Меньшинство и социальная перемена

Теория зависимости, продолжает Московичи, основана на том, что унилатеральное влияние направлено «сверху вниз», а потому несовместимо с самим фактом социальной перемены. Согласно этой теории, влияние основано на власти, престиже, авторитете, материальных ресурсах, информации и т. д. Это влияние унилатерально и исходит от тех, кто обладает этими ресурсами: от лидеров, от специалистов, от большинства или от их представителей, — и направлено на тех, кто зависит от них, потому что лишен этих ресурсов и находится в самом низу социальной иерархии: на маргиналов, на «девиантов», на группы с низким социальным статусом, на социальные «меньшинства». Меньшинства (т. е. группы «девиантов») — это следует из самой сути теории зависимости — лишены того, что делает возможным влияние. Они не могут вносить никаких новшеств, на это способно только большинство, только нормативная, доминирующая подгруппа. Однако, по мнению Московичи, возможность социальных перемен по инициативе тех, кто находится «наверху», нереальна и противоречит исторической правде, в то время как социальные перемены по инициативе «низов» — широко известный и общепризнанный факт. Общество изменяют именно неимущие, аутсайдеры, угнетенные, а не правящие элиты. Следовательно, само существо теорий конформности таково, что они не могут объяснить, почему меньшинство способно изменить общество.

Социальная и физическая реальность

Однако этим критика Московичи не ограничивается, он идет дальше и утверждает, что теория зависимости несостоятельна даже в качестве одной из теорий конформности. Она объясняет влияние (личное принятие нормы) как информационный процесс, активированный неуверенностью индивидуума и его потребностью избавиться от этого чувства. Глядя вокруг себя, мы обычно воспринимаем мир таким, каков он есть, однако нередко реальность неоднозначна, не вполне понятна, и мы чувствуем себя неуверенно. Нам нужна дополнительная информация, и мы обращаемся за ней к специалистам или к тем людям, которые находятся в ситуации, аналогичной нашей. Возможен и другой вариант: видя, что группа ошибается, мы тем не менее соглашаемся с ней, потому что хотим нравиться и быть популярными. Подобная картина, нарисованная теорией зависимости, с позиции здравого смысла представляется вполне правильной, но на самом деле она неверна. Эта теория отделяет индивидуум от общества и проводит резкую границу между физическим и социальным мирами. Согласно теории зависимости, социальное влияние — всего лишь «процесс-заменитель», предназначенный для уменьшения неуверенности индивидуума в тех условиях, в которых он не может подвергнуть реальность тестированию с помощью объективных, физических методов. Истоки такого подхода в том, что индивидуум способен воспринимать и познавать мир непосредственно, без помощи общества, к которому он обращается только в случае неуверенности, возникающей в результате первичного процесса индивидуальной перцепции.

Против этой точки зрения можно выдвинуть несколько аргументов. В действительности индивидуальное восприятие и познание мира тоже «социально окрашено». То, что мы принимаем за «свидетельские показания» наших органов чувств, нередко, а быть может, и всегда есть проявление нашей культуры. Например, о чем думает человек, когда слышит гром? О том, что сердится бог, дерутся две тучи или что его причина — сверкнувшая чуть раньше молния? Ответ зависит от того, к какой культуре он принадлежит и в каком времени живет. Возможно, разные люди слышат одно и то же, но вкладывают в то, что слышат, разный смысл, в зависимости от того, к какой культуре принадлежат. Сомнительно, чтобы человек мог провести четкую границу между восприятием и «смыслом». Понимание влияет на восприятие, и понимание даже физического мира является продуктом общества (Tajfel, 1969a). Всем нам известно, сколь радикально наука (социальный институт) изменила наше восприятие Вселенной.

Более конкретный пример — одинокий индивидуум, участвующий в контрольном опыте Аша и сравнивающий линии-стимулы с линией-образцом. Можно ли назвать то, что он делает, асоциальной, исключительно индивидуальной перцептивной активностью? Когда мы говорим, что испытуемый дал правильный ответ, идет ли речь о чисто физическом суждении? Московичи отвечает на этот вопрос отрицательно. Человек, используя установленные правила, стандарты, процедуры и нормы, ведет себя как представитель определенной группы, определенного общества и определенной культуры. Физически этот человек может быть изолирован, но психологически его (или ее) суждения — полностью социальны и нормативны, они основаны на общих культурных «договоренностях», которые включают в себя все — от смысла слов до приемлемой системы измерений (Moscovici & Faucheux, 1972). Разумеется, испытуемый может воспользоваться линейкой и измерить линии на карточках, но при этом все равно его суждение останется по своей природе социальным. Московичи особо подчеркивает то, что линейки и прочие приспособления для изучения физического мира сами являются материальными символами социального консенсуса. Они потому используются, что мы договорились о том, что именно они показывают, и потому, что они олицетворяют стабильные процедуры, договоренность о которых достигнута на основе консенсуса. Если бы разные астрономы не могли получать с помощью телескопа воспроизводимых результатов, мы бы не доверяли этому прибору и отказались от его использования.

