3.4. Психологические параметры межличностного общения

Интуитивное воздействие символьных структур должно дополняться стратегией вовлечения индивида в окружающий микросоциум путем создания комфортных условий существования в нем и атмосферы неформального общения. Такая атмосфера создается за счет значительного снижения уровня официальности, уровня социального контроля, увеличения степени доверительности во взаимоотношениях. Библиотека как «теплый» мир, как «место гостеприимства»¹ — вот та метафора, которая должна заменить пресловутый процесс «обслуживания» в библиотеке. Формы такой деятельности различны — от заинтересованного персонального общения библиотекаря и читателя на кафедре выдачи, до создания всех видов возможного информационного сервиса для нужд всех категорий пользователей с учетом их предпочтений, личных пожеланий и удобств. Во многих зарубежных публичных библиотеках с этой целью проводятся специальные тренинги библиотекарей по культуре общения, отменяется регистрация читателей на входе, в читальные залы разрешают приносить из баров кофе и минеральную воду, разрешают использовать в читальной зоне собственные портативные компьютеры и устраивают специальные места для их подключения к локальной сети и Интернет. Ощущая себя не чуждым надоедливым пришельцем, а желанным гостем, читатель, в свою очередь, освобождается от боязни и немотивированной агрессии, которые могут сопровождать процесс его погружения в мир иной, незнакомой культуры.

3.5. Интерактивные методы коммуникации

Но наиболее перспективными в библиотеке оказываются интерактивные методы межкультурной коммуникации, подразумевающие всевозможные диалогические практики, а также совместные действия индивидов по формированию единой поликультурной социальной среды.

В практике предшествующих эпох эти виды деятельности публичных библиотек рассматривались как сугубо комплиментарные, не определявшие ее сущностные функции. В библиотеке — центре межкультурной коммуникации — они должны являться основополагающим видом деятельности, наряду с формированием фонда и выдачей литературы для чтения.

3.5.1. Особенности вербальной коммуникации. Устная и письменная речь. Монолог и диалог

Диалогические вербальные практики — основные инструменты всех видов коммуникации: межличностной, групповой, межкультурной. Что же представляет собой диалог и каковы его существенные характеристики?

Одно из наиболее общих определений: диалог —- это совместная речевая деятельность двух или более лиц, направленная на достижение взаимопонимания. Строго говоря, понимаемые так диалогические отношения можно найти в любой речевой деятельности, поскольку всякая речь имеет адресата (иначе бы она была не речью, а немотой), и производится она не с целью быть непонятной для собеседника, а прямо наоборот.

При этом речевая деятельность не обязательно протекает устно, для общения может использоваться и письменная форма языка, поэтому принято выделять устную и письменную коммуникацию. Исторически устная коммуникация предшествует письменной, поэтому ее иногда называют исходной, фундаментальной формой существования языка, а письменную речь — производной формой.

Помимо общей основы — общения с помощью вербальных средств, — процессы устной и письменной коммуникации имеют существенные отличия. В устном общении взаимодействие осуществляется «лицом к лицу» и синхронно; происходит вовлечение в ситуацию, проявляются эмоции; помимо собственно слов максимально активизировано слуховое и визуальное восприятие собеседника, которые играют роль катализаторов общения. Речь говорящих изначально и принципиально диалогична — вопрос рождает ответ, который, в свою очередь порождает новую реплику собеседника. Реакции на ответы или вопросы сторон следуют спонтанно, фрагментарно, толчками, по большей части без существенного предварительного обдумывания, они гораздо более непосредственны и безыскусственны. Все эти особенности позволяют некоторым исследователям считать устную коммуникацию не только основой общения¹, но и своего рода «волевым актом», до определенной степени способным «протекать вне контроля сознания и внимания»².

