7. Принадлежность к группе

Сторонники идеи «стиля поведения и риторики» исходят из решающего значения не того, что утверждает меньшинство и почему оно это делает, а из того, как оно ведет себя и как именно высказывает свои суждения, однако экспериментальные данные предостерегают от безоговорочного принятия подобной точки зрения. Складывается такое впечатление, что имеет значение не только сам стиль поведения меньшинства, но и все остальное: почему оно ведет себя так, а не иначе, что оно собой представляет, на кого хочет оказать влияние и что именно говорит.

Так, реакции меньшинства должны внушать доверие, они должны быть определенным образом организованы (по атрибутационной терминологии Келли — «отличными от других», см. Kelly, 1967) и должны быть «объективными» (Moscovici, 1985), т. е. они должны быть следствием каких-либо внешних причин (реальности), а не чьего-либо склада ума (или характера) или субъективных пристрастий. Предпочтительно, чтобы меньшинство было образовано членами той же группы, а не «чужаками», чтобы оно представляло собой часть сплоченной референтной группы (Wolf, 1979) и чтобы оно воспринималось как достигшая консенсуса подгруппа, а не как кучка «психологизированных девиантов». Идеи меньшинства должны соответствовать основополагающим нормам и ценностям и духу времени (Maass et al., 1982; Paicheler, 1976,1977, 1979). Меньшинство должно придерживаться «тех же принципиальных взглядов», что и большинство группы (например, оно скорее должно быть против загрязнения окружающей среды, чем за нее), оно должно быть пронормативным, а не контрнормативным, «гармоничным», а не «противоречивым» (Mugny, 1975b, цит. по: Maass & Clark, 1984). Авторы большинства исследований подразумевают под меньшинством и большинством представителей одной и той же единой группы (Davidson, 1987). Точно так же как при изучении конформности всегда имеют в виду сходство с большинством, при изучении влияния меньшинства считается само собой разумеющимся, что речь идет о внутригрупповом меньшинстве (вспомните изучение реакции испытуемых на голубые полоски).

Следует особо подчеркнуть, что перечисленные выше «требования» к меньшинству — условия результативности его влияния. То, что в реальной жизни меньшинства, стремящиеся оказать влияние, нередко оказываются вовлеченными в затяжные баталии и то, что при этом они нередко приобретают тяжелый и печальный опыт, отчасти связано с тем, что зачастую они начинают свою деятельность, не имея подобных преимуществ. Большая часть их усилий направляется на нейтрализацию пропаганды большинства и на то, чтобы завоевать доверие населения, в то время как доминирующая группа постоянно называет их отщепенцами, аморальными людьми и «не похожими на других». Реальная жизнь отличается от экспериментальных сценариев тем, что в ней условия для эффективного влияния меньшинства — отнюдь не данность, а должны постепенно создаваться самим меньшинством. Не следует забывать простой истины, заключающейся в том, что реальные меньшинства нередко терпят неудачу.

Это утверждение не нуждается в пояснениях. Меньшинство, особенно если это меньшинство — один человек, не член группы и открыто возражающий против ее основополагающих норм и ценностей, вряд ли может оказать какое бы то ни было влияние, как бы последовательно он ни защищал свою точку зрения. Можно не сомневаться в том, что его настойчивость будет «психологизирована» как негибкость, догматизм и т. п. Скорее всего, стиль поведения, воспринятый меньшинством, «работает» только тогда, когда он вызывает пересмотр социального имиджа человека и его отношения к группе. Таков смысл введенного Магни различия между поведенческим стилем и стилем ведения переговоров: влияние меньшинства облегчает не социальный, а когнитивный конфликт. Существует и альтернативная точка зрения: допустим, социальный конфликт неэффективен с точки зрения прямого влияния, но как обстоят дела с косвенным влиянием? Этот вопрос подводит нас к рассмотрению дуалистической модели, предложенной Московичи в 1980 году.

