§1. Лингвистическая проблематика понимания текста

Половине компонентов модели языковой личности соответству­ют готовности рецептивного характера. Важнейшая составная часть этих готовностей - готовность к смысловому восприятию текста, тесно связанная с готовностью воспринимать семантику всех вооб­ще единиц текста.

Вместе с тем известно, что смысловое восприятие единиц тек­ста и, следовательно, смысловое восприятие тех или иных отрезков речевой цепи периодически затрудняется. При преодолении этих затруднений реципиент включается в специфическую деятельность -деятельность понимания текста. Пониманием текста называют обращение опыта человека на текст с целью освоения тех частей его содержательности, которые не удается освоить посредством привыч­ных действий смыслового восприятия. Это обращение опыта на текст есть процесс, который угасает в предмете не равном пониманию, а именно - в знании. Таким образом, понимание текста (как, разумеется, и его смысловое восприятие) есть один из способов производства зна­ния, хотя оно и не равно знанию, а лишь способствует его появлению.

Поскольку понимание имеет место лишь там, где надо преодо­левать затруднения или обрывы в смысловом восприятии текста, оно выступает как активный процесс. При этом оно осознается, оценива­ется, переживается как нечто необходимое для освоения отраженной и представленной в тексте действительности там, где испытывается «непонимание» или «опасность непонимания».

Опыт, который человек обращает на текст с целью освоения со­держательности этого текста, т.е. представленной в нем действи­тельности, является не только лингвистическим, но и социальным, и эмоциональным, и оценочным, и культурным опытом. Очевидно, проблема понимания текста имеет междисциплинарный характер. Она относится к лингвистике в той мере, в какой внелингвистический опыт человека хранится и передается в лингвистически реле­вантной форме. Обсуждение вопроса о том, какова эта мера, увело бы нас далеко в сторону от нашей темы. Несомненно лишь то, что язык играет определённую роль в том хранении и обращения опыта, без которого понимание было бы невозможно уже по определению (поскольку понимание есть обращение опыта на текст).

В связи с междисциплинарным характером проблемы понима­ния, над ней работали представители других наук - особенно психо­логии и логики. Они пользовались несходными предметными систе­мами и несходными способами рефлексии над своей научной ситуа­цией. Заслуги многих исследователей несомненны, но все же ни пси­хология, ни логика не описывают» применительно к проблеме пони­мания, целостного образца интересующего нас объекта (т.е. понимания). Лингвистическая трактовка проблемы, связанная с дос­таточно четким представлением о тексте, способствует восполнению этого пробела, поскольку она позволяет объективировать понима­ние, т.е. построить понимание как объект.

Как известно, психология исследует процесс понимания, а логика- один из результатов этого процесса (понятие), но ни психология, ни логика не могут построить соответствующий объ­ект, поддающийся представлению на образцах. Отсутствие объекта, данного предметно, лишает науку возможности репроду­цировать понимание таким образом, каким она репродуци­рует предметно данные объекты, попадающие в ее поле зрения (например, кровообращение, ценообразование, автоблокировку и множество других). Между тем лингвист в состоянии трактовать именно такие предметы, как «заключенные в тексте и/или реципиен­те источники именно данного понимания именно данного текста», или «непонимание данного образца речевой цепи в силу неумения обращаться с такой-то формой в тексте», или «мера полноты пони­мания данного текста в зависимости от развитости данного индиви­да в качестве языковой личности» и т.п. Такая возможность откры­вается постольку, поскольку лингвист соотносит содержательность текста с его формальными средствами, т.е. берет и текст, и его по­нимание непосредственно как предмет человеческой деятельности.

Лингвистическая трактовка понимания объективирует понима­ние, но это вовсе не делает понимание как объект неподвижным и неизменным. Понимание текста - живой процесс освоения его со­держательности реальным индивидом или коллективом. Этот про­цесс идет там, где есть противоречие между пониманием и непони­манием. Там, где не может быть непонимания, не может быть и по­нимания. Некто видит палку и тем самым знает, что это палка, т.е. нечто похожее на ранее виденное. Здесь нет ничего, что следовало бы понимать: для овладения ситуацией достаточно ассоциировать новый образ с уже имеющимся. Здесь нечего понимать, поскольку весь необходимый опыт оказывается в работе и приносит пользу вне процесса понимания, и задача «понять» вообще не стоит.

