Методология_Литература / droizen

Если бы Бокль действительно хотел зажечь свечу нам, бредущим в потемках истории, то он прежде всего должен был бы разъяснить себе и нам, как и по какому праву можно было бы зафиксировать то название «ис> тория» для определенного рода явлений, как и назва> ние «природа» для другого ряда; он должен был бы по> казать, что это значит, что странный эпитоматор, чело> веческий мыслящий дух, обобщает явления по пространству как природу, явления по времени как ис> торию, не потому, что они сами по себе и объективно та> ковы и так различаются, а потому, чтобы их постичь и понять; он тогда бы узнал, каков материал, с которым может иметь дело и работать «наука история». Если бы он понимал, что значит быть эмпириком, он не мог бы оставить без обсуждения вопрос, каким образом эти ма> териалы исторического исследования имеются у нас в наличии сейчас и готовы для чувственного восприятия, как того требует сущность всякого эмпиризма. Конеч> но, он тогда должен был бы познать, что не былые вре> мена, не необозримая путаница «фактов», которая их наполняла, является для нас материалом исследова> ния, что, напротив, эти факты навсегда минули вместе с тем моментом, которому они принадлежали, что мы по образу, свойственному человеку, имеем только на> стоящее, «здесь и теперь», разумеется, стремясь и буду> чи способными безмерно развивать эту эфемерную точ> ку, изучая, познавая ее, желая, чтобы среди своеобраз> ных процессов в сфере духа одним из самых удивительных был тот, который позволяет нам воскре> сить навсегда минувшие настоящие времена, которые позади нас, мысленно их представить, т. е. по свойству, присущему человеку, увековечить их.

Бокль должен был бы подвести нас еще ко второму ряду соображений, если бы он хотел поднять нас и себя над бездумным употреблением слова «история», над антиципациями, которые, происходя из него, замутня> ют взор. Бокль показывает нам, походя намекая, что история имеет дело с «действиями людей», что она свя> зана с «неутолимой жаждой знаний, охватившей на>

534

ших современников»; но он забывает сказать, каким образом эти действия людей являются исторической природы; он оставляет нас в недоумении, на какие во> просы ищет ответ «неутолимая жажда знаний, охва> тившая наших современников».

Не обязательно быть в высшей степени проницатель> ным, чтобы понять, что человеческие действия в тот мо> мент, когда они происходили, и во мнении тех, благода> ря которым и для которых они происходили, менее все> го хотели стать историческими фактами. Полководец, дающий сражение, государственный деятель, ведущий переговоры, должны были вовсю потрудиться, чтобы достичь практической цели, которая важна в данный момент; и так вплоть до малых и мельчайших «дейст> вий людей». Все эти действия совершаются в исключи> тельно разнообразных переплетениях интересов, кон> фликтов, дел, мотивов, страстей, сил и препятствий, совокупность которых, вероятно, можно назвать нрав> ственным миром. Его можно будет рассматривать с очень различных точек зрения: практической, техни> ческой, правовой, социальной и т. д.; наконец, и способ рассмотрения нравственного мира есть исторический.

Я отказываюсь излагать выводы этих разысканий, выводы, которые привели бы нас, как скажет внима> тельный читатель, к той точке, с которой видно, как из этих обыденных дел, если можно так сказать, становит> ся история, каков способ познания,основанный на этих материалах и применяемый в этой сфере, чтó он может сделать, а чего не может, какова уверенность, которую он в состоянии дать, какова истина, которую он может найти.

