Малашевская М.Н. Дипломатия Японии в отношении России люди и идеи в эпоху перемен. 2022

тущая система. В отличие от Сато Масару, утверждающего, что под давлением государственных органов находились все слои населения, Тамба Минору подчеркнул, что жители стран социалистического лагеря не ощущают гнета со стороны спецслужб, поскольку простые обыватели не контактируют с иностранцами, соответственно вся тяжесть ложилась на плечи иностранцев в СССР, за которыми осуществлялся постоянный контроль.

Вопрос цензуры с его точки зрения обстоял в СССР и КНР поразному — советская газета «Правда» давала более полную сводку международных событий, нежели китайская «Жэньминь жибао», что свидетельствовало о более глубокой вовлеченности СССР

вмеждународные дела и наоборот о концентрации на дела внутренние в КНР. В то же время, он считает, что для советской прессы

вбольшей степени характерно «увиливание» (хинэри — информационные спекуляции) и фальсификация новостей.

«В переговорах с такими тоталитарными государствами, как

СССР и КНР, наша демократическая страна занимает неизменно слабую позицию», — писал Тамба Минору. Он развернул свой тезис, подводя под него аргументацию, основанную на эмоциональном восприятии недружественной в отношении Японии и ущемляющей гордость японцев политики СССР, в то время как китайские дипломаты ведут себя в переговорах «умелее и хитрее» (ро:рэн дэ ко:кацу).

Здесь японский автор скорее манипулирует стереотипом Японии как экономически развитой страны, свободной и демократической, резко противопоставляя ее СССР и КНР. С Китаем подчеркивается культурная близость, обуславливающая более тесные и конструктивные контакты.

Текст книги преисполнен политическими стереотипами, проходящими красной нитью через работы как японских дипломатов, работавших в СССР, так и японских и западных исследователей. Тамба Минору ищет доказательства тем распространенным мнениям, которые рассеяны в общественно-политическом дискурсе, вместо того чтобы оспаривать или корректировать их на правах очевидца событий и опытного дипломата, прожившего продолжительный срок в СССР и России. Тамба Минору подчеркнул, что часть информации, которую он приводит в книге, он получил от старших коллег, делившихся с ним своим опытом работы в СССР,

что свидетельствует о традиционных методах передачи знаний, закостенелости источника информации и формировании представления об образе жизни в Советском Союзе по заданной заранее траектории, о шаблонном подходе при передаче знаний новым поколениям дипломатов-русистов. В мемуарах Тамба Минору дана

310

слабая оценка культурных, общественных событий. Мало говорится о советском кинематографе, театре, книгах и пр., как будто этот аспект отсутствует в жизни японского дипломата, хотя он упоминал, что были и кинопоказы и посещение театров, поскольку кроме высококультурных мероприятий в Москве посещать было больше нечего. Сам Тамба Минору объясняет такое положение недостатком контактов с общественностью — «живя в Москве, не жить в Москве, и живя в Пекине, не жить в Пекине»28. В трактовках Тамба Минору отражены установки японского истеблишмента, характеризовавшие мышление эпохи холодной войны, в которых Судзуки Мунэо впоследствии обвинял своего оппонента Танака Макико. Подобные оценки подвергнутся пересмотру только в работах некоторых младших коллег Тамба Минору, например у Сато Масару и Кавато Акио, которые построят более полный образ Советского Союза и России, основанный на контактах с реальными людьми.

Обратимся к выдержкам из книги Тамба Минору «Тайные переговоры между Россией и Японией». Ее пятая глава под заголовком «Служба в Москве и Пекине» посвящена концу 1960-х — середине 1970-х гг. — короткому периоду существенных стратегических перемен в жизни Японии. Японский дипломат вспоминает, как вместе с послом Эдамура Сумио он был включен в группу участников переговоров по определению статуса островов Окинава и возвращению их под полный суверенитет Японии в начале 1970-х гг. Это был один из наиболее значимых дипломатических актов в истории послевоенной Японии, поставивший страну на путь обретения полной независимости и суверенности после 1972 г., позволивший восстановить национальную гордость.

Приведем выдержки из книги Тамба Минору.

В феврале 1970 г. меня перевели в департамент договоров МИД Японии в качестве ответственного по вопросу возвращения Окинава, и до возвращения островов Окинава Японии в мае 1972 г. все мои помыслы

иусилия были обращены к этому делу. Затем я был включен в работу по подготовке соглашения о восстановлении японо-китайских дипломатических связей, а в сентябре 1972 г. я, как ответственный за переговоры с китайской стороной, сопровождал премьер-министра Танака Какуэй

иминистра иностранных дел Охира Масаёси во время их визита в КНР. Вследствие этого с ноября 1973 г. на ближайшие два с половиной года меня назначили первым секретарем посольства Японии в Пекине. Я был включен в группу по административным делам, и участвуя в перегово-

28 Тамба М. Нитиро гайко: хива. С. 107–109.

311

рах с китайцами по самым разнообразным темам, продолжал заниматься японо-советскими связями. Тогда же я написал небольшой очерк «Служба в Москве и в Пекине», и здесь я хочу его наконец-то опубликовать. Так или иначе, этот небольшой очерк был написан более 30 лет назад. Москва и Пекин значительно переменились за эти годы, но и теперь, когда я перечитываю этот текст, всякий раз удивляюсь тому, что там написано.

Служба в Москве и Пекине

Вступление. Я начал свои штудии на поприще изучения России во время стажировки в Америке (сентябрь 1962 г. — февраль 1965 г.), после чего получил первое назначение в Москву (февраль 1965 г. — август 1967 г.), а теперь уже два года как я, неожиданно для себя, служу в Пекине. В течение этих лет мне много раз доводилось слышать от людей, с которыми меня сводила судьба, вопрос: «А чем Москва отличается от Пекина?» Здесь я бы выделили два отдельных вопроса: чем отличаются друг от друга СССР и КНР, и какова разница между их столицами — Пекином

иМосквой, где мне довелось служить? <…>

Стех пор, как я вернулся со службы в Москве минуло уже восемь лет, но мне удалось побывать там еще дважды или трижды (последний раз летом 1973 г.), и я хочу предупредить читателя в преамбуле своего очерка, что с течением времени в Москве произошли некоторые перемены, с которыми мне довелось столкнуться, но на макроуровне все осталось, как и прежде.

То, что испытываешь в повседневной жизни. В сентябре 1972 г. велись

переговоры о нормализации японо-китайских дипломатических отношений. Я тогда был включен в делегацию в качестве ответственного от Департамента договоров и направился в Пекин на 5 дней. Воспоминания о той самой первой встрече с Китаем живы в моей памяти и ныне. Просторность улицы Чанъаньцзе, что означает «Улица вечного спокойствия», величие архитектурного стиля Дома народных собраний, поражающие воображение безграничные пространства аэропорта — все это вызывало в памяти улицы Москвы. Автомобили «Хунцы» («Красный флаг»), на которых возили высокопоставленных чиновников и важных гостей, и машины «Шанхай», на которых ездили шпионы вроде меня, так или иначе напоминали «Чайки» и «Волги» в Москве. Много мест в Китае несут на себе печать тесного сотрудничества между СССР и КНР в пору их медового месяца*.

* В китайских ресторанах и аэропорту вплоть до настоящего времени встречаются надписи на русском языке, но в новых зданиях их не найдешь. Так, например, в уборной старого крупного ресторана надписи были на китайском и русском языках, а в новом ресторане, открытом в 1974 г. в 16-этажном здании, надписи были только на китайском и английском. В самых современных ресторанах Пекина теперь нет ни китайских, ни русских надписей — висит только вывеска «Dining room» на английском языке.

312

Потом меня назначили на службу в Пекин, я подмечал сходства и различия повседневной жизни Москве и Пекине, и понимал, что мои будни там протекали совершенно по-разному.

