Ганковский Ю.В. (ред.) - Ислам в странах Ближнего и Среднего Востока. - 1984

деть определенную преемственность в политике османских пра­ вящих кругов XVII—XVIII вв. Вместе с тем он помогает луч­ ше понять отношение различных слоев османского общества к попыткам преобразований, предпринимавшимся до начала XIX в. Особый интерес в этом плане представляет позиция му­ сульманского духовенства, объединявшего в своих рядах основ­ ную массу образованных людей своего времени и одновремен­ но выступавшего в качестве влиятельнейшего защитника суще­ ствующего строя. В данной статье делается попытка показать реакцию высшей прослойки османского духовенства — сословия улемов4 — на нововведения первой половины XVIII в.

Со второй половины XVI в. для турецкого общества начал­ ся период перехода от раннефеодальных отношений к разви­ тым. Наиболее ярким выражением этого процесса можно счи­ тать распад тимариотской системы и возрастание роли круп­ ного частного землевладения5. Перестройка общественных свя­ зей вызвала общую реорганизацию всей социально-политической структуры Османского государства. Этот процесс шел довольно медленно, и в течение длительного времени элементы нового выступали, как правило, в оболочке «классических» османских институтов, способствуя их внутреннему перерождению. Поэто­ му современники, а вслед за ними и историки обычно подчер­

и янычарской пехоты, прекращение территориального расши­ рения империи, сепаратизм местных пашей, оскудение тимариотов (наиболее массовой прослойки турецких феодалов), сосре­ доточение многих тимаров в руках дворцовой бюрократии, ухудшение материального положения крестьян и появление большого числа беглых райятов.

Складывавшаяся в этот период политическая ситуация от­ личалась изменением соотношения сил между центром и перифе­ рией в пользу последней и хронической нестабильностью из-за постоянной вражды в среде местных феодалов — аянов и деребеев. Прогрессировавшее ослабление центральной власти оз­ начало вместе с тем и заметное усиление роли ислама как важного фактора сохранения единства османского общества. Со­ ответственно должны были возрасти и авторитет мусульманско­ го духовенства, и его роль в жизни страны. Характерно, что в XVII—XVIII вв. османские правители все реже вспоминают о системе светского законодательства (канун-наме), созданной их предшественниками, и все чаще обращаются к положениям ша­ риата, рассматривая его как единственную основу государствен­ ного права. Ни одно серьезное мероприятие не начиналось без фетвы шейх-уль-ислама. Духовенство прочно держало в своих руках контроль над всеми отраслями науки и культуры6.

Вместе с тем изучение общественной жизни Османской импе­

60

рии не показывает заметных сдвигов в соотношении между светской и духовной властью. Объяснение этому парадоксаль­ ному на первый взгляд явлению следует искать в самом духо­ венстве.

Характеризуя позицию улемов в средневековом мусульман­ ском мире, современные исследователи подчеркивают, что они принадлежали к элите общества, но их доступ к политической власти ограничивался лишь правовыми и религиозными вопро­ сами7. По мненнию А. Л. С. Марсо, духовенство занимало сре­ динное положение между правителями и подданными, но не идентифицировалось ни с народными массами, ни с власть иму­ щими. Подобный статус позволял ему не только выступать в качестве учителей, судей, проповедников или теологов, но и вы­ полнять также важную политическую роль советников, доверен­ ных лиц, посредников, выразителей мнения различных групп населения8. Менее изучена его экономическая активность (уп­ равителей вакфного имущества, опекунов и гарантов различных сделок, банкиров и ростовщиков).

