Добавил:
Опубликованный материал нарушает ваши авторские права? Сообщите нам.
Вуз: Предмет: Файл:

Фильштинский И.М. (сост.) - Арабская средневековая культура и литература. - 1978-1

.pdf
Скачиваний:
29
Добавлен:
04.05.2022
Размер:
8.81 Mб
Скачать

А. Буланже

(A.

B o u l a n g e r .

Aelius Aristide. P., 1926, с. 343,

прим. 4) не­

правильно понял

порядок размещения частей текста у Менандра.

 

12 Перевод цитаты сделан Штейнгассом

(F. S t e i n g a s s. The Assemblies

of al-Hariri. Vol.

2. L.,

1898, с

176—178),

что соответствует

с.

401 и ел. в

издании арабского текста тем же Штейнгассом

(L., 1897).

где

говорится о

13 См.:

М е н а н д р ,

с. 347,

стк. 2 и ел.,

а также там,

воспевании хора, с. 344 и ел. Местоположение Басры в какой-то мере соот­ ветствует местоположению Кизика, за счет чего можно отнести дальнейшее сходство описания Абу Зайда с описанием Аристида в «Панигирикос эн Кизико пэри ту нау» (Opera. Hrsg. G. Dindorf. Bd 2. Lpz., 1829, с 382 и ел.).

14С. 353 и ел.

15С. 353, последняя стк.

16К пункту 3 части 2, с. 355, стк. 8—10.

17

С. 352, см. также: Q u i n t i l i a n .

Institutiones. T. III. 7, с. 27.

18

У Абу-л-'Ала ал-Ма'арри (ум. в

1057 г.) в «Посланиях» есть два от­

рывка, где он говорит о своем родном городе, которые являют собой отличный пример городского топа: Послание 1, с. 7 и ел., и Послание 20, с. 55 и ел. по изданию Д. С. Марголиуса (Ох., 1898). Ал-Маарри имеет дело исключительно с топос ката фисин кэ фэсин. Здесь нельзя с уверенностью заявить, что он

тоже следовал традиции софистов, но его, по всей видимости, вряд ли можно исключить из числа попавших под ее влияние.

19

М е н а н д р ,

с. 360, стк. 10—11: ди дэ номизин пэри политиас, аристон

инэ то экусан, алла

ми акусан архэстэ тин полин.

20

Султан; у Штейнгасса Lord, что является неверным.

21

М е н а н д р ,

с. 360, стк. 17—20: э дэ ката тас эпистимас эпитидэфеие,

и ката полин иисан

эвдокими, астрологиа кэ гэомэтриа, и мусики, и и грам­

матики, и философиа. Э гар тиафтэ исин э кат'эпистимин эпитидэфеие.

22

Ср. соответствующий топ, когда ал-Ма'арри в

Послании

24,

с. 61,

стк. 7, сетует на то, что он родился там, где не было ученых.

 

 

23 С. 361, стк. 1.

 

 

 

 

 

 

24

M е н а н д р,

с. 362 и ел.

идиос

топос ине

пара тугус

25

М е н а н д р ,

с. 365, стк. 10—12: доки дэ

о апо тон тимон, он

тэтихикасин э полис пара

василэон и архонтон и гно-

римон андрон...

 

выше замечаниям следует

дать

разъяснения по

двум

26

К приведенным

основным аспектам: связи арабского панегирика городу в прозе с панегири­ ком в поэзии еще нуждаются в исследовании, как и отношение арабской тео­

рии (и

художественной практики) васфа

и греческой теории экфрасиса.

В

связи с этим необходимо указать,

что знаменитые истории арабских

городов, такие, как «Та'рих Исфахан» Абу Ну *айма ал-Исфахани или «Та'рих

Багдад» ал-Хатиба ал-Багдади,, представляют собой краткое описание

города

со следующим затем перечислением знаменитостей, родившихся в этом

городе

либо связанных с ним. Оказывается, что этим историям предшествовали ан­ тичные образцы. Так, Филон Библейский составил при Адриане словарь го­ родов назвав его «Пэри полэон кэ ус экасти афтон эндоксус инэигэ». У Стра-

бона также есть списки

великих людей, составленные по

городам.

G. E. von Grunebaum.

Observations

on City

Panegyrics

in Arabic

Prose.— JAOS.

Baltimore, vol. 64, 1944, с

61—65.

