Сататья Вера

Такой ответ последовал в 604 г. Переворот в Константинополе в 602 г., приведший через убийство императора Маврикия на трон Фоку, привел все сферы жизнедеятельности империи в полное расстройство. Н.В. Пигулевская пишет, что как в столице, так и в провинции нарастали беспорядки [1, с.191]. Ко всему этому добавилось восстание полководца Нарсеса, обратившегося за помощью к Хосрову II [1, с.179]. Призыв упал на подготовленную почву. В. Шульзингер указывает на то, что иранский правитель с момента окончательного взятия власти готовился к войне. С 600 г. на ирано-византийской границе не прекращались провокации. Так, он указывает, что в 602 г. «У персидского шаха было все уже готово для вторжения. <…>. С воцарением Фоки у Хосрова появился легитимный фактор для вторжения – месть за своего патрона – Маврикия» [8]. При этом, по мнению Пигулевской, война для Ирана была способом выйти из кризиса [1, с.4]. Не Иран добился решающего превосходства за эти несколько лет, скорее, Византия настолько ослабла, что предоставила возможность для столь сильного удара. В 604 г. началось вторжение. В 605 г. пала крепость Дара, под которой была разбита византийская армия. Не встречая сопротивления, иранская армия заняла территорию Сирии. Недовольство Фокой привело к провозглашению нового императора – Ираклия. Но, ему было не под силу сразу изменить ход войны. В 611 году пала Антиохия. Войска Хосрова II двинулись в Малую Азию и Египет. Впервые одна из сторон получила настолько значительный перевес, что могла реально угрожать существованию противника. И Хосрой II решил добить Византию [8]. 15 апреля 614 г. был взят Иерусалим. В Ктесифон был вывезен Святой крест Господень. К тому же в 616 г. персидские войска захватили Египет, лишив империю ее главной житницы, а в Малой Азии был взят Халкидон, чем создавалась угроза Константинополю. Ситуация складывалась тяжелейшая. Империя потеряла армию, оказалась рассечённой надвое и лишенной главных источников ресурсов. Хосров II высокомерно заявил василевсу, что Бог покинул христиан [5].

Ираклий нашел, что противопоставить уверенному в своей победе царю Ирана. Ему удается умиротворить западную границу Византии, приостановить натиск на Дунае, развязав себе руки на восточном направлении. Для пополнения казны император воспользовался богатствами церкви [6, с.221]. Патриарх Сергий своей энергией придал сил Ираклию на борьбу с персами. Из-за потерь в высшем военном руководстве Византии Ираклий был вынужден самостоятельно возглавить действующую армию [9]. Император тщательно готовил план кампании и свое войско. И 5 апреля 622 г. он начал свой ответный удар. Тем желаннее он был для населения империи, так как одной из его целей было возвращение Креста Господня и месть за поруганные святыни. Война с Ираном приобрела характер крестового похода, причем эта идея оказалась всеобщей для всех ветвей христианства в Империи. Я.А. Манадаян приводит цитаты из армянских источников того времени, в которых приводится численность войска – 120 тысяч [10, с.134]. На конец правления Юстиниана Ф.И. Успенский дает численность ар-

— 32 —

мии в 150 тысяч [5]. Учитывая огромные потери, можно понять, что армию таких размеров удалось создать лишь крайним напряжением всех сил империи.

