Arkhangelskiy_A_Gumanitarnaya_politika_M_2006

Так вот, почти никто (кроме авторов доку­ ментального фильма, показанного по «Рос­ сии») не использовал гайдаровское выраже­ ние «подавление мятежа». Всюду, даже если журналисты занимали, казалось бы, подчерк­ нуто нейтральную позицию, звучало слово «расстрел». Иногда в сочетании со словом «парламент». Что совершенно естественно и абсолютно понятно, когда смотришь ис­ креннюю глупость пафосного Евгения Кири­ ченко. Что абсолютно непонятно, когда слу­ шаешь внятную речь других телеведущих.

Слова имеют не только значение. Они име­ ют и звучание. Столь же осмысленное, сколь и собственно словарный смысл. Нельзя быть нейтральным, объективным, незаинтересо­ ванным наблюдателем — и называть события 1993 года расстрелом. Потому что сказать «расстрел» — значит уже занять жесткую од­ нозначную позицию, дать оценку, закрепить восприятие, вынести моральный приговор ельцинистам. Даже если ты при этом наивно полагаешь, будто просто используешь расхо­ жее слово и сохраняешь полную политиче­ скую неангажированность.

Почему? Потому что представляешь одну из противоборствующих сторон в виде рас­ стрельной команды, смершевцев от современ­ ной политики. А другую — в роли жертвен­ ных агнцев, которых заклали злобные

28о

вампиры, сосущие кровь христианнейшего младенца Хасбулатова.

Более того, произнести слово «мятеж» — значит взять за точку событийного отсчета на­ силие агрессивной толпы, которую осознанно вооружили лидеры Верховного Совета. А слово «расстрел» сразу и безнадежно смещает хроно­ логическую рамку, фокусирует внимание не на причине, а на следствии, объявляя именно его — причиной. Как будто 4-му октября не предшествовало 2-е и 3-е. Как будто танки стреляли по Белому дому не в самом финале исторической драмы, на излете ее. Как будто этой стрельбе не предшествовали погромные и вполне кровавые атаки на мэрию и Останкино.

Определить суть происходившего как рас­ стрел — значит убрать погромы в историче­ скую тень, превратить итог — в исток.

Что же останется в подкорке у россиян, пропустивших сквозь свое сознание поток рассуждений о событиях 3-4 октября? Информа­ ционно — ничего не останется. Конкретные суждения забудутся. Доводы оппонентов рав­ но потеряют актуальность. Картинки из доку­ ментальных фильмов выцветут. А вот словес­ ные стереотипы — сохранятся. Вместе с ними закрепится соответствующий код восприятия.

Расстрел. Расстрел. Расстрел.

Приходится без устали повторять говорли­ вым, но гуманитарно нечутким либералам:

281

борьба за слова такая же серьезная и ответст­ венная борьба, как и любая другая. А может, стократ важнее. За годы, прошедшие после пе­ рестройки, мы позволили опозорить такие ключевые слова русского языка, как «память», «патриотизм», «демократия», нивелировали слово «свобода», а теперь вот резко усилили слово «расстрел». Стоит ли удивляться, что ули­ ца безъязыкая корчится под чужую музыку?

В одном интервью умный публицист Про­ ханов, чью газету «День» закрыли как раз во время октябрьских событий 1993 года, язви­ тельно заметил: сторонники Ельцина словно устыдились своей победы, ничего не написа­ ли о ней — ни стихов, ни романов, ни сценари­ ев, ни пьес. А проигравшие тогда — выиграли последующую войну на информационном по­ ле. В том числе игру — языковую.

Язык их — враг наш. А что делать, если наш собственный язык безмолвствует?

7 октября

Возвращение

Русский писатель Георгий Владимов умер в Германии. Но похоронить себя завещал в России. Вчера его тело было доставлено само­ летом в Москву; прямо из аэропорта гроб при­ везли в подмосковное Переделкино, где ко­ гда-то был поселок писателей.

282

Здесь же, в знаменитом переделкинском храме, прошло отпевание; здесь же, на не ме­ нее знаменитом переделкинском кладбище, состоялись похороны. Теперь рядом с давни­ ми литературными могилами — Борис Пас­ тернак, Корней Чуковский — и свежими лите­ ратурными могилами — Семен Липкин, Юрий Давыдов — появилась еще одна.

