Сухих_С_И_Тих_Дон_Шолохова

Шолохов – не только великий трагик, но и великий комик. Кстати, и трагическое, и комическое в его произведениях вос-

принималось часто с неодобрением, а то и с подозрением. В 30-х годах, когда создавались и выходили его основные произведения, отношение к комическому (как и к трагическому) было прохладным. Тот же теоретик "пролетарской" литературы И. Нусинов, который утверждал, что в "пролетарской литературе нет места трагическому", столь же сурово обошелся и с комическим: "Юмор, – писал он, – эстетическая категория, социально чуждая пролетариату. Пролетариат не создаст классиков сатиры и юмора"1.

Юмор и комическое у Шолохова неизменно привлекают к себе внимание шолоховедов, и написано на эту тему в литературе о Шолохове немало, в особенности на материале романа "Поднятая целина".

2. Истоки комического

Что питает шолоховский юмор? Каковы его корни? Можно выделить по крайней мере три таких источника: во-первых, комическое в жизни; во-вторых, шолоховское понимание русского национального характера; в-третьих, собственное авторское чувство юмора, авторское отношение к жизни.

КОМИЧЕСКОЕ В ЖИЗНИ

Жизненный источник комического – тот же, что и у трагического. У них общая социально-историческая основа. Парадоксальное соединение трагического и комического – закономерность всякой крутой исторической ломки. Поэтому в литературе переходных эпох (и изображающей переходные эпохи) эстетика контраста, а значит, и комическое, играют особую роль. В кризисные, переломные моменты истории главное, существенное порой сочетается и даже прикрывается поверхностным, второстепенным, бытовым. В соединении глубинного, сущностного, исторического с бытовым именно быт становится важнейшей сферой комического.

В жизни происходят грандиозные, эпохальные события, а люди заняты своими мелкими, житейскими заботами. В то время, когда разгорается гражданская война, назревают драматические события на Дону, Пантелей Прокофьевич Мелехов в своих житейских делах начинает терпеть неудачи, всё валится из рук, ему фатально не везет: и щами обжегся, из-за чего обругал на чем свет стоит жену, и задавил санями поросенка, и спьяну утопил лошадь в полынье. Несчастья мелкие, особенно на фоне тех, что уже произошли и еще произойдут в его семье, и его реакция на них описана Шолоховым в комическом ключе.

1 Нусинов И.М. Вопросы жанра в пролетарской литературе // Лит. и искусство. 1931. № 1-2. С.54

291

Вот лошадь вместе с санями, в которых были покупки, исчезла в дымящейся паром полынье. "Пантелей Прокофьевич понял, что кричать теперь глупо и бесполезно… В руках его остался кнут, с ним он успел соскочить… Выдернув из бороды щепоть волос и, перечислив в уме пропавшие покупки, стоимость кобылы, саней и хомутов, яростно выругался, еще ближе подошел к полынье.

–Черт слепая!… дрожливым, стенящим голосом сказал он, обращаясь к утонувшей кобыле.– Курва! Сама утопла и меня было-к утопила! Куда ж тебя занесла нечистая сила? Черти тебя там будут запрягать и ездить, а погонять им нечем!.. Нате ж вам и кнут!.. – он отчаянно размахнулся, кинул на середку полыньи вишневое кнутовище. Оно, блюкнув, торчмя воткнулось в воду, ушло вглубь".

То новое, что входит, а иногда и насильно внедряется в жизнь, обычно встречает сопротивление в народе. Казаки с неодобрением воспринимают то, что генералы пригласили на помощь сперва немцев,

апотом и англичан с французами. Пантелей Прокофьевич, участвовавший в избрании на Войсковом круге атамана Краснова в Новочеркасске, возвращается домой "взволнованный, начиненный взрывчатой радостью", что "вскоре разобьют большевиков и сыновья вернутся к хозяйству", но радость мгновенно улетучивается, как только увидел он немецкий разъезд. "Клонясь вперед, страдальчески избочив бровь, глядел Пантелей Прокофьевич, как копыта немецких коней победно, с переплясом попирают казачью землю, и долго после понуро горбатился, сопел, повернувшись к окну широкой спиной".