Функциональный анализ роли османских улемов позволяет лучше понять позицию духовенства как особой группы в рам­ ках господствующего класса. Однако он недостаточен, ибо дает статичную картину и не учитывает тех перемен, которые вызы­ вались развитием общественных отношений. Между тем на про­ тяжении XVII—XVIII вв. изменилось не только значение дея­ тельности духовенства. Обнаружилась тенденция к быстрому увеличению его рядов, к значительному расширению и услож­ нению внутренней иерархии. Для новой ситуации показательны данные о составе населения г. Лариссы (Енишехир) в Фессалии, сообщенные О. Барканом. Согласно реестру, составленному в 1454 г., в городе насчитывалось 360 мусульманских семей (ха­ не); 217 из них занимались ремеслом или торговлей, 113 были учтены без указания профессии (по мнению ученого, их следует отнести к числу земледельцев), 30 были связаны с выполнением административных и религиозных функций. В 1700 г. в Лариссе было зафиксировано уже 756 мусульманских семей. Количе­ ство ремесленников и торговцев среди них почти не увеличилось (257), зато резко выросла численность военно-административного аппарата и духовенства. В городе, где проживало не более 5 тыс. человек, оказалось 10 мюдеррисов, 12 кадиев, 8 шейхов завиё (дервишеских обителей), 71 имам, 37 муэдзинов9. Разбухший слой улемов становился менее функциональным и более пара­ зитическим.

Внутри духовенства заметно усилился процесс дифференциа­ ции, приведший к довольно четкому выделению двух основных групп. Одну из них составили представители низшего духовен­ ства (квартальные имамы, деревенские муллы, муэдзины, служ­ ки в мечетях и месджидах, учащиеся медресе и т. п.), жившие примерно в таких же условиях, как и основная масса трудо­

61

вого населения, и выражавшие, как правило, взгляды и чаяния крестьянства и торгово-ремесленного люда в городах. Послед­ нее обстоятельство весьма четко прослеживается в городских бунтах, прокатившихся по Османской империи в конце XVII — первых десятилетиях XVIII в., и в частности в восстании стам­ бульских низов под руководством Патрона Халила в 1730 г.10.

Другую группу составили высшие улемы. От низшего духо­ венства они отличались не только уровнем образованности или занимаемыми должностями (мюдеррисы, кадии, кадиаскеры, шейх-уль-исламы) и, но и значительными состояниями и тесны­ ми связями с правящей верхушкой империи. Растущая изоля­ ция от прежних источников пополнения своего состава, замет­ ное сближение со светскими феодалами оказали большое влия­ ние на взгляды улемов и их деятельность. В среде высшего ос­ манского духовенства возросла роль богатства и личностных связей, т. е. тех факторов, которые во многом определили раз­ ложение военно-административного аппарата империи. В ито­ ге для улемов вскоре стали типичны пороки, которые распро­ странились в других группах османского правящего класса,— интриги, шантаж, коррупция, непотизм.

Звания мюлязимов, т. е. кандидатов в ряды улемов, прода­ вались еще в середине XVII в. за 5—10 тыс. акче, затем стали продавать и звание судьи (кадия). В анонимном рисале начала XVIII в. отмечалось: «Великие муфтии уже не те, что были раньше, а кадиаскеры из-за своей низости могут, не краснея, безнаказанно продавать места кадиев, не проверяя прав кан­ дидатов. Среди мюлязимов можно видеть простых секретарей, воевод, субаши и прочих лиц всех сословий, которые благодаря деньгам пришли на место мюдеррисов и, не зная совести, заня­ ли места кадиев, которые они используют, чтобы торговать справедливостью» 12.

Правоту автора этого документа подтверждает французский путешественник XVII в. М. Фебюр, который, отмечая порочность судейского аппарата, взяточничество и вымогательство кадиев, писал: «Правосудие в Османской империи достигло такой сте­ пени несправедливости, что если самого дьявола поставить судьей и разрешить ему делать все, что захочет, то, наверное, и он постеснялся бы тех поступков, которые совершают турки»13. О том же, хотя и в более осторожной форме, писал в своем трактате «Советы везирам и правителям» османский государст­ венный деятель начала XVIII в. Баккалоглу Сары Мехмед-эфен- ди: «В настоящее время некоторые из судей также берут взят­ ки под названием „махсуль“ (сбор.— М. М.) и не исполняют

разорение оборачивается богатством Каруна» и.