Бокль милостиво признает, что вера в значение исто> рии широко распространена, что собран материал, ко> торый в общем имеет солидный и вызывающий уваже> ние вид; он описывает в общих чертах, как много иссле> дований и открытий уже сделаны в области истории; но добавляет: «если сказать, как этот материал использо> вался, то нам придется нарисовать совсем иную карти> ну». Как же он использовался? Разве все должно быть

535

использовано? Разве изумительная глубина математи> ческого познания только потому научна, что землемер, механик может использовать тот или иной ее закон? Если пророки, предостерегая народ Израиля, и, грозя ему карами, указывали ему образ самого себя, как бы иначе они нашли это, как не в доказательстве того, что Бог их отцов, «начиная с Египта», дал им свидетельст> во о себе; если Фукидид написал свое kt“ma eÇV !eÏ, разве он имел в виду под этим гордым словом художествен> ную форму, в которой он писал, а не историческую дра> му, о которой он писал? Вопрос Бокля, исполненный упрека, забывает, что труд столетий есть передаваемое по завещанию наследство нового поколения; в чем ина> че состоит так высокочтимая им самим цивилизация, как не в сумме труда тех, которые были до нас? Все бы> лые времена, вся «история» содержится идеально в на> стоящем и в том, что оно имеет; и если мы осознаем это ее идеальное содержание, если мы представим себе, на> пример, в повествовательной форме как то, что есть, как стало таковым, что же мы делаем, как не использу> ем историю для понимания того, что есть, того, где мы движемся, живем, думая, желая, действуя? Это путь бесконечного расширения, один из путей обогащать, увеличивать скудное и одинокое «здесь и теперь» наше> го эфемерного наличного бытия. В той мере, как мы сами — я разумею работников рода человеческого — поднимаемся выше, горизонт нашего ви´дения расши> ряется, и индивидуум внутри него представляется нам в зависимости от точки зрения в новых ракурсах, в но> вых и более широких контекстах; широта нашего гори> зонта есть довольно точная мера достигнутой нами вы> соты; и в той же мере круг средств, условий, задач на> шего наличного бытия расширяется. История дает нам сознание того, чем мы являемся и что мы имеем.

Стоит труда уяснить себе, что в этой связи мы полу> чаем то, что есть образование и что оно для нас значит. Если Гёте говорит: «Что дал тебе отец в наследное вла> денье, приобрети, чтоб им владеть полно», то мы нахо> дим здесь подтверждение этого выражения. Как бы вы>

536

соко ни поднимались эпоха, народ, в которых мы, ин> дивиды, оказываемся от рождения, какой бы большой ни была масса унаследованного, которое нам досталось без труда, мы ее имеем и как бы не имеем, пока мы ее не заработали своим трудом, не осознали ее как то, что она есть, как результат неустанного труда тех, которые были до нас. Прожить мысленно и разработать далее приобретенное в истории времен, народов, человечест> ва как непрерывность значит образование. Цивилиза> ция довольствуется результатами образования; она бедна среди изобилия и богатства, равнодушна среди обилия наслаждений.

После того как Бокль посетовал, как мало до сих пор использовалась все растущая «масса фактов», он ука> зывает причину этого «удивительного, злосчастного об> стоятельства», которое объясняет это явление. «Во всех прочих больших областях исследования,— говорит он,— всякий признает необходимость обобщения, и мы, опираясь на особые факты, идем навстречу благо> родным усилиям открыть законы, во власти которых находятся эти факты. Историки же так далеки от усвое> ния этого метода, что среди них господствует странная идея, что их делом является только рассказывать собы> тия и оживлять их всякий раз подходящими нравствен> ными и политическими соображениями».

Требуется некоторое терпение, чтобы заниматься этими сложными банальностями, этой путаницей и не> разберихой в понятиях, всегда вращающихся вокруг себя самих. Итак, обобщения являются законами, ко> торые ищет Бокль; путем обобщения он полагает найти те законы, которые объясняют явления нравственного мира, т. е. определяют их с необходимостью. Разве пра> вила какого>либо языка являются законами этого язы> ка? Конечно, индукция суммирует из частного факта общего, но не потому, что она его обобщает, а рассмат> ривает частности в их совокупности. Но чтобы идти от правила к закону, чтобы найти причину общих явле> ний, нужен аналитический метод. Бокль не считает не> обходимым давать себе и нам отчет о логике своего ис>

