2.3.4. Временной код

В «просвещенческой» библиотеке формируется своеобразное представление о времени. Поскольку она ориентирована на «истинную» литературу, а таковой неизбежно становится все одобренное временем, традиционное, то этот микромир, несмотря на эксплицитные призывы к прогрессу и будущему, имплицитно ориентирован в прошлое. Именно в прошлом выработаны классические образцы. Именно на прошлые достижения ориентированы многочисленные учебники, представляющие уже сформированные, отстоявшиеся картины мира. Научные просвещенческие библиотеки могут комплектовать концептуально спорную, «свежую» литературу, но ее объем по сравнению с «классикой» остается по-прежнему незначительным. Чтобы попасть в библиотеку, всякая книга, содержащая новую концепцию, должна быть апробирована, оценена экспертом, пройти предварительный отбор, а это всегда опосредованный и индивидуальный процесс, затягивающий появление новой книги в фонде.

Парадоксальным образом в «просвещенческой» библиотеке отсутствует и настоящее. Настоящее всегда связано с непосредственной реальностью, а таковая не является ценностью «просвещенческой» библиотеки. Настоящее — хаотично, иррационально, спонтанно, аморфно: в нем присутствует борьба мнений, конкурирующих друг с другом. Нельзя сказать, что именно из обсуждаемого станет истинным, а потому и достойным для размещения в «памяти мира».

Настоящее время существует в библиотеке в форме вечности. Накапливая тексты, множа их до бесконечности, «просвещенческая» библиотека, библиотека-хранилище «дает нам компрессию времени, она "сжимает" его. То время, для прохождения которого требуется несколько десятилетий, библиотека представляет в свернутом формате... Сжатое время ... делает библиотеку вечным настоящим»¹. В основе такого представления лежит охранительная идея — идея «отложенной коммуникации», идея «ожидания» текстом своего читателя, а до того момента пребывающем в состоянии покоя, небытия. Пассивное существование текста в хранилище — общее условие любой библиотеки, однако именно в библиотеке-хранилище, библиотеке, понимаемой как «память мира», эта функция принципиально абсолютизируется: «библиотека, как и музей, выступает ... в качестве инструмента уничтожения времени и является тем настоящим, в котором временно отложена коммуникация (общение) с читателем (слушателем)»².

Смысл того, что происходит с книгой как овеществленным, мертвым культурным объектом в библиотеке-хранилище, образно описан еще Георгом Зиммелем. Позволим привести в конце нашего описания обширную цитату из его работы «Понятие и трагедия культуры», которая подытоживает высказанные нами соображения: «Число произведений культуры — безгранично... Всякий может внести свой вклад в банк объективированных культурных содержаний, нисколько не принимая во внимание прочих вкладчиков. В отдельные культурные эпохи для хранилища этого характерна определенная окраска, так что изнутри намеченной для нее оказывается качественная граница, но не граница количественная. Ведь у этого хранилища нет совершенно никаких оснований, чтобы не умножаться до бесконечности, не ставить рядом с книгой другую книгу, с произведением искусства — другое произведение, с изобретением — другое изобретение: форма объективности как таковая обладает возможностью бесконечного накопления. Однако в силу этой способности... неорганического накопления форма объективности становится глубочайшим образом несоизмеримой с формой личностной жизни. Ибо способность этой последней к восприятию ограничена не только в силе и продолжительности жизни, но и определенным единством и замкнутостью ее формы, по причине чего она производит выборку в определенных пределах среди тех содержаний, которые предлагают себя в качестве средств ее индивидуального развития... Вырастающее до необозримых размеров скопление плодов объективированного духа предъявляет претензии на субъекта, пробуждает в нем безвольные желания, ошеломляет его ощущениями недоступности и собственной беспомощности, завлекает его в отношения, от всей совокупности которых он не в состоянии избавиться, не преодолев их отдельные содержания. Так возникает типичная для современного человека двусмысленность положения: чувство того, что он окружен бесчисленным количеством культурных элементов, не вовсе для него лишенных значения, однако, по большому счету, этим значением и не наполненных. Между тем в массе своей они производят гнетущее впечатление, потому что субъект не в состоянии внутренним образом ассимилировать каждое из них по отдельности, но и не в состоянии просто от них отказаться, поскольку они, так сказать, потенциально принадлежат к сфере его культурного развития.... Люди ... перегруженных культур — omnia habentes, nihil possedentes (все имеющие, ничем не обладающие)»¹.