В нормальных условиях никогда не возникает вопрос типа «Вот стоит дерево. Понимаешь ли ты его?» Понимание начинается там, где возникает знаковая ситуация, оно восходит к знаковым ситу­ациям, хотя, как будет показано дальше, и не сводится к ним. Пони­мание текста есть всегда понимание некоторого идеального как предмета освоения: знак двупланов, он обозначает не вещь, а психи­ческое ее отражение. Поэтому содержательность текста всегда иде­альна, хотя, разумеется, большинство текстов при обращении на них опыта личности приводят к знанию вещей вполне материальных.

В социальной действительности от человека постоянно требуют понимания текста. Значение этого требования трудно переоценить. В постоянно возникающих ситуациях «общения человека с текста­ми» процесс отражения оказывается непосредственно направленным на значение и на смысл. При этом успешность овладения смыслами, ориентировка в содержательности текстов, во включенных в них субъективных реальностях и представленных в них реальностях объективных, да и сам переход от значения к смыслу, от содер­жательного истолкования знака к его оперативному истолкованию зависят от многих причин. Социальный опыт человека, занимающий здесь ведущее место, образует единство с готовностью оперировать произведениями речи (текстами) в рецепции. Хотя социальные го­товности (они могли бы быть представлены в модели или профессиограмме социальных готовностей) являются ведущими в де­ятельности человека, они не могут в человеческом коллективе ре­ализоваться без соответствующего развития языковой личности. Поэтому модель языковой личности является одновременно и моде­лью развитости готовностей к пониманию текстов. Уровни модели языковой личности соотносительны с разными уровнями и типами понимания текста.

Здесь для нас особенно существенно то, что и вся модель язы­ковой личности является моделью готовностей действования в тех же самых знаковых ситуациях, которые должны разрешаться по­средством понимания.

Междисциплинарный характер проблемы понимания текстов приводит не только к тому, что лингвист «берет свою часть» иссле­дования проблемы, но и в том, что он не может обойтись без ряда понятий (и терминов), необходимых при изучении понимания смеж­ными науками. Важнейшим понятием такого рода является рефлек­сия. По современным представлениям, рефлексия есть связка между извлекаемым прошлым опытом и ситуацией, которая представлена в тексте как предмет для освоения. Благодаря рефлексии, во-первых, осваиваемый образ ситуации получает какие-то признаки уже осво­енных ситуаций, во-вторых, изменяется отношение к старому опыту, к образу уже освоенных ситуаций. Эти изменения, вносимые в рефлектируемый совокупный образ ситуации, дают новый опыт, лежа­щий в основе понимания. Элементы нового опыта в акте понимания образуют организованность, т.е. некоторое целое, содержательно превышающее сумму своих частей, благодаря чему акт понимания текста и может приводить к новому знанию. Рефлексия лежит в ос­нове процессов понимания: строго говоря, смысл возникает для ре­ципиента тогда, когда текст «переводится» для него в другую форму, например, тогда, когда реципиент приходит в состояние готовности содержательно передать текст, не имеющий прямых номинаций, в виде текста, состоящего из прямых номинаций. Этот «другой текст» может существовать как действительность, и в этом случае смысл усматривается в ходе интерпретации. Если же «другой текст» суще­ствует как потенция (как то, что языковая личность лишь может произвести, точнее — лишь приходит, в результате рефлексии, к го­товности произвести), то обычно говорят, что смысл усматривается «по интуиции». Существенно, что и к интерпретации, и к интуиции как способам освоения смысла языковая личность выходит только через готовность к перевыражению - лингвистический коррелят рефлективной способности человека. Очевидно, опреде­ляющим лингвистическим условием понимания является то обстоя­тельство, что языковая личность соответствует не только системати­ке готовностей, но и систематике текстов. Если, например, наряду с текстами с непрямой номинацией не было бы текстов с прямой но­минацией, то не возникало бы и того «другого» текста, в котором мог бы перевыразиться некоторый данный метафоризованный текст. Иначе говоря, в случае невозможности «другого текста» рефлексия над опытом действования в ситуации, выраженной в таком сложном метафоризованном тексте, просто никуда бы не приводила, не выво­дила бы реципиента к смыслу.

