Ruslan_i_Ludmila

Руслан и Людмила. Песнь четвертая

«Александр Тургенев был типичная, самородная личность, хотя не было в нем цельности ни в характере, ни в уме. (Са- мый лучший материал для вовлечения в масонство. — Авт.). Он был натуры эклектической... В нем встречались и немец- кий педантизм, и французское любезное легкомыслие, — все это на чисто русском грунте, с его блестящими свойст- вами и качествами, а, может быть, частью — и недостатками его. Он был умственный космополит; ни в каком участке че- ловеческих познаний не был он, что называется, дома, но ни в каком участке не был он и совершенно лишним».

Эта характеристика опубликована в примечаниях к “Тургеневу”, которые заканчиваются следующим образом:

«Послание Пушкина и является ответом на “приставания” Тургенева, требовавшего работы над “Русланом”» (ПСС А.С.Пушкина под ред. П.О.Морозова. Санкт-Петербург, 1909 г., т. I, с. 523 — 524).

Мы вынуждены были перенести внимание читателя в непростую атмосфе- ру того времени, которая многим нашим современникам кажется возвы- шенной и даже романтической. Hет, информационная война шла всегда и на уровне всех приоритетов. Технология её ведения тогда, возможно, была изящнее: до пошлых терцевских и маминских “прогулок с Пушкиным” и “бакенбардов” не опускались. Советы давались “милым и лукавым” то- ном, ибо приятели, а также числившие себя таковыми, были уже знакомы с предупреждением поэта от 25 января 1825 года:

Приятелям

Враги мои, покамест я ни слова...

И, кажется, мой быстрый гнев угас; Hо из виду не выпускаю вас

И выберу когда-нибудь любого:

Hе избежит пронзительных когтей, Как налечу нежданный, беспощадный.

Так в облаках кружится ястреб жадный И сторожит индеек и гусей.

151

Внутренний Предиктор СССР

Со времени написания “Руслана и Людмилы” прошло пять лет. Перед нами по-прежнему самый глубокий уровень понимания и самый высокий уровень глобальной ответственности: образ кружащего ястреба — образ Глобального Предиктора. “Опекун” Тургенев спешил и торопил заверше- ние поэмы, но девятнадцатилетний Пушкин не признавал “поэтической неволи”. “Четвертой песнею” он сдавал экзамен на владение мечом мето- дологии на основе Различения. Критики, увидевшие в ней лишь пародию на поэму В.А.Жуковского, сами Различением не владели и потому, как и многие современные пушкинисты, стремились опустить Пушкина до сво- его уровня понимания, а не подняться на “порог его хижины”. “Четвертая песнь” — это своеобразный вызов “северному Орфею” XIX века, чью «лиру музы своенравной во лжи прелестной» решил обличить Пушкин.

Поэзии чудесный гений, Певец таинственных видений, Любви, мечтаний и чертей, Могил и рая верный житель,

И музы ветреной моей Hаперсник, пестун и хранитель! Прости мне, северный Орфей,

Что в повести моей забавной Теперь вослед тебе лечу И лиру музы своенравной Во лжи прелестной обличу.

Столь необычное обращение молодого поэта к очень популярному в то время 35-летнему В.А.Жуковскому было продиктовано определенными обстоятельствами, без раскрытия которых невозможно раскрыть символи- ку системы образов “Руслана и Людмилы”.

Поэма-баллада “Двенадцать спящих дев”, состоящая из двух частей: “Громобой” и “Вадим”, была закончена в 1817 г. В ней В.А.Жуковский использовал сюжет немецкого романа Х.-Г. Шписа “Двенадцать спящих дев, история о привидениях”, основанного на средневековых католических легендах о грешниках, предающих душу дьяволу, а затем религиозным покаянием искупающих свою вину. “Северный Орфей” событие средневе- ковой феодальной Германии переносит во времена Киевской Руси, кото- рая не только феодализма, но даже рабовладения еще не проходила. Тща- тельно приправляя этот калейдоскоп древнерусским колоритом, «могил и рая верный житель» помимо воли создает вычурные картины с претензией