Народу на похоронах было немного. Почти столько же, сколько телекамер. Что понятно: информационное поле — местность пересе­ ченная, здесь ни одно статусное имя не остает­ ся без внимания. А писатели и читатели нико­ гда не утверждали, что новости их профессия. Кто случайно узнал в последний момент, тот сорвался с места и приехал. Андрей Битов, че­ та Вознесенских, Юрий Черниченко, Юрий Кублановский, Евгений Сидоров, старые «новомирцы», нынешние «знаменцы»...

Впрочем, о похоронах Пастернака в 1960 го­ ду тоже никто официально не сообщал, одна­ ко ж прибыли тысячи и тысячи. Россияне лю­ бят говорить о себе в третьем лице: они ценить умеют только мертвых. Но теперь и мертвых ценим не всегда. Автор «Верного Руслана» и романа «Генерал и его армия» дол­ жен был служить предметом национальной гордости. В нормальной культурной, социаль­ ной и политической ситуации, при здоровом состоянии умов каждый его шаг служил бы

283

предметом общественного внимания. Тем бо­ лее шаг последний. А у нас регулярное появ­ ление в той же самой переделкинской церкви авторитетного солнцевского предпринимате­ ля Сергея Михайлова порождает куда более массовый интерес публики, чем прощание с большим русским писателем. И настоящим авторитетом — в ином смысле.

Но ничего, зато толчеи не было. Было — тихое прощание, молчаливое расставание. Так бывает, когда прощаются с близким чело­ веком, и прощаются, увы, навсегда.

25 октября

Программка-максимум

Вот она, та самая иркутская программка, обреченная на выброс, но ставшая вдруг исто­ рическим документом.

«Школа публичной политики. Иркутская область. Программа семинара «Власть, бизнес, общество». Суббота, 25 октября, 11.30-13.00. Сессия «Значение и роль бизнеса в формирова­ нии «открытого общества». Ходорковский Ми­ хаил Борисович».

Выступление не состоялось. Сначала объ­ явили, что Ходорковский задерживается; за­ тем пришло сообщение о его аресте. Вот тебе, бабушка, власть; вот тебе, дедушка, бизнес; вот тебе, внученька, общество — кушай. Ка­

284

вычки, в которые несостоявшиися докладчик взял выражение «открытое общество», вдруг обрели зловещий смысл. Взять общество в ка­ вычки — все равно что взять его инициаторов под стражу. Как знал, как чувствовал.

Но вот что интересно. Предполагалось, что во время выступления Ходорковского в зале бу­ дут присутствовать все три составляющие пред­ ложенной формулы — и власть, и бизнес, и об­ щество. Но представителей администрации области в зале не было. С самого начала. До ка­ ких бы то ни было вестей об аресте. Тоже — как чувствовали, как знали. А может, попросту бы­ ли предупреждены? Те же околоадминистративные деятели, кого предупредить не сочли нужным, в кулуарах обменивались репликами: не пора ли поскорей отсюда линять? И линяли.

Так что с властью в России все по-прежнему. Как десять, двадцать, пятьдесят лет назад, так и ныне: номенклатурные привычки неизживаемы.

С бизнесом все куда сложнее. Деловые лю­ ди, которые вообще-то ходят под местной вла­ стью, как под маленьким языческим богом, после вести о «принудительном задержании» основного докладчика должны были насторо­ житься. Еще несколько лет назад их бы как ветром сдуло с нехорошего семинара. Тем более что в региональные акционерные обще­ ства уже начали приходить прокурорские с интересными взаимовыгодными предложе­

285

ниями. Вы нам — контрольный пакет, мы вам — пакт о ненападении. (Спасибо доблест­ ной столичной прокуратуре.) Но — пара­ докс — бизнесмены в зале остались. И не про­ сто осторожно слушали, а более чем активно участвовали. Глаза боялись, мозги работали.

Стало быть, здесь, в этой сфере, произо­ шли необратимые перемены. И чем глубже власть увязает в прошлом, тем настойчивей региональный бизнес продвигается в буду­ щее. Соглашаясь ради этого нести некоторые риски. Пока в основном, к счастью, мораль­ ные. Но от морали до денег один шаг.

Самое же отрадное — это то, как реагиро­ вали на происходящее представители общест­ ва, его многочисленных институтов, включая молодых политиков городского и районного уровня. Ступор, неизбежно наступивший после драматического новосибирского извес­ тия, был очень быстро преодолен. Ни по­ строения по стойке «смирно» (доперестроеч­ ный вариант), ни митинговой истерики (вариант перестроечный) не было; была го­ товность сохранять деловое спокойствие во­ преки всему. Исчезли главные условия то­ тального авторитаризма; пропал страх, исчезла растерянность, стушевалась паника.