Однако восприятие нового может быть и комическим. Казаки с удивлением видят, например, что у "союзников"-англичан пушки тянут диковинные, никогда не виданные ими животные (мулы). Прохор Зыков обращается за разъяснениями к Григорию Мелехову, который в это время занят спором со своим начальником штаба Копыловым:

"– Григорий Пантелеевич, ваше благородие, скажи на милость, что это такое за животная у кадетов под орудиями? Ухи у них, как у ослов, а остальная справа – натуральная лошадиная. На эту скотину аж глядеть неудобно… Что это за черт, за порода, – объясни, пожалуйста, а то мы под деньги заспорили…

Минут пять ехал сзади, так и не дождался ответа, отстал и, когда поравнялись с ним остальные ординарцы, шепотом сообщил:

–Они, ребята, едут молчаком и сами, видать, диву даются и ни черта не знают, откуда такая пакость на белом свете берется…"

Комическими могут выглядеть сложные явления, в которых комическое старое и комическое новое переплетаются. Так воспринимается со стороны попытка казаков-повстанцев в "Тихом Доне" соединить старое с новым в особом типе власти: у них "Советская власть, за вычетом коммунистов", и флаг "не трех цветов, а красный с белым", и "в обхождении" оставлено "некогда ругательное" слово "товарищ", и на папахах – красно-белые ленточки. И старики, и белые

292

воспринимают это скорее как "дурость", чем как преступление, недаром "зачинщиков" такого новшества белый офицер грозится не расстреливать, а "пороть", и его с энтузиазмом поддерживают старики: "Всенародно сечь, покеда пообмочутся!"

Таким образом, один из источников комического – сама жизнь, действительность, контрасты переломных и переходных эпох, – в самых разных формах. Этот источник Шолохов использует широчайшим образом и в "Донских рассказах", и в "Тихом Доне", и в "Поднятой целине".

ШОЛОХОВСКАЯ КОНЦЕПЦИЯ НАЦИОНАЛЬНОГО ХАРАКТЕРА

Проблема комического в шолоховском эпосе тесно связана с проблемой изображения народа. Поэтика комического опирается на принципы понимания, а следовательно, и изображения народной жизни и народного, национального характера. У Толстого, к примеру, в крестьянском характере этого нет. Или очень мало. Его крестьяне шутить не любят. Они очень серьезны. Главный герой Шолохова – народная, казачья, трудовая масса. У нее своя биография, свой внешний облик, свой психологический склад, свои привычки, чудинки, свои недостатки. Но одна из самых ярких черт психологии этой массы, практически всех составляющих ее типов характеров, – склонность к юмору, насмешливость, отзывчивость на острое слово. В представлении Шолохова – это неотъемлемая черта русского национального характера.

Однажды В.И.Немирович-Данченко назвал чрезвычайно характерное для творчества Шолохова слияние невероятного героизма с невероятной простотой и юмором, не оставляющим русского человека чуть ли не за три секунды до смерти, – "гением нации" (а до Шолохова такое сочетание трагического с комическим проявилось в русской литературе у Гоголя1). Этот "гений нации" неизменно проявляется во всех произведениях Шолохова.

В "Тихом Доне" разбитые, выброшенные из родных краев вместе с деникинскими войсками казаки оказываются в подлинно трагической ситуации. Брошенные белыми генералами на произвол судьбы, оставленные на пристани в Новороссийске, они не могут рассчитывать и на милость красных. На глазах Григория стреляется "пожилой полковник", "молодой калмык" бросается в воду и плывет вслед за пароходом. Казаки же решили "выпить с горя", устроили "пир во время чумы" – гулянку с шутками, с проклятиями "всем этим Деникиным и другим б…", с розыгрышами. Пьют они расхваленное Прохором Зыковым "английское, первый сорт… прямо сказать – царское" вино, а один из участников, Ермаков, знает, что это никакое не вино, а "английская мазь от вшей", наблюдает, "давясь от смеха", как "наизнанку