Дуалистическая модель:

уступчивость большинства и

конверсия меньшинства

Одно из проявлений влияния меньшинства, о котором уже было сказано выше, заключается в том, что меньшинство стимулирует оригинальное, творческое и нестандартное мышление. Даже если меньшинство и не оказывает прямого, явного влияния, оно оказывает косвенное влияние в том смысле, что стимулирует поиск новых альтернатив (Nemeth, 1986; Nemeth & Kwan, 1985; Nemeth & Wachtler, 1976). Судя по всему, меньшинство стимулирует повышенную когнитивную активность и более глубокую обработку информации (Nemeth & Mayseless, 1987).

В 1976 году, исходя из результатов своих исследований, Московичи и Лэйдж высказали предположение о том, что формы проявления влияния меньшинства и большинства разные. Большинство является источником социального давления и вызывает уступчивость, в то время как меньшинство оказывает когнитивное, информационное влияние, приводящее к личному изменению. В 1980 году Московичи свел воедино разные экспериментальные данные и сформулировал теорию конверсии меньшинства. Он предположил, что большинство имеет тенденцию вызывать скорее подчинение, нежели изменение убеждений, а меньшинство тяготеет к противоположным действиям, т. е. большинство склонно вызывать очевидную, быстро проявляющуюся, но временную публичную уступчивость, а меньшинство оказывает косвенное отсроченное и личное влияние, которое можно оценить с помощью критериев более общего характера. Московичи объясняет это тем, что большинство вызывает конформность с помощью процесса сравнения, а меньшинство — конверсию с помощью процесса валидизации.

Так, Московичи пишет (Moscovici, 1980), что аргументы большинства воспринимаются пассивно, с минимальной когнитивной активностью, и что «правдоподобие, вероятность этой аргументации становится преградой на пути к обработке информации» (р. 214). Человек просто принимает на веру все, что исходит от большинства. Если же индивидуум не соглашается с большинством, он не сосредоточится на предмете спора, а подумает: почему я не вижу того, что видят они, и не думаю так, как думают они? Все, что остается человеку, это

...оказаться вовлеченным в процесс сравнения, чтобы обнаружить возможное упущение в альтернативном суждении и понять, почему он [sic] допустил ошибку... Не найдя удовлетворительного решения, он поддается соблазну и идет на уступки, поскольку испытывает непреодолимую потребность исправить свою ошибку и быть принятым остальными. Это заставляет его сосредоточить все свое внимание на том, что говорят другие, чтобы привести свои мнения и суждения в соответствие с их мнениями и суждениями (Moscovici, 1980, pp. 214-215).

Не соглашаясь с меньшинством, индивидуум, наоборот, «изначально считает его взгляды девиантскими, требует дополнительных доказательств и задает себе следующий вопрос: почему они видят то, что видят, и думают так, как думают?» Если меньшинство продолжает настаивать на своем, их оппоненты вовлекаются в процесс валидизации, т. е. в «рассмотрение связи между взглядами меньшинства и объектом, или реальностью, поскольку считается, что одна пара глаз видит меньше, чем несколько» (Moscovici, 1980, р. 215). Человек пытается увидеть то, что видит меньшинство, и понять то, что понимает оно. Если меньшинство отстаивает свои взгляды, отличные от взглядов большинства, все внимание индивидуума направлено на реальность, и он работает над разрешением «конфликта восприятия», стараясь понять точку зрения меньшинства. Несогласие с меньшинством заставляет человека активно обдумывать собственные взгляды, размышлять, почему меньшинство ошибается или почему кажется, что его точка зрения верна, в результате чего человек бессознательно приходит к другим взглядам, т. е. происходит его конверсия.

Читатель уже понял, что речь идет, прежде всего, о двух процессах влияния — о нормативном и информационном влиянии, о которых говорилось в предыдущих главах. Процесс сравнения/конформности связан с презентацией положительно оцененного, публичного «я» и отражает подчинение общественному давлению. Процесс валидизации/конверсии представляет собой личный когнитивный процесс обдумывания содержания взглядов меньшинства и их валидизации, направленный на достижение субъективно валидного, правильного понимания мира.

Теория конверсии меньшинства, предложенная Московичи, имеет несколько существенных отличий от его же более ранней генетической модели.

1. Пересмотрена трактовка конформности: она трактуется скорее как следствие общественного давления, а не процесса влияния, как отражение зависимости и социальной потребности в одобрении и принятии.

