Добавил:
Upload Опубликованный материал нарушает ваши авторские права? Сообщите нам.
Вуз: Предмет: Файл:
Скачиваний:
10
Добавлен:
29.02.2016
Размер:
1.55 Mб
Скачать

То, что явления, которые мы суммарно обобщаем как историю и природу, имеют еще сами по себе другие оп> ределения, другие предикаты, чем только быть в про> странстве и времени, мы знаем благодаря тому, что мы сами согласно нашему чувственному существованию находимся посреди них, определяемся ими, относимся

кним всякий раз все по>новому, т. е. знаем их эмпириче$ ски. Без этого эмпиризма для нас пространство и время остались бы пустым Х, мир явлений оставался бы для нас хаосом. Лишь находясь посреди них, мы относимся

кним, рассматривая их с разных сторон и при помощи возбудимости нашего чувственного существования, ис> толковывая их по разным признакам, различаем и срав> ниваем их между собой по этим признакам; лишь в на> шем Я, через наше познание, в нашем знании сущее в пространстве и времени получает другие названия, дру> гие характеристики; лишь так постепенно получают для нас дискретное содержание пустые понятия про> странство и время, пустые обобщения природа и исто> рия, преобразуясь в определенные ряды представлений, в рядоположенность и последовательность частностей.

Пространство и время отличаются как покой и безос> тановочность, как вялость и торопливость, как связан> ность и свобода. Это антитезы, но всегда связанные друг с другом; они неразлучны, но всегда борются друг с дру> гом. Ибо все находится в движении. Наше жизнеощу> щение, самочувствие нашего духовного и жизненного бытия, которое, поляризованное само в себе, не есть ни только чувственное, ни только духовное, ни поперемен> но одно или другое, а живое единое бытие разлада, дает нам понятие движения и его моментов: пространства и времени. Неподвижный мир явлений был бы для нас непостижимым; без движения в нас самих мы бы не могли его понять. То, что внешний мир движется, как и мы в нас, позволяет нам понять его по аналогии с тем, что происходит в нас самих.

Мы, конечно, знаем, что в движении пространство и время объединены, что время стремится как бы преодо> леть инертное пространство во все новом движении,

554

движение же все снова и снова стремится выйти из не> терпения времени в покой бытия и расшириться. Как же приходит человеческое ви´дение к тому, чтобы рас> сматривать некоторые ряды явлений в беспокойно дви> жущемся бытии вещей, скорее, во временно´м аспекте, другие же в пространственном, одни обобщать как при> роду, другие как историю.

Впрочем, мы видим вокруг нас непрерывное движе> ние, непрерывную перемену. Но мы различаем одни явления, в которых временно´й момент отступает, по> являясь как бы только преходяще, чтобы снова погру> зиться в самого себя; явления, которые в основном по> вторяются, в которых, следовательно, бесконечный ряд времени разлагается на равные, повторяющиеся циклы (периоды), так что такая формация кажется «единой не по числу, а по виду». В таких явлениях мыслящий дух постигает непрерывное, то, где совер> шается движение, «равное в перемене»: правило, за> кон, материю, пространственное наполнение и т. д. Ибо здесь повторяются формы, и единообразие их пе> риодического возвращения низводит временно´й мо> мент их движения до второстепенного момента, не для их бытия, а для нашего восприятия и понимания. Мы получаем таким образом дискретное содержание обще> го представления пространства и обобщаем его под на> званием «природа».

В других явлениях наш мыслящий дух выделяет ме$ няющееся в равном. Ибо он замечает, что здесь в движе> нии образуются все новые формы, такие новые и обус> ловливающие формации, что материальное, в котором они проявляются, кажется второстепенным моментом, в то время как всякая новая форма сама по себе есть иная; а именно до такой степени иная, что каждая, при> соединяясь к прежней, обусловлена ею, становясь из нее, принимает ее идеально в себя, возникнув из нее, идеально содержит ее в себе и сохраняет. В этой непре> рывности всякое более раннее продолжается, дополня> ется, расширяется (©pÏdosiV eÇV aàtÜ) в более поздней; всякое более позднее представляется как результат,

555

как исполнение, возвышение более раннего. Это не не> прерывность возвращающегося в себя цикла, повто> ряющегося периода, а непрерывность бесконечного ряда, а именно так, что в любом новом уже зарождается и разрабатывается иное новое. Ибо во всяком новом идеально приплюсован весь ряд прожитых форм, и вся> кая из прожитых форм кажется моментом, соответст> вующим выражением в становящейся сумме. В этой безустанной последовательности, этой возвышающей> ся в себе непрерывности общее представление о време> ни получает свое дискретное содержание, которое мы обобщаем под именем «история».