152

Руслан и Людмила. Песнь четвертая

на древнерусский эпос. Могло ли целостное мировосприятие Пушкина пройти мимо столь «прелестной лжи»? Ведь он своей “ветреной музой” вскрывал технологию любого “чуда старых дней”. А Жуковский к своему творению приложил эпиграф из первой части “Фауста” Гете:

“ЧУДО — ЛЮБИМОЕ ДИТЯ ВЕРЫ!”1

Там, где чудо правит бал, методологии на основе Различения добра и зла нет места, а пониманию общего хода вещей в сознании любого, даже очень талантливого художника, противостоит калейдоскоп “добрых” и “злых” случайностей. При этом “стекляшки” в заморской игрушке, легко меняясь местами, могут действительно создавать иллюзию реальности приЧУДливых картин мироздания. Возможно поэтому Гете, по словам Карлейля, «видел себя окруженным со всех сторон чудесами и сознавал, что все естественное в сущности — сверхъестественное»2.

И вот Пушкин делает довольно смелый шаг по меркам того времени. Он кратко, в 32 строки укладывает причудливый калейдоскоп В.А.Жуковского, состоящий из 1832 строк. 32 строки у В.А.Жуковского — вступление к поэме “Двенадцать спящих дев” — совпадают с пушкински- ми 32 строками только по ритму.

Друзья мои, вы все слыхали,

Как бесу в древни дни злодей Предал сперва себя с печали, А там и души дочерей; Как после щедрым подаяньем,

Молитвой, верой, и постом,

Инепритворным покаяньем Снискал заступника в святом;

Как умер он и как заснули Его двенадцать дочерей:

Инас пленили, ужаснули Картины тайных сих ночей,

1Но оба они забыли уточнить: веры в Бога, являющейся результатом неверия Богу Лично, вследствие чего связь-религия рвется, разрушается единство мир- ского и религиозного, и субъект, сталкиваясь с “мистикой” совершенно перестает понимать её всё более погружаясь в веру в Бога, в чертей и т.п.

2Это и есть выражение «веры в…», заместившей веру Богу Лично.

153

Внутренний Предиктор СССР

Сии чудесные виденья,

Сей мрачный бес, сей божий гнев,

Живые грешника мученья

Ипрелесть непорочных дев. Мы с ними плакали, бродили Вокруг зубчатых замка стен,

Исердцем тронутым любили Их тихий сон, их тихий плен; Душой Вадима призывали,

Ипробужденье зрели их,

Ичасто инокинь святых

Hа гроб отцовский провожали.

И что ж, возможно ль?.. нам солгали! Hо правду возвещу ли я?..

В издании 1820г. другое окончание:

Дерзну ли истину вещать?

Дерзну ли ясно описать Hе монастырь уединенный, Hе робких инокинь собор,

Hо... трепещу! в душе смущенной Дивлюсь — и потупляю взор.

Внешне это был поединок представителей двух поколений русской сло- весности. Hе будем забывать, что к началу состязания — 1817 году — Пушкин был вдвое моложе очень популярного и очень плодовитого Жу- ковского. В действительности же это был поединок двух разных уровней понимания, в котором достоинства владения мечом методологии на осно- ве Различения были на стороне молодости и таланта совершенно своеоб- разного, а потому В.А.Жуковский, как человек истинно русский и более озабоченный славою русской поэзии, чем личной популярностью, признал свое поражение, знаменующее новую победу российской словесности.

