Сухих_С_И_Тих_Дон_Шолохова

и рассыпанными по лбу седыми кудрями. – Что ж вы, казаки, стоите на проулках, как бабы?! – плачуще крикнул он. Злые слезы рвали его голос, волнение трясло багровые щеки. – Что ж вы стоите, сыны Тихого Дона?! – еще раз крикнул старик, переводя глаза с Григория на остальных.– Отцов и дедов ваших расстреливают, имущество ваше забирают, над вашей верой смеются жидовские комиссары, а вы лузгаете семечки и ходите на игрища? Али вместо казачьей крови мужицкий квас у вас в жилах? Встаньте! Возьмитесь за оружию! На конь, казаки, покуда не поздно!"– Григорий не дослушал, кинулся на баз... на рысях вывел своего застоявшегося коня... и вылетел из ворот как бешеный".

Можно сравнить, с какой неохотой шел Григорий полгода назад в армию Краснова (понуро, "в последнем ряду" ехал он в колонне татарцев) и с какой «освобождающей радостью» мчится теперь в родной хутор, чтобы примкнуть к восставшим. Оказалось, что красные принесли с собой на Дон несправедливость и смерть. «Проба сделана, пустили на войсковую землю красные полки, испробовали. А теперь – за шашку! Бить их, рвать из-под ног тучную донскую казачьей кровью политую землю!» И это не мысли «озверевшего собственника», как считают И.Лежнев и Л.Якименко, а мысли обиженного, униженного, несправедливо обреченного на расстрел человека. "И попробуй убеди (сторонников концепций "отщепенства" и "исторического заблуждения" – С.С), – сетует Ф.Бирюков, – что нельзя не учитывать ситуацию

– размышляет ведь приговоренный к смерти"1.

ВОССТАНИЕ

Озлобленный до предела, Григорий становится вожаком повстанцев, ведет за собой 32 татарцев, а через несколько дней – уже тысячи восставших. На позиции выходят все, от мала до велика: старики, бабы, подростки. Идет кровавое, беспощадное братоубийство. После смерти Петра в ярости Григорий приказывает убивать пленных. И рядом с воодушевлением, с ожесточением – сомнения, тоска, неуверенность в правильности избранного пути. Григорий живет «с этим неразрешимым, саднящим противоречием, с восставшим чувством неправоты своего дела». И глубоко внутри начинает осознавать: «А мне думается, что заблудились мы, когда на восстание шли». Эти сомнения все усиливаются, особенно после того, как Григорий убедился, что восстанием «закручивают» генералы и деникинские эмиссары. "Наворошили мы делов… Спутали нас ученые люди, господа спутали! Стреножили жизню и нашими рукам вершают свои дела". Наталье в ответ на ее упреки Григорий отвечает: "Вся жизнь похитнулась. Неизвестно, для чего всю эту кашу… Зараз бы с красными надо замириться

– и на кадетов. А как? Кто нас сведет с Советской властью? Как на-

1 Бирюков Ф. "Тихий Дон" и его критики // Русская литература. 1968. № 2. С. 94

91

шим обчим обидам счет произвесть?" А самому близкому другу – Харлампию Ермакову – Григорий однажды сказал: "Харлампий! Давай Советской власти в ноги поклонимся! Виноватые мы!"

Вконце концов возненавидел Григорий и службу, и погоны ("Век бы их не видать! – косо взглянув на свое левое плечо", сказал Григорий любовавшейся им Наталье, когда пришлось ему снова надеть погоны после соединения с белой армией Деникина), и даже казачью славу.

С точки зрения концепции «сочувствия», все яснее прочерчивается линия его развития: дальше от кадетов, ближе к красным, и завершается она в Новороссийске.

ВКРАСНОЙ АРМИИ

Вдраматические дни в Новороссийске Григорий снова кардинально меняет свой путь. Не от безвыходности, как утверждает концепция «отщепенства». Он имел возможность выбора: ему обещали место на пароходе, он мог уйти в Крым, к Врангелю (как сделал это, скажем, Степан Астахов), друзья звали его в Грузию, но Григорий выбирает другое: вступает в Красную Армию. Вот тут, казалось бы, и завершиться его метаниям, если он "наш человек", как считают авторы концепции "сочувствия". Предпосылки для этого как будто были: Григорий, как он сам потом рассказывал Аксинье, «сражался по совести», «с великой душой служил советской власти». Громил белых в Крыму, на Украине, в Польше. Сам вспоминал потом, с каким «усердием» «навернул» в бою корниловского полковника: «Ажник сердце взыграло…Они, сволочи, и за человека меня сроду не считали, руку гребовали подать, да чтобы я после этого… Под разэтакую мамашу! И говорить-то об этом тошно! Да чтоб я ихнюю власть опять устанавливал? Генералов Фицхалауровых приглашал? Я это дело спробовал раз,

апотом год икал, хватит, ученый стал, на своем горбу все отпробовал».