537

следования; он удовлетворяется устранением «предва> рительного препятствия», которое якобы преграждало ему путь. «Говорят,— рассуждает он,— в человеческих делах есть что>то провиденциальное и таинственное, что делает их непроницаемыми для исследования и на> всегда скрывает их будущий ход»; он преодолевает это препятствие при помощи «простой альтернативы»: «Действия людей и, следовательно, общества либо под> чиняются определенным законам, либо они являются результатом случайности или сверхъестественного воз> действия»? Так точно: действительно похоже на верб> люда, или на ласочку, или на кита.

Мы уже ранее замечали, что если наука история есть, она должна иметь собственный способ познания, свою собственную сферу познания; если где>либо индукция и дедукция достигли великолепных результатов, то это не значит, что наука истории должна пользоваться тем или иным методом; и, к счастью, между небом и землей есть вещи, которые относятся иррационально как к дедукции, так и к индукции, которые одновременно требуют наряду с индукцией и аналитическим методом дедукции и синтеза, чтобы их постичь не полностью, а постигать все более, не целиком, а приблизительно, до некоторой степени, нужно альтернативно применять и те и другие методы; эти вещи желают быть не изложен> ными, не объясненными, а быть понятыми.

«Жажда знаний, охватившая наших современни> ков», является потому «неутолимой», что она нам дает понимание, что вместе с нашим возрастающим позна> нием людей, сущего и становящегося, присущего лю> дям, шире, свободнее, глубже становится наше самое сокровенное, да и вообще только лишь возникает. Как несомненно то, что и мы, люди, живем и трудимся во всеобщем обмене веществ, так верно и то, что каждый индивидуум время от времени слагает такие>то и такие атомы из «вечной материи» и превращает их в форму своего наличного бытия, так и несомненно, а скорее, бесконечно более верно то, что посредством этих «теку> чих формирований» и своих, несмотря ни на что, ви>

538

тальных сил стало и становится что>то совершенно осо> бое и несравненное, второе творение, но не из новых ма> териалов, а из форм, идей, общностей и их добродете> лей и обязанностей, т. е. нравственный мир.

В этой сфере нравственного мира нашему пониманию доступно все: от самой незначительной любовной исто> рии до великих государственных деяний, от одиночно> го духовного труда поэта или мыслителя до грандиоз> ных комбинаций мировой торговли или прошедшей че> рез много испытаний борьбы с пауперизмом; и то, что здесь есть, мы понимаем, постигая его как ставшее.

Уже было упомянуто, что Бокль не только игнориру> ет свободу воли вместе с божественным провидением, но и объявляет их иллюзией, выбрасывая их за борт. И в сферах философии в новейшее время проповедова> ли подобное; один мыслитель, которого я вспоминаю с чувством благоговения, говорил: «Если все, что пред> ставляет собой отдельный человек, что он имеет и дела> ет, обозначить как А, то это А состоит из а + х, при этом а охватывает все, что он имеет благодаря внешним об> стоятельствам от своей страны, народа, эпохи и т. д., а исчезающе малый х есть его собственная доля труда, произведение его свободной воли. Каким бы исчезающе малым ни был этот х, он имеет бесконечную ценность, с нравственной и человеческой точки зрения только он и имеет ценность. Краски, кисти, полотно, в которых ну> ждался Рафаэль, были из материалов, которые не он создал; употребляя эти материалы для своих картин и рисунков, он учился у тех>то и тех>то мастеров; пред> ставление о Мадонне, святых и ангелах он нашел в цер> ковном предании; такой>то монастырь заказал ему кар> тину за соответствующее вознаграждение: но то, что по этому поводу, из этих материальных и технических ус> ловий, на основе такого предания и мировоззрения воз> никла Сикстинская Мадонна, это в формуле А = а + х заслуга исчезающе малого х. И так повсюду. Пусть ста> тистика показывает, что в определенной стране рожда> ется столько>то внебрачных детей, пусть в той формуле А = а + х это а содержит все моменты, которые „объяс>