Вторжение в Иран было неожиданным. Э.Н. Люттвак пишет о том, что Ираклий решил рискнуть и нанести глубокий удар по территории самого Ирана, дабы воспользоваться фактором неожиданности и мобильности византийского войска и вывести противника из войны [2, с.563]. Византийское войско без труда овладело городом Фиварма, где находилось главное святилище зороастризма, и уничтожило храм Огня, попутно разоряя вражескую территорию [10, с.138]. Успехи кампании 624-625 гг. привел к тому, что 626 г. становился решающим для обеих сторон. Обе стороны искали союзников. Так, персы привлекли на свою сторону аваров, при помощи которых планировали взять Константинополь. В свою очередь, византийцы заручились поддержкой тюрок [2, с.568]. Можно сказать, что обе державы нашли союзников для удара в тыл противнику. 29 июня 626 г. аварский каган осадил столицу Византии. Со стороны Малой Азии его были готовы поддержать персидские войска. В. Шульзингер пишет, что Иран пошел ва-банк [8]. Но 6 августа 626 г. решающий штурм Константинополя провалился. После устранения угрозы, Ираклий начал ответные действия. Кампания 627 г. поставила Иран на грань катастрофы. 28 февраля 628 г. был убит своими же придворными Хосров II. Стоит отметить, что он при вести о наступлении византийцев не стал отзывать свои войска из Сирии и Египта, будучи уверенным в том, что Ираклий идет лишь в набег [2, с.574]. Новый царь Сирой начал мирные переговоры. 15 мая того же года мир был заключен на условиях возвращения к границам 602 г., освобождения всех пленных и возврата всех христианских реликвий. По мнению А.А. Васильева, Византия оказалась на вершине своего могущества [6, с.223]. С другой стороны, империя оказалась истощена, и не сможет сразу отразить арабское вторжение [6, с.139]. Тем самым, невозможность Византии после переворота Фоки сдерживать Иран ставила империю под серьезную угрозу. Умения и сил Ираклия хватило на отражение одной угрозы. Но на месте старого врага тут же возник новый. И как знать, возник ли он бы вообще, не нарушь две державы сложившийся порядок.

Как можно заметить, противостояние не сразу приобрело столь мощный накал. Да и само противостояние возникло не сразу. Однако, столкновение интересов и религиозный фанатизм перевели характер отношений к конфронтации. Эскалация шла постепенно, от относительно мирного V в. к началу серии столкновений в VI в., в котором произошло как качественное, так и количественное изменение характера противостояния к открытым столкновениям, происходивших на большей территории, чем ранее, и, как апогей противостояния, война 604-628 гг. Византия отдала стратегическую инициативу Ирану, предпочитая сдерживать своего противника. Это было следствием новой византийской стратегии, не предусматривавшей полного уничтожения своего противника. При всей своей опасности, Иран сдерживал племе-

— 33 —

Keywords: T he Ottoman Empire, the Janissaries, the memoirs of foreigners, battle tactics.

Аннотация: Османская империя на протяжении многих столетий считалась одной из самых могущественных военных держав. Данное исследование посвящено раскрытию одного из главных аспектов военной структуры турецкой армии – тактике боя и комплектации войска. В статье были проанализированы воспоминания дипломатов, путешественников, военных деятелей, которые непосредственно сталкивались с янычарским корпусом турецкой армии. На основании воспоминаний европейцев была прослежена динамика численности янычар на протяжении XVII–XVIII вв., а также выявлены факторы, на неё влияющие. Особенности тактики боя, проводимые янычарским войском, были выявлены в воспоминаниях непосредственных противников Османской империи XVII–XVIII вв., с учетом субъективных позиций авторов воспоминаний.

История становления и развития Османской империи теснейшим образом связана с особенностями её военной организации. Именно благодаря структуре военной организации, туркам-османам длительный период времени удавалось проводить активную завоевательную политику.

Висследовании необходимо рассмотреть численность и военную тактику янычарского корпуса по воспоминаниям иностранцев.

Вначале XVII в. польский дипломат К. Збаржский отмечал: «Тут же, около Константинополя, редко их можно видеть, потому что нет крепостей. В самом Константинополе, говорят, 20 тысяч. Никак не могу это принять, потому что со всеми, о ком раньше упоминал, получается не более 10 тысяч» [1, c. 35]. Многие русские и зарубежные историки (Коллас, А. де Бессэ, А.Я. Черемзин), констатировали, что многие янычары, записанные в строй, получают жалование и при этом не служат. Известно, что начиная с XVII в., среди янычар процветает коррупция, покупаются должности и происходят всякие махинации, которые истощали экономическую мощь государства. Алжирские янычары, например, только формально подчинялись султану, а на деле даже не участвовали в походах.

И.М. фон Тальман, австриец по происхождению, был дипломатом в Турции. В своих докладах императору он сообщает о периоде, когда шведский король проиграл в Полтавской битве 1709 г. и бежал в Османскую Империю. Дипломат замечает, что армия Турции слаба, но многочисленна. И если шведы будут во главе Турецкой армии, то османы окрепнут. Вот что говорит австрийский дипломат в докладе от 27 ноября 1710 г.: «Помимо небольшого увеличения численности янычар

итого, что сипахи и другие подчиненные пашам войска в провинциях уже стоят наготове, личный состав легко мобилизовать, и недостаток будет ощущаться скорее в их боевых качествах и опытности, нежели в численности» [2, c. 54]. Более детальное представление о численности янычарского войска мы находим в двух источниках от 1730–1731 гг. – это воспоминания русского посла в Турции Ивана Неплюева и приближенного к турецкому двору Дестари Салих Тарихи. Неплюев утверждает, что в Константинополе осталось менее 5000 янычар, а до войны

—35 —

было 40000 человек. «А войско янычарского чина по причине войны, в разные времена, в Персию разослал. И так сей чин умалился, что едва до 5000 человек янычар в Константинополе найтись могло (которых обыкновенно бывало до 40 000)» [2, c. 54]. Вернувшиеся с неудачной войны янычары взбунтовались. «А бунтовщики тогож числа собрався на Эт-Майдане ополчились в палатках (которые они из скутарского лагеря вовремя замешания туда перевезли), начали записывать в янычарскую книгу, без султанского указу всех бунтовщиков, которых сказывали, что до 80 тыс. набралось и более умножилось» [Цит. по: 3].

Янычары влияли на государственные дела (это видно из обоих источников). Они были лидерами бунтовщиков, получали награды при вступлении нового султана на престол. Численность янычар в обоих источников примерно одинаковая: 80000 человек, которых записывали в янычарскую книгу.Постепенно янычары стали активными участниками в политике. Например, после смерти Магомеда II янычары военным путем поставили на власть его сына Баязида II, за это они потребовали увеличения ежедневного оклада. Как отмечает А. Черемзин, «это был один из многих примеров их распущенности» [4, c.160]. Султан согласился на эти требования и это «дерзкое вымогательство этих своевольников, – утверждает историк, – с того времени и до 1774 г., уже вошло как бы в обычай при вступлении на престол каждого нового султана» [4, c.165].

Итак, были приведены примеры из текстов трех авторов: К. Збаржского, И. М. фон Тальмана и И. Неплюева, написанных в разные периоды. К. Збаржский указывал на 20000 янычар в 1620 гг., а в докладе 1709 г. говорится о 20000 янычар в Стамбуле. И. Неплюев пишет, что янычаров в 1730 г. в Стамбуле было 40000; за один год их стало 80000 тысяч. По этим трем ценным источникам можно выявить примерное количество янычар с 1622 по 1731 гг. Оно не было равномерным.

Что касается тактики боя янычар, то известно, что в средние века тактика войска была очень даже эффективна в борьбе с западными средневековыми государствами. Выделяют прекрасное снабжение войска, о чем свидетельствует И. М. фон Тальман: «А провианта в турецких землях такое изобилие, что можно было бы целый год снабжать им Францию, Италию и Испанию и страна даже не заметила бы этого. Недостатка в деньгах, этой важнейшей основы для войны, не будет тем более, что, по оценке самых осторожных турок, в кассе султана находится по меньшей мере 40000 кошелей, или 20 миллионов талеров наличными» [2,c.63]. Об этом говорил и Р. Льюис: «Многих ремесленников нанимало и оплачивало государство, а в случае объявления войны старший офицер-янычар подбирал определенное число ремесленников сопровождать войска и обеспечивать их необходимыми товарами и услугами» [5, c. 34]. Также заботился о провизии еще Лютфи-паша в XVI в. Получается, что снабжение армии было на высоком уровне. Что же касается тактики, то янычары были организованным структурным образованием. Войска строились в длинную линию, в виде полумесяца, с той целью, чтобы, обхватывать фланги противника; позади боевой линии стояли сильные резервы» [6,c.31].

— 36 —

Они не могли воевать строем, ибо техника сабельного поединка не предусматривала ограничения пространства. Воины, нанося рубящие удары саблей, обязаны были беречь установленные интервалы между собой. В строю же это невозможно. Но если даже допустить, что турки могли атаковать строем, то тем самым они лишали бы себя маневренности. Как утверждает военный историк Е.А. Разин: «Янычар, вооруженный короткой саблей, находясь в строю, не имел возможности отскочить или увернуться от удара и заранее обрекал себя на гибель» [7,c.206]. А, нападая большим количеством, не имея своего строя, с фронта, они не могли бы нанести большого вреда. Поэтому янычары выбирали «тактику масс». Подтверждение тому, что янычары имели на вооружение сабли можно привести, пример слов П. Румянцева: «Как те янычаре, внезапно выскочив из лощины с саблями в руках, обыкновенною своею толпою» [Цит. по: 8, c. 162]. Об этом утверждает и А.С. Пушкин: «Но янычары не могут сопротивляться кавалерии, ибо не имеют ни штыков, ни рядов, ни шеренг и никакого приличного для сего расположения» [9, c. 182]. Барон Зедделер считает, что никакого порядка в бою они не соблюдали: «Они бросались толпами с криками “Аллах”, держа в правой руке саблю, в левой ружье. При неудаче быстро падали духом» [Цит. по: 10, c. 50].

Рассматривая одно из сражений русских войск против янычар, можно сделать вывод о том, что янычары храбры и в тоже время слабы духом, нападают большим числом, имеют сабли. Даже в ближнем бою русские воины все равно обращают их в бегство, это говорит о превосходстве русского оружия над самыми лучшими воинами Турции, слабость янычар уже не феномен, а настоящее бедствие империи.

Делая вывод, можно заключить следующее: к середине XVI в. янычарское войско по своим боевым качествам и численности намного превосходило военные структуры европейских стран. Особенная система комплектации войск, высокое материальное поощрение, религиозный фанатизм – все это в совокупности определило преданность янычар султану. Специфика тактики боя янычар состояла в использовании сабельного оружия, хорошее знание местности, сплоченность войска определяло успех в бою. Однако с конца XVI в. и затем в XVII– XVIII вв. происходит изменение в функциональности янычарского корпуса, с сугубо военной деятельности они начали влиять на политику в стране, усилились бюрократизм и коррупция в высших эшелонах янычарского руководства, что естественным образом сказались на дисциплине солдат. Слабость янычар в это же время была продиктована и тем фактом, что они категорически не принимали новые приемы ведения боя, что в конечном итоге сказалось на том, что военное искусство Османской империи остановилось на уровне XV–XVI в.

Литература

1.Збаржский, К. О состоянии Оттоманской империи и ее войска / К.О. Збаржский // Османская империя в первой четверти XVII века: сборник документов и материалов. – Москва : Наука, 1984. [Электронный ресурс]. – Режим доступа: http://www. vostlit.info/Texts/rus9/Zbarazskij/pred2.htm (дата обращения: 23.11.2014)

—37 —

Середина XIX века была ознаменована появлением одной из наиболее значимых как в истории биологии, так и в истории научной мысли в целом теории биологической эволюции, наиболее прославленной именем Ч. Дарвина. Его предшественниками были такие великие ученые как К. Линней, Ч. Лайель, Ж.Б. Ламарк, Ж. Кювье, Э. Жоффруа Сент-Элер, К.Э. фон Бэр, чьи открытия впоследствии и использовал английский натуралист в разработке своей теории. Его работа «Происхождение видов путём естественного отбора, или Сохранение благоприятных рас в борьбе за жизнь» (1859 г.) подтолкнула новый этап развития ествественнонаучной мысли. Помимо этого, открытия Дарвина интегрировались в множество разнообразных по своему характеру социальных, политических и идеологических учений. Поэтому для начала необходимо ответить на вопрос о том, какие причины способствовали широкому распространению выводов Ч. Дарвина в сфере социального знания. Однако центральная проблема данной статьи заключается в ответе на вопрос, какова была позиция представителей двух течений немецкого социализма 60-80-х XIX в. в отношении теории Дарвина. Данная проблема исследовалась ранее в науке, но является относительно новой и нуждается в дополнительном рассмотрении.