1 См. об этом: Ермаков И. И. Литературные корни "Тихого Дона" (Шолохов и Гоголь) // Уч. зап. Горьковск. гос. пединститута им. М.Горького. Вып. 129. Серия филол. наук.– Горький, 1972. С. 14

293

выворачиваются" попробовавшие диковинного вина дружки: "Нехай, черти, очищаются перед сдачей, небось не сдохнут!" – и предлагает Григорию: "Давай за нашу погибель выпьем!" Почти всех участников этой развеселой гулянки: и Платона Рябчикова, и Петра Богатырева, да и самого Ермакова – ждал в конце концов расстрел.

В "Тихом Доне" в самых трагических ситуациях смех и юмор помогают людям пережить страшные моменты. Григорий Мелехов однажды говорит по этому поводу: "Хорошо, что веселый народ мы – казаки. Шутка у нас гостюет чаще, чем горе, а не дай бог делалось бы все всурьез – при такой жизни давно бы завеситься можно". "Война приучила их скрывать за улыбкой истинные чувства, сдабривать и хлеб и разговор ядреной солью", – пишет автор о своих героях.

И, между прочим, чем безнадежнее положение восставших казаков, чем ближе к трагическому финалу, тем чаще звучит острое слово, тем гуще соленый и горький юмор, тем больше среди рассказа о неимоверных страданиях и утратах сцен комических, которые ощутимо нарастают и удельный вес которых становится значительно большим в последней, четвертой книге "Тихого Дона".

Шутка (и песня) звучат на всем протяжении романа. Здесь все шутят и все поют: белые и красные, рядовые казаки и казачьи офицеры. Шутка и песня звучат в поле, во время и после работы, в казачьих куренях, в летних лагерях, в конном строю на марше, во время мобилизации и при возвращении с войны домой, в окопе, в вагоне поезда, в казарме, в землянке, в офицерском общежитии, в наступлении и "в отступе", в будни и в праздники. Казак без песни и без шутки не казак, как поется в казачьих песнях. А вот в "Поднятой целине", в отличие от "Тихого Дона", песня, кажется, уходит из казачьей жизни: ни одной песни не звучит в хуторе Гремячий Лог на всем протяжении романа. Но шутка осталась, и значит, не истреблен «великим переломом» коллективизации "гений нации", еще "жив курилка".

АВТОР КАК ИСТОЧНИК ЮМОРА

Важнейший источник комического – сам автор, его собственное чувство юмора, его умение увидеть смешную сторону в предмете наблюдения и изображения. И юмор как форма авторского отношения к жизни, её оценки. Это тоже выражение «гения нации», национального характера, который находит отражение и проявление в творческой индивидуальности самого Шолохова как художника. Шолохов вообще любил острое слово. Даже его выступления на партийных или писательских съездах полны юмора. Именно юмора. Ирония, например, не свойственна для шолоховского стиля. В "Тихом Доне" ирония встречается в диалоге, но не простых казаков, а интеллигентов либо интеллигентных офицеров. В авторском повествовании она исключительно редка. Например, она явно звучит в сцене награждения жен- щин-казачек, отличившихся "в вооруженной борьбе против красных"

294

при описании "поджарого английского полковника": "Полковник немного знал историю; рассматривая казаков, он думал о том, что не только этим варварам, но и внукам их не придется идти в Индию под командованием какого-нибудь нового Платова. После победы над большевиками обескровленная гражданской войной Россия надолго выйдет из строя великих держав, и в течение ближайших десятилетий восточным владениям Британии уже ничто не будет угрожать. А что большевиков победят, – полковник был твердо убежден. Он был человеком трезвого ума, до войны долго жил в России и, разумеется, никак не мог верить, чтобы в полудикой стране восторжествовали утопические идеи коммунизма…"

Иногда в литературоведении говорят о фольклоре как основе комического у Шолохова. Безусловно, фольклорная основа народного юмора в его произведениях чрезвычайно существенна, важна, и ее никоим образом нельзя сбрасывать со счетов. Но это не самое главное. Главное в другом – в «гении нации». А фольклорный элемент стиля – это частная форма проявления такого гения, одна из форм выражения в натуре, таланте, творчестве Шолохова черт национального русского характера, или, как теперь говорят, "менталитета".