539

няют“, что среди тысячи матерей 20, 30 (сколько бы их ни было) рожают вне брака: каждый отдельный случай такого рода имеет свою историю, и часто трогательную

ипотрясающую, и из этих 20, 30 падших вряд ли хотя одна успокоится тем, что статистический закон „объяс> нил“ ее падение; в муках совести, слезах всю ночь на> пролет иная из них весьма основательно убедится, что в формуле А = а + х исчезающе малый х имеет неизмери> мую весомость, что он заключает в себе всю нравствен> ную ценность человека, т. е. всю и единственную цен> ность».

Ни одному разумному человеку не придет в голову оспаривать, что и статистический подход к человече> ским вещам имеет свое значение; но не надо забывать, что он может сделать и для чего он предназначен. Ко> нечно, многие, может быть, все человеческие отноше> ния имеют правовой аспект; но нельзя же поэтому ска> зать, что понимание Героической симфонии или «Фау> ста» нужно искать среди юридических постановлений, касающихся духовной собственности.

Яне буду подробно разбирать дальнейшие рассужде> ния Бокля о «естественных законах», «духовных зако> нах», о преимуществе интеллектуальных сил по срав> нению с моральными и т. д. Результаты своих рассуж> дений в первой части он резюмирует в начале второй, выдвигая четыре «основные идеи», которые, по его мнению, должны считаться основами истории цивили> зации. «1. Прогресс рода человеческого основывается на успехе, с каким используются законы явлений, и на объеме достигнутых знаний. 2. Прежде чем такие ис> следования могут быть, должен родиться дух скепти> цизма, который сначала требует исследования, а затем требуется им. 3. Открытия, которые делаются таким образом, усиливают влияние интеллектуальных истин

исоответственно уменьшают, хотя и не обязательно, влияние нравственных истин, последние менее разви> ваются и совершенствуются, чем интеллектуальные ис> тины. 4. Главный враг этого движения и, следователь> но, главный враг цивилизации есть дух опекунства; под

540

этим я понимаю мнение, что человеческое общество не может процветать, ежели государство и церковь не на> блюдают за каждым шагом его и не охраняют его; госу> дарство поучает людей, что им делать, а церковь — во что им верить».

Если это те законы, с помощью которых «изучение истории человечества должно достичь своей научной высоты», то удачливый изобретатель пребывает в наив> ном неведении, благодаря которому он смог хотя бы на одно мгновение поддаться соблазну исключительной поверхностности этих законов, и ему можно позавидо> вать. Законы такого сорта можно было бы всяк день на> ходить десятками, а именно тем же путем обобщения, законы, ни один из которых по глубине мысли и плодо> творности не уступает известному закону,— что мерило цивилизации народа есть количество употребленного им мыла.

Бэкон сказал однажды: «Citius emergit veritas ex errore, quam ex confusione».10 Но путаница, в которой Бокль оказался по своей вине, ясна, как на ладони. По> скольку он перестал исследовать и испытывать приро> ду вещей, которыми он решил заниматься, он поступа> ет с ними, как если бы у них вообще не было собствен> ной природы и вида и они не нуждались в собственном методе; и последний мстит тому, кто применяет его к чуждой ему сфере, мстит тем, что вместо точных фор> мул, в которых он выражает свои законы, подбрасыва> ет ему одни общие места, которые сегодня, даже еще вчера, могли быть до некоторой степени верными, но перед лицом тысячелетий истории, перед лицом вели> ких формаций средних веков, зарождающегося хри> стианства, греко>римского мира кажутся совершенно ничего не значащими.