И те явления, которые мы обобщаем под названием «природа», наличествуют в индивидуальных формах и отличаются друг от друга, хотя мы их воспринимаем как похожие и одного вида. Из этого пшеничного зерна, если оно в результате иного употребления не лишится своей периодической жизни (завязь, прорастание, цве> тение, созревание зерна), вырастет индивидуально дру> гой колос, новое поколение зерен. Дубы в одной и той же роще, все выросшие из желудей, возможно, от одно> го материнского дерева, являются индивидуально раз> ными не только по пространству, но и по возрасту, вели> чине, раскидистости ветвей, кроны, листвы и т. д. Мы хорошо воспринимаем различия, но они не кажутся нам существенными: как с научной точки зрения, так и практической их индивидуальность для нас безразлич> на; для такого рода существ у нашего мыслящего духа нет понимания индивидуального бытия, у нас нет для таких индивидов никакого иного имени, кроме имени их семейства. Мы хотя и видим, что они изменяются, но только периодически возвращаясь, повторяя свои из> менения, они для нас не имеют истории. Мы хотя и от> личаем отдельные экземпляры, но их различия не име> ют для нас ряда усовершенствующихся в себе форма> ций. Мы воспринимаем их по пространству, материи, равному в перемене, однообразию, многократно повто> ряющемуся; ибо только в этих отношениях у нашего мыслящего духа имеются для них категории; только по

556

этим категориям мы постигаем и понимаем их, можем практически и теоретически относиться к ним. И со> гласно нашим взглядам они нам нужны, и мы их ис> пользуем; мы принимаем их за то, что они для нас есть. Мы высеваем эти пшеничные зерна, ухаживаем за эти> ми дубами, чтобы в свое время убить их и использовать на то, чем они для нас являются, т. е. как горючий мате> риал, как мучнистый плод; мы разводим животных, чтобы каждодневно отнимать у них молоко, предназна> ченное природой для их детенышей, и под конец их за> бить и т. д. Неустанно мы наблюдаем и исследуем, что> бы познать сущее по его материалам, силам, законам, чтобы употребить для своих целей по категориям, под которыми мы их можем постичь и понять; они для нас лишь материал; в своих индивидуальных явлениях они для нас закрыты, непонятны, безразличны.

И если мы, делая прививку фруктовому дереву, раз> водя животных, скрещивая породы, играем как бы в Провидение, чтобы получить более благородные сорта и породы, то это наша хитрость и расчет, а не индивиду> альное понимание приносит нам иной результат. Если мы химически разлагаем тела или синтезируем, если мы их исследуем физически, изолируя определенные имеющиеся у них функции, наблюдая или заставляя их действовать, то мы ищем и находим не то, что свой> ственно индивидуально этому камню, этому пламени, этой колеблющейся струне, а присущее всем вещам по> добного рода. И если мы, например, эстетически усваи> ваем и используем соответствующие формы, которые предоставляют нам животный и растительный мир, ландшафт, то мы же знаем, что мы поняли и изобрази> ли не индивидуальность этого фрагмента земной по> верхности, этого дерева или животного, а вложили в них нечто, какового в них самих нет; они служат нам только как выражение нашего чувства или мышления, что мы, так сказать, очеловечиваем их; как в Дантовом «Чистилище» отвратительный образ страсти представ> ляется воспламененному взору смотрящего на него с во> жделением женщиной в цвете молодости и красоты.

557

И в сфере тех явлений, которые мы обобщаем как ис> торию, в сфере нравственного мира имеются элементы, которые можно измерить, взвесить, расчитать. Но эти материальные условия менее всего исчерпывают жизнь нравственного мира, менее всего достаточны, чтобы его объяснить; и кто полагает, что он может его объяснить ими, тот теряет или отрицает здесь самое главное. Не порыв к совокуплению исчерпывает и объ> ясняет нравственную силу супружества; общие воспо> минания о совместно прожитом, общие надежды и за> боты, потери и сбывшиеся мечты обновляют у старею> щих супругов интимность их первого счастья; для них их брак есть история, в этой истории для них заключе> ны обоснование, смысл и исполнение нравственной силы их супружества.