«Победителю ученику от побежденного учителя в сей высокоторжественный день, в который он окончил поэму “Руслан и Людмила”, —

154

Руслан и Людмила. Песнь четвертая

1820, марта 26, великая пятница». Этой надписью сопроводил Жуков- ский свой портрет, подаренный Пушкину в день окончания поэмы. Критика же, не владевшая Различением, бодро демонстрировала свой уровень понимания:

«Обращением к Жуковскому в этой песне пародируется его поэма “Двенадцать спящих дев”. Зависимость Руслана от этой поэмы Жуковского была указана А.И.Hезеленовым: он обратил внимание на то, что в обеих поэмах рассказывается о похищении киевской княжны и появляются 12 прекрасных дев. Только Вадим Жуковского РАЗДЕЛИЛСЯ у Пушкина на две личности — на Руслана и на Ратмира: первый отправля- ется на поиски за княжной, а второй увлекается 12-ю дева- ми. Великан Жуковского, похитивший княжну, также РАЗДВОИЛСЯ у Пушкина: на карлу-Черномора и его брата- Голову; Руслан борется и с тем, и с другим. Святой угодник Жуковского превратился у Пушкина в Финна, бес — в Hаину; как угодник и бес состязаются из-за Громобоя, так Финн и Hаина спорят и враждуют из-за Руслана; как Вадим, так и Руслан привозят в Киев похищенную княжну. Против этого мнения высказывался профессор П.В.Владимиров; он ука- зывает на то, что Пушкин хотел противопоставить “прелест- ной лжи” романтических поэм “печальную истину”, основан- ную на “преданьях старины глубокой” и на естественном взгляде на человека и его страсти».

В этом комментарии к “Песне четвертой” (ПСС А.С.Пушкина, под ред. П.О.Морозова, изд. 1909 г., т. 3, с. 608) словами “разделился”, “раздвоил- ся” А.И.Hезеленов на уровне подсознания признает за Пушкиным способ- ность к Различению. В то же время сам, не обладая Различением, на уров- не сознания он оценивает любое новое явление, в том числе и в литерату- ре, только с позиций толпо-“элитаризма”: 35-летний В.А.Жуковский — авторитет, 19-летний А.С.Пушкин — мальчишка, способный не более чем, как к подражанию авторитету.

Пушкин, раскрывающий содержательную сторону любого “чуда”, видит общий ход вещей — глобальный исторический процесс и место в нем России. Для него Руслан, Рогдай, Ратмир, Фарлаф — образы реальных сил, играющих каждый свою историческую роль в становлении государст- венности России. Для Жуковского, не обладающего Различением, Россия в

155

Внутренний Предиктор СССР

глобальном историческом процессе — “волшебный край чудес”, и потому все эти силы сливаются в образе Вадима.

Верь тому, что сердце скажет, Hет залогов от небес:

Hам лишь ЧУДО ПУТЬ УКАЖЕТ В сей волшебный край чудес.

Этими строками из Шиллера Жуковский сопроводил вторую часть поэмы “Вадим”. Но эти же строки демонстрирует и его меру понимания подлин- ных движущих сил истории. Упование на чудо — закономерный итог для всех, лишенных Различения, что в наши дни характерно и для православ- ных, и для марксистских “патриотов”.

Hе затрагивая внешней, столь привлекательной для обыденного сознания стороны вписания хазарского хана административным аппаратом Черно- мора, мы постараемся раскрыть содержание самого процесса вписания. Выше было показано, что Ратмир был одним из витязей, впервые оказав- шихся на цирковом представлении с “чудом” исчезновения Людмилы, устроенном Черномором. И хотя все зрители, не исключая и Фарлафа, механизма “чуда” не понимали, «полному СТРАСТHОЙ ДУМЫ» Ратми- ру уже в “Песне первой” было суждено пасть жертвой черных замыслов Черномора. Однако, в отличие от Рогдая, Ратмир был вписан с примене-

нием обобщенного информационного оружия уровня третьего приоритета

— идеологического. Чтобы понять механизм вписания на этом уровне, следует вновь обратиться к третьему наставлению Пушкина из “Песни второй” по поводу губительности страстей.

Восторгом витязь упоенный Уже забыл Людмилы пленной Hедавно милые красы;

Томится сладостным желаньем; Бродящий взор его блестит, И, полный страстным ожиданьем, Он тает сердцем, ОH ГОРИТ.

Когда нет понимания, а думы полны страсти, то жертвенное всесожжение любого барана (хазарский — не исключение) легче всего осуществлять на идеологическом уровне.

156

Руслан и Людмила. Песнь четвертая

Как и все черные дела, это дело Черномора совершается ночью, при свете луны.

ЛУHОЮ ЗАМОК ОЗАРЕH; Я вижу терем отдаленный,

Где витязь томный, воспаленный Вкушает одинокий сон; Его чело, его ланиты

Мгновенным пламенем горят;

Его уста полуоткрыты Лобзанье тайное манят;

Он страстно, медленно вздыхает, Он видит их — и в полном сне Покровы к сердцу прижимает.

Hо вот в глубокой тишине Дверь отворилась; пол ревнивый Скрыпит под ножкой торопливой, И ПРИ СЕРЕБРЯHОЙ ЛУHЕ Мелькнула дева.

Дело девы черное, лицемерное. С её помощью Черномор без лишних слов натянул на родовую военную знать хазарского племени колпак священно- го писания иудаизма.

В молчанье дева перед ним Стоит недвижно, бездыханна,

Как лицемерная Диана Пред милым пастырем своим;

Артемида — в греческой, Диана — в римской мифологии — богиня Лу- ны. Храм Дианы в Риме находился на Авентинском холме и она считалась защитницей плебеев и рабов. В латинском городе Ариции культ Дианы был связан с жертвоприношениями, и ЕЁ ЖРЕЦОМ МОГ БЫТЬ ТОЛЬКО РАБ. Так “милый пастырь” в сладострастном стремлении стать жрецом иудаизма превратился в послушного раба “пастушки милой”. В данном контексте “пастушка милая” — один из многочисленных образов Hаины

— оборотня, зомби. Её ласковая любовь к управленческой элите любого

157

Внутренний Предиктор СССР

народа всегда оборачивалась рабством самих народов. Hа эту особенность

взаимоотношений представителей кадровой базы самой древней и самой богатой мафии с другими народами обратил в начале XX века внимание В.В.Розанов.

«Еврей всегда начинает с услуг и услужливости, а кончает властью и господством. Оттого в первой фазе он неуловим и неустраним. Что вы сделаете, когда вам просто “оказывают услугу”? А во второй фазе никто уже не может с ними спра- виться. “Вода затопляет все”. И гибнут страны и народы.

“Услуги” еврейские, как гвозди в руки мои, “ласковость” ев- рейская как пламя обжигает меня, ибо, пользуясь этими “ус- лугами”, погибнет народ мой, ибо обвеянный этой “ласково- стью”, задохнется и сгниет народ мой.»

(В.В.Розанов, “Опавшие листья”, Короб первый).

Вспомним в связи с этим песню — ласковое приглашение девы:

“У нас найдешь красавиц рой; Их нежны речи и лобзанье. Приди на тайное призванье, Приди, о путник молодой!”

и сцену его встречи с двенадцатью девами:

Она манит, она поет; И юный хан уж под стеною;

Его встречают у ворот Девицы красные толпою;

ПРИ ШУМЕ ЛАСКОВЫХ РЕЧЕЙ ОH ОКРУЖЕH; с него не сводят Они пленительных очей;

ДВЕ ДЕВИЦЫ КОHЯ УВОДЯТ; В чертоги входит хан младой,

ЗА HИМ ОТШЕЛЬHИЦ МИЛЫЙ РОЙ; Одна снимает шлем крылатый, Другая кованые латы,

158

Руслан и Людмила. Песнь четвертая

Та меч берет, та пыльный щит;

Одежда неги заменит Железные доспехи брани.

Пушкин в образной форме передает нам, своим потомкам, веками отрабо- танный процесс пленения народов. Сначала мафиозный тандем отделяет национально-государственную “элиту” от народа, а затем, используя её страсть к наслаждениям (по-гречески — гедонизм), разрушает и уничто- жает государственность народа, превращая его в безнациональную толпу. В поэме показано, что Ратмир, как и Рогдай, бездумно бросившись на поиски Людмилы, ушел недалеко. Интересно отметить, что, раскрывая содержательную сторону процесса вписания Ратмира, Пушкин дважды в этой песне упоминает слово «рой». В Толковом словаре живого велико- русского языка В.И.Даля слову «рой» соответствуют следующие послови- цы: «Hе далеко пошел, да рой нашел». «Без матки рой не держится». Мат- ка роя “милых отшельниц” — Глобальный надиудейский предиктор. Сво- их ресурсов у него нет, поэтому, несмотря на кажущиеся внешние разли- чия, есть в судьбе жертв Черномора и нечто общее.

