Валентин Катаев Алмазный мой венец

Краткое содержание романа

Читается за 5–10 мин

оригинал— за 5−6 ч

Эта книга — не роман, не повесть, не лири­че­ский дневник и не мемуары. Хроно­ло­ги­че­ские связи заме­нены здесь ассо­ци­а­тив­ными, а поиски красоты — поис­ками подлин­ности, какой бы плохой она ни каза­лась. Это мовизм (от «мове» — плохо). Это свободный полет фантазии, порож­дённый истин­ными проис­ше­ствиями. Поэтому почти никто не назван здесь своим именем, а псев­доним будет писаться с маленькой буквы, кроме Коман­дора.

Моё знаком­ство с ключиком (Ю. Олеша) состо­я­лось, когда мне было семна­дцать, ему пятна­дцать, позднее мы стали самыми близ­кими друзьями, принад­ле­жали к одной лите­ра­турной среде. Эскесс, птицелов, брат, друг, конар­меец — все они тоже одес­ситы, вместе с киев­ля­нином сине­глазым и черни­говцем колче­ногим вошедшие в энцик­ло­педии и почти все — в хресто­матии.

С птице­ловом (Эдуард Багрицкий) я позна­ко­мился на собрании молодых поэтов, где критик Петр Пиль­ский выбирал лучших и потом возил напоказ по летним театрам. Рядом с ним в жюри всегда сидел поэт эскесс (Семен Кессельман), неиз­менно ироничный и беспо­щадный в поэти­че­ских оценках.

Птицелов входил в элиту одес­ских поэтов, его стихи каза­лись мне недо­ся­га­е­мыми. Они были одновре­менно безвкусны и непо­нятно прекрасны. Он выглядел силачом, обладал глади­а­тор­ской внеш­но­стью, и лишь впослед­ствии я узнал, что он стра­дает астмой.

Выта­щить его в Москву удалось только после граж­дан­ской войны. Он был уже женат на вдове воен­врача, жил лите­ра­турной подён­щиной, целыми днями сидел в свой хибарке на матраце по-турецки, кашлял, зады­хался, жёг проти­во­аст­ма­ти­че­ский порошок. Не помню, как удалось когда-то выма­нить его на яхте в море, к кото­рому он старался не подхо­дить ближе чем на двадцать шагов.

Ему хоте­лось быть и контра­бан­ди­стом, и чеки­стом, и Виттинг­тоном, кото­рого нежный голос звал вернуться обратно.

В истоках нашей поэзии почти всегда была мало кому известная любовная драма — крушение первой любви, измена. Юноше­ская любовь птице­лова когда-то изме­нила ему с полу­пьяным офицером... Рана не зажи­вала всю жизнь.

То же было с ключиком и со мной. Взаимная зависть всю жизнь привя­зы­вала нас друг к другу, и я был свиде­телем многих эпизодов его жизни. Ключик как-то сказал мне, что не знает более силь­ного двига­теля, чем зависть. Я же видел ещё более могучую силу — любовь, причём нераз­де­лённую.

Подругой ключика стала хоро­шенькая голу­бо­глазая девушка. В минуты нежности он называл её дружочек, а она его — слоник. Ради неё ключик отка­зался ехать с роди­те­лями в Польшу и остался в России. Но в один прекрасный день дружочек объявила, что вышла замуж. Ключик оста­нется для неё самым-самым, но ей надоело голо­дать, а Мак (новый муж) служит в губпрод­коме. Я отпра­вился к Маку и объявил, что пришёл за дружочком. Она объяс­нила ему, что любит ключика и должна вернуться сейчас же, вот только соберёт вещи. Да, рассеяла она моё недо­умение, теперь у неё есть вещи. И продукты, доба­вила она, возвра­щаясь с двумя свёрт­ками. Впрочем, через неко­торое время в моей комнате в Мыль­ни­ковом пере­улке она появи­лась в сопро­вож­дении того, кого я буду звать колче­ногим (Вл. Нарбут).