В сфере нравственного мира, впрочем, нет ничего, что бы не было непосредственно или косвенно матери> ально обусловлено. Но эти материальные условия не являются ни единственными, ни единственно важны> ми; и благородство нравственного бытия состоит не в том, чтобы ими пренебрегать и отрицать их, а в том, чтобы просветлять и одухотворять их. Ибо в соприкос> новении душ, в труде друг для друга и рука об руку, в неустанном порыве понимать и быть понятым возника> ет этот удивительный слой духовного бытия, составны> ми частями которого являются представления, мысли, страсти, ошибки, чувство вины и т. д., который все сно> ва и снова, касаясь естественного мира, и все же в отры> ве от него, озаряет весь земной шар.

Об этом нравственном мире не думают слишком пре> небрежительно, когда его образованиям приписывают тот безостановочно возрастающий слой духовного как место пребывания, как почву, как, так сказать, твор> ческую массу их формирования. И они поистине обла> дают не меньшей реальностью, не меньшей объектив> ной силой от того, что они, по сути, живут только в уме и сердце людей, в их знании и совести, используют тело и телесное лишь для своего выражения и отобра> жения.

558

Разумеется, только в этих выражениях и отображе> ниях они становятся ощутимыми, постижимыми, под> дающимися исследованию. Они здесь не только для того, чтобы применять к ним исторический метод; они могут быть рассмотрены в научном плане и с других то> чек зрения, а не только с исторической. Но каковы они суть, таковыми они стали; и сущностью исторического метода является открытие из их бытия их становления, а из их становления их бытия.

Под конец еще одно замечание в защиту. Никому не придет в голову оспаривать у физики имя науки или со> мневаться в ее научных результатах, хотя она есть не природа, а способ созерцания природы, или делать уп> рек математике, что все ее гордое строение заключено только в знающем уме. Наш умный язык из причастия глагола «wissen» (знать) образует название того, что достоверно (gewiß); он называет достоверным не внеш> нее, так называемое объективное бытие вещей, а знае> мое (gewußte) сущее, знаемое происшедшее. Не то, что в чувственном восприятии доходит до нас, является со> гласно нашему языку истинным (wahr); оно не выдает себя за истинное, а мы принимаем его как истинное (wahrnehmen) и делаем его достоверным через наше знание (Wissen).14

Наше восприятие, наше знание; в нем заключался бы самый сомнительный субъективизм, если бы чело> веческий мир состоял из атомов, каждый из которых наполнял свой отрезок пространства и времени,— безо всякой связи, вроде: было, да прошло — из разобщен> ных людей, каковыми показывает их ощипанный пе> тух древнего философа и каковыми видит их совре> менный радикализм и берет за основу своих прав чело> века, а современный материализм и нигилизм — за ос> нову своей социологии. Индивидуум как таковой мог бы и не рождаться, не говоря уж воспитываться, ста> новиться человеком. С момента своего рождения, даже зачатия, он находится в нравственных общно> стях: в этой семье, в этом народе, государстве, этой вере или неверии и т. д., и что он физически и духовно

559

есть и что имеет, он получает сначала из них и через них.

Как видим, скепсис этих рассуждений обращен не против реальности естественного мира, тем более не против фактичности исторических, нравственных фор> маций. Для нас природа не «порождение головного моз> га», тем более нравственный мир не нелепое «утвержде> ние воли к жизни».

Мы живем и действуем в практически надежном са$ моощущении нашего Я>бытия, в непосредственном ощущении целостности, внутри которой мы находим> ся. Эти оба момента вытекают из вида нашего бытия, одновременно и духовного и чувственного.