3. Функции комического

КОМПОЗИЦИОННАЯ ФУНКЦИЯ

Давно замечено, что в "Тихом Доне" и в "Поднятой целине" сцены остро драматические и трагические чередуются с комическими. Найден и ответ: это делается для того, чтобы снять напряжение, разрядить обстановку, подготовить к новому трагическому узлу; для того, чтобы создать просвет там, где слишком сгущаются тучи. Ответ верный, но не универсальный, не для всех случаев. Бывает и так, бывает и наоборот, а бывает, что смешное и нелепое становится выражением подлинно драматических состояний.

В "Тихом Доне" нагромождение нелепых и смешных случаев происходит с Пантелеем Прокофьевичем в момент нарастания драматизма происходящих на Дону событий гражданской войны, когда всему домашнему порядку Мелеховых грозит полное разрушение. Дом, семья, хозяйство – все разваливается, всему приходит конец. Погиб Петр. Похоронили Наталью и Дарью. Приближается фронт. "Как станет Дон – погонят красные нас до самого моря!" Все валится из рук у старика. Взялся поправлять ярмо, работа не клеилась, и старик изрубил ярмо в щепки. "Так же вышло и с починкой хомута:… дратва оборвалась два раза подряд, – этого было достаточно: страшно выругавшись, Пантелей Прокофьевич вскочил, опрокинул табурет, отбросил его ногой к печке и, рыча, словно пес, принялся рвать зубами ко-

295

жаную обшивку на хомуте, а потом бросил хомут и, по-петушиному подпрыгивая, стал топтать его ногами...

Жертвой необузданного стариковского гнева пал забравшийся в палисадник трехмесячный поросенок. Ему Пантелей Прокофьевич колом переломил хребет, а через пять минут, дергая при помощи гвоздя щетину с прирезанного поросенка, виновато, заискивающе посматривая на хмурую Ильиничну, говорил:

–Он и поросенок-то был так, одно горе… Один черт он бы издох. На них аккурат в это время чума нападает; то хучь съедим, а то бы так, зря пропал. Верно, старуха? Ну, чего ты как градовая туча стоишь? Да будь он трижды проклят, этот поросенок! Уж был бы поросенок, как поросенок, а то так, оморок поросячий! Его не то что колом

–соплей можно было перешибить! А прокудной какой! Гнездов сорок картошки перерыл!

–Её и всей-то картошки в палисаднике было не больше тридцати гнезд, – тихо поправила его Ильинична.

–Ну, а было бы сорок – он и сорок бы перепаскудил, он такой! – не задумываясь, отвечал Пантелей Прокофьевич".

В этих сценах смешное и грустное, комическое и драматическое переплетаются так, что отделить одно от другого невозможно. Как говорится, и смех, и грех…

Иногда не смешное следует за ужасным, а, наоборот, комическое бывает чревато трагическим. Вот после прихода красных на сходе, собранном для избрания нового атамана (которого, впрочем, как говорит Пантелей Прокофьевич, скорее всего, не "самим выбирать" придется, а "сверху спустют"), Авдеич Брех, "собрав курагот зубоскалов, тачал о том, как стоял у него на квартире красный комиссар и как приглашал он его, Авдеича, занять командную должность. "– Я, говорит, не знал, что вы – вахмистр старой службы, а то – с нашим удовольствием, заступай, отец, на должность…"

–На какую же? За старшего – куда пошлют? – скалился Мишка Кошевой.

Его охотно поддерживали:

–Начальником над комиссарской кобылой. Подхвостницу ей подмывать.

–Бери выше!

–Го-го!.. – Авдеич! Слышь! Это он тебя в обоз третьего разряда малосолкой заведывать.