2. Действительно, конформность в большей степени, чем в более ранней литературе о ней, трактуется как следствие процесса давления: считается, что принадлежность к большинству является причиной снижения информационного влияния индивидуума, и конформность рассматривается исключительно как уступчивость.

3. Идея влияния внутри группы диаметральна противоположна той, которая высказывалась раньше: складывается впечатление, что идея коллективных переговоров, в которых каждый член группы независимо от его положения был одновременно и субъектом, и объектом влияния, отвергнута.

4. По мнению автора, поведенческий стиль меньшинства и вызываемый им конфликт приводят к обдумыванию точки зрения меньшинства и к ее пониманию, что распространяется и на смежные проблемы, т. е. автор обращает больше внимания на когнитивную обработку информации как содержание взглядов меньшинства, чем на социальную координацию отношений.

Дальнейшее развитие эти представления получили в трудах Магни и Переца (Mugny & Perez, 1987; Perez & Mugny, 1987), которые объединили ее с теорией социальной идентичности Генри Тайфеля (Tajfel & Turner, 1986) и с концепцией референтного информационного влияния Тернера (Turner, 1982). Дополнив ранние трактовки Магни (Mugny, 1984a), Магни и Перец высказали предположение, что процессы социальной идентичности и внутригруппового сравнения связаны с публичным, или прямым, влиянием, в то время как в основе непрямого влияния, или конверсии, лежат валидизация и когнитивная обработка информации, сообщаемой меньшинством. Цель валидизации и когнитивной обработки информации — понимание связи последней с объективной реальностью. Результатом подобного подхода стала интересная модель, суть которой состоит в том, что нормативное влияние/уступчивость представляет собой процесс принятия индивидуумом позитивно оцениваемых аттрибутов внутригруппового большинства для того, чтобы добиться позитивной социальной идентичности (сравнительно с негативным внегруппо-вым меньшинством). Принятие прямого влияния становится некоей формой внутригруппового различения ради позитивной социальной идентичности: индивидуум публично смещается в сторону позитивного большинства и отвергает негативное меньшинство. Информационное влияние/конверсия — это процесс, в котором конфликт с внегрупповым меньшинством и его отторжение заставляют индивидуума задуматься о взглядах этого меньшинства, понять их, глубже проникнуть в них и принять «рациональное зерно» тех ценностей, на которых эти взгляды базируются. Поскольку мотивацией конформности по отношению к большинству является стремление к позитивной социальной идентичности, нет ни когнитивного конфликта, ни потребности задуматься о его взглядах; влияние, оказываемое большинством, поверхностно. В связи с тем, что меньшинство категори-зируется и социально отвергается как «чужаки», т. е. как люди, не принадлежащие к данной группе, нарастает социальный конфликт, стимулируются валидизация и когнитивная активность и усиливается непрямое (косвенное) влияние.

В результате социальный, или внутригрупповой, конфликт с меньшинством ослабляет прямое, но усиливает косвенное влияние. Социальная идентификация с меньшинством, как и социальное принятие большинства, приводит к усилению прямого и к ослаблению косвенного влияния. В отличие от Тернера (Turner, 1985), теория самокатегоризации которого при оценке роли социальной идентичности основывается на том, что разделенная внутригрупповая идентичность является основой личного принятия, а уступчивость представляет собой реакцию на внегрупповую идентичность других людей, Магни и Перец полагают, что разделенная социальная идентичность ослабляет истинное информационное влияние, а категоризация других как не входящих в состав группы — усиливает его.

Судя по всему, и Московичи, и Магни согласны с тем, что социальный конфликт с меньшинством ослабляет прямое влияние, но стимулирует мыслительные процессы, в то время как большинство (поскольку считается, что его позиция верна) навязывает поверхностное, бездумное согласие с ним, которое не выходит за временные рамки сиюминутной публичной ситуации. Это интересные, но парадоксальные идеи, ибо: а) индивидуум менее подвержен влиянию тех, кто, по его мнению, прав; б) именно воспринимаемая «правильность» этих людей тормозит мышление и мешает проявиться их влиянию; в) публичный и приватный миры не просто разделены, а находятся в обратной зависимости друг от друга. Позвольте мне признаться в том, что я не считаю эти объяснения правдоподобными. Я также не считаю теорию Магни и Переца достаточно убедительной. Мне непонятно, зачем индивидууму пытаться валидизировать точку зрения «девиантского» меньшинства, особенно если это меньшинство — негативное и внегрупповое. Мне также непонятно, почему более серьезная когнитивная обработка информации должна привести скорее к принятию позиции меньшинства, чем к отказу от нее. Я не понимаю, почему несогласие с большинством, воспринимаемым индивидуумом как правильное или похожее на него, не может создать большего когнитивного конфликта и вызвать большую активность, ведь именно с этих позиций сам Московичи (Moscovici, 1976) критиковал работы Соломона Аша. Я не понимаю, каким образом влияние большинства можно трактовать как чистую уступку.