Письменная коммуникация, напротив, характеризуется принципиальной дистанцией между «собеседниками» — непосредственного контакта нет вообще, а потенциальный контакт — непредсказуем (легко можно представить себе, что некий документ кем-то описан, но никем никогда не прочтен). Эта ситуация подразумевает существенно большее отстранение участников коммуникации от излагаемой информации и большую эмоциональную нейтральность. Наличие времени на обдумывание темы приводит к отбору соответствующих выражений, что превращает текст в плавно и последовательно излагаемый сюжет, искусственный продукт осмысленной рациональной деятельности, далекой от импровизации. Порождению и восприятию такого текста не мешают

побочные эффекты постороннего присутствия. В результате само высказывание, выраженное в письменном слове, является исключительным предметом внимания. А поскольку это так, подобный текст стремится с наибольшей полнотой сосредоточиться на изложении собственной точки зрения, т.е. в своем логическом пределе стремится к монологу.

Анализируя различия между диалогической и монологической формами речи, Л.В. Щерба еще в 1915 г. заметил, что «монолог является в значительной степени искусственной языковой формой, и что подлинное свое бытие язык обнаруживает лишь в диалоге»¹. Это вовсе не означает, что всякая письменная речь непременно замыкается на саму себя, а всякое устное общение приводит к «нахождению взаимопонимания». Есть множество примеров диалогических отношений в письменных текстах (см., например, концепцию М.М. Бахтина о диалогическом принципе построения романов Ф.М. Достоевского), равно как и множество примеров реальных устных контактов, когда собеседники принципиально «не слышат друг друга». Это означает лишь, что в силу своей природы письменная речь в гораздо бульшей степени склонна к монологизму, тогда как устная — к диалогу.

С письменной коммуникацией (т.е. с передачей некоторых сведений от адресата к реципиенту по документному каналу) библиотека традиционно имеет самые тесные отношения, ибо она непосредственно реализуется в процессе чтения документов. Участники этого процесса — Текст и Читатель, и обычно библиотекарь мало задумывается о том, как этот процесс протекает. Ранее мы говорили о том, что «просвещенческая» библиотека, активно участвуя в отборе книг для своего фонда, может заниматься цензурой, фильтрует условия доступа к определенным изданиям, однако, пройдя все эти кордоны, читатель получает, наконец, вожделенный документ, и вот тут-то, как кажется, и начинается его свобода... А на самом деле он сталкивается с необходимостью понимания и порождения ответной реакции, т. е. с проблемой ведения диалога и всеми сопутствующими ему трудностями.

В самом деле, текст может быть написан на неизвестном читателю языке — и тогда он вынужден оставить его до лучших времен. Но даже если язык знаком, следующим препятствием может стать собственная некомпетентность: невозможно, к примеру, не имея соответствующего образования, прочесть документ, состоящий из математических формул. Предположим, и это препятствие преодолено, необходимые знания в данной области имеются, однако документ настолько по-особому трактует событие или феномен, что «в голове не укладывается...». Читатель оставляет книгу, берется за справочник, пытается прочесть еще что-то по данной теме... Подобные поиски могут увести его очень далеко от исходного текста, могут привести к пониманию, а могут и полностью отвратить от данной проблемы.

В принципе, этим путем идет всякий, и в нем нет особого трагизма. Однако здесь важно иное. Оказалось, что, приложив колоссальные усилия по накапливанию, отбору документов, по их классификации и систематизации, по организации выдачи, по предоставлению справочников и баз данных, библиотека, в конце концов, оставила читателя при всем этом богатстве один на один с его непониманием, с его коммуникационными барьерами. Да и до конкретного ли читателя было ей дело, когда она создавала хранилище «памяти мира»?

Причина в том, что «просвещенческая» библиотека во многом абсолютизировала силу печатного слова, заключенного в документах, оставив без внимания тот факт, что, не разбуженное, предоставленное своей собственной вечной значимости, не включенное в живой диалогический контекст, оно превращается в мертвый, монологический объект — закрытый, чуждый и непонятный всякому, кто к нему обратится. «Сейчас мы рассматриваем книгу как инструмент, пригодный, чтобы оправдать, защитить, отвергнуть, развить или обосновать теорию. В античности считалось, что книга — суррогат устной речи, к ней относились только так. Вспомним фрагмент у Платона, где он говорит, что книги подобны статуям; они кажутся живыми, но если их спросить о чем-то — не могут ответить. Чтобы преодолеть это, он придумал платоновский диалог, исчерпывающий все возможные темы». Это цитата из знаменитого эссе Х.Л. Борхеса «Кабалла»¹ (Цикл «Семь вечеров»); сам будучи библиотекарем и проработав в библиотеке всю жизнь, Борхес тонко чувствовал проблему отчуждения, как мы сказали бы теперь, фонда от читателя, Книги от Человека.