–Вы не знаете делов всех… Комиссар ему речи разводил, а комиссаров вестовой тем часом к его старухе прилабунился. Шшупал её. А Авдеич слюни распустил, сопли развешал – слухает…"

А уже в следующей сцене, в которой появляется Авдеич Брех, мы в последний раз видим его живым: его, арестованного, отправляют в Вешенскую – на расстрел, и отправил туда шутника за такую вот "контрреволюционную пропаганду" "скалившийся" вместе с другими

296

над его фантазиями Михаил Кошевой, собственноручно включивший Авдеича в "черный список" врагов Советской власти.

Христоня, приехав на побывку из Деникинской армии, со смехом рассказывает Григорию, как его ранили под Балашовом, а в следующий раз он появляется на страницах романа уже мертвый: привезли в хутор хоронить, "под правым глазом – дырка, махонькая, с гривенник". "Какого казака-то свалили! – горюет Пантелей Прокофьевич. – А ить будто недавно приходил проведывать нас… Эх, Христан, Христан! Нашлась и на тебя вражья пуля…"

В плане композиции очень важным структурным элементом шолоховского эпоса становится введение параллельных трагическим героям и сюжетным линиям комических героев и сюжетных линий, связанных с трагическими по принципу зеркального отражения. Такова в "Тихом Доне" взаимосвязь образов и сюжетных линий Григория Мелехова и Прохора Зыкова. Невыносимая усталость Григория Мелехова от бесконечной, затянувшейся войны – и комические приключения Прохора Зыкова, надумавшего "из части смыться" и с этой целью приискать себе какую-нибудь дурную болезнь, – зеркально связаны между собой по принципу контраста. Григорий Мелехов и Прохор Зыков – своего рода Дон-Кихот и Санчо Панса. Так же связаны в "Поднятой целине" образы Нагульнова и деда Щукаря.

ИДЕЙНАЯ ФУНКЦИЯ КОМИЧЕСКОГО

Бывают периоды, когда смех выступает как острейшее оружие в схватках противников из разных лагерей. "Способ разить врага смехом, восходящий к глубокой древности, всегда считался в народе одной из форм борьбы, победа в которой оценивалась не ниже, чем победа в срежении на поле брани. Гоголь в «Тарасе Бульбе» воспроизвел эту древнюю народную традицию в сцене перебранки запорожцев с ляхами.. Самые "зубастые" казаки высмеивают разодетых ляхов, выстроившихся на валу, – и те не выдерживают едкого слова: "Грянули с вала картечью… Ворота отворились, и выступило войско"1.

Есть такие перебранки и в "Тихом Доне" между белыми и красными. В начале восстания из-за нехватки боеприпасов казаки стреляли самодельными, лишенными никелевой оболочки пулями. Они вылетали из ствола "растопленным свинцовым комочком", летели "с диким воем и фурчаньем" на небольшое расстояние, но при попадании наносили жуткие раны и увечья. Разузнав, в чем дело, красноармейцы, не очень опасаясь таких пуль, подъезжали близко и дразнили противника: "Жуками стреляете!".

Когда воюющие оказались разделены Доном, они переругивались друг с другом через реку:

1 Громова М.И. Проблема комического в творчестве М.А.Шолохова (по роману "Поднятая целина"). Автореферат дисс. на соиск. уч. степ. канд. филол. наук. – Горький, 1969.

297

"Один голосистый казак-хоперец сложил трубою руки, крикнул:

–Эй, краснопузые! Чего же вы дома наши не жгете? Спичек у вас нету? Так плывите к нам, мы вам дадим!

Ему из темноты зычно ответили:

–Вас не прихватили на месте, а то бы сожгли вместе с домами!

–Обнищали? Поджечь нечем? – задорно кричал хоперец. Спокойно и весело ему отвечали:

–Плыви сюда, белая курва, мы тебе жару в мотню насыпем. Век будешь чесаться!

