, и сферой не-свободы, деспотической зависимости от внешних влияний. Чем в большей мере человек овладе­вает собственной телесной жизне­деятельностью, превращает ее из со­бытий тела в поступки разума, тем более он считается совершенным, развитым и ответственным суще­ством.

Рациональное самоубийство превращает смерть из «телесного со­бытия» в ответственный поступок человека. Эта идея и практика воз­никают как необходимые, как вы­званные к жизни императивными метафизическими установками, ко­ренящимися в глубинах современ­ной человеческой ментальности. Если человечество не найдет в себе силы и разумения для иного типа различения человеческого в челове­ке, то со временем борьба Дерека Хамфри за право человека на пре­дельную самодетерминацию и, сле­довательно, свободу закончится ус­пехом.