Наиболее ярким примером улема «нового типа» может слу­

62

жить Сейид Хаджи Фейзуллах (1638—1703), назначенный па пост шейх-улъ-ислама при султане Мустафе II (1695—1703). В течение 7 лет Фейзуллах являлся подлинным правителем им­ перии и пользовался столь большим влиянием на султана, что в народе распространились слухи, будто муфтий «заколдовал» Мустафу II. Безграничное властолюбие сочеталось у Фейзуллаха с непомерной алчностью. Его деятельность вызвала в конеч­ ном счете недовольство различных слоев населения Стамбула, поднявшихся в 1703 г. на открытое восстание против великого муфтия и других «предателей и мучителей правоверного на­ рода». Дм. Кантемир, хорошо знавший Фейзуллаха, отмечал, что тот «наложил руку на всю империю», и писал далее: «Об­ ратите внимание на самые хорошие места для мулл, все они были заняты сыновьями этого человека 1В. Любой другой че­ ловек допускался к ним лишь после того, как он хорошо запла­ тил за свое назначение. Поэтому его дом превратился в место вымогательств, здесь продавалось правосудие, здесь продава­ лись религиозные чины за полноценные монеты. Не надейтесь, что назначаемые люди уважались за их знания и честность. Бо­ гатство было самым необходимым требованием...» 16.

Разумеется, позиция верхушки улемов не может быть све­ дена лишь к заботам о личной выгоде и власти. Будучи наи­ более образованной частью общества, они, вероятно, достаточ­ но хорошо представляли себе состояние империи. Русские и другие иностранные представители при Порте в XVIII в. постоян­ но отмечают активность улемов при обсуждении важнейших вопросов внешней и внутренней политики в султанском Дива­ не. Основываясь на этих сообщениях, можно предположить, что высшее духовенство не только сознавало необходимость при­ нятия определенных мер, направленных на увеличение авторите­ та центральной власти, но и прямо поддерживало различные про­ екты улучшения деятельности государственного аппарата. Одна­ ко наибольший интерес представляет позиция улемов в отно­ шении тех преобразований, которые явно покушались на опре­ деленные традиционные институты или порядки и как-то заде­ вали интересы мусульманского духовенства. Именно поэтому следует обратиться к реформам XVIII в., когда перед улемами с особой остротой встал вопрос: что важнее — интересы сосло­ вия или государства?

Специалисты по османской истории лишь приступают к серь­

форм «низам-и джедид» обернулся почти полным забвением их

предшественников. Между тем начинания османских султанов и государственных деятелей XVII в., попытки нововведений в «эпоху тюльпанов» (1718—1730), а также при султанах Муста­ фе III (1757—1774) и Абдул-Хамиде I (1774—1789) имели важ­ ное значение, поскольку не только определили основное иаправ-

G3

ление последующих усилий Селима III и его единомышленников, но и позволили накопить определенный практический опыт по реализации проектов реформ.

Дальнейшие исследования позволят дать более полную ха­ рактеристику преобразований, осуществлявшихся на протяже­ нии XVIII в. Сейчас мы можем отметить лишь некоторые их

дение былой военной мощи империи. Соответственно их основ­ ное внимание концентрировалось на преобразованиях в армии. Если в XVII в. упор делался на реорганизации уже существо­ вавшей военной системы, то в XVIII в. главные усилия были направлены на усвоение опыта организации европейских войск. Изменилась и среда, выдвигавшая инициаторов преобразова­ ний. В XVII в. наибольшую активность проявляли выходцы из

тии 18. Поэтому наряду с мероприятиями по поднятию боеспособ­ ности турецкой армии все больше внимания стало уделяться развитию дипломатических контактов с соседними странами, за­ имствованию достижений европейской науки и техники. Со­ циальная база реформаторов XVIII в. оказалась еще более сла­ бой и непрочной, чем у их предшественников. В подобных ус­ ловиях реакция на нововведения влиятельной верхушки мусуль­ манского духовенства приобретала особо важное значение.