Ниже будет показано, что рефлективные процессы протекают по-разному в зависимости от того, с каким уровнем развития языковой личности соотносителен тип понимания текста. Вместе с тем, рефлексия вообще существенна для всех типов понимания: рефлек­сия имплицитно введена уже в само определение понимания. Дей­ствительно, понимание текста - это обращение опыта человека на текст с целью освоения его содержательности. Обращение опыта предполагает не только то, что осваиваемая новая ситуа­ция, представленная в тексте, становится предметом, вводимым в связь с идеальным, хранимым в памяти, отражением опыта деятель­ности. Это лишь один из моментов рефлективного акта - обращение сто вовне. Другой момент этого акта заключается в извлечении и привлечении наличного опыта, имеющего хотя бы какое-то реальное пли потенциальное отношение (связь, подобие, контраст и пр.) к осваиваемой содержательности нового (для реципиента) текста. Здесь рефлексия обращена, в сущности, вовнутрь.

Эти две стороны рефлективных актов не рядоположены, а образуют диалектическое единство процесса рефлексии. Когда мы обращаем рефлек­сию вовне, мы тем самым обращаем ее вовнутрь: ведь опыт не «наличествует» при обращении рефлексии вовне, а изменяется и обогащает­ся. При этом изменяется и сам человек. Точно так же верно будет утвер­ждать, что обращение вовнутрь есть обращение вовне: ведь извлечение и привлечение опыта, его актуализация приводит не только к тому, что опыт припоминается и оказывается предъявленным субъекту. Актуализированный опыт сразу же начинает изменяться и обогащаться благодаря деятельности человека по освоению новой ситуации, представленной в по­нимаемом тексте. Вместе с тем, единство двух направлений в обращении рефлективного процесса - вовсе не тождество. Исходная направленность повис и удвоение отражения при направленности вовнутрь - это действительно две стороны рефлективного акта. Перефразируя слова Локка, можно сказать, что в рефлексии опыт деятельности отражения «наблюдает» над те­кущей деятельностью отражения, а текущая деятельность отражения «наблюдает» над опытом, отражения. При этом одно вбираем в себя другое, удваивается, и это диалектическое превращение и есть рефлексия. Рефлек­сия - не только деятельность над опытом, но и источник опыта, активный процесс. Понятие «рефлексия» - родовое по отношению к понятию «понима­ние», понимание есть одна из организованностей рефлексии. Понимание текста - не только репродуктивный, но и творческий акт отражения действительности, представленной в тексте.

И репродуктивное, и творческое начало в понимании текста за­висят от того, в какой мере развита человеческая личность реци­пиента, причем здесь существенны все грани личности, среди которых необходимое место занимает и языковая личность. Подход к

рефлексии и к пониманию различается в зависимости от того, какая грань личности рассматривается исследователем. Для лингвиста рефлексия важна не столько как факт, сколько как процесс, содержа­тельно зависящий от уровня развития языковой личности и одно­временно способствующий этому развитию. Наиболее важна реф­лексия над сериальным опытом, разделяемым и индивидом. Такой социальный подход к рефлексии связан для лингвиста с самим ста­тусом филологии как общественной науки, занимающейся текстами, произведениями речи. Последние представляют собой опредмеченную коммуникацию - средство человеческой коллективности. Это положение вещей, делающее понимание произведений речи не только индивидуально-личностным, но и общественным явлением, часто называют интерсубъективностыо понимания и понимаемых смыслов.