Например, в Москве остро ощущалось давление из-за ежечасной и ежеминутной слежки за нами, а про Пекин я не могу такого сказать. В Москве за нами неотступно следовала тень. Я часто слышал от дипломатических работников посольств других стран Запада, что они извлекали из стен спрятанные там микрофоны. После того, как я отбыл из Москвы, стало известно, что японское посольство не исключение. Вдруг обнаружилось, что не только квартиры работников посольства Западной Германии были под прослушиванием, но и у атташе по контрразведке ФРГ был установлен микрофон (я не знаю точно, кто это был). Мы узнали, что телефоны прослушиваются, ну и конечно же, читалась вся наша корреспонденция.

Ипрослушка, и слежка, и чтение личных писем делались откровенно, без утайки, и именно поэтому мы чувствовали огромное моральное давление. А простые русские были первыми, кто испытал на себе такую атмосферу. Невозможно описать какое облегчение мы чувствовали, выезжая за пределы Советского Союза и пребывая в каком-то другом государстве.

Я ни разу не почувствовал, что за мной подглядывают или меня подслушивают в Пекине, как это было в Москве. Очевидно, что здания всех посольств в Пекине были выстроены китайцами, но я ни разу ни от кого не слышал, чтобы был найден спрятанный микрофон. Когда у нас проводились серьезные переговоры, то телефоны в квартирах работников посольства были повреждены, и было плохо слышно собеседника, но я не могу сказать со всей уверенностью, что нас прослушивали.

Я ехал в Пекин с полной уверенность, что там будет то же, что и

вМоскве, и даже по прибытии все думал, работают ли китайцы так же «грязно», ощущая необходимость держать себя в тонусе. Если китайцы нас и прослушивали или разведывали все каким-то иным способом, то в любом случае действовали они во сто раз профессиональнее, чем Советы.

Ивсе же я могу подметить кое-какие чисто человеческие сходства между простыми китайцами и советскими гражданами. И китайцы, и советские люди крайне недоверчивы. Крестьян-бедняков насильственно сгоняли в колхозы, и народный характер изменился за долгие годы коллективизации. После революции тоталитаризм сделал свое дело — и китайцы, и советские люди стали до крайности осмотрительны. Жители Страны Советов традиционно уважали силу, так что, как мне кажется, надо было уметь держать себя твердо и уверенно, что только усиливало недоверчивость. Однако китайцы всегда с улыбкой на лице общаются с другими людьми, и в этой обходительности выражается их укоренившаяся подозрительность ко всем. На лице китайцев — всегда улыбка, но это абсолютно ничего не значит. Они никогда не говорят вежливых слов, типа «простите» или «извините». В течение двух лет, что я служил

313

вКитае, мне довелось услышать извинения два или три раза. Я думаю, что причина кроется именно в их подозрительности.

Москва и Пекин, будучи важнейшими мировыми столицами, обладают тем, чем они могут гордиться. И одна из таких вещей — это высокий уровень общественного порядка и безопасности. Последнее время, как сообщают средства массовой информации, Москву захлестнула волна варварства и бандитизма, запугавшая простых москвичей. Случаются даже такие происшествия, как было в школе для японцев, куда проник грабитель и вынес учебники. Теперь в Москве не так спокойно, как

встарые времена, однако так бывает практически во всех столицах мира, и Москва не исключение. А в Пекине с точки зрения обеспечения безопасности не случается серьезных происшествий, нарушающих покой граждан. Если уж решено запереть всех на замок, то всех дипломатовиностранцев собирают в одном месте и оставляют в машинах. <…>

Сам я могу рассказать историю про два года службы в Пекине. У меня на это три причины. Первая, Китай — это важнейшее государство, куда может быть назначен наш японский дипломат, а то, что о Китае говорят, и что есть на самом деле — это совершенно разные вещи. Каждый наш дипломат обязан знать об этом и воспользоваться возможностью, чтобы поработать в КНР.

Вторая причина — нет страны, о которой информация была бы так скудна, и важно уметь не только анализировать сведения о внешней и внутренней политике Китая, но и делиться свежими впечатлениями и эмоциями, которые появляются во время работы там.

Третья причина — в Москву я поехал один, без семьи, а вот в Пекине мы были все вместе, и я на своей шкуре испытал, как часто мы болели. В Пекине невыносимо сухой воздух зимой, мой ребенок переболел бронхитами и воспалениями легких. С наступлением зимы зачастую кто-то из членов семьи наших дипломатов ложился в больницу. Кроме того, система медицинской помощи в Китае вызывает дрожь. В течение этих двух лет было не менее десяти случаев, когда нашим дипломатам или членам их семей приходилось за свой счет возвращаться домой в Японию на лечение. Лично мне хватило двух пережитых в Пекине зим*.

Быть в Москве и не быть Москве, быть в Пекине и не быть в Пекине. Пока я был в Москве, я не мог избавиться от мысли, что, физиче-

ски живя здесь, я совершенно никак не связан с обычной повседневной жизнью города, а в Пекине дистанция между нами и китайским обществом была еще больше. Между Москвой и Пекином нет никакой разницы в том, что, когда выходишь за пределы посольства или нашего жилого квартала, днем и вечером видишь массу военных и полицейских.

* Я слышал, что, например, в Улан-Баторе, когда один из наших работников оказался в беде, ему на помощь поспешили медицинские работники советского посольства, и это не может не вызывать глубокого чувства благодарности.

314

ВПекине, например, у входа в ресторан гостиницы «Пекин» стоят военные, и для того, чтобы войти, нужен специальный пропуск, поэтому обычным китайцам туда входа нет. И если в Москве в дорогом элитном ресторане я неоднократно сидел за одним столом с другими советскими гражданами, то в Пекине такое просто немыслимо. В китайской столице ресторан, куда мы ходили, был разделен так, что на первом этаже сидели китайцы, а на втором этаже был зал для иностранцев. <…>

Если в мою квартиру в Москве могли приходить русские, то в Пекине простых китайцев проверяли у ворот в наш квартал, мы ездили

вотдельных автомобилях, и в квартал, где проживают иностранцы, вход был закрыт. Когда мы, забыв пропуска, выходили погулять по городу налегке, да еще и в обуви китайского производств, по возвращении у ворот квартала нам учинялся допрос, ведь китайцы и японцы внешне похожи.

Как-то раз моя супруга, забыв пропуск, решила нанести визит в советское посольство. Несмотря на то, что по ее одежде и внешнему виду было ясно, что она иностранка, ее остановили у ворот и допрашивали с пристрастием. Эту сцену увидел секретарь советского посольства, который знал нас в лицо, он попытался заступиться за нее, сказав, что это супруга секретаря посольства Японии. На что ему было сказано: «А ты кто такой? Ну-ка покажи свой пропуск!», и он спешно удалился на своей машине.

Я вспоминаю повседневную жизнь в разных странах мира, и так получается, что за рубежом наше посольство и его сотрудников охраняли от демонстрантов и прочих потенциально опасных личностей. В Китае же все было наоборот — китайское общество оберегали от нас, представителей Японии, его отделили от нас, это и было основной задачей.

ВПекине мы были ограничены в выборе мест для посещений. Это было посольство, квартал для иностранцев, международный клуб, универмаги «Юи шандянь» («Дружба»). Этими местами было ограничено 90 % нашего повседневного времяпрепровождения. Международный клуб был создан китайским правительством специально для нужд иностранцев, пребывающих в Пекине. <…>

Наше общение было ограничено китайцами двух типов: первый тип — обслуживающий персонал посольства, включая повара, горничных, водителей, персонал квартала для иностранцев и международного клуба; и второй тип — представители китайского правительства. Их отправляли в места, где они имели возможность контактировать с иностранцами, и их специально обучали тому, как себя вести с иностранными гражданами.

С моей точки зрения, общество в Китае было отделено от нас более непроницаемыми барьерами, нежели люди в Советском Союзе, но в то же время, можно сказать, что с точки зрения разницы в развитии двух государств, Китай был меньше подвержен всякого рода крайностям, и причины этого кроются в самой истории Китая. Мы, японцы, имеем опыт

315

системы Дэдзима, когда контакты с иностранцами были ограничены, а в Цинском Китае, была ограничена торговля. Я думаю, что сегодняшние тоталитарные общества прибегают к аналогичной системе. Современная КНР самым серьезным образом заимствует иностранные технологии, но нет нужды говорить, что пока страна не начнет развивать туризм, пока она будет изолирована от иностранной культуры и иностранных идей, все будет оставаться, как прежде.

Ночная жизнь в Москве и Пекине. Один из наших дипломатов отметил: «Когда тебя командируют в Лондон или Париж, то с наступлением вечера можно, конечно, играть в маджонг, но в этих городах такой огромный выбор, куда можно сходить и развлечься, что голова идет кругом от того, что не можешь решить, чем заняться сегодня вечером. В Пекине все иначе — ночью там настолько тихо и спокойно, что ничего не остается, кроме как играть в маджонг». <…>

Китайцы, устраивая званые обеды, начинают в шесть, мероприятие длится до девяти, а потом — ничего. У нас в посольстве бывали ужины, которые длились до поздней ночи, но, конечно же, такие ужины устраивались не каждый вечер. В Китае есть телевидение, но по нему крутят только фильмы про революцию. <…> Во время службы в Пекине мы все очень много читали. <…>

ВМоскве, напротив, было чем заняться вечером, не так, конечно, как в Лондоне или Париже, но все-таки… Как ни крути, Москва — это одна из мировых столиц с богатой культурной жизнью. Можно посетить балет, оперу, концерты, драматические спектакли, кукольный театр, цирк. И все это на высочайшем по мировым меркам уровне. Я имел возможность хотя бы раз в неделю посетить такое место, получить удовольствие от увиденного и чисто психологически чувствовал себя намного лучше.

Последнее время в некоторых московских кафе можно посмотреть кордебалет, но в Пекине о таком и думать нечего. Советские фильмы тоже порой были вполне сносные. В советском посольстве в Пекине для дипломатических работников устраивали показ фильма «Москва, любовь моя» (совместного производства Япония и СССР, в главной роли — Курихара Комаки), фильм получил широкую известность, и из нашего посольства пошли туда даже без приглашения. Один из скучных вечеров нам скрасил просмотр фильма «Дерсу Узала» (лента советского производства, режиссер — Куросава Акира)*.

ВПекине все было совсем иначе. Там показывали только современную революционную оперу или балет (например «Красный женский отряд», «Седая девушка»). Мы вынуждены были это смотреть по долгу службы,

*Помню, как в Москве у советского зрителя вызывали бурю возмущения немногочисленные, на наш взгляд, сцены с поцелуями. В фильме «Москва, любовь моя» таких сцен вообще почти нет, но мне кажется, что советский кинематограф развивается, выражаясь по-китайски, «в сторону ревизионизма».

316

а вовсе не ради удовольствия. Других возможностей приобрести входной билет в театр у нас не было. Но даже в этих патриотических спектаклях мне было интересны сцены, в которых очень фактурно изображена японская армия и армия Гоминьдан.

Если вам думается, что ночная жизнь в Москве в отличие от китайской столицы была наполнена имперским лоском, то это не так. Москва, несомненно, превосходила Пекин в этом отношении, но по большому счету Москва и Пекин мало чем отличались друг от друга. В обеих столицах дипломаты других стран могли собираться в ресторанах, чтобы поесть, выпить или сыграть в бридж, и в обеих социалистических столицах вечер был скучен.

Пообедать в Пекине и пообедать в Москве. Пекину тоже есть чем похвастаться: если в Москве ночная жизнь бьет ключом всего в нескольких шагах от вас, то в Пекине никакой проблемы не составляет сходить куда-нибудь поесть и выпить. Среди наших дипломатов в Пекине были те, кто имел опыт работы в Москве, и в этом наши мнения сходятся. Пекин значительно превосходит Москву по разнообразию ресторанов, качеству пищи и уровню сервиса.

Вот, к примеру, овощи: все, что можно было приобрести в Москве, — это капусту, помидоры, лук, огурцы, морковь. И хотя продавались только эти продукты, это вовсе не значит, что их можно было купить одновременно. Что касается фруктов, то я помню только яблоки. Кроме них достать ничего было невозможно. <…> В Пекине никаких проблем не составляло пойти на улицу и купить самые разнообразные сезонные фрукты или овощи высокого качества. Так было со всем, что продавалось не только в специализированных магазинах для иностранцев, но и на улице. Показательна ситуация с мясом: не было никакого смысла покупать говядину в специализированных долларовых магазинах в Москве, нужно было заказывать ее из Стокгольма, поскольку ее нельзя было сравнивать

стем, к чему я привык в Японии*.

Вкакой бы ресторан я ни пошел в Москве, за редким исключением, мне подавали одинаковое меню. Ассортимент исходных продуктов, которые шли на приготовление блюд, был ограничен, поэтому в результате выбор был небогат. В Пекине у нас, иностранцев, был выбор из более чем 20 ресторанов, куда мы могли пойти пообедать, и везде подавали самые разнообразные китайские блюда.

Многие коллеги разделяют мое мнение о том, что и в Пекине, и в Москве повседневная жизнь не легка. Правда, это весьма полезно для воспитания духа. Если говорить только о ресторанах, то в китайской столице сервис почти не доставляет неудобств. В Москве я жил один и готовил себе сам; главная причина состояла в том, что было невозможно где-

* Помню, в московском ресторане у меня погнулся нож, когда я хотел разрезать поданный стейк. Уж не знаю, в чем было дело: то ли мясо было слишком жестким, то ли ножи советского производства были очень плохи.

317

нибудь вкусно поесть, а кроме того, поход в ресторан занимал невероятно много времени. Мы, японские дипломаты в Москве, именно по этой причине чаще всего ужинали в нашем посольстве. <…> Итак, дорогой читатель, если сравнить две столицы, то Пекин в кулинарном отношении был просто раем по сравнению с Москвой*.

Пекин и Москва ослабляют вожжи. В 1975 г. в январе закончилось Четвертое Всекитайское собрание народных представителей, а в феврале в Пекине произошло следующее: в универмаге на улице Пиндун были выставлены 17 манекенов, наряженные в новую модную женскую одежду, и к ним была прикреплена записка, гласившая: «Мы планируем в ближайшее время запустить производство такой одежды, и хотели бы, чтобы вы оставили свое мнение». А записи в тетради отзывов были весьма любопытными. Например, такие: «Мне все понравилось, хочу, чтобы быстрее стали это все выпускать в большом количестве», «Сделайте рукава покороче», «Может лучше юбочку укоротить?», «Вы только женскую одежду шьете, а я хочу, чтобы и мужская была такая же стильная» и т. п.

Эта модная выставка продлилась совсем недолго. В Пекине модным трендом лета того года стали юбки, особенно популярны были разноцветные юбки, которое мне часто доводилось видеть. В Шанхае пользовались спросом мини-юбки, но я слышал, что их сильно ругали в стенгазетах. <…>.

Советский Союз еще больше отпустил вожжи. Если в Москве я позволял себе дать официанту в гостинице или ресторане на чай, то кто-нибудь обязательно неодобрительно качал головой, но постепенно и там приходило понимание, что это абсолютно нормально. С другой стороны, до сих пор носильщики, которые доставляли мой багаж от посольства до таможни, непременно просили чаевые или «на водку». Бывало, идешь по улице и к тебе подходят молодые люди, которые просили продать им часы Seiko или Citizen. Это приводило в большее смущение, нежели мини-юбки на девушках на улице. Ходили также девицы, весьма похожие на проституток. Из-под полы продавались святые образа — иконы. Таксисты возили по дополнительным заказам, чтобы подзаработать. Государственное имущество и материалы продавались по нелегальным схемам. Одним словом, происходил тотальный ревизионизм, возращение к старым порядкам.

А вот про Китай такого не скажешь, хотя в некоторой степени подобное все-таки происходило. Два с половиной года назад, когда только

* В Улан-Баторе, например, меню в тамошних ресторанах было точь-в-точь как в Союзе. И пусть качество еды было еще хуже, чем в Москве, но обслуживание было значительно лучше (в знак благодарности я подарил обслуживающей меня официантке комплект трусов японского производства, в Монголии они стоили невероятно дорого, свыше 3000 йен), а развлекавший нас оркестр даже сыграл японские песни, под которые с удовольствием танцевали советские граждане; в Пекине подобного я не наблюдал. Надо сказать, что выходцы из СССР

и Восточной Европы вели себя в своих колониях очень заносчиво по отношению к обслуживающему персоналу.

318

открывалось наше посольство, китайцы, получив в качестве подарка от японцев бисквит-кастелла, разрезали его, но даже и не собирались есть. Еще я слышал, что если они приходили в гости с каким-то частным визитом, то на предложение выпить чашечку чаю говорили: «Спасибо, я пью только воду». Но я не наблюдал этого у китайцев, работавших у нас в посольстве. Они дружно читали манга из нашей посольской библиотеки. А еще до того, как передать нам газеты из Гонконга на английском языке, сами их листали. Как-то раз, когда мне надо было лететь в командировку в Токио, водителю пришлось везти меня в посольство во время его воскресного обеденного перерыва, так я ему компенсировал плату за обед, поскольку он вез меня в аэропорт. Деньги тот без колебаний принял. <…>

С начала Культурной революции прошло уже десять лет, и чувствовалось, что эта эпоха уходит в прошлое. Не сегодня завтра уйдет в мир иной Мао Цзэдун. Вот почему в Китае так строго противодействуют ревизионизму. Такие события, как устранение маршала Линь Бяо (1972 г.), развернувшаяся затем в 1973–1974 гг. «Критика Линь Бяо и Конфуция», движение за изучение концепции «Диктатуры пролетариата», критика романа «Речные заводи», явились частью кампании по предотвращению оттепели, или послаблений. Тогда возникает вопрос: к чему придет Китай через десять лет такой политики?

За покупками в Пекине и в Москве. Пока я жил в Москве, то испытывал массу неудобств, и одним из наиболее неприятных моментов стала завышенная оценка стоимости рубля. В это время он стоил 90 центов. Но и сегодня рубль стоит неоправданно дорого. Такая абсурдно завышенная стоимость является одной из причин выживаемости рубля. На западноевропейском валютном рынке за один доллар можно купить четыре рубля. Так что его цена завышена в четыре раза.

Кроме того, мы были ограничены в использовании рублей в Москве. Я и сегодня плачу за квартиру долларами, продукты и прочее приходится покупать в «валютных» магазинах. Пожалуй, рублями я платил только своей горничной, при покупке авиабилета и оплате газа. В ресторане же для нас была специальная касса, отдел, где мы платили долларами.

Так называемые «валютные» магазины («Березка») появились под конец хрущевской эпохи. Открытие их состоялось приблизительно в январе 1965 г. Там можно было купить высококачественные продукты — мясо, овощи, каких в городе не купишь. В эти годы икра и т.п. в обычных городских магазинах не продавалась, а здесь можно было приобрести привозной скотч, сигареты… Такая твердая валюта, как доллар, менялась на специальные билеты — боны, которые можно было отоваривать в «Березках». Сначала русским не разрешалось заходить в магазины для иностранцев, однако в 1973 г. меня удивило большое количество советских граждан в «Березке». Они получали эти денежные билеты, боны, за трудовые успехи, но покупки совершала советская элита. А вот с точки зрения Пекина операции с использованием иностранной валюты вражеского государства — доллара — в специализированных магазинах, равно

319