Наше человеческое бытие основывается на этой не> посредственной уверенности нашего самоощущения, нашего мировосприятия, на этой вере, каким бы высо> ким или низким ни было найденное выражение для его последнего основания, для его высшей цели. Вот что непосредственно мы имеем; мы ищем «истину», разрабатываем ее; и нашими поисками и трудом она растет, углубляется. В потребности нашего Я>бытия или Я>становления — и она появляется с первым про> изнесенным словом и ее нельзя сдержать — заключа> ется стремление довести до нашего сознания то, что прочувствованно и чему верят, понять его, как бы от> резать от пуповины, при помощи которой оно держит> ся за непосредственности, включить его в категории нашего мышления; категории, которые относятся к непосредственно прочувствованной целостности ре> альностей и нашего Я>бытия в них, как многоуголь> ник к кругу: каким бы многосторонним и подобным кругу ни был многоугольник, он остается все же угло> ватым и прямолинейным, круг и многоугольник не пе> рестают быть по отношению друг друга несоизмери> мыми.

Это вводящая в заблуждение гордыня человеческо> го ума подставлять кругам непосредственно восприня> того свои многоугольные конструкции как их нормы или как подтверждение, в то время как они являются

560

лишь одной из многих попыток приблизительно опи> сать первые — отрицать сферические линии веры, так как наше мышление с его прямолинейными конструк> циями не может их исчерпать — так же не может ис> черпать, как и тот Августинов мальчик на берегу моря не в состоянии перелить всю воду моря в ямку, кото> рую он выкопал в песке, как бы усердно он ни черпал своей чашей.

И С К У С С Т В О И М Е Т О Д

Стихи сочиняли прежде, чем появилась поэтика, речи вели прежде, чем появились грамматика и рито> рика. И практическая потребность научила человека смешивать и разлагать вещества, использовать для его целей силы природы прежде, чем физика и химия ста> ли методически исследовать природу и облекли ее зако> ны в научные формулировки.

И воспоминания относятся к самой подлинной сущ> ности и наипервейшей потребности человечества. Каса> ются ли они личного или широкого круга вещей, воспо> минания всегда и повсюду сопровождают жизнь чело> века; возникая вначале как сугубо личные, они стано> вятся узами, связующими души, стремящиеся навстре> чу друг другу. Без них нет человеческого сообщества; любое сообщество в своем становлении, в своей истории имеет образ своего бытия,— общее достояние всех уча> стников, которое теснее сближает их сообщество, делая его задушевнее.

Понятно, что у высокоодаренных народов воспоми> нания приукрашиваются в их сказаниях, становятся образцами, выражением тех идеалов, к которым уст> ремлен дух народа. Понятно и то, что у них вера нахо> дит свой смысл в форме священных историй, которые наглядно поясняют ее содержание как событие, и что такие мифы срастаются со сказанием. Однако если это неустанно живое слияние, наконец, насытив> шись, завершается большими эпическими поэмами,

562

эти мифы уже не хотят принадлежать только наивной вере.

С собирания и просмотра таких мифов и сказаний на> чалась древнейшая история, история греков,— первые попытки навести порядок в этом девственном лесу пре> даний, установить внутреннюю связь, согласие, хроно> логическую систему, первые попытки подлинного ис> следования.

От греков датируется непрерывность наук; почти все науки, и сегодня занимающие умы, берут там начало; особенно та область, которую принято называть обла> стью нравственных наук, обрабатывалась ими. Но на> ряду с этикой, политикой, экономикой и т. д. у них не было историки.

То обстоятельство, что после гениальной историогра> фии времени Марафонской битвы, эпохи Перикла, по> следним представителем которой был Фукидид, исто> рическую школу основал не Аристотель, а Исократ, вы> вело историю на тот путь, свернуть с которого ее тщетно пытался Полибий. История стала, а у римлян продол> жала быть частью риторики, «художественной литера> туры», если только филология полностью не овладева> ла ею. А между филологией и риторикой были различ> ные записки для практических целей, включая энцик> лопедические книги и учебники, которые постепенно нисходили до самого убогого уровня.

И если в историографии периода упадка античности трудно найти ростки нового научного духа, то тем более их не обнаружишь в историографии средневековья, если не считать таковым изредка прорывающийся на> ружу теологический конструктивный дух. Пожалуй, тот или иной историк времени каролингской или оттон> ской династий выискивал у древних стилистические образцы и украшал их риторическими красотами своих героев.

Когда в конце средневековья возобновилась борьба против папства и иерархии и в качестве оружия в этой борьбе выбрали историческое исследование, и за трак> татом о мнимом Даре Константина последовали одна за

563