Прохор Зыков рассказывает Аксинье:

«Переменился он, как в Красную Армию заступил, веселый из

себя стал, гладкий, как мерин. Вместе с ним в Новороссийске поступили в Конную армию товарища Буденного, в 14-ю дивизию1. Принял наш Григорий Пантелеевич сотню, то бишь эскадрон, и пошли мы походным порядком под Киев. Ну, девка, и дали мы чертей этим белымполякам!

- Что ж он, может, в отпуск? – заикнулась было Аксинья.

- И думать не моги! – отрезал Прохор. Говорит, буду служить до тех пор, пока прошлые грехи замолю. Это он проделает – дурачье дело нехитрое… Возле одного местечка повел он нас в атаку. На моих

1 Кстати, в исторической реальности командовал этой 14-й дивизией Первой Конной Армии не кто иной, как знаменитый герой гражданской войны Александр Пархоменко.

92

глазах четырех ихних уланов1 срубил… После боя сам Буденный перед строем с ним ручкался, и благодарность эскадрону и ему была. Вот он какие котелки выкидывает, твой Пантелеевич!»

Действовавшие в ту пору официальные законы предоставляли возможность бывшим участникам восстаний искупить свою вину перед Советской властью. Известные шолоховедам прототипы Григория Мелехова использовали эту возможность. Даже Харлампий Ермаков (канва его биографии и «послужной список» точно совпадают с канвой жизненного пути шолоховского героя). После гражданской войны и службы в Конной Армии он вернулся домой, на Дон, работал на земле. Потом, уже в 1923 году, за участие в Вешенском восстании в качестве командира дивизии Ермаков был арестован, около двух лет провел в заключении, дважды его дело рассматривалось разными судами, и, наконец, третьим судом – краевым – он был оправдан. А в 1927 году снова арестован по доносу и расстрелян. В расстрельном деле есть сообщение осведомителя, что во время восстания Ермаков в одном из боев «лично зарубил 18 человек матросов». Есть и письмо Шолохова с предложением еще раз встретиться и поговорить о том, что было во время восстания.

Почему же для Григория существовавшая в конце гражданской войны возможность мирной жизни не превратилась в действительность? Какова причина? С точки зрения концепции «сочувствия», причина всё та же: Григория оттолкнули. Ему не поверили. Не он «отщепился», его «отщепили». И здесь решающую роль сыграли два факта.

Первый – недоверие, проявленное к нему в Красной Армии. Григорий, вопреки прогнозам Прохора Зыкова, не дослужил в Красной Армии до конца гражданской войны. Демобилизовался по ранению, а главным образом – из-за недоверия. Когда ему не доверяли белые, он воспринимал это спокойнее:«Сын хлебороба, безграмотный казак – какая я им родня? Не верили они мне!» А вот недоверие красных смертельно обидело: «А потом и у красных так же вышло. Я ить не слепой, увидал, как на меня комиссар и коммунисты в эскадроне поглядывали. В бою с меня глаз не сводили, караулили каждый шаг и наверняка думали: «Э-эх, сволочь, беляк, офицер казачий, как бы он нас не подвел». Приметил я это дело, и сразу у меня сердце захолодало. Остатнее время я этого недоверия уже терпеть не мог больше. От жару ить и камень лопается».

Второй – возвращение в хутор и встреча с Кошевым.

Григорий возвращается домой с сознанием своего права на мирную жизнь и труд, как демобилизованный командир Красной Армии. А Кошевой встречает его как врага:

«- Враги мы с тобой.

1 Очевидная параллель сцене убийства четырех матросов.

93

-Были.

-Да видно, и будем.

-Не понимаю. Почему?

-Ненадежный ты человек».

Эти слова оскорбляют Григория.

Ситуация накаляется, ее драматизм усиливается с каждым новым витком беседы. Кошевой сравнивает Григория с палачом Кирюшкой Громовым и карателем Митькой Коршуновым: «Ты не лучше их, ты непременно хуже, опасней».