На заставах долго переругивались и всячески язвили друг друга, а потом постреляли немного и притихли". В это же время один "веселый красноармеец" забрал у Мелеховых "желтого петуха с обмороженным гребнем", а когда Ильинична стала упрашивать оставить его "на развод", красноармеец ответил, "размахивая петухом: "Этот петух, бабка, кукарекал против Советской власти, и мы его присудили за это

ксмертной казни! Хоть не проси – сварим мы из него лапши, а тебе взамен старые валенки оставим".

Комическое может выражать позитивную оценку человека или явления. К примеру, характеристика Ленина революционно настроенным казаком Чикамасовым выражает положительное к нему отношение, несмотря на то, что в ней находит отражение и дискредитирующая Ленина молва о том, что он заслан в Россию немцами. Когда Бунчук на вопрос, "из каких народов Ленин будет", отвечает, что он русский, в ответ следует недоверчивое: "Хо?!" – и возражение: "Нет, браток! Ты, видать, плохо об нем знаешь. Знаешь, каких он кровей? Наших. Сам он из донских казаков, родом из Сальского округа, станицы Великокняжеской, – понял? Служил батарейцем, гутарют. И личность у него подходящая, – как у низовских казаков: скулья здоровые и опять же глаза… Гутарют, будто спервоначалу войны попал он к немцам в плен, обучался там, а потом все науки прошел, да как начал ихних рабочих бунтовать да ученым очки вставлять, – они и перепужались до смерти. "Иди, говорят, лобастый, восвоясы, Христос с тобою, а то ты нам таких делов напутляешь, что и в жисть не расхлебать!" – и проводили его в Россию, забоялись, как бы он рабочих не настропалил. Ого! Он, брат, зубец!… В Сибирской губернии таких и на кореню не бывает".

Еще чаще средствами комического выражается негативное отношение людей к тому, что им не нравится. Пантелей Прокофьевич чрезвычайно разочарован видом белогвардейских и иностранных "генералов", которых ему поручено встретить "хлебом-солью": "Внутри у Пантелея Прокофьевича все клокотало от негодования… За свою бытность он не таких генералов видывал! Взять хотя бы на императорском смотру: иной идет – вся грудь в крестах, в медалях, в золотом шитве; глядеть, и то душа радуется, икона, а не генерал! А эти – все в зеленом, как сизоворонки. На одном даже не фуражка, как полагается

298

по всей форме, а какой-то котелок под кисеей, и морда вся выбрита наголо, ни одной волосинки не найдешь, хоть с фонарем ищи… Пантелей Прокофьевич нахмурился и чуть не плюнул от отвращения…"

Впрочем, дело не только и не столько во внешности "гостей". Настроение еще больше падает, когда выясняется, зачем пожаловали в хутор эти "генералы", и после их отъезда старики вовсе переругались, оценивая происшедшее. " Диковинные времена заступили! – сказал один из них и широко развел руками.– Бывалоча, на войне егорьевский крест али медаль давали за больши-и-ие дела, да геройства, да кому давали-то? Самым ухачам, отчаюгам!.. Недаром сложили поговорку: "Иль домой крестом, иль лежать пластом". А ныне медали бабам понавешали… Да хучь бы было за что, а то так… Казаки пригнали в хутор, а они кольями побили пленных, обезруженных людей. Какая же тут геройства? Не пойму, накажи господь!"

ПСИХОЛОГИЧЕСКАЯ ФУНКЦИЯ ЮМОРА

Комическое у Шолохова – одно из важнейших средств раскрытия многообразия характеров и внутреннего богатства человеческой души. Юмор помогает людям пережить страдания и неудачи, выйти из полосы несчастий и преодолеть растерянность, а автору служит ярким средством для выражения таких психологических переломов и контрастных психологических состояний.

Вот струхнувший в бою Пантелей Прокофьевич оставил позиции. Его догнал командир – Григорий.

"Сутуловатая фигура беглеца была странно знакома, но распознавать было некогда, и Григорий еще издали заорал:

– Стой, сукин сын… Стой, зарублю!..