Существенные потери в восприятии, связанные с массовым отходом от устного дискурса, живого диалога, задавленного, оттесненного в маргинальную или приватную область культурной коммуникации в эпоху «Галактики Гутенберга», обозначены в знаменитой книге М. Маклюэна «Понимание Медиа»: «В речи мы склонны реагировать на каждую возникающую ситуацию, отзываясь тоном и жестом даже на собственный акт говорения.

Письмо же стремится быть своего рода обособленным, или спе-циалистским действием, в котором содержится мало возможностей или призывов для реагирования. Грамотный человек и письменное общество развивают в себе ужасающую способность (курсив наш. — Е.Г.) вести себя во всех делах с поразительной отстраненностью от тех чувств и того эмоционального вовлечения, которые непременно испытывали бы неграмотный человек и бесписьменное общество»¹.

В свое время переход человечества к письменной фиксации речи явился существенным цивилизационным фактором, позволившим сделать шаг вперед: он открыл возможность сохранения речи в пространстве и передачи ее потомкам; он помог связать настоящее с прошлым и будущим; он вызвал к жизни целую цепочку технических открытий; он позволил развиться мощной системе образовательных учреждений, использующих письменные документы. Но в то же время, с утратой прямого контакта людей друг с другом, все большим оттеснением непосредственного общения на периферию культурной коммуникации, образовалось гигантское отчуждение человека от результатов собственной мыслительной деятельности. Маятник качнулся в одну сторону столь сильно, что стала очевидна необходимость возврата к забытым, но остающимися действенными средствам.

Вспомним, что многие века по возникновении письменности устное и письменное слово сосуществовали бок о бок, дополняя и компенсируя несовершенства друг друга. Именно с этим связан феномен устного чтения. В древнеримских библиотеках, к примеру, существовали особые чтецы, в обязанность которых входило чтение книг неграмотным; римские патриции по большей части сами не читали, а заслушивали книги в исполнении собственных рабов. В библиотеках, которые стали создаваться при монастырях, индивидуальное чтение являлось исключением, обычно в определенные часы монахи вместе посещали библиотеку, в которой слушали некий текст, а затем обсуждали его.

Долгое время письменный текст просто не умели читать «про себя», он был неотделим от произнесения слов, способность же некоторых людей связывать в уме, без произнесения условные буквенные знаки с их смыслом считалась удивительной. Переход к чтению глазами приводил к существенному обеднению речи: она лишалась не только слушающей аудитории, становясь достоянием молчаливого индивида, она утрачивала связь с эмоцией, привносимой в нее живым голосом чтеца, она утрачивала также связь и с возможностью непосредственной реакции на Слово со стороны слушающих, обмена мнениями по поводу изреченной мысли.

Неслучайно поэтому практика устного чтения имеет место всякий раз, когда требуется быстрое усвоение материала, например, в начальной школе или при подготовке студентов к экзаменам. Всем знакома практика, когда студенты собираются группой и пересказывают друг другу прочитанное. Дело тут не только в экономии времени: «высказанное», «проговоренное» слово быстро обнаруживает, понял ли читатель мысль, заключенную в документе. Если не понял — то испытывает трудности в донесении ее до окружающих, если понял — то легко находит слова и выражения. Кроме того, ориентируясь на реплики окружающих, он уточняет, корректирует, углубляет свое понимание. Именно эта потребность учащихся, как кажется, должна быть учтена и библиотекой. Совсем не случайно в Католической библиотеке Буэнос-Айреса (о чем мы уже упоминали) читальные залы разделили на «молчаливые» и «шумные»: в первых занимаются те, кому необходимо сосредоточиться для индивидуальной научной работы, во вторых собираются те, кому интересна практика «взаимного обучения», контакта с собеседником, диалогическое усвоение материала. Примечательно также, что «молчаливые» залы гораздо менее популярны.