Если Бокль в истории признает великий труд рода человеческого, как же он мог не задать себе вопросов: какого рода, из какого материала складывается этот труд, как относятся работники к нему, ради каких це> лей они трудятся? Он задержался бы хоть на минутку, задумавшись над этими вопросами, ибо они стóят того,

541

чтобы над ними задуматься; он бы понял, что историче> ский труд по своему материалу охватывает как данное природой, так и исторически ставшее, что и то, и другое является его средством и границей, условием и стиму> лом. Он бы заметил, что в этой сфере метод количест> венных явлений, разумеется, до некоторой степени применим, что когда речь идет о великих факторах фи> зического существования, естественных условий, ста> тистических данных, наша наука с величайшим инте> ресом будет следить за трудами точных наук и с горячей благодарностью принимать их блестящие результаты. Но памятуя о других намеченных вопросах, Бокль по> остерегся бы полагать, что найденные в той сфере ре> зультаты — по его мнению, найденные путем обобще> ния законы — являются суммой истории, что они «воз> водят историю в ранг науки», «объясняя» ее явления. Но они так же не могут быть объяснены ими, как и пре> красная статуя Оранта не может быть объяснена брон> зой, из которой она отлита, глиной, из которой была из> готовлена форма, огнем, который расплавил металл. Но как уже учил «Учитель тех, которые знают», нужно было иметь представление об образе, который нужно было создать; и это представление жило в душе худож> ника, прежде чем появилось произведение, в котором оно должно было воплотиться (tÝ tÏ ¸n e=nai); необходи> ма была цель, ради которой создавали скульптуру, на> пример, обет богу>избавителю, храм которого она должна была украсить; нужна была искусная рука, чтобы слить воедино в совершенном произведении цель и мыслимый образ, и материал. Разумеется, нужна была и руда, чтобы отлить Оранта; но если бы захотели оценить этот удивительный шедевр только по стоимо> сти металла, как это делает Бокль в отношении исто> рии, это бы был плохой пример цивилизации.

Бокль поступает не менее односторонне, чем те — и как же строго он их порицает,— которые объясняют ис> торию, только исходя из цели, например, каковую про> поведует теология или предугадывает верующая душа; или те, которые также односторонне видят и наблюда>

542

ют только искусные руки, делающие работу, как будто работа художника шла своим порядком без вмешатель> ства доброй или злой воли тех, которым она обязана своим возникновением; или те, которые раз и навсегда определили свои доктрины, свои представления о ве> щах, которые находятся в постоянном становлении и постоянной самокритике, поэтому они всегда знают, лучше всех знают, какими должны стать и быть госу> дарство, церковь, социальный порядок и т. д. Любой из этих способов созерцания сам по себе односторонний, неистинный, пагубный, хотя любой по>своему оправ> дан и способствует продвижению вперед. «Все,— учит тот древний философ,— что есть через причину, а не че> рез себя, как божество», содержит те четыре момента, ни один из которых сам по себе не может и не должен объяснить целое. А точнее, по тем четырем моментам мы мысленно разлагаем его, чтобы рассмотреть, созна> вая, что они в исследуемой нами действительности суть совершенно одно и взаимопронизывают друг друга; мы, таким образом разделяя и различая, сознаем, что, по> ступая так, мы получаем только подспорье для нашего реконструирующего рассудка, в то время как другие функции нашей души сразу же и непосредственно дают и воспринимают целостность.

Да простят мне такие объяснения элементарных ве> щей; но в отношении путаного метода Бокля без них нельзя было обойтись, если мы хотим обсуждаемые во> просы направить в нужное русло.

Итак, в истории важен не только материал, над кото> рым она работает. Наряду с материалом есть форма; и в этих формах история имеет непрерывно продолжаю> щуюся жизнь. Ибо эти формы являются нравственны> ми общностями, в которых мы физически и духовно становимся тем, чем мы являемся, в силу которых мы поднимаемся над жалкой пустотой и скудостью нашего атомарного Я>бытия, давая и получая, становимся тем богаче, чем сильнее мы связываем себя и обязываем. Это сферы, внутри которых имеют место и действуют законы совсем иного рода и энергии, чем те, которые

543