Ф. Роузентал

ФУНКЦИОНАЛЬНОЕ ЗНАЧЕНИЕ АРАБСКОЙ ГРАФИКИ

15 октября

1351 г. известный шафиитский юрист и литера­

тор Такиаддин

ас-Субки дал фетву в ответ на следующий во­

прос: «Каково будет ваше мнение, если кто-нибудь ступит на ковер, на котором вытканы буквы, складывающиеся в значи­ мые слова, такие, как „благословение", „блаженство", „терпе­ ние**? Допустимо ли для человека коснуться стопой той части ковра, где расположены буквы?»1

Ас-Субки в своем ответе склонен считать такой поступок недозволенным. Он, однако, оговаривается, что не в состоянии подкрепить свое мнение достаточно вескими доказательствами. Для объявления чего-либо недозволенным требуется или пря­ мой запрет Творца закона, или рассуждения, основанные на прочной аналогии, т. е. необходим какой-либо решающий аргу­ мент. Ас-Субки тем не менее не сомневается, что рассматри­ ваемую акцию следует классифицировать как недозволенную. Некоторые, говорит он, приводят тот довод, что каждая буква алфавита указывает на одно из прекраснейших имен бога. Од­ нако это рассуждение недостаточно конкретно. Далее, имеются теории «науки о буквах», приписывающие магические и физи­ ческие свойства отдельным буквам. Такие теории либо явно греховны и классифицируются как не подлежащие одобрению, либо, как он выяснил на собственном опыте, ложны.

Поскольку перечисленные аргументы непригодны для реше ния проблемы, ас-Субки подкрепляет свое мнение доводом, ко­ торый можно изложить примерно так.

Коран многократно именует бога «создателем всего». Буквы алфавита должны быть включены в понятие «всего». Они яв­ ляются частицами звуковых комплексов, которые суть акциден­ ции тел, сотворенных богом, т. е. они сотворены вместе с ними во вторую или третью очередь. Все сотворенное богом имеет определенную цель. Эта цель должна учитываться человеком. Она вкладывается в вещь уже в акте творения либо устанавлива­ ется религиозным законом.

Неподобающее использование чего-либо из созданного допу­ стимо только, если оно санкционировано Творцом закона. Один из хадисов включает историю коровы, которая заговорила че-

150

ловеческим языком, протестуя против того, чтобы ее использо­ вали как верховое животное. Всякий, кто пытается доказать, что корову можно использовать для верховой езды, должен при­ вести специальные аргументы. Он может также использовать тот довод, что верховая езда была одной из вторичных целей сотворения коровы, хотя, как специально подчеркивается, изна­ чально она создана для пахотных работ. Итак, буквы — и здесь мы видим свойственную почти всем средневековым ученым не­ способность провести четкое различие между звуком и буквой — были созданы для того, чтобы воспроизводить путем соответст­ вующей аранжировки слова бога, Мухаммада, а также других пророков и ангелов наряду с прочими необходимыми, желатель­ ными или разрешенными высказываниями. Вполне справедли­ во предположение, что использование букв для выражения че­ го-либо необходимого или желательного обязывает людей ува­ жать и почитать их. По мнению законоведов, на листе бумаги, содержащем имя божие, нельзя записывать светские истории и т. д.2. В этом случае, конечно, все ясно, поскольку привлечено имя божие. А как быть с обычными буквами, из которых мо­ гут быть составлены любые слова? В этом случае запрет тоже обоснован, так как не обязательно доказывать полную идентич­ ность двух ситуаций, но достаточно доказать общность для них некоторых юридических характеристик (causa legis).

Допустимо возражение, продолжает он, что одни и те же

буквы могут использоваться как для обозначения

праведных и

священных

слов,

так и

для обозначения

слов

зла и

неве­

рия. Хотя

это и

верно,

следует оговорить,

что

буквы

были

созданы с первой целью. Подобно всему остальному, они могут служить как истинным целям людей, так и противоположным. В последнем случае, однако, мы имеем дело с неподобающей и неправедной акцией, которая соответственно должна быть классифицирована как недозволенная. Следуя этой точке зре­ ния, некоторые законоведы заходили так далеко, что совершали омовение каждый раз перед тем, как дотронуться до листа бу­ маги. Бумага может быть использована для написания либо ис­ тинных слов, либо дьявольских. Тем не менее настоящая цель ее сотворения, в связи с которой ее следует почитать,— это за­ пись Корана, сунны и других необходимых сведений. Если че­ ловек, прекрасно зная, что всю бумагу должно уважать, насту­ пает на лист бумаги, на котором еще ничего не написано, его действия следует рассматривать как недозволенные. То же от­ носится и к буквам алфавита. Знающие о целях сотворения букв не имеют права ступать на них. Позволительно сделать ис­ ключение для людей, не осведомленных о целях письма, что отвечает закону, по которому только знание того, что данная ак­ ция запрещена, превращает ее совершение в преступление.