Когда-то он руко­водил Одес­ским отде­ле­нием РОСТА. После граж­дан­ской войны хромал, у него не хватало кисти левой руки, в резуль­тате контузии он заикался. Служащих держал в ежовых рука­вицах. При всем том это был поэт, известный ещё до рево­люции, друг Ахма­товой и Гумилева. Дружочек почти в день приезда в Москву ключика снова появи­лась в моей комнате и со слезами на глазах цело­вала своего слоника. Но вскоре раздался стук. Я вышел, и колче­ногий попросил пере­дать, что если дружочек немед­ленно не вернётся, он выстрелит себе в висок.

Со слезами же на глазах дружочек прости­лась с ключиком (теперь уже навсегда) и вышла к колче­но­гому.

Вскоре я отвёл ключика в редакцию «Гудка». Что вы умеете? А что вам надо? — был ответ. И действи­тельно. Зубило (псев­доним ключика в «Гудке») чуть ли не затмил славу Демьяна Бедного, а наши с сине­глазым (М. Булгаков) фелье­тоны опре­де­лённо пото­нули в сиянии его славы.

Скоро в редакции появился тот, кого я назову другом (И. Ильф). Его взяли прав­щиком. Из негра­мотных и косно­язычных писем он создал своего рода проза­и­че­ские эпиграммы, простые, насы­щенные юмором. Впереди, впрочем, его ждала всемирная слава. В Москву приехал мой младший братец, служивший в Одес­ском угро­зыске, и устро­ился в Бутырку надзи­ра­телем. Я ужас­нулся, заставил его писать. Вскоре он стал прилично зара­ба­ты­вать фелье­то­нами. Я пред­ложил ему и другу сюжет о поиске брил­ли­антов, спря­танных в обивке стульев. Мои соав­торы не только отлично разра­бо­тали сюжет, но изоб­рели новый персонаж — Остапа Бендера. Прото­типом Остапа был брат одного моло­дого одес­ского поэта, служивший в угро­зыске и очень доса­ждавший бандитам. Они решили убить его, но убийца пере­путал братьев и выстрелил в поэта. Брат убитого узнал, где скры­ва­ются убийцы, пришёл туда. Кто убил брата? Один из присут­ство­вавших сознался в ошибке: он тогда не знал, что перед ним известный поэт, а теперь он просит простить его. Всю ночь провёл Остап среди этих людей. Пили спирт и читали стихи убитого, птице­лова, плакали и цело­ва­лись. Наутро он ушёл и продолжил борьбу с банди­тами.

Мировая слава пришла и к сине­гла­зому. В отличие от нас, отча­янной богемы, он был чело­веком семейным, поло­жи­тельным, с прин­ци­пами, был консер­ва­тивен и терпеть не мог Коман­дора (В. Маяков­ского), Мейер­хольда, Татлина. Был в нем почти неуло­вимый налёт провин­ци­а­лизма. Когда он просла­вился, надел галстук бабочкой, купил ботинки на пуго­вицах, вставил в глаз монокль, развёлся с женой и затем женился на Бело­сель­ской-Бело­зер­ской. Потом появи­лась третья жена — Елена. Нас с ним роднила любовь к Гоголю.

Разу­ме­ется, мы, южане, не огра­ни­чи­ва­лись лишь своим кругом. Я был довольно хорошо знаком с короле­вичем (С. Есениным), был свиде­телем его поэти­че­ских триумфов и безоб­разных дебошей. Моя жизнь текла более или менее рядом с жизнью Коман­дора, сорат­ника (Н. Асеева), мулата (Б. Пастер­нака). Великий пред­се­да­тель земного шара (В. Хлеб­ников) несколько дней провёл у меня в Мыль­ни­ковом. Судьба не раз сводила меня и с кузне­чиком (О. Мандель­штамом), штабс-капи­таном (М. Зощенко), арле­кином (А. Кручёных), конар­мейцем (И. Бабелем), сыном водо­про­вод­чика (В. Казиным), альпи­ни­стом (Н. Тихо­новым) и другими, теперь уже ушед­шими из жизни, но не ушед­шими из памяти, из лите­ра­туры, из истории.