И вдруг человек в ватной куртке замедлил бег, остановился, и, когда стал поворачиваться, – характерным, знакомым с детства жестом выказывая высшую степень возбуждения, – пораженный Григорий, еще не видя обличья, узнал отца.

Щеки Пантелея Прокофьевича передергивали судороги.

–Это родной отец-то – сукин сын? Это отца грозишь срубить? – срывающимся фальцетом закричал он. Глаза его дымились такой знакомой неуемной свирепостью, что возмущение Григория разом остыло, и он, с силой придержав коня, крикнул:

–Не угадал в спину! Чего орешь, батя?

–Как так не угадал? Отца и не угадал?!"

Возвращенный в строй, обиженный и пристыженный старик никак не может успокоиться и сердито ворчит: "Вот они какие пошли, сын- ки-то! Нет того, чтобы уважить родителю или, к примеру говоря, ослобонить от бою, а он его же норовит… в это самое направить… да-а- а… нет, покойничек Петро, царство ему небесное, куда лучше был! Ровная у него душа была, а этот сумарок, Гришка-то, хотя он и коман-

299

дир дивизии, заслуженный, так и далее, а не такой. Весь на кочках, и ни одну нельзя тронуть. Этот при моей старости на печку не иначе как шилом будет подсаживать".

А спустя немного, успокоившись и слушая восхищенные отзывы других стариков-ополченцев о своем сыне, Пантелей Прокофьевич сменил гнев на милость, и польщенный, охотно согласился:

–И не говори! Таких сынов по свету поискать! Полный бант крестов, это как, шутка? Вот Петро, покойничек, царство ему небесное, хотя он и родной сын был и первенький, а все не такой! Уж дюже смирный был, какой-то, чума его знает, недоделанный. Душа у него под исподом бабья была! А этот – весь в меня! Ажник превзошел лихостью!

Пантелей Прокофьевич вспыльчив, необуздан до бешенства, и именно в минуты его неистового гнева часто оказывается смешон. Вот проявляет строптивость Дуняшка, которой отец и брат запрещают встречаться с Михаилом Кошевым. "Сердцу не прикажешь!" – говорит она Григорию. "Но тут в разговор вступил Пантелей Прокофьевич. Грохнув кулаком по столу, заорал:

–Ты, сукина дочь, цыц у меня! А то я тебе такое сердце пропишу, что и волос с головы не соберешь!.. Вот пойду зараз, возьму вожжи…

–Батенька! Вожжей-то ни одних у нас не осталось. Все забрали! – со смиренным видом прервала его Дарья.

Пантелей Прокофьевич бешено сверкнул на нее глазами и, не сбавляя голоса, продолжал отводить душу:

–Возьму чересседельню – так я тебе таких чертей…

–И чересседельню красные тоже взяли! – уже громче вставила Дарья, по-прежнему глядя на свекра невинными глазами.

Этого Пантелей Прокофьевич снести уже не мог. Секунду глядел он на сноху, багровея в немой ярости… а потом хрипло крикнул:

–Замолчи, проклятая, сто чертей тебе в душу! Слова не дадут сказать! Да что это такое? А ты, Дунька, так и знай: сроду не бывать этому делу!.. Только пикни ишо: возьму шелужину, так я тебе…

–Их, шелужинов-то, на базу днем с огнем не сыщешь, – со вздохом сказала Ильинична.– На базу хоть шаром покати…

Пантелей Прокофьевич глянул на старуху остановившимися глазами, вскочил, как сумасшедший, выбежал на баз.

Смеялись все, кроме Дуняшки… Но как только по крыльцу затопотал Пантелей Прокофьевич, – лица у всех сразу стали серьезные. Старик ворвался ураганом, волоча за собой длиннейшую ольховую жердь.

–Вот! Вот! На всех на вас, на проклятых, языкастых, хватит! Ведьмы длиннохвостые!… Шелужины нету?! А это что? И тебе, старая чертовка, достанется! Вы у меня её отпробуете!…"

С юмором казаки у Шолохова хвастаются, с не меньшим юмором ругаются. В передаче этой виртуозной ругани Шолохов обходится без

300