Следовательно, заключает ас-Субки, только люди, осведом­ ленные об истинных целях письма, как было сформулировано,

151

совершают преступление, ступив на вытканные на ковре буквы. Однако, и не будучи преступлением, такое действие может в любом случае быть расценено как недозволенное, а человека неосведомленного следует просветить.

** *

Этот короткий пересказ юридического обоснования ас-Субки может, я полагаю, служить компетентным руководством при освоении необъятных просторов исламской письменности. Прак­ тическое использование арабской графики никогда не подвер­ галось никаким ограничениям. Арабская письменность исполь­ зовалась для того, чтобы увековечить слово божие и все мысли­ мые формы научного и художественного творчества, начиная с самых возвышенных мыслей и кончая чисто утилитарными за­ метками купца и случайными надписями, сделанными неумелой рукой на стенах домов и в комнатах. Оказалось, что она способ­ на в не меньшей степени, чем другие виды письма, служить ма­ териальным выражением большого числа языков и быть источ­ ником транслитерационных знаков, пригодных для того, чтобы иногда отображать на письме иностранные звуки. Несмотря на давление могущественной литературной традиции, она оказа­ лась также способной выразить, когда в этом возникала необ­ ходимость, самые разнообразные формы арабской речи со столЬ же большим или малым успехом, как это имело место при по­ добных попытках, например, внутри английской системы пись­ ма. Мы можем задать вопрос, в чем же своеобразие или особен­ ности использования письменности в исламе?

В -рассуждениях ас-Субки можно выделить, в частности, та­ кой аспект, как священный характер письма в исламе. В то же время ас-Субки разъясняет,— и он, несомненно, прав в прове­ дении такого различия,— что священный характер письма дол­ жен рассматриваться как нечто отличное от той магической силы, которой, по широко распространенному убеждению, обла­ дает письмо. Очевидно, что как священный характер, так и магическая сила издавна приписывались письму как его неотде­ лимые свойства. Несомненно также, что магия букв была ши­ роко распространена на протяжении всей мусульманской исто­ рии и что теория особых свойств, внутренне присущих буквам, рассматривалась как достаточно основательное объяснение тайн природы даже некоторыми из лучших умов, порожденных му­ сульманской цивилизацией. Однако священный характер письма в исламе обладал большей исторической эффективностью и был, по существу, более мусульманским. Истоки «освященности» письма кроются в том значении, которое Коран придал нали­ чию в религиозной общине письменных памятников.

Проблема священного характера письма была тесно связа­ на с обсуждавшимся в раннем исламе вопросом о значении по-

152

нягия «слово бога», которое касалось устного чтения и пись­ менного воспроизведения Корана. С самого начала речь шла преимущественно об арабском языке и арабской письменности, что превратило и то и другое в неотъемлемые компоненты му­ сульманской религии. Их значение все более вырастало по ме­ ре того, как в мусульманской цивилизации все сильнее выступал на первый план религиозный аспект.^ Арабское письмо даже в большей степени, чем язык, стало священным символом ислама. Причин письмо как религиозный символ ушло

далщо воеред по сравнению с языком, легко объясняются ис­ торическими обстоятельствами. В первом могучем всплеске энергии арабские мусульмане преуспели в вытеснении языков, распространённых на сравнительно большой территории, и в кон­ це концов заменили их своим собственным. Это было удиви­ тельным подвигом, если учесть относительно небольшое число говорящих по-арабски и тот факт, что они не были носителями более высокой цивилизации. Основное сопротивление арабскому языку исходило от давно существовавших административных институтов, тесно связанных с цивилизациями покоренных на­ родов, и понадобилось более полувека, чтобы преодолеть его. Время, расстояние и численность покоренных народов быстро сделали свое дело, ослабив первоначальный импульс настоль­ ко, что было уже невозможно влиять на новые массы говоря­ щих на других языках и живущих на еще более отдаленных землях, требуя от них такой огромной жертвы, как отказ от родного языка. Пожертвовать письменностью им было значи­ тельно легче. Часто утверждают, что арабская графика не бы­ ла приспособлена к выражению звуков тех языков, которые ее приняли. Однако к моменту перехода на арабскую графику соб­ ственная письменность этих языков была еще менее удобна, чем арабская. Восприятие арабской графики означало, разумеется, разрыв с прошлым, но оно не сопровождалось значительными потерями в практическом отношении и фактически сделало гра­ моту более доступной.