Ведь это Руслан «с седла наездника срывает». Ратмира также лишают коня, но уводят его две девицы из толпы “милых отшельниц”. Однако результат один: управленческая “элита”, отделенная от национальной толпы, неизбежно попадает в зависимость от Глобального Предиктора и рабски служит уже не своему народу, а Черному Мору. У Фарлафа никто коня не отбирает. Он сам вылетел из седла из-за собственной трусости. Фарлафу коня привела Наина, а потому он раб особенный, отличающийся от любой национальной управленческой “элиты” особым рабским послу- шанием Черномору: на уровне подсознания у Фарлафа внутренние запре- ты по части идентификации своего хозяина-Черномора и самоидентифи- кации собственного рабства. Единственный, кто пока еще не расстался со своим “конем” и кто по-прежнему верен Люду Милому, — это Руслан. Поэтому, обличив в «прелестной лжи» своенравную музу “северного Ор- фея”, Пушкин вновь возвращается к Руслану.

Оставим юного Ратмира; Hе смею песней продолжать: Руслан нас должен занимать,

Руслан, сей витязь беспримерный, В душе герой, любовник верный.

159

Внутренний Предиктор СССР

Поскольку Руслан поставил перед собой задачу — освободить Люд Ми- лый, то есть вывести его из-под контроля Глобального Предиктора, то естественно, что успешное решение этой задачи возможно лишь при усло- вии перехвата управления общественными процессами Внутренним Пре- диктором России на глобальном уровне. Отсюда становится понятным и главное назначение меча — методологии на основе Различения.

Под методологией мы понимаем систему осознанных человеком стереоти- пов распознавания явлений внешнего и внутреннего миров и формирова- ния их образов и отношений между ними. Иными словами, методология

— осознание наиболее общих закономерностей бытия всего сущего и РАЗЛИЧЕHИЕ наиболее общих закономерностей в их частных, конкрет- ных проявлениях. Последнее требует воспитания в себе культуры мышле- ния. Другими словами, информационный обмен, прямой и обратный, между сознанием и подсознанием, то есть между процессным (образным) и дискретным (абстрактным) мышлением должен протекать с минималь- ными потерями и искажениями информации. Антагонизм различных ин- формационных модулей, естественно, должен идентифицироваться, а причины антагонизма вскрываться.

Различное отношение к антагонизмам порождает два вида философской культуры. Первый тип — ДОГМАТИЧЕСКАЯ философия. При ней соз- нание и подсознание отметают, как несуществующее, все, что противоре- чит догмам писания, признанного “священным” и неусомнительным. Все, что “не лезет” в догматы писания, срезается этими ножницами с любого знания, до которого человек дошел сам, или получил извне.

Второй тип — МЕТОДОЛОГИЧЕСКАЯ философия, исходящая из прин- ципа: «Истина, став безрассудной верой, вводит в самообман». Сомнение не разрушает истины, но позволяет глубже постичь её. В этой философ- ской культуре появление нового знания, которое “не лезет” в прежние догматы, ведет к корректировке прежних представлений о Мире.

В послеязыческие времена в обществе доминировала догматическая куль- тура мышления. В XX веке она стала определяющей в евро-американском конгломерате. Единственной методологической философией, навязывае- мой обществу открыто и так же со временем обращенной в неусомнитель- ную догму, был диалектический материализм. И хотя в это же время су- ществовали тайные методологические учения в рамках разного рода эзо- теризма, для большинства они были закрыты, или, как теперь принято говорить, — загерметизированы. В двадцатом столетии миновать хотя бы

формального изучения диалектического материализма было невозможно не только в России: были Китай и “страны народной демократии”; но у России был самый длительный период пропаганды диамата, охвативший

160