Кошевой судит о Григории только по прошлому. Он не видит и не хочет видеть никаких новых обстоятельств, никаких происшедших со времени восстания с Григорием изменений:

«Много ты наших бойцов загубил, через это и не могу на тебя легко глядеть.

-Ты брата Петра убил, а я что-то об этом не напоминаю. Ежели все помнить, волками надо жить. Ты чего, Михаил, боишься? Что я опять буду против Советской власти бунтовать?

-Ничего я не боюсь, а случись какая заварушка – и ты переметнешься на другую сторону».

Ни замечание Григория о том, что, если бы захотел, он на фронте мог бы воспользоваться возможностью перейти на другую сторону, но не сделал этого, ни его заверения, что воевать он больше ни с кем не собирается, уже не могут убедить Кошевого.

Григорий понял это и прекратил разговор. Все попытки установить контакт с Кошевым ни к чему не привели, и Григорий, заканчивая разговор, говорит резко и прямо: «Одно тебе хочу напоследок сказать: против власти я не пойду до тех пор, пока она меня за хрип не возьмет. А возьмет – буду обороняться».

Григорий убежден, что кровью искупил свою вину и имеет право жить мирно при Советской власти. Кошевой такого права за ним не признает, он сам хочет устанавливать правила и определять права: «Раз проштрафился, получай свой паек, с довеском».

Григорий выполняет все требования Кошевого: идет в Вешенскую, встает на учет в военкомате, оттуда его посылают в ЧК – он идет в ЧК. Его принимают хорошо, ставят на учет и отпускают домой. Казалось бы, всё нормально. А когда Григорий возвращается в хутор, он узнает от Дуняшки, что Кошевой подговаривает приехавших из района уполномоченных арестовать его. Известие об этом переполняет чашу терпения – Григорий снова бежит из хутора – и попадает в банду Фомина.

Кто виноват в случившемся? С точки зрения концепции «сочувствия», виновата Советская власть, точнее, ее представитель в хуторе Михаил Кошевой. Он действует как перегибщик, по принципу: «Я вам, голуби, покажу, что такое Советская власть!». Причем действует не только несправедливо, но и незаконно, нарушая официально про-

94

возглашенные установки Советской власти в отношении таких, как Григорий Мелехов, – виновных, но искупивших свою вину перед властью честной службой и пролитой в боях собственной кровью.

Советская власть – официально – гарантировала жизнь и свободу даже таким своим врагам, как генерал Врангель и офицеры его армии. Гарантировалась также возможность беспрепятственного выезда за границу. Григорий Мелехов как командир Первой Конной знал об отданном М.В.Фрунзе войскам Красной Армии приказе щадить пленных. Но это официально, на словах. А на самом деле после овладения Крымом офицеров врангелевской армии, сдавшихся и пришедших на регистрацию, безжалостно уничтожили – более 10 000 человек. И особенно в этом отличились «интернационалисты» Бела Кун и Розалия Самойловна Землячка, организовавшие эту кровавую расправу.

А в хуторе Татарском так же разнузданно, не считаясь с официально провозглашенными установками центральной власти, ведет себя власть низовая, местная – Мишка Кошевой. И в последнем, самом тяжком повороте в судьбе Григория Мелехова виноват именно он.

Таковы истоки трагедии Григория. В соответствии с уровнем исторических знаний и принятой в 60-е годы терминологией, Ф.Бирюков формулировал основной вывод концепции «сочувствия» следующим образом:

«Шолохов показал, как тяжело может складываться обстановка, особенно если при этом мало считаются с ленинскими принципами. Писатель раскрыл… опасные последствия волюнтаризма, администрирования, извращения классового принципа. Он осудил высокомерное повелевание, зазнайство, показал пагубность раздувания дел, перестраховку. Приемы руководства с опорой на формулы: «Лес рубят – щепки летят», «По третьей категории» – вели к разладу с народом, создавали заколдованный круг недоразумений»1.

Каково решение других проблем идейно-художественного содержания «Тихого Дона» в рамках концепции «сочувствия»?

7. Проблема трагической вины

По отношению к герою она, собственно, снимается. Вины Григория нет. Зато решительно и остро поставлен вопрос о вине истории, точнее, о трагической вине Советской власти перед Григорием и такими, как он.