Таким образом, в мусульманской цивилизации письмо стало религиозным символом первостепенного значения. Соответствен­ но, различные немусульманские общины, жившие там, где гос­ подствовал ислам, ревностно держались за свою письменность, хотя и охотно меняли язык. Нет достаточных данных, относя­ щихся к доисламскому периоду на Востоке, чтобы утверждать, что письмо превалировало над языком как религиозный сим­ вол, хотя известно, что письму с древнейших времен приписы­ вался священный характер и что религиозные группы, естест­ венно, стремились выработать собственный тип письменности для своих языков. В исламе священный характер письма стал его характерной чертой, наличие и воздействие которой не только ощущалось, но также обсуждалось и анализировалось. Вплоть до наших дней распространено мнение, что радикаль-

153

ные реформы письма приведут к разрыву с традицией, окружен­ ной ореолом святости 3.

Чувства, вызываемые религиозным благоговением, по суще­ ству не отличаются от эмоций, обусловленных чувством пре­ красного, которое присуще человеку. Юридическое мнение асСубки связано с тем, что письмо использовалось в исламе как форма художественного выражения. Чрезвычайный интерес к каллиграфии, характерный для мусульманской цивилизации, на­ столько же примечателен, насколько хорошо известен. Письмо широко использовалось как декоративный элемент в архитек* туре, а также iB малых формах, таких, как ковры, ткани и прочие предметы быта. Каллиграфическое оформление рукописей и до­ кументов высоко ценилось как форма искусства. Были изобре­ тены бесчисленные варианты почерка. В некоторых из них в качестве украшения употреблялся растительный орнамент, по­ черк зооморфического характера использовал буквы в форме животных, преимущественно птиц. Возникла обширная - лите­ ратура по каллиграфии, большая часть которой сохранилась.

Эта литература и не пытается замолчать тот факт, что целц ее прежде всего практические. Книги по каллиграфии создава­ лись, с тем чтобы помочь правительственным чиновникам, глав­ ным-оружием которых было отличное владение письменным словом. Эти книги помогали чиновникам добиться успеха в их часто весьма доходной профессии, поскольку такая литература концентрировала внимание на комплексе технических приемов, знание;которых требовалось от чиновника, практически исклю­ чая все остальное. В них также прослеживается понятная тен­ денция связать каллиграфию скорее с интеллектуальными по­ требностями, чем с эстетическими и художественно-эмоциональ­ ными; категориями. Однако не может быть никакого сомнения в том, что каллиграфия служила также удовлетворению художе­ ственных потребностей человека. Один из авторов книг по кал­ лиграфии, Ибн Дуруставайх (ум. в 958 г.), говорил, что, кроме технических и утилитарных аспектов письма, рассмотрением ко­ торых, ограничивается его книга, существует также другой важ­ ный аспект, а именно: орнаментальные надписи на бумаге и кам­ не (тасвир, накш) 4.

Подавляющее большинство фактов, свидетельствующих о на­ личии эмоционально-художественного элемента в мусульманской каллиграфии, можно извлечь из самой ее природы. О том же свидетельствуют бесконечные усилия создать новые, более пре­ красные формы письма. Иногда встречаются замечания, выра­ жающие эстетическое восприятие письма в глубоко прочувст­ вованных, эмоциональных терминах5. Мы видим, что письмо сравнивается с объектами признанной красоты и эмоциональ-

154

ной вривлекательности, такими, как драгоценности, цветы;-сады и ткани. Сфера более интимных переживаний затрагивается, когда красивый почерк описывают как приносящий радость сердцу и удовольствие глазу6 или когда сравнение основано на чувстве обоняния, столь утонченном на Востоке. Напр'й&ер, чернила уподобляются духам 7, и поэт может сказать:

Шафран — это духи дев, А чернила — духи мужчин 8.

