Вера и разум.

К изучению наук ведет нас двоякий путь – авторитет и разум. По отношению ко времени первенствует авторитет, а по отношению к существу дела – разум. Ибо первое предпочита­ется, когда нужно располагать, а другое наиболее ценится при достижении... Авторитет же бывает частью Божественный, час­тью человеческий; но истинный, [с.13] прочный и высший авторитет тот, который называется Божественным. (Антология мировой философии: в 4 т. Т.1. Ч.2. – М., 1969. С. 594.)

Когда мы умозаключаем, то это бывает делом души. Ибо это дело лишь того, что мыслит; тело же не мыслит; да и душа мыслит без помощи тела... Разум есть взор души, которым она сама собою, без посред­ства тела, созерцает истинное... Все, что мы созерцаем, мы схва­тываем мыслью или чувством и разумением. Но то, что мы схватываем чувством, мы чувствуем существующим вне нас и заключенным в пространстве... (Там же. С. 595.)

Устами пророка Он сказал: «Если не поверите, не поймете». «Это имеет в виду Господь, когда говорит: Если кто-то захочет исполнить Его волю, то узнает, что это учение Господне, даже если я говорю от себя». Что значит исполнить Божию волю? Если не понял – веруй! Разумение есть плод веры. Не следует стремиться понять, чтобы поверить, а верь, чтобы понять, ибо, если не поверите, то и не поймете. (Августин. Комментарий к Евангелию от Иоанна, 29, 6.)

Что же обещано верующим, братья мои? И познаете истину. Но как? Разве не ведали они ее, когда говорил Господь? Они не дол­жны были поверить, чтобы понять, напротив, уверовать – что­бы понять. Так уверуем и мы, не будем ждать познаний, чтобы поверить. То, что мы надеемся узнать, нельзя увидеть очами, услышать ушами – это должно быть в сердце человеческом. Так что же такое вера, если не верить в невидимое? Вера – это верить в то, что незримо: истина – это узреть то, во что уверовал. (Августин. Комментарий к Евангелию от Иоанна, 40, 8-9.)

Вера способствует познанию и любви к Богу, однако не в том смысле, что до того мы Его не знали и не любили. Она помогает узнать Его в особом сиянии и обрести любовь нерушимую. (Августин. Троица, VIII, 9, 13.) [с.14]

Итак, что я разумею, тому и верю; но не все, чему я верю, то и разумею. Все, что я разумею, то я знаю; но не все то знаю, чему верю. Я знаю, как полезно верить многому и такому, чего не знаю. (Антология мировой философии: в 4 т. Т.1. Ч.2. – М., 1969. С. 597.)

Время и вечность.

Что же такое время? Если никто меня об этом не спрашива­ет, я знаю, что такое время: если бы я захотел объяснить спрашивающему – нет, не знаю. Настаиваю, однако, на том, что твердо знаю: если бы ничто не проходило, не было бы прошло­го времени; если бы ничто не приходило, не было бы будущего времени; если бы ничего не было, не было бы и настоящего времени. А как могут быть эти два времени, прошлое и буду­щее, когда прошлого уже нет, а будущего еще нет? И если бы настоящее всегда оставалось настоящим и не уходило в про­шлое, то это было бы уже не время, а вечность; настоящее ока­зывается временем только потому, что оно уходит в прошлое. (Исповедь Блаженного Августина, епископа Гиппонского. – М., 1991. С. 292.)

Теперь ясно становится для меня, что ни будущего, ни прошед­шего не существует и что неточно выражаются о трех време­нах, когда говорят: прошедшее, настоящее и будущее; а было бы точнее, кажется, выражаться так: настоящее прошедшего, на­стоящее будущего. Только в душе нашей есть соответствую­щие тому три формы восприятия, а не где-нибудь (то есть не в предметной действительности). Так, для настоящего прошед­ших предметов есть у нас память или воспоминание; для настоящего настоящих предметов есть у нас взгляд, воз­зрение, созерцание, а для настоящего будущих предме­тов есть у нас чаяние, упование, надежда <ожидание>. Говоря таким образом, я не затрудняюсь в понимании тройственности времени, оно становится тогда для меня ясным, и я признаю его [с.15] тройственность. (Там же. С. 297.)

Каким же образом уменьшается или исчезает будущее, кото­рого еще нет? каким образом растет прошлое, которого уже нет? Только потому, что это происходит в душе, и только в ней существуют три времени. Она и ждет, и внимает, и помнит: то, чего она ждет, проходит через то, чему она внимает, и уходит туда, о чем она вспоминает. (Там же. С. 306.)

И кто может поставить себя хотя на минуту в такое состоя­ние, чтобы проникнуться всеобъемлющею светлостью этой неизменяющейся вечности сравнить ее с временами, не имеющими никакого постоянства), коих отблеск есть не что иное, как перемежающееся и непрестанно изменяющееся мерцание, а затем ви­деть, какое бесконечное различие между временем и вечностью? Продолжительность времени не иначе составляется, как из преемственной последовательности различных мгновений, которые не могут проходить совместно; в вечности же, напротив, нет подобного прохождения, а все сосредоточивается в настоящем как бы налицо, тогда как никакое время в целом его составе нельзя назвать настоящим. Все прошедшее наше слагается из будущего, и все будущее наше зависит от прошедшего; все же прошед­шее и все будущее творится из настоящего, всегда сущего, для которого нет ни прошедшего, ни будущего, что мы называем веч­ностью. И кто в состоянии уразуметь и истолковать, как вечность, неизменно пребывающая в настоящем, для которой нет ни будущего, ни прошедшего, творит между тем времена и будущие, и прошедшие? Неужели мое перо или мой язык в силах слабым словом разрешить эту великую задачу? (Там же. С. 308.)

Можно измерять только время текущее (cum praeterit), а прошедшее, равно как и будущее, которых нет в действительности, не могут подлежать нашему наблюдению и измерению.(Августин. Исповедь, XI, 16). [с.16]