Специфические черты военных и иных начинаний XVIII в. выявились уже в первой половине века, что заставляет с особым вниманием отнестись к попыткам преобразований в это время. Говоря о них, историки, как правило, имеют в виду начина­ ния периода «Ляле деври» («эпохи тюльпанов»), в котором турецкий исследователь Н. Беркес увидел «силуэт Ренессан­ са» 19. Большинство специалистов по истории Османской импе­ рии хронологически ограничивают этот период годами дея­ тельности великого везира Дамад Ибрагим-паши Невшехирли (1718—1730) 20, хотя некоторые распространяют данное понятие на все правление султана Ахмеда III (1703—1730) 21.

Действительно, великий везир и некоторые другие деятели Порты проявляли устойчивый интерес к военному опыту евро­ пейских держав, к их политической и культурной жизни. Имен­ но в «эпоху тюльпанов» была открыта первая турецкая типогра­ фия, появились различные проекты создания военных и учебных заведений, развития в империи ремесел, мануфактур и наук; столичная знать принялась за строительство загородных двор­ цов (кёшков) на манер Версаля, Марли и Фонтенбло, вошли в моду тюльпаны, привозимые из Голландии22.

Подобные факты дают основание предполагать, что при Иб­

64

рагиме Невшехирли проявилась тенденция к осознанию частью османского общества военно-политического и культурного от­

этот явления датами правления султанов и великих везиров, ведь речь идет об идеях, получивших распространение по край­ ней мере в среде господствующего класса империи.

Конечной датой «Ляле деври» считается восстание в Стам­ буле под руководством Патрона Халила, приведшее к сверже­ нию Ахмеда III, гибели Ибрагим-паши и некоторых лиц из его окружения. Однако вопреки утверждениям некоторых турецких и западных авторов интерес османской верхушки к Европе не угас. Более того, попытки «европеизации» турецкого общест­ ва продолжались и при преемниках Ибрагима Невшехирли, при­ чем в 30-е годы они осуществлялись более активно и успешно, чем в годы его везирата. Эти соображения позволяют опре­ делить время возникновения тенденции к заимствованию евро­ пейского опыта более широко — от Карловицких мирных дого­ воров 1699 г., зафиксировавших начало отступления турок из Европы, до 1740 г., когда Порта предоставлением «вечных» ка­ питуляций Франции, по сути дела, впервые признала могущест­ во Европы.

Остановимся несколько подробнее на некоторых нововведе­ ниях первой половины XVIII в.

Слабость турецкой армии была уже ясна османским поли­ тикам, поэтому Порта неоднократно отказывалась от проектов военного реванша в Европе, предпочитая пользоваться плодами европейских конфликтов, нежели участвовать в них. Дм. Кан­ темир писал о внешней политике великого везира Али-паши Чорлулу (1706—1710): «Он стремился к завоеваниям, однако не хотел подставлять страну под угрозу потерять многое из-за надежд на завоевание малого. Это и сделало его таким про­ тивником войны; опыт последних войн убедил его в силе хорошо дисциплинированных христианских войск и в слабости огромных мусульманских армий»23. Так же поступали и другие руководи­ тели Порты, в частности Ибрагим Невшехирли. Придя к власти в момент окончания очередной проигранной кампании (войны с Австрией и Венецией 1714—1718 гг.), он на протяжении 12 лет своего правления проявлял большую осмотрительность в евро­ пейских делах и избегал конфликтов с основными соперниками империи — Австрией и Россией. «Везирь и салтан знают свою слабость, что у них войско нерегулярное и память свежа, как их цесарь римский побил»24,— отмечал в 1723 г. российский ре­ зидент в Стамбуле И. И. Неплюев.