Этот пример показывает, что каллиграфия сознательно свя­ зывается с чувственными эмоциями — тенденция, получившая широкое распространение самое позднее в раннюю аббасидскую эпоху. «Слезы на щеках целомудренных дев не более пре­ красны, чем слезы пера в рукописи» — таково высказывание, приписываемое секретарю халифа ал-Ма'муна9. Особенно в любовной лирике сравнение телесных черт с буквами превра­ тилось в стандартный компонент поэтической образности»; Ло­ кон-на виске возлюбленной сравнивался с «кафом» в конечной позиции10 или с изящным изгибом хвостика буквы «ра»11. Он может напомнить поэту и форму буквы «нун», тогда как родин­ ку на щеке возлюбленной поэт, естественно, сравнивает с точ­ кой над «нуном» 12. Пробивающиеся усы могут быть уподобле­ ны половине буквы «сад», изображенной искусным каллигра­ фом 13. Все эти красоты свидетельствуют о величии божествен­ ного автора и .

Форма буквы может служить символом даже любовного сою­ за, например, лигатура букв «лам» и «алиф», когда они на­ писаны в переплетении друг с другом:

Я грезил, что ты обнимаешь меня, Как «лам» на письме обнимает «алиф».

Эта строка неоднократно цитировалась, и в дальнейшем поэты часто использовали это сравнение в самых разнообразных вариантах15. Те же буквы «лам» и «алиф», прочтенные как сло­ во, означают «нет», и мы видим поэта, жалующегося наг свою печальную судьбу отвергнутого влюбленного:

«Лам» щеки и «алиф» стройной фигуры возлюбленной Ясный дают ответ на вопрос влюбленного: «Нет» 16.

К счастью, буквы, угадываемые в чертах возлюбленной, -дале­ ко не всегда давали настойчивому влюбленному отрицательный ответ:

«Нун» бровей и «айн» век Вместе с «мимом» рта дают ответ: «Да» 17.

Все сравнения такого рода, необычайно часто встречающиеся в арабской поэзии, кажутся нам надуманными и утомитель­ ными, поскольку мы не приписываем-никакой эмоциональной

155

выразительности форме букв. Напротив, популярность этих сравнений в исламе — веское доказательство того, насколько сильно было влияние каллиграфии на чувства мусульманина.

Каким образом письму удалось занять столь особое место в мусульманской цивилизации? Вряд ли можно считать удов­ летворительным утверждение, что искусство нашло себе убе­ жище в каллиграфии 18, так как все остальные формы изобрази­ тельности в исламе были сильно-ограничены. Однако в мысли, что письмо оказалось приемлемым выходом для творческой энергии художника, должно что-то быть. Таким образом, мы вернулись туда, откуда начали. Мне кажется, что не стоит объ­ яснять возникновение мусульманской каллиграфии тем прекло­ нением и восхищением, с которыми малообразованные доислам­ ские арабы воспринимали тайну письма 19. На первоначальном этапе было мало надежд, что арабская письменность разовьется когда-нибудь в искусство.

•'-.. Набатейскую письменность, предшественницу арабской, вряд ли можно было назвать красивой даже в пору расцвета и благо­ денствия набатейского государства. Разумеется, суждения по­ добного рода могут легко стать объектом субъективной крити­ ки. Кто-нибудь, вероятно, даже может находить в продолгова­ тых набатейских буквах некую утонченную элегантность и кра­ соту. Однако, превратившись в арабскую, набатейская письмен­ ность утратила всякое изящество и художественную утончен­ ность. Почерк ранних образцов арабского письма был, мягко говоря, несколько неуклюж20. История семитского алфавитного письма в целом отнюдь не свидетельствует о наличии художе­ ственных тенденций. Семитский алфавит, возникший на базе чисто утилитарных и экономических соображений, избегал вся­ ких излишеств и в гораздо меньшей степени мог служить от­ правным пунктом для художественного развития, чем, напри­ мер, египетское или китайское письмо.

В семитской эпиграфике поздние пальмирские надписи об­ наруживают тенденцию к развитию художественных форм, что, вероятно, произошло под влиянием утонченности, которой до­ стигли в эпиграфике греки. Южная Аравия была ближе по времени и культуре к истокам и последующей истории мусуль­ манской цивилизации. Эпиграфические памятники на южноара­ вийском алфавите дают нам пример высшего развития подлин­ ного чувства формы и симметрии в сочетании с изящной про­ стотой, пример, не превзойденный в семитских языках (вклю­ чая, я полагаю, и арабскую письменность).