По мере того как языковая личность развивается от уровня к уровню (что соотносительно с ростом социализации личности в це­лом), происходит и поступательное развитие рефлективной реаль­ности, т.е. того материала опыта, над которым осуществляется реф-лектирование. Благодаря этому создаются все более благоприятные условия для преодоления непонимания текстов, потому что в рефлективном акте может участвовать все более разнообразный и отдаленный от содержательности нового понимаемого текста опыт. Когда языковая личность достигает относительно полного развития, начинает действовать положение, при котором чем сильнее непони­мание, тем более широк «рефлективный скачок» (см. работы Г.П. Щедровицкого).

Социальная адекватность человеческой деятельности делает и рефлексию социально адекватной. Хотя личный опыт индивида, не­сомненно, придает индивидуальное своеобразие содержанию рефле­ктивного процесса, все же самое существенное в этом опыте ос­тается разделенным между данным индивидом и остальными члена­ми большого исторически сложившегося сообщества людей. Поэто­му оказывается ложным универсализированное представление о том, что «каждый понимает по-своему», теоретически поддерживаемое современной идеалистической философской герменевтикой (см. об этом: [Богин 1982]).

Для уяснения связи между готовностями языковой личности и рефлективной способностью существенно, что элемент рефлексии (прарефлексии) заложен уже в простую ассоциацию образов отра­жаемой действительности: при рецепции нового образа надо обра­титься к образу, сохраняемому в опыте. Для лингвистической трак­товки понимания существенны процессуальные подробности об­ращения языковой личности к опыту оперирования текстами. Здесь следует различать три случая.

1. Простое автоматическое ассоциирование образов единиц тек­ста. Я осваиваю содержательность нового, потому что она не отли­чается существенно от содержательности известного (здесь рефлек­сия содержится либо в зачатке, либо в снятом виде).

2. Сознательное нахождение места для нового компонента тек­стового сообщения в сложившейся системе связей. Здесь рефлексия возникает всякий раз, когда возникает потребность в осознанном интерпретировании старого опыта сопоставительно с новым.

3. Обращение к прежнему опыту, выполняемое по осознаваемой или не осознаваемой схеме действования: «Я понял, но что же я по­нял?» Способность стать перед вопросом такого рода как раз и обес­печивает возможность занять собственно «рефлективную позицию» в деятельности с текстом.

Ассоциативные, интерпретативные и собственно рефлективные акты деятельности в реальном ходе рецепции текста не сливаются, а постоянно взаимодействуют и взаимозаменяются. Это взаимо­действие и взаимозамещение в значительной степени диктуется стремлением к легкости понимания, стремлением уменьшить число ситуаций непонимания. Так, рефлексии как процесса нет в тех слу­чаях, когда уже понятно, поскольку рефлексия имела место раньше при понимании (т.е. при преодолении непонимания) сходных отрез­ков или единиц текста. Иначе говоря, смысловое восприятие текста нерефлективно (автоматично), когда понимание уже пре­вратилось в знание, а подлежащее смысловому восприятию в тексте не отличается от уже встречавшегося ранее. Например, встречалось и рефлективно понималось следующее:

«Александр Македонский хотел покорить весь известный ему мир». Также встречались и рефлективно понимались речевые цепи:

«Мировые империи невозможны, это давно доказано».

«Неосуществимые мечты». «Несбыточная мечта». В таком случае без рефлексии осваивается новый текст.

«Империя Александра Македонского была лишь неосуществи­мой мечтой».

Этот текст осваивается по простой ассоциации с тем, что уже встречалось, но коль скоро простая ассоциация почему-то оказыва­ется недостаточной для освоения содержательности текста, вновь начинается рефлективная работа, нарушающая автоматизм смысло­вого восприятия. Субъективные переживания при этом могут не­сколько разнообразиться: если при автоматизме смыслового воспри­ятия говорят, что «понимать легко», то при рефлектировании над опытом в акте понимания говорят, что «поняли и тогда почувствова­ли облегчение».