Потребность в диалоге проявляется даже у тех, кто, казалось бы, не ищет собеседников, — в этом случае мы имеем дело с механизмом автокоммуникации. Мы часто видим, что человек, погруженный в чтение, внезапно отвлекается от текста, задумывается, встает, прохаживается, что-то записывает. Все это свидетельствует о том, что он противопоставляет прочитанному какие-то собственные соображения, мысленно беседует с текстом, соглашается с ним или возражает ему, пытается обосновать свои аргументы в «споре» с ним. На языке психологии и литературоведения этот процесс обозначается как внутренний диалог. В процессе такого диалога, в который вступают читатель и текст путем задавания тексту и самому себе мысленных вопросов и ответов, читатель (реципиент сообщения) подвергает исходную информацию активному переосмыслению, в результате чего сообщение приобретает новый смысл, который читатель способен воспринять, вписав в систему своих мыслительных координат. Другой вопрос, насколько много потерь претерпит такой «новый» вариант текста, как существенно он будет «перекодирован» и переосмыслен, останется ли в нем хоть что-то от начальной идеи; однако всегда и везде — перекодирование исходного сообщения через процедуру вопрос-ответ — новый вопрос — новый ответ — единственный способ «понять» и, следовательно, «принять» незнакомую, чуждую, да и просто новую мысль, человека, культуру.

Существенным моментом, определяющим степень нашего непонимания, здесь является отдаленность от обсуждаемой темы, проблемы, идеи. Если мы берем в руки книгу, содержание которой нам ничего не говорит, нам гораздо сложнее и дольше придется искать к ней «подходы», нежели при встрече с живым носителем иной культуры, которому мы тут же, на месте, можем задать вопрос и получить ответ. Этот ответ может оказаться совершенно непонятным, однако мы зададим новый вопрос, сформулировав его по-другому, и на него ответ собеседника покажется уже несколько более внятным, и т.д. При непосредственном диалогическом способе общения прирост того, что психологи называют совместной «апперцептирующей массой» (т.е. набором однообразно понимаемых фактов или событий, обусловленных общим опытом) происходит достаточно быстро¹. Иными словами, диалог — это наиболее быстрое средство создания общей памяти для беседующих, а общая память со временем сформирует и элементы общей культуры.

Именно поэтому одним из вариантов создания общей памяти участников в «поликультурной» библиотеке является не только всемерно поощряемый внутренний диалог, но и реальный диалог с другими. При этом, говоря языком семиотики, создается некий дополнительный код², расширяющий возможности индивидуальности. Диалог в группе из двух и более человек всегда плодотворен тем, что извлекает обсуждаемый текст или тему из «хранилища», реанимирует их, заставляет играть смыслами и примерами для актуальной на сегодняшний день действительности, вставляет в более широкий или просто иной контекст. Сам выбор темы собеседниками и ее интерпретации создают возможность различных трактовок, расширяющих и обогащающих взаимопонимание. Эти условия «извлекают» индивида из его предпочтений, которые реализуются в индивидуальном чтении, заставляют обсуждать те вопросы, которые ему не всегда очевидны и потому не являются для него релевантными. Они же, закрепляя в памяти новое содержание, делают его совместным опытом для собеседников диалога, формируя их «общую биографию».

Одна из традиционных форм подобного «оживления», «анимации» текста — читательская конференция, встреча читателей с автором. Ни одна библиотека, коль скоро ей представляется такая возможность, не должна пренебрегать такими мероприятиями. При этом, как известно, не только читатели, но и авторы заинтересованы в подобном общении: конференции помогают обеим сторонам извлечь немой текст из небытия в акте его актуального, привязанного к насущным интересам участников живого обсуждения. Если текст относится к предыдущим эпохам, роль автора может быть заменена ролью профессионала-интерпретатора его творчества — литературоведа, издателя, чтеца.

Итак, именно диалог, воплощенный в живом и непосредственном общении, способен существенно облегчить понимание новых, необычных, неизвестных, непривычных явлений и фактов — всего того, с чем мы сталкиваемся сегодня при освоении иных культур. Поэтому диалогическое общение, диалогические практики и должны стать предметом особого внимания в «коммуникационной», «поликультурной», «плюралистической» библиотеке.