Что касается письма на мягком материале, то у нас имеется сравнительно мало документов доисламского периода, которые могли бы служить основой для сравнения. Многие выдающиеся образцы высокого каллиграфического мастерства, вероятно, ут­ рачены. Мы располагаем, в частности, арамейскими документа­ ми, относящимися к ахеменидскому периоду, богатыми находка-

156

ми с берегов Мертвого моря, старыми сирийскими рукописями, дающими наиболее перспективный материал для сравнения. Всем им присуща определенная аккуратность и тщательность исполнения. Что же касается подлинно художественно-эмоцио­ нальных элементов, то если они в них и содержатся (что, на мой взгляд, маловероятно), то их появление скорее всего не­ преднамеренно. Арабское культурное наследие не обусловливало выбор каллиграфии как естественной формы художественного выражения среди мусульман.

Повлияли внешние модели на быстрое развитие мусульман­ ской каллиграфии или нет — это вопрос открытый. Во всяком случае, возможность несемитских влияний исключать нельзя. Греческая письменность в Сирии была, вероятно, не очень впе­ чатляющей в том виде, в каком она должна была предстать перед мусульманами. Манихейское пристрастие к красиво офор­ мленным книгам, возможно, повлияло на мусульманскую калли­ графию где-то позднее, но вряд ли в самом начале. С'другой стороны, в контексте семитской речи южноаравийская эпигра­ фика вполне могла служить главным источником вдохновения. Однако в подтверждение этой мысли у нас есть только одно малоубедительное свидетельство, что мусульмане знали южно­ аравийскую письменность и восхищались ею.

Наиболее вероятной отправной точкой поразительного раз­ вития каллиграфии в исламе опять оказывается священный ха­ рактер письма. Он не только требовал тщательного и точного исполнения религиозных документов, но и заставлял мусульман видеть в письме выход для религиозных чувств, рассматривая письмо как воплощение красоты божества и его творения. Именно поэтому письмо легко могло стать художественным средством на всех уровнях мусульманской цивилизации. Оно сохраняло свои позиции благодаря усилению религиозного на­ пряжения в позднейшей мусульманской истории. Определенную роль здесь, возможно, сыграли и неарабские художественные импульсы, незаслуженно подавляемые исламом. Во всяком слу­ чае, взлет каллиграфии в исламе произошел так рано и так бы­ стро, что должен был охватить уже первые поколения мусуль­ ман. Маловероятно также, что мусульманскую каллиграфию со­ здали потребности могущественного бюрократического аппара­ та, даже если они сильно способствовали ее развитию. Так или иначе, слияние религии и искусства в мусульманской каллигра­ фии стало реальностью. Плиты с именами пророка и четырех халифов под куполом Айя Софии до сих пор не перестают по­ ражать внимательного наблюдателя и как воплощенное искусст­ вом религиозное чувство, я как религиозно-художественный опыт, не менее эффективный, чем западная религиозная живо­ пись в иной, хотя и типологически схожей среде.

Другим заслуживающим внимания аспектом письма в ис­ ламе, также затронутым в фетве ас-Субки, является тот бегло

157

отмеченный выше факт, что письменность

как таковая,— и

арабская письменность в частности,— стала

предметом теоре­

тического обсуждения и анализа у большого числа различных ученых и писателей. Подобно другим аспектам использования письма в исламе, этот аспект не является специфичным только для этой религии. Однако практическое использование письма даже в очень широких масштабах не обязательно должно со­ провождаться глубокомысленными рассуждениями относительно значения и цели письма, его специфических характеристик или пределов его возможностей. Между тем все это мы находим в мусульманской литературе. Некоторые из поднятых вопросов, несомненно, заслуживают того, чтобы мы уделили им несколь­ ко слов в этом контексте, так как они показательны для той роли, которую письмо играет в мусульманской цивилизации.

Факторы, ограничивающие эффективность письменности, о которых наиболее часто сожалеют мусульманские ученые, были специфичными для арабской графики. Ал-Бируни, творивший около середины XI в., в конце своей долгой и плодотворной жиз­ ни говорил: «У арабской письменности есть большой недостаток. Она содержит буквы идентичной формы. Их легко спутать, и в результате возникает потребность в диакритических значках, для того чтобы отличить одну букву от другой, а также в средствах выражения грамматических окончаний слов. Там, где эти знач­ ки опущены, значение становится туманным. Вдобавок^ среди переписчиков существует привычка пренебрегать сличением ру­ кописей и исправлением в них ошибок. В силу этого часто нет никакой разницы, существует книга по какому-то предмету или нет. Чтение ее никого не делает осведомленнее относительно того предмета, которому книга посвящена»21.

Такого родя жалобы подