Фильштинский И.М. (сост.) - Арабская средневековая культура и литература. - 1978-1

ские образцы — на «Зерцала для царских отроков» и на тракта­ ты о государстве эпохи Сельджукидов, приобретая, таким об­ разом, характер придворного, условного и подражательного ис­ кусства. Это относится и ко всей чагатайской литературе (куль­ минацией которой в конце XV в. при дворе Тимуридов явился Навои), и в значительной мере к османской литературе, кото­ рая возникла в сельджукской Анатолии в XIII в. и продолжала свое развитие с центром в Стамбуле вплоть до кризиса про­ шлого века. Любители литературы, считающие подлинным вы­ ражением народной души те Stimmen der Völker (голоса на­ родов), которые звучат также в арабской и персидской лите­ ратурах, хотя и в жестких рамках стилизации, по-видимому, должны сожалеть о том, что эти голоса так скоро умолкли в турецкой литературе, удушенные холодной, искусственной ли­ тературой, этими диван эдэбияти, на которые современные тур­

гих ранних поэтов уловил искру великого пламени персидского мистицизма и заставил ее засверкать на своем родном языке, быстро иссяк под тяжестью той искусственной продукции, ко­ торая доминировала в оттоманской литературе в течение че­ тырех веков. Заимствованные из персидского поэтического мира образцы, от романтических поэм в манере Низами до придвор­ ной и аристократической поэзии, а также сатирических бурле­ сков, где в лучшем случае, можно найти редкие счастливые про­ блески реализма, наложили на эту литературу отпечаток невы­ носимого однообразия. Вся эта «литература» в худшем смысле этого слова повторяет линию подъема и спада последней му­ сульманской империи и разрушается вместе со средневековой структурой этого государства в XIX в. Не случайно турецкая литература первой из трех ведущих литератур ислама пере­ жила кризис от контакта с Западом и смело и даже радикаль­ но пошла по пути полной перестройки. Этот наиболее искусст­ венный организм, взращенный на чужих образцах и ценностях,, пал почти без сопротивления под обновляющим ударом ев­ ропейской мысли и европейского искусства.

Рассмотрение мусульманских литератур в новое время и в наши дни выходит за рамки этой статьи, задача которой состоя­ ла в суммарном обзоре основных направлений и контрастов. Новая мусульманская литература не в нашей компетенции хо­ тя бы в силу того, что в новое время ослабел тот общий знаме­ натель мусульманской цивилизации, в свете которого мы рас­ смотрели скованные друг с другом в единую цепь три ведущие литературы, где эта цивилизация нашла свое выражение. В не­ давнем прошлом религиозная связь мусульманских народов ослабела, и дар ал-ислам трансформировался в легко воспламе­ няющийся национализм (каковы бы ни были федералистиче-

29

ские усилия типа Лиги арабских стран). Исламское единство распалось даже в литературной сфере, каждая из этих литера­ тур действительно по-своему реагировала на преобладающее влияние Запада, стремясь либо воспринять его наряду с искон­ ными ценностями своей культуры, либо отбросить ради него эти древние ценности.

Если мы позволим себе сделать еще одно последнее заме­ чание, перебрасывающее мост от прошлого к настоящему трех мусульманских литератур, мы неизбежно отметим разность су­ деб языков этих литератур. В Иране и Турции национальные языки даже в тех случаях, когда они в прошлом были сдав­ лены очень жесткими рамками литературной стилизации, сог хранились как живые языки у многих современных авторов. Естественно, возникает тенденция к «очищению» языка, в иных случаях поддержанная правительственными мероприятиями, иногда, напротив, ими тормозившаяся и постепенно сблизившая письменный и разговорный языки. Во всех арабских странах, как известно, наоборот, общее для всех мусульманских стран раздвоение языка на литературный и разговорный привело к двуязычию. Здесь не место рассматривать сложные литератур­ ные, политические и общественные проблемы, которые этот дуа­ лизм порождает. Однако следует отметить, что арабское двуязы­ чие полностью изменило взаимосвязь между литературой и жизнью, которая была характерна для всех трех мусульман­ ских литератур во время их возникновения и в течение некото,? рого периода после него. Эта взаимосвязь в арабской литера­ туре вначале была наиболее тесной (стоит только вспомнить о происхождении ислама, омаййадском периоде, о золотом веке халифата), но в результате двуязычия возникла дистанция, в наше время разросшаяся до полного разрыва, которую наибо­ лее живые -современные силы более или менее успешно пыта­ ются уменьшить. Персидская и турецкая литературы, наоборот, в момент возникновения носили придворный и аристократиче­ ский характер и были элитарны и в общественном и в интел­ лектуальном смысле, но благодаря одному лишь факту сохра­ нения реального единства языка смогли приблизиться к народу, обратиться к его нуждам и интересам, не порвав при этом пре­ емственности литературной традиции. Такой процесс произошел сначала в турецкой, а в недавнее время, несколько медленнее, и в персидской литературе. Как бы мы ни относились к теоре­ тическим проблемам языка, нельзя недооценивать большую роль, которую это различие сыграло и в литературной и в об­ щественной жизни различных мусульманских народов. Мы не могли умолчать об этом последнем по времени примере разно­ образия внутри нестабильного единства старого дар ал-ислам.