Прежде всего, возможность повсеместного распространения принципов теории эволюции складывалась из нескольких причин. Во-пер- вых, этому способствовала царившая в западной науке того периода методологическая установка на редукционизм: законы эволюции, функционирующие в рамках природы – целостной системы, состоящей из различных по своему уровню организации элементов (растений, животных, популяций и т.д.), выглядели столь же убедительно и в рамках социальной системы, иерархично состоящей из различных элементов (индивидов, социальных групп, организаций и т.д.). Во-вторых, общей чертой теории эволюции и социальных учений второй половины XIX века являлся строгий детерминизм: как природные, так и социальные явления и процессы представлялись как четко обусловленные рядом определенных специфических факторов. И, в-третьих, «теория Дарвина первоначально предназначалась не для социальной среды, она была идеологически индифферентной» [1, с. 407] и могла быть использована для объективного обоснования разнообразных научных, политических и идеологических взглядов.

Разумеется, уверенными темпами проходящий в 60-80-х гг. XIX в. свое теоретическое и практическое становление социализм не мог обойти вниманием столь прогрессивное и значимое событие, как выдвинутую Дарвином теорию эволюции. Так, согласно концепции американского исследователя европейской интеллектуальной истории Р. Вайкарта, сформулировавшего обобщенное понятие «социалистический дарвинизм», под которым в наиболее общем смысле стоит понимать своеобразную трактовку теоретиками социализма теории Дарвина, справедливо будет выделить социалистический немарксистский дарвинизм и сам марксизм как таковой. Немарксистский и марксистский социализм помимо некоторых расхождений в доктрине социа-

— 39 —

лизма, отличаются друг от друга степенью и характером конвергенции идей теории эволюции и учений основных представителей социалистической теории, а также ролью их идеологов в пропаганде дарвинизма в научной среде.

Так, к представителям социалистического немарксистского дарвинизма Р. Вайкарт относит Ф. А. Ланге и Л. Бюхнера. Стоит отметить, что, будучи неокантианцем, Ланге был оппонентом материалиста Бюхнера по вопросам философии, но их понимание теории и практики социализма совпадали. Кроме того в Германии они оба были первыми защитниками дарвиновской теории, а также первыми применили её для ответа на вопросы о некоторых особенностях социального развития. Так, в 1865 г. Ланге выпускает книгу «Рабочий вопрос» – «первую книгу развивающую систематическую социальную теорию, основанную на дарвинизме»[2, p. 85], в которой идея борьбы за существование теоретически была переложена на человеческое общество. По предположению Ланге и поддерживающего его в вопросах дарвинизма Бюхнера, несмотря на то, что природные законы распространяются на человека так же как и на любое другое животное, «человеческий разум способен изменить и смягчить борьбу за существование»[2, p. 83].Однако оба полагали, что в человеческом обществе природные начала берут верх над началами социальными, и борьба за существование неизбежна. Дело в том, что Ф.А. Ланге и Л. Бюхнер рассматривали социальные закономерности в тесном взаимодействии с законом о народонаселении Т. Мальтуса. Борьба за существование, таким образом, есть не что иное, как следствие этого закона. Тем не менее, они утверждали идею о том, что человек способен не поддаваться «диктату дикой природы и не принимать неравенство, бедность и нищету» [2, p. 98]. Подобная позиция Ланге и Бюхнера отвечала духу нереволюционного социализма, сторонниками которого они являлись.

В то же время представители революционного социализма – марксисты, также обращались к дарвинизму. Так, среди марксистов, в своем научном творчестве наиболее тесно соприкасавшихся с теорией эволюции, исследователь Р. Вайкарт выделил К. Маркса, Ф. Энгельса, А. Бебеля и К. Каутского. Наиболее примечательным является то, что Ч. Дарвин первым среди натуралистов ввёл исторический метод познания в биологическую науку. Его логически выстроенная теория основывалась на ретроспективном методе, который в дальнейшем прочно укрепился в биологии. Использование Дарвином исторического метода позволило основать прочный каркас его теории эволюции. Вследствие этого, «с 1860-х гг. практически каждый видный марксист <…> затрагивал вопрос о взаимодействии дарвинизма и марксизма в своих произведениях, а многие посвятили этому специальные статьи и даже книги» [3, с. 104].

История взаимодействия марксизма и дарвинизма берёт своё начало с прочтения в 1860 г. К. Марксом работы Ч. Дарвина «Происхождение видов путём естественного отбора», впечатлениями о которой он поделился в письме Ф. Энгельсу: «Хотя изложено грубо, по-английски,

— 40 —