Действительно ли неуверенность есть следствие неоднозначности стимула? Действительно ли участник эксперимента Шерифа (изучение автокинетического эффекта) испытывает неуверенность и нуждается во влиянии, потому что световая точка объективно изменчива? Если реальность объективно неструктурирована, неоднозначна и изменчива, то «неуверенность» есть правдивое и валидное представление стимула. Почему же в этом случае человеку нужна информация, почему он хочет спорить? Любое соглашение будет произвольным и лишенным смысла. Если я не уверен в чем-то, потому что не могу положиться на собственные глаза, но проблема не в том, что я плохо вижу, а «вне моего зрения», значит, и все остальные окажутся точно в таком же положении, и нет никаких оснований полагаться на чье-либо суждение больше, чем на мое собственное.

Однако поиск согласия приобретает смысл, если принять, что, вопреки неуверенности индивидуума, мир перцептивно структурирован, правильный ответ возможен, а субъективная неуверенность не является отражением объективной неоднозначности. Испытуемые, участвовавшие в экспериментах Шерифа, думали, что светящаяся точка действительно перемещается и что неоднозначным было их восприятие, а не реальность. Чтобы проиллюстрировать это, Московичи обратился к эксперименту Шперлинга, описанному Ашем. Шперлинг воспользовался сценарием Шерифа, но сказал испытуемым, что движение светящейся точки – оптическая иллюзия. В результате конвергенция (взаимное влияние) оказалась пониженной. На самом деле многие участники эксперимента не поверили в то, что имеют дело с иллюзорным эффектом, и поддались влиянию, но конвергенция (взаимное влияние) не проявилась. Следовательно, конвергенция зависела от неуверенности в контексте реальности, которая – и в этом парадокс! – воспринимается как объективно однозначная. Результаты, аналогичные тем, которые описал Шперлинг, были получены и Александером (Alexander et al., 1970). Информирование испытуемых о том, что движение светящейся точки иллюзорно, снижало конвергенцию.

Позднее Московичи сообщил, что ему не удалось воспроизвести результаты Шперлинга (Moscovici, 1985), и несколько изменил свою точку зрения на объективную реальность. Он стал утверждать, что важное значение имеет не объективная реальность, а то, что он назвал нормой объективности, разделенной уверенностью в том, что существуют объективные, валидные и правильные ответы, требующие согласия и подразумевающие его.

Если неуверенность не является результатом объективной неоднозначности мира, то что же вызывает ее? Ответ Московичи: общество, социальные отношения. Рассмотрим сценарий Аша. Несогласие с группой, единодушно защищающей ответ, противоречащий тому, что он видит, вселяет неуверенность в наивного (не «подсадного») испытуемого. Испытуемые считают само собой разумеющимся, что похожие друг на друга люди, наблюдая за одним и тем же стимулом, должны прийти к согласию (Asch, 1952; Turner, 1985). Если согласия нет, возникают когнитивный конфликт и неуверенность относительно правильного ответа. Человек пытается разобраться в сложившейся ситуации и объяснить социальный и когнитивный конфликт. Одно из возможных объяснений заключается в том, что, вероятно, он ошибается. Как отмечает Фестингер, без согласия с похожими на тебя людьми не может быть субъективной валидности; разница лишь в том, что, по мнению Фестингера, это согласие нужно лишь тогда, когда реальность слишком неоднозначна для того, чтобы ее можно было протестировать физическими методами. Исследования Аша свидетельствуют о том, несогласие порождает неуверенность даже тогда, когда реальность однозначна и легко поддается перцептивному тестированию. Неуверенность возникает и инициирует процесс влияния не в результате предполагаемых трудностей с объективным тестированием реальности, а вследствие социального конфликта между индивидуумом и группой.

Что уменьшает неуверенность? На этот вопрос Московичи отвечает менее уверенно, чем когда он говорит о том, что не отводит этому уменьшению центральной роли в процессе влияния. Складывается впечатление, что его ответ заключается в следующем: неуверенность уменьшают люди, которые не сомневаются в себе и демонстрируют отсутствие колебаний и убежденность, т. е. последовательные и стойкие люди. Московичи обращает внимание на то, что считать, будто неуверенность снижают люди, обладающие информацией, — значит ходить по кругу: информационная зависимость есть скорее симптом, а не причина влияния (Moscovici & Faucheux, 1972). Информационная зависимость индивидуума от других людей отражает тот факт, что он уже однажды подвергся их влиянию и под этим влиянием принял ценности, на которых основаны их позиции. Например, специалист — это тот, кто признал нормы, ценности и правила, присущие той отрасли знания, которую он представляет. Эксперты оказывают влияние на людей не потому, что их мнение — источник валидной информации. Человек воспринимает их информацию как валидную, потому что их признали специалистами те социальные институты, ценности которых он принимает.

Подводя некоторый итог, можно сказать следующее: отдельно взятый индивидуум не асоциален, неуверенность является результатом социального конфликта, и социальные нормы и правила определяют, что именно считается информацией. Неуверенность не асоциальная, когнитивная принадлежность индивидуума, которая существует до влияния и является его базой. Более вероятно, что потребность в информации и есть результат влияния.