Fr. G ab г ieli. The Literary Tendencies in Islam.— 5. Ste­ wart-Robinson (ed.). The Traditional Near East, New Jersey, 1966, с 165—183.

внутри мусульманской общины. Все же нет сомнений в том, что ощущение этой дифференциации, этих различий внутри един­ ства со временем обостряется. Для наблюдателя, независимо от того, принадлежит ли он к миру мусульманской общины или находится вне его, это сосуществование и взаимодействие на­ ционального и универсального часто являлись причиной непра­ вильной интерпретации явлений и провоцировали сильный, усу­ губленный этой общностью слов и образов, реминисценций из Священной книги и истории соблазн не заметить или недо­ оценить роль местного, немусульманского элемента внутри ис­ ламской культуры или принять временное за вневременние. Выделение факторов, которые приводят к такому искажению картины, оказывается необходимой предпосылкой всякого адек­ ватного определения, а следовательно, и адекватной оценки элементов, из которых состоят такие сложные и многоликие со­ здания, как иранская литература мусульманского периода.

Попробуем поставить проблему по-иному и подойти к ней с более общей точки зрения. То представление о себе, которое существовало (часто невыраженное) на рассматриваемой нами стадии у исламской цивилизации, часто приводит к аналитиче­ ской путанице на двух уровнях, различающихся между собой степенью отдаленности от исламского первоисточника. На бо­ лее отдаленном уровне это стирание различий между чертами собственно мусульманскими и чертами, считавшимися мусуль­ манскими, вследствие того, что они были интегрированы культурой с мусульманской доминантой, по отношению к ли­ тературе может быть рассмотрено в четырех аспектах.

1. Считается, что «исламу» присущи особенности, вытекаю­ щие из той роли, которая отводилась в обществе литературе и литератору.

Так, отсутствие публики, которая могла бы покупать лите­ ратурную продукцию и тем самым создавать необходимые ус­

полную зависимость от патронажа правителей или других по­ кровителей. Отсюда преувеличения в восхвалениях и поноше­ ниях, высокопарные вступления и то ненадежное положение, для укрепления которого писателю приходится изыскивать сред­ ства, прибегая к угрозам и шантажу, короче говоря, та двусмыс­ ленная ситуация, при которой литератор одновременно и доку­ чает правителю, и нужен ему для создания престижа. Чрезмер­ ная гиперболизация и льстивость панегириков, в некоторых придворных кругах усугублявшаяся от века к веку, а также яв­ ная робость в отношении к новым темам — все это, безусловно, характерно для большей части мусульманской поэзии — араб­ ской, персидской и т. д., но это ни в каком смысле нельзя счи­ тать неизбежным следствием ислама как системы предписаний и верований. Стиль мусульманского писателя предопределяется

32

той атмосферой замкнутой среды, в которой он ищет поддержку. Если французские или английские меценаты XVIII в. ценили драматургов, романистов и авторов философских и политиче­ ских трактатов, то персоязычные правители или вельможи XI или XII в. поощряли создателей эпических поэм с четко выра­ женной направленностью, а арабские халифы IX в. высказы­ вались в пользу одного жанра лирической поэзии, отвергая при этом другие. Например, существует рассказ о том, как Харун aip-Рашид наказал Абу-л-'Атахийю (ум. в 828 г.), переставшего писать застольные песни и посвятившего свою лиру аскетической поэзии. Если можно установить какую-либо связь между этими чертами стиля и исламом, то лишь в конечном счете: понятие о приемлемом и неприемлемом в литературе, равно как и пред­ ставление об идеальном правителе или патроне, в какой-то сте­ пени сложилось под влиянием идей и чувств, восходящих к иде­ ям и чувствам, заложенным в мусульманском вероучении и его социокультурном облачении или выводимым из них.

2. Исламскими считаются черты, связанные с местной ли­ тературной традицией или другими историческими обстоятель­ ствами.