Григорий – жертва перегибов и репрессий. Виновны в его трагической судьбе неумные политики и «опьяневшие от власти» волюнтаристы. По сути, концепцию «сочувствия» можно было бы назвать концепцией трагической вины Советской власти перед народом.

1 Бирюков Ф. Художественные открытия Шолохова. – М., 1976. С. 156-157

95

Что касается оценки героя, то свою статью «Снова о Мелехове»,

вкоторой впервые были сформулированы основные идеи концепции «сочувствия», Ф.Бирюков заканчивал так: «История необратима. Но если бы предстали перед нами сейчас эти люди, мы протянули бы им

руку, помогли, научили, поддержали, предостерегли от ошибок. Мы бы отвоевали их. Они свои»1.

Оппоненты Ф.Бирюкова и А.Хватова вдоволь поиронизировали над этим проявлением "сочувствия".

А. Макаров: "Найдись такой благодетель, тысячи Мелеховых вряд ли бы такую руку приняли – они в этом жесте не силу, а слабость по-

чувствовали бы, возможность сохранить свои старые сословные привилегии узрели"2.

Ю.Андреев: "Мы – будучи гуманистами – крайне не хотели бы видеть жестокую расправу над критиком со стороны Мелехова и других казаков, когда он пришел бы к ним, "протянув руку", скажем, даже не

в6-ю и не в 8-ю часть, а в 5-ю, где казаки казнят Подтелкова и его товарищей, и Мелехов кричит в лицо Подтелкову, своему бывшему

красному командиру: "Ты, поганка, казаков жидам продал! Понятно?"3.

8. Вопрос о характере эволюции образа Григория Мелехова

Концепция «сочувствия» в этом вопросе не противостоит концепции «исторического заблуждения». Она решительно поддерживает тезис А.Бритикова, что в шолоховском романе нет никакой деградации характера и разрушения личности главного героя.

Григорий с начала и до конца – высокая, сильная и прекрасная личность. Он жертва трагически сложившихся обстоятельств.

Однако обстоятельств иного рода, другой природы, чем те, о которых говорит концепция «исторического заблуждения».

9. Истоки трагических обстоятельств и социальноисторический смысл трагической коллизии романа

В истолковании вопроса о закономерности или случайности трагедии Григория Мелехова авторы концепции «сочувствия» стоят на несколько разных позициях.

Ф.БИРЮКОВ склоняется к тому, чтобы свести причины трагедии к необязательным, незакономерным случайностям: "Не было никакой предопределенности, фатальной неизбежности кровавых событий"4.

1Бирюков Ф. Снова о Мелехове // Новый мир. 1965. № 5. С. 250

2Знамя. 1965. № 10. С. 243

3Андреев Ю. Изучение творчества Шолохова (к вопросу о мировом значении "Тихого Дона") // Русская литература. 1967. № 3. С. 232

4Бирюков Ф. "Тихий Дон" и его критики // Русская литература. 1968. № 2. С. 98

96

Ошибки: перегибы, репрессии – не вытекают из природы исторических событий, они привнесены извне. Истоки их – в злой воле или негибком уме людей, осуществлявших власть и политику во время революции. Природа этих явлений не объективная, а субъективная.

Поэтому трагическая судьба героя романа – результат цепи случайностей. При условии ведения «правильной» политики, при условии выполнения ленинских требований («Не сметь командовать!») в отношении к среднему крестьянству, трагедии могло не быть.

А.ХВАТОВ рассуждал тогда иначе. С его точки зрения, трагедия была объективно обусловлена и явилась результатом проявления действий двух закономерностей.

Одной – неизбежной, а другой – так сказать, «неправильной», но тем не менее тоже вызванной объективными причинами.

Первая – это та самая социальная неустойчивость крестьянства, которая вызывает его колебания в революции между буржуазией и пролетариатом и о которой говорили и авторы предыдущих концепций.

Вторая – ошибки и искривления, связанные с трудностью борьбы, сложностью обстановки и, следовательно, вызванные также не злой волей, а, скорее, неумением людей и старыми привычками, воспитанными еще прежней жизнью в несправедливом обществе. «Новые социальные условия не рождаются в чистом виде, а представляют собой сложное и противоречивое единство, где нередко старое выступает в форме крайней революционности. Это может осложнить процесс осуществления гуманистических идеалов революции»1. Это звучит несколько туманно. Но речь идет о том, что люди, воспитанные в условиях старого миропорядка и получившие власть в ходе революции, не всегда умеют ею пользоваться осторожно, во имя гуманных принципов и идеалов революции и коммунистической идеи. Отсюда «перегибы», «хмель от власти», формулы: «Лес рубят – щепки летят», «Я вам, голуби, покажу, что такое Советская власть!», «По третьей категории!» и т.д.

Итоговый вывод А.Хватова:

«В эпоху социалистической революции, в обстановке острой классовой борьбы крайне опасны для дела революции и трагичны для человека попытки поисков «третьего пути». Социальная двойственность и нравственная промежуточность приводят к развязыванию мелкобуржуазной стихии, неизбежно становятся орудием контрреволюции. Вместе с тем при осуществлении революционных преобразований крайне опасен также курс «жесткой политики», не учитывающей обстановки, не считающейся с настроениями масс и проводимой от имени партии, народа и революции. Поэтому в «Тихом Доне» трагиче-

ские уроки как результат художественного исследования эпохи революции и гражданской войны во всей сложности ее противоречий по-

1 Хватов А. Художественный мир Шолохова. М.,1978. С. 235

97

лучают свое выражение и в образе Григория Мелехова, и в образе Михаила Кошевого»1 (Курсив автора–С.С.).

Понятно, что такого рода объяснения теперь, в свете современных политизированных трактовок исторических фактов и в условиях смены идеологической парадигмы, могут показаться недостаточно глубокими и зависимыми от идеологических установок того времени. Однако оценивать их мы должны не на фоне сегодняшних представлений и нынешних не менее конъюнктурных идеологических установок, а по сравнению с предыдущими этапами познания.

Но, между прочим, в открывшей дискуссию первой и самой концептуальной статье А.Хватова была проведена мысль о том, что шолоховское художественное "предупреждение" касается не только прошлого (времени революции и гражданской войны), но и настоящего (т.е. времени создания и завершения романа). Именно поэтому, с точки зрения А.Хватова, "Шолохов не поставил точку в тот момент, когда герой находился в рядах Красной Армии, потому, что концепция его романа не сводилась к судьбам казачества в годы гражданской войны, а была шире – обнимала и широкий круг проблем социалистической революции с ее противоречиями и конфликтами, связанными с судьбами крестьянства".

В другом месте той же статьи он писал:

"Опрометчиво поэтому полагать, что революционная действительность не таила в себе тенденций, осложняющих осуществление личности во всей полноте её сил, и заранее искать причин трагических коллизий только в прошлом или в субъективных свойствах личности, порожденных условиями этого прошлого"2. На "эзоповском" языке 60-х годов здесь речь шла о том, что в "Тихом Доне" объяснены не только события революции, но и те тенденции, которые этими событиями были порождены и обернулись в 30-е годы новыми трагедиями.

10. Выводы. Достоинства и недостатки концепции «сочувствия»

Концепция «сочувствия» отчетливо показала, что в шолоховском романе нет односторонности, нет тенденциозности в освещении героев и событий революции и гражданской войны, что лагерь «красных» освещен в «Тихом Доне» столь же непредвзято, объективно и весьма сурово, как и противоположный – «белый» – лагерь.

Это конкретно-исторический подход к анализу романа.

Даже решительно отвергнувший основные идеи Бирюкова и Хватова А.Бритиков все же вынужден был признать, что статьи и книги авторов концепции «сочувствия» "подняли целый пласт идей и образов «Тихого Дона», до сих пор не находивших по-настоящему объективного освещения в литературоведении. Суровым, зачастую неспра-

1Хватов А. Художественный мир Шолохова. – М.,1978. С. 246

2Хватов А. Образ Григ. Мелехова и концепция романа "Тихий Дон" // Рус.. лит. 1965. № 2. С. 3-33

98

ведливым требованиям, предъявляемым к Григорию Мелехову, сопутствовала сплошь апологетическая характеристика почти всех персонажей, действующих от имени партии"1. Это что касается внутрилитературного материала, текста самого романа.

Существенным достижением можно считать также введение в научный оборот и использование для интерпретации романа очень значительного документального материала, проливающего свет на содержание «Тихого Дона», на те реалии конкретной исторической действительности, которые нашли в нем художественное отражение. Особенно важное значение имела публикация письма Шолохова Горькому, а также обнародование и использование материалов, свидетельствовавших о зловещей роли Троцкого и его подручных, о политике «расказачивания» и репрессиях на Дону. Это внелитературный материал, но связанный с предметом изображения в романе.