Несмотря на это, у меня нет ни малейшего сомнения в том, что Московичи, Магни и другие исследователи получили впечатляющие и вызывающие восхищение экспериментальные данные, способные противостоять любой альтернативной теории. Однако из этого не следует, что релевантные данные однозначно подтверждают справедливость дуалистической модели.

Свидетельства в пользу дуалистической модели

В своей работе Московичи в качестве доказательств справедливости своей дуалистической модели ссылается на результаты многочисленных исследований (Moscovici, 1980). Однако большая их часть позволяет сделать предположения, а не окончательные выводы. Например, чтобы доказать, что меньшинство оказывает как личное, так и публичное влияние, Московичи ссылается на Шарлан Немет и Джо-эля Вочтлера (Nemeth & Wachtler, 1973), а также на Шарон Вульф (Wolf, 1979) — при желании этот перечень можно дополнить работой Кайслера и Паллака (Kiesler & Pallak, 1975). Однако, если принять логику «обратного правила» (т. е. если согласиться с тем, что приватное влияние меньшинства — следствие того же самого «конфликта восприятий», который исключает какое бы то ни было публичное влияние), придется признать, что эти публикации — слабая поддержка. Московичи ссылается также на исследования, проведенные Магни и Папастамоу и свидетельствующие о том, что ригидное меньшинство в некоторых случаях оказывает менее заметное прямое и более заметное косвенное влияние. С этим выводом можно согласиться, но проблема заключается в том, что социальный конфликт и когнитивная определенность информации, исходящей от меньшинства, являются, возможно, коррелирующими друг с другом, смешиваемыми следствиями ригидности. Конфликт может ослабить прямое влияние, но когнитивная определенность способна усилить изменение установки, если сиюминутный конфликт психологически исчерпан. То, что социальный конфликт приводит в дальнейшем к когнитивной перемене, не доказано; каузальный процесс не выявлен. Кроме того, Папастамоу (Papastamou, 1979), судя по всему, доказал, что при соответствующих условиях ригидность способна оказать как большее прямое, так и большее косвенное влияние. Вторая проблема заключается в том, что эти исследования рассматривают только влияние меньшинства, они не охватывают всей модели целиком.

Одно исследование, которое лишено этого недостатка, — изучение Московичи и его коллегами «эффекта спящего» (Moscovici, 1980, pp. 226-228). Последствия влияния меньшинства и большинства оценивались спустя три недели. Оказалось, что меньшинство, особенно ригидное меньшинство, оказало большее влияние, чем большинство (степень влияния оценивалась непрямыми измерениями), а большинство и «гибкое» меньшинство оказало большее влияние, чем «жесткое» меньшинство (степень влияния оценивалась прямыми измерениями). Однако большинство оказало на испытуемых не большее «немедленное» влияние, чем меньшинство, и к тому же в самом начале его влияние было незначительным (по мнению Московичи, это — следствие отсутствия социального контроля). Следовательно, трудно представить себе, каким образом «отсроченное влияние» большинства (по результатам прямых измерений) можно принять за уступчивость, «которая с течением времени» исчезает. Дальнейшие исследования Папастамоу показали, что большинство, осуществляющее коллективный контроль над испытуемыми, в действительности оказывает на них «немедленное» влияние, однако автор не включил в свое исследование ни изучение влияние меньшинства, ни измерение «отсроченного влияния» (Papastamou, 1979).

Наиболее релевантными должны быть признаны те исследования, в которых изучено влияние как большинства, так и меньшинства, и получены данные, характеризующие как прямое, так и косвенное влияние.