Существует некий набор черт, присущих форме и содержа­ нию поэзии в «исламских» литературах на всех этапах. Это пре­ обладание рифмы, некоторые правила просодии, стремление со­ хранить целостность жанра, склонность к свободной композиции, сочетающейся с тщательной отделкой отдельных бейтов и частей. Поэзия арабоязычного ареала к тому же склонна к ма­ лым формам, которые в длинных композициях утверждают свою самостоятельность посредством преднамеренных отклонений от главной темы. Даже в поэзии ираноязычного ареала, где часто встречаются длинные сочинения с единым планом, обилие анекдо­ тов-иллюстраций нередко почти сводит на нет необходимость ка­ кой-либо композиционной рамки, хотя верно и то, что персидский поэт может дольше владеть вниманием читателя, чем арабский. Яркой иллюстрацией этого может послужить стереотипное всту­ пление к касыде, еще уместное в бедуинской лирике, но уже и в ней ставшее условностью, которое тем не менее распространи­ лось во всей арабо-мусульманской и ирано-мусульманской поэ­ зии. Обязательность такого вступления наряду с закрепленным порядком следования тем и стабильностью образов ведет к нивелировке индивидуальных различий поэтов. Однако свя­ зывать эти особенности с мусульманской основой исламской ци­

ная избирательность при допущении новых мотивов, равно как и пренебрежение к композиционному единству, являются осо­ бенностями мусульманского религиозного традиционализма, му­ сульманского недоверия к новшествам и того расчленения жиз­ ни верующих на раздельные и особо регулируемые действия и

поступки, которое происходит под влиянием религиозного зако­ на. Но даже если признать, что подобная связь может быть чет­ ко установлена, вполне допустимо считать, что рассматриваемые нами черты были привнесены в мусульманский (или исламский) образ мыслей, а следовательно и в литературу, доисламской традицией, сложившейся еще на Аравийском полуострове. Пер­ сидская история и исторические легенды не столь органично во­ шли* в мусульманский контекст, в то время как элементы пер­ сидской традиции государственного устройства и, что еще яс­ нее видно, искони персидских идей о правлении и отношении к власти вошли почти во все сочинения по политической теории (особенно начиная с XI в. и далее), трактующие о правильной организации мусульманской общины и об ее руководителях. Подобно этому, переосмысление в праве и в литературе роли византийского надсмотрщика над рынком (сахиб ас-сук) как носителя особой мусульманской морали, санкционированной самой Священной книгой, повелевающей верующим поощрять добро и препятствовать злу, сделало возможным сохранение многих местных обычаев и исторических воспоминаний. И все же следует помнить, что в большей части «княжеских зерцал» (Fürstenspiegel) трактуемый автором материал предшествует исламу, что сам литературный процесс как таковой в этом роде литературы ни в каком смысле не является исламским и что на самом деле заслуга автора заключается как раз в исламизации неисламского материала при помощи неисламских форм. В пер­ сидском эпосе как таковом столь же мало мусульманского, как в арабском панегирике. Придя в соприкосновение с мусульман­ ским мистицизмом, персидская форма будет исламизирована так же, как арабский панегирик, приспособленный для воспевания пророка,— например у Бусири (ум. в 1294 г.) в его «Бурде».

3, Исламскими per se считаются черты, проявившиеся ка ка­ кой-то- конкретной стадии в период и в ареале исламской ци­ вилизации. >

Примером может послужить дидактическая поэзия. Пора классического и позднего средневековья знает множество версифицированных сводов, вобравших в себя основы различных на­ ук, например грамматики и права. Для такого рода мнемони­ ческой кодификации прекрасно подходит эластичный ямбиче­ ский стих раджаз. Иногда ученая поэзия занимается и историо­ графией. IX и X вв. дали, по крайней мере, по одной поэтиче­ ской „«биографии» правителя, а в XVI в. в такой форме рас­ сказывают о сражениях португальцев с жителями Малабара. Несмотря на то что у мусульманских ученых и поэтов было принято пользоваться рифмой в научных сочинениях, едва ли можно объяснить эту приверженность к рифме специфически «исламскими» причинами. Скорее ее следует выводить из той культурной ситуации, при которой одновременно с появлением обильной справочной литературы исторического характера па-

34

мять продолжает играть важную роль в сохранении и передаче знаний. Здесь напрашиваются аналогии с другими цивилизация­ ми, например индийской.