А это значит, что красивая метафора, часто повторяемая ныне, — в октябре 2003-го про­ изошло то, о чем мечтали организаторы ок­

286

тябрьского мятежа в 1993-м, — не работает. Да, внешние признаки ползучего переворота имеются. Но за эти десять лет общество успело набрать в легкие воздух; оно ныряет сейчас в ледяную воду, имея достаточный запас кисло­ рода, чтобы пережить, перетерпеть очередное историческое бедствие. За эти десять лет в ма­ лый и средний бизнес успели прийти люди са­ мостоятельно мыслящие и не чрезмерно роб­ кие. И «крупняк» заинтересовался ими.

А вот власть за десять лет не успела отре­ шиться от прежних привычек. И вновь запуска­ ет политический бумеранг, который рано или поздно обрушится на ее же голову. Прав Ходор­ ковский по существу или не прав, должно было государство объявлять ему войну или не долж­ но, сейчас уже никакого значения не имеет. По­ тому что в этой войне пришлось опираться на силы и структуры, которые на самом деле бес­ сильны и бесструктурны. Ты опираешься на них, они расползаются под тобой. И образуют засасывающую воронку. В которую их прошлое пытается утянуть наше настоящее.

Но настоящее — не утягивается. У него по­ ка нет достаточной возможности самозащиты, но зато есть уже приемлемая энергия сопро­ тивления. Стоило побывать в эти смутные дни в Иркутске, чтобы еще раз убедиться в этом.

Иркутск—Москва, 28 октября

287

А НУ-КА отними

Обсуждая причины решений, принимаемых политической элитой, мы учитываем множест­ во обстоятельств. Реальный расклад экономи­ ческих сил, интересы властных группировок, взаимодействие с Западом, кадровый потенци­ ал, даже личные обиды. Одного во внимание не принимаем: опыт детства и юности. А зря. То­ гда-то все и закладывалось. Из той давней точ­ ки протягивается нынешняя прямая линия.

Ельцинская саблезубая политика зависела от военной надежды на немыслимую победу и от послевоенной привычки строить все с нуля не меньше, чем от реалий 90-х. Нужно проры­ ваться. Если завтра в поход. Сегодня рано, завтра поздно... По-иному мыслило следую­ щее политическое поколение, которое фор­ мировалось в 60-е. Нынешние сорокалетние и чуть старше. Наша генерация.

Одни провели детство и отрочество в ГДР, вместе с военными родителями; после гэдээровской вылизанности им было тошно видеть замызганный советский быт. Зато в радость слышать шестидесятнические песни свободо­ любия. И когда пришла пора, они смело, в ногу, шагнули в контрреволюцию. И до сих пор ша­ гают. Другим несомненная теплота, берложная скученность этого быта была не в тягость, по­ скольку дарила чувство коммунальной соли­

288

дарности. А последующий жизненный практи­ кум — неважно, гэдээровский, чешский или венгерский — лишь уточнял и рационализиро­ вал изначальное чувство. Надо, чтоб все было как у нас, но при этом как у них. Носители это­ го сознания тоже шли в контрреволюцию. Но не так смело и не так в ногу. И с другой конеч­ ной целью. Чтобы вернуть контрреволюции из­ начальную чистоту революционного пафоса.

Понять психологию людей, ныне прини­ мающих решения, можно, лишь зная, как они живут сейчас и чем они жили раньше. В ту зо­ лотую пору, когда формируется характер и складывается подсознание. Какие конфеты ело это поколение? Какие песни слушало? Ка­ кие фильмы смотрело? С чем у него ассоции­ руется представление о сладком и восторжен­ ном, с чем — о запретном и подлом?

Можем судить по собственному опыту. Лучшие конфеты для хороших мальчиков на­ зывались просто и незамысловато: «А ну-ка отними» и «Мишка на Севере». Были, правда, еще «Белочка» и «Трюфель», но они достава­ лись нехорошим мальчикам из обеспеченных торговых семей. Которые разбазаривают на­ родное достояние. Лучшими «нашими» филь­ мами были «Майор Вихрь», «Щит и меч», «Мертвый сезон» и «Неуловимые мстители»; лучшим «ихним» — «Фантомас». Лучшие пес­ ни, звучавшие в эфире постоянно, — «Хотят

289