Отказ от планов войны в Европе отнюдь не означал отхода от агрессивной политики вообще. В 1723—1736 гг. Порта почти непрерывно вела войны в Иране, переживавшем в начале XVIII в. период тяжелого экономического и политического кри­

зиса. Иранские походы 20—30-х годов лишний раз показали, что Османская империя еще сохраняла свой характер «подлин­ но военной державы средневековья». Не случайно в основе пла­ нов преобразований по-прежнему лежала забота о состоянии войска.

Первые проекты реорганизации турецкой армии на европей­ ский лад появились еще при предшественниках Ибрагим-паши Невшехирли. Так, великий везир Дамад Али-паша (1713—1716) вел переговоры с венгерским князем Ференцем II Ракоци отно­ сительно создания корпуса регулярных войск из христиан и му­ сульман под командованием князя25. Другой проект был создан в самом конце войны с Австрией и Венецией. Его автор остался неизвестным, но турецкий историк Ф. Р. Унат, опубликовавший текст проекта, предполагает, что им мог быть Ракоци или со­ здатель первой турецкой типографии Ибрагим Мютеферрика26. В 1726 г. вновь был поднят вопрос о необходимости перестрой­ ки османской армии. По сообщению И. И. Неплюева, новое предложение исходило от князя Ф. Ракоци, но, если вспомнить, что Ибрагим-эфенди входил в состав свиты последнего в ка­ честве переводчика и в течение ряда лет выступал в качестве его агента при Порте, можно думать, что и он причастен к со­ ставлению данного проекта27.

Наше предположение об авторстве Ибрагима Мютеферрики основано на сообщении И. И. Неплюева в феврале 1725 г. о том, что «эфендий, который был прежде венгренин и с молодых лет обосурманился», по секрету сообщил переводчику русского посла о своей книге, «в которой изобразил о важности и при­ были географии и прочих наук, также как нужно регулярное войско и какое оное плод принести может»28. Хотя имя «эфендия» и название его труда не упомянуты, ясно, что речь идет о написанной, видимо, к началу 1725 г. кнйге Ибрагима Мюте­ феррики «Усуль-уль-хикем фи низам-уль-умем» («Мудрые прин­ ципы в устройстве народов»), которая была опубликована им после возобновления работы типографии в 1732 г.29. В той же реляции* сообщалось, что упомянутое сочинение было передано кяхье (ближайшему помощнику) великого везира. Эта работа, вероятно, и лежала в основе предложений Ф. Ракоци.

Если даже авторство Ибрагима Мютеферрики и не будет до­ казано, другое обстоятельство очевидно: все названные проекты принадлежали перу иностранцев, главным образом представите­ лей венгерской эмиграции в Стамбуле. Остается пока неизвест­ ным, действовали ли они самостоятельно или по совету из Па­ рижа, с которым венгры были тесно связаны. Во всяком слу­ чае, антиавстрийская направленность их планов вполне ясна, Трудно сказать, насколько серьезно отнесся Ибрагим-паша к этим предложениям, но он хорошо представлял себе слабость турецкой армии. В докладе, присланном из ставки великого ве­ зира Ахмеду III в 1718 г., говорилось: «Состояние наших войск

66

известно, даже если у неприятеля будет 10 тысяч человек, 100 тысяч наших воинов не могут им противостоять и бегут»30. Французский посол де Боннак даже утверждал, что Порта в

в деле организации типографии великий везир оказывал Ибра­ гиму Мютеферрике большую поддержку.

Планы реорганизации армии при Ибрагим-паше остались, однако, нереализованными. Лишь в 1728 г. был издан указ о борьбе со злоупотреблениями при раздаче янычарских посо­ бий 32. Он не вносил никаких изменений в деятельность янычар­ ского корпуса и, по существу, преследовал лишь цель сокраще­ ния чрезмерно большого числа «отураков» (пенсионеров, осво­ божденных от несения военной службы). В данном случае Ибрагим Невшехирли продолжал политику своих предшествен­ ников— Амджазаде Хюсейна Кёпрюлю (1699—1702), Рами

.Мехмед-паши (1702—1704), Али Чорлулу и Дамада Али-паши, пытавшихся добиться некоторого сокращения государственных расходов и улучшить состояние казны. Вряд ли подобная мера могла вызвать возражение улемов, хотя она и привела к росту недовольства среди янычар.

Более широко нововведения в армии осуществлялись в 30-е годы, когда к прежним сторонникам военных реформ при­ соединился еще один «ренегат» (европеец, принявший ислам) — Клод-Александр Бонневаль (1675—1747) 33. Профессиональный военный, сражавшийся сначала в рядах французской, а затем австрийской армий, Бонневаль в 20-е годы вступил в конфликт с венскими властями и был уволен со службы. После этого он принял ислам и предложил свои услуги Дамад Ибрагим-па­ ше, зная, что великий везир благосклонно относится к «рене­ гатам».

После свержения Ахмеда III и гибели Невшехирли Бонне­ валь (действовавший под именем Ахмед-паши) некоторое время находился при Ф. Ракоци, а в начале 1732 г. был вызван везиром Топал Осман-пашой (1731 —1732) в Стамбул. По приказу последнего он был назначен хумбараджи баши («главным дей­ ствительным бомбардирским командиром», как писал россий­ ский резидент А. Вешняков) для реорганизации корпуса бом­ бардиров по европейскому образцу34. Видимо, тогда же им был представлен план перестройки всей военной системы 35

Наиболее полно деятельность Бонневаля развернулась при великом везире Али-паше Хекимоглу. Сын итальянца-«ренегата», опытный дипломат и политик, трижды назначавшийся на пост руководителя Порты (1732—1735, 1742—1743 и 1755), Али-паша сделал свою карьеру при Ибрагиме Невшехирли и считался од­ ним из фаворитов Ахмеда III. По свидетельству находившихся в Стамбуле русских дипломатов, с его возвышением значмтель-

но усилилось влияние тех лиц, которые играли активную роль в жизни страны до сентябрьских событий 1730 г.

Бонневалю были предоставлены плацы, бараки и мастерские на азиатской стороне Босфора. «С апробацией муфтинского» было решено открыть здесь военно-инженерную школу (хендесехане): «Из албанцев и арнаутов магометан набрать три ты­ сячи человек и обучать военному регулу под его Боневалового дирекциею всякой бомбардирской должности учреди им офице­ ров из ренегатов же французов при нем находящихся»36.

Спустя примерно год, в мае 1735 г., А. Вешняков сообщал о первых успехах «Боневалова завода»: «...Ныне имеет три роты или 300 человек молодых турок бошняков, одетых в мундиры по венгерски... со всеми офицерами, как надлежит быть в регуляр­ ном войске, которые с великим ему самому удивлением толь много преуспели во всяких эксерцициях и движениях воинских в два месяца, что все исполняют якобы были уже старые салдаты и оных не толико практике, но и теории учит, как арифме­ тике, и другим некоторым частям нужным математике и рисо­ вать в тот вид, чтоб все сии могли быть офицерами, и вдруг три полка сделать...»37. Далее российский резидент отмечает, что на ежедневных «ексерцициях» бывают не только султан и его министры, но и «великое множество военных и духовных, что видят с удивлением и зело похваляют» 33.

Публичная поддержка улемов во многом помогла Бонневалю после падения в 1735 г. Али-паши. Хотя влияние Бонневаля при дворе уменьшилось, а сам он из-за ссоры с очередным султан­ ским фаворитом был временно сослан в Кастамону, корпус хумбараджи продолжал существовать, а школа работать. Лишь после смерти Бонневаля в 1747 г. под давлением янычар бом­ бардирские части были упразднены, а школа закрыта39.

Тесно связано с военными вопросами и стремление осман­ ских политических деятелей периода «Ляле деври» к получе­ нию постоянной информации о международной обстановке в Европе. Американский турколог Ст. Шоу считает сложившуюся в то время практику посылки посольств в европейские страны «первой щелью в османском „железном занавесе"». Значение миссии дефтердара Ибрагим-паши в Вену (1719), посольства Йирмисекиз Мехмед-эфенди во Францию (1720—1721), посе­ щения Нишли Мехмед-агой России (1722—1723) и Мустафой Казбекчи Швеции (1726), пребывание в Вене первого турецкого резидента, Омер-аги (1725—1732),— все это шло далеко за рам­ ки чисто внешнеполитических акций. Они способствовали пре­ одолению традиционного для турецких политических деятелей убеждения в османском превосходстве. Не случайно с серией посольских поездок тесно связаны открытие первой турецкой типографии, переводы работ европейских авторов по истории, географии, астрономии, возросший интерес к картографии, кни­ гам, европейской прессе, к театральным представлениям 40.

6 8

Видимо, в это время в Стамбуле сложилась определенная группировка влиятельных лиц, которых по современным меркам можно было бы назвать «западниками», поскольку они выступа­ ли за перенятие некоторых европейских представлений и инсти­ тутов. К их числу с уверенностью можно отнести Иирмисекиз Мехмед-эфенди41 и его сына Саида Мехмед-эфенди. Последний после посещения вместе с отцом Франции стал явным франко­ филом. Помимо активного участия в открытии типографии он много выступал на дипломатическом поприще, возглавляя по­ сольства в Россию (1731—1732), Швецию (1733), Францию (1741—1742), поддерживая самые тесные отношения с Бонневалем и европейскими представителями при Порте.

Некоторое представление о личности Саид Мехмед-эфенди (в русских документах — Саид Мухамед эфендий) и его взгля­ дах могут дать архивные материалы, связанные с посольством последнего в Москву. Когда стала известна кандидатура посла, русские дипломаты при Порте постарались собрать возможно больше сведений о нем. В своих реляциях они сообщали, что Саид Мехмед-эфенди отличается умом, решительностью поведе­ ния, отсутствием религиозного фанатизма («весьма человек повадной и мало суеверен»), знанием французского языка и евро­ пейского этикета, а также пристрастием к вину42.

Особый интерес представляет журнал лейб-гвардии Преобра­ женского полка капитан-поручика Федора Ушакова, сопровож­ давшего посла во время всей его поездки. В этом журнале Ф. Ушаков отмечал мероприятия, связанные с приемом Саид Мехмед-эфенди в России, а также делал краткие записи о бе­ седах с ним. Из журнала следует, что И. И. Неплюев и А. И. Вешняков верно предсказывали, что посол будет вести себя «не так, как турки, но как... министры в христианстве»: ой не столько интересовался ценами на меха, сколько знакомился с московскими достопримечательностями и просился посмотреть Петербург, посещал комедии, которые показывали при дворе Анны Иоанновны, и принимал комедиантов у себя, присутство­ вал на учениях Преображенского, Семеновского и Измайловско­ го полков на поле у Донского монастыря, поддерживал актив­ ные контакты с послами европейских держав в России. Поль­ скому послу он, в частности, преподнес изданную в стамбуль­ ской типографии «грамматику печатанную на языке турецком и французском», а в ответ получил географическую карту (вероят­ но, Европы или России) 43.

В беседах же с Ф. Ушаковым Саид Мехмед-эфенди много хвалил Ибрагим-пашу Невшехирли как человека «ума великого» и к нему доброго, хотя и порицал поведение везира в ходе вой­ ны с Ираном; он неоднократно подчеркивал важные заслуги

69