Однако характер письменных культур, соперничавших внут­ ри исламской цивилизации, и специфические импульсы, кото­ рые, начиная с X в., способствовали развитию «антологическо­ го», всестороннего образования в определенных слоях ислам­ ского общества (христиане и евреи, так же как и сами мусуль­ мане, в равной степени содействовали распространению этого движения и становились его объектами), по существу, являлись продуктом развития истинно мусульманских представлений и потребностей. Если учесть, что, по крайней мере в классический

было множество судей, прекрасно владевших пером, и всякий чиновник обладал солидным минимумом знаний, почерпнутых из письменных источников и традиции, то интеллектуальная об­ становка тех веков позволяет выделить две независимые в своем функциональном и историческом генезисе линии. Для то­ го чтобы формулировать и защищать догматы мусульманской веры, чтобы ввести данные в Откровении принципы и указания в жизнь общины, понадобились арабские науки (и развивавшая их литература); то обстоятельство, что для управления об­ ществом нужен был этикет, а также и развитое словесное ис­ кусство и мышление, выдвинуло на первый план адаб, отшли­ фованное, «открытое для дальнейшего усовершенствования» энциклопедическое образование знатоков стиля (и просвещен­ ных умов), которое было распространено в весьма тонком слое общества. По мере разделения государства и общины эти два типа творчества дифференцировались. Только задача развития языка всегда объединяла в силу тех или иных обстоятельств свободного, веселого виртуоза стихосложения с автором отточен­ ной дипломатической прозы и с блюстителем единства общины, оперировавшим и детально разработанной правовой фразеоло­ гией, и громоздким аппаратом аргументов и ссылок на авто­ ритеты... *Алим, стремившийся проникнуть © самую глубь коранической мудрости и'профетической традиции, не мог избежать изучения, а следовательно, и влияния доисламской поэзии с ее грамматикой, лексикографией и просодией, в которых таился ключ к филологическому изучению Откровения и содержащих

кой-то степени сохранение их интеллектуального родства, кото-| рое на арабоязычной почве не снималось даже тем фактом, что адибы были несоизмеримо более склонны к ассимиляции иран­ ского элемента в стиле и творчестве. Функционально, хотя* ко­ нечно, не по происхождению и характеру этой корпорации, со­ временная интеллигенция продолжает «секулярную» традицию катибов. В наши дни опять Священная книга и привержен­ ность классическому языку, в котором усматривают путь к над­ национальному единству, поддерживают хрупкие и все же неразрывные узы, соединяющие две касты писцов нашего вре­ мени.

4. Органически исламскими считаются черты других куль­ тур, усвоенные или адаптированные исламской цивилизацией.

Этическая направленность всех монотеистических религий ставит перед верующим и перед общиной верующих нравствен­ ную задачу, заключающуюся если не в достижении святости, то в непрерывном продвижении по пути самосовершенствования. Требование совершенствования составляет самую сущность доктринального вероучения, в котором даются и метод и цель совершенствования. Структура общины, каждый член которой должен стремиться к совершенству в нравственности и в вере, считается предписанной в Откровении и утвержденной в «апо­ стольской традиции». Иными словами, консерватизм на уровне общественных институтов рассматривается как предпосылка благотворных изменений на уров-не личности. Только в этом узком смысле можно было бы связать ту несомненную непри­ язнь к тематической оригинальности (в противоположность ори­ гинальности словесной или вариационной), которая на протяже­ нии почти всего средневековья господствовала в отношении к литературному творчеству, с общей ориентацией исламского ве­ роучения. Господство классического, т. е. доисламского, языка и возрастающее со временем признание эстетического совер­ шенства Корана, несомненно, оказали мощную поддержку фор­ мальному и тематическому консерватизму, который встречается на ранних стадиях развития многих литератур, но который также характеризует античность, сохранявшую на всем своем протяжении одни и те же жанровые формы. Уверенность в. сво­ их силах, свойственная обществу, переживающему расцвет культуры, и его стремление достигнуть наивысшего предела при­ вели в литературе IX и X вв. к взрыву «оригинальности», выра­ жавшейся как в программных декларациях, так и в изменении унаследованных от доисламской поэзии форм, введении новых, неизведанных тем и мотивов и смелых, хотя и несколько манер­ ных, образов, которые одновременно осмыслялись быстро раз­ вивающейся теорией тропов и фигур. Этот дух обновления был сломлен общим кризисом суннитского ислама, охватившим все «фронты» — не только политический и теологический, нов такой же мере экономический и социальный. В консолидированном

36

суннизме сильно, может быть даже чрезмерно, развито чувство традиции, его лучшие умы идут не путем свободных поисков и экспериментов, но обращаются в целях перестройки жизни об­ щины к разработке теологии и права и к их возрождению при помощи народной, в значительной мере пронизанной мистициз­ мом-религиозности. Начиная с 1100 г. правомерно связывать духовный и художественный консерватизм с исламом, учитывая здесь, что имеется в виду ислам в том виде, в каком он сложил­ ся к этому времени, а не тот первоначальный ислам, в котором предположительно отразилась мединская среда времен пророка. Апологеты XII, а равно и XX в. склонны исходить из такого смешения понятий.