Заслуживает внимания и идея «связи времен» в «Тихом Доне» как романе о революции и романе своего времени, времени создания произведения, хотя оппоненты авторов этой концепции и сочли её "неплодотворной" именно из-за того, что она представляет собой якобы "ретроспекцию трагических событий 1937 года в исторически иные условия гражданской войны" и не имеет опоры в материале романа2. Изображением трагических событий революции и гражданской войны Шолохов говорил тогдашнему, в том числе молодому, не помнившему времена гражданской войны читателю: вот где начало; то, что происходит сейчас, – это лишь следствие. Между прочим, Шолохов сам в письме Горькому сближал события 1919 года с событиями 30-х годов, в частности, с коллективизацией3. Понимание образа Григория Мелехова как существеннейшей части авторской концепции жизни, человека и мира открывало перспективу более широкого философского осмысления проблематики романа; правда, в конкретном анализе создатели концепции «сочувствия» от такой постановки проблемы удалились, оставив её скорее как заявку, как намерение, как перспективу дальнейшего исследования, сами же в своем анализе сосредоточились на проблемах не столько эстетических, сколько исторических и соци- ально-политических.

Они сконцентрировали все свое внимание на «перегибах» и были правы в том смысле, что главным сюжетно-тематическим узлом, в котором сходятся все нити монументального произведения, является художественный анализ причин и следствий донской «Вандеи», Вешен-

1Бритиков А. Старое и новое в трактовке трагедии Гр. Мелехова // Русск. лит. 1968. № 4. С. 140

2Андреев Ю. Изучение творчества Шолохова // Русская литература. 1967. № 3. С. 234

3"Думается мне, Алексей Максимович, что вопрос об отношении к среднему крестьянству еще долго будет стоять перед нами…Прошлогодняя история с коллективизацией и перегибами, в ка- кой-то мере аналогичными перегибам 1919 года, подтверждает это" [Лит. насл. Т. 70. – М., 1963. С. 697]. Это было написано Шолоховым в 1931 году, а работать над романом ему предстояло еще

9лет, до 1940 г., и "аналогий" между событиями 30-х и 1917 –1922 г. в то время он увидел еще немало.

99

ского восстания. Но причины этого события толкуются ими все же несколько ограниченно.

Восстание в значительной степени было подготовлено самой историей. Революция не могла не задеть и задела особые привилегированные условия, в котором находилось казачество в сравнении с крестьянством Центральной России1. И если бы не было перегибов и репрессий, восстание все равно могло бы возникнуть, пусть в меньших масштабах. Не случайно же именно на Дон бежали из столиц генералы (Корнилов, Каледин, Деникин и др.), решившие начать гражданскую войну против Советской власти. Туда же стремилось и всё контрреволюционно настроенное офицерство (вспомните Студзинского из "Белой гвардии" и "Дней Турбиных" или Рощина из "Хождения по мукам" – писатели недаром об этом говорили в своих произведениях о гражданской войне). Когда Ленин в сентябре 1917 года писал о возможности русской Вандеи на Дону, то он, конечно, не предполагал никаких «перегибов» именно на этой территории и имел в виду лишь объективные социально-экономические условия жизни донского казачества, неизбежность для него сложной ломки в будущей социалистической революции. Кроме того, крестьянская "Вандея" в годы революции полыхала не только на Дону и нашла отражение в литературе не только в "Тихом Доне", хотя именно в нем – самое яркое, самое талантливое и самое глубокое.

Сводить все причины лишь к перегибам – значит подменять целое частным. Это самая слабая сторона концепции «сочувствия», и если иметь в виду не анализ собственно исторического события, отраженного в «Тихом Доне», а сам роман, то следствием такого подхода и такой методологии анализа стало сужение, редуцирование трагедийного комплекса шолоховской эпопеи.

1 "Казаки в начале ХХ века представляли собой особую, относительно остальной части России очень богатую часть земледельческого населения. Они обладали большими наделами самой плодородной земли и значительными льготами. Достаточно сказать, что в 1909 г., когда в половине губерний с населением 60 млн. человек зерна, за вычетом семян, было произведено по 15 пудов на душу, на Кубани такой остаток зерна составлял 58,8 пуда, а в области Войска Донского 74,8 пуда. Это огромная разница, и ради сохранения этих преимуществ казаки в массе своей были готовы поддержать антисоветское движение" [Кара-Мурза С. Гражданская война. 1918 - 1921. Урок для ХХI века". М., 2003. С. 58

100