Если бы даже история арабской поэзии и литературной кри­ тики сама по себе не содержала таких предостережений, было бы достаточно обратиться к одному из великих периодов исто­ рии литературы, чтобы воздержаться от подобных безответст­ венных отождествлений. Разве Лабрюйер не приходил в отчая­ ние от невозможности сказать что-либо оригинальное («Все уже сказано, а то, что пришло, пришло слишком поздно» — «Des ouvrages de l'esprit»., 1), в то же время когда оригинальность утверждала свои права с наибольшей силой и заставила его современника Ламота воскликнуть: «Пусть мне не говорят, что больше не существует новых мыслей!» («Discours sur la poésie», 1707 г.)? Взгляды и настроения отдельных писателей, даже са­ мых крупных, литературных кружков или даже всей читаю­ щей публики какого-то определенного поколения лишь в редких случаях можно связать с религиозной основой их цивилизации. В каком именно обществе — христианском, мусульманском или атеистическом XVIII в.— был воспринят такой взгляд на вещи, существовавший также и у мусульман позднего средневековья, при котором усвоение общего культурного достояния и выра­ жение его в индивидуальной манере расценивалось как твор­ чество? Или, может быть, следует приписать этот взгляд языче­ ству древних ораторов, чьи традиции возрождали как арабы, так и французы? 1.

Перед исследователем литературы, так же как и исследова­ телем любого аспекта культуры ранних стадий ислама, встает задача отделить собственно мусульманские элементы от араб­ ского наследия. И в самом деле, говорить об арабском наследии — означает приуменьшать и искажать ту часть арабской традиции, которая в действительности, а также и в сознании пророка и первых мусульман явилась не только средством для религи­ озной реформации, но также одновременно и поддержкой и противодействием новому вероучению, причем эту двойствен­ ную роль традиция играла не только в период возникновения ислама. Араб, выступивший с арабской проповедью, каждое предписание которой было созвучно арабскому жизненному укладу и особенностям психологии; арабская религия, давшая

37

арабским племенам возможность объединиться и создать ймпе] рию; арабский язык, вытеснивший греческий и персидский, бер берский и арамейский и ставший средством общения всей импе рии; первоначальная исламизация — интегрирующий фактор для абсорбированных административных, экономических и куль турных элементов, постепенно выросший до уровня одного m великих духовных достояний человечества и ставший независи' мым от политических перемен, которые немногим более чем столетие спустя устранили арабское владычество из мусуль­ манского мира; святость и религиозная устойчивость мусуль­

все воспринималось как арабское, и нет ничего, что нельзя бы­ ло бы воспринять иным образом, несмотря на значение чуже­ родных влияний в формировании личности пророка, на чужерод­ ные элементы в содержании и настроениях раннего ислама и даже на роль самого Мухаммада. Несомненно, что постулатв новой религии давали возможность для универсализации, не сомненно и то, что число неарабских приверженцев ислама бы стро превысило число мусульман-арабов. Тем не менее верно и то, что каждая из тех черт исламской религии и цивилизации, которая действительно была воспринята во всем мусульман

пор, как содержание исламской цивилизации в целом вышло з| пределы и горизонты "урубы\ Иран, арано-тюркские и иранО| индийские культурные ареалы в различных сферах культурно^ деятельности превзошли достижения арабов-мусульман, однак! универсально-действенное начало в исламе сохраняет связь l «арабизмом». Традиционные формы аргументации, так же ка! и системы управления государством, подход к научным пробле мам, равно как и техника юриспруденции,— все должно бьш подвергнуться арабизации, чтобы высвободиться из первона чальной ограниченности во времени и месте, по крайней мере сама община мало различала арабизацию и исламизацию.

Так, доисламский панегирик проник в персидскую литера туру, а косвенным путем и в литературы тюркские, урду, синд хи и другие; в качестве формы поэтического выражения oi практически приобрел универсальность, несмотря на арелигиоз ность и чисто аравийское происхождение. По-иному сложилаа судьба эпического повествования, в котором особенно высокой совершенства достигли иранцы (и те народы, которые воспри няли свою исламскую культуру через них). Оно так и не во шло в плоть и кровь арабов и, следовательно, не получшк универсального значения в дар ал-ислам. То же самое можш сказать и о некоторых драматических (или преддраматических) жанрах, о метонимическом стиле иранской поэзии (в противо положность метафорическому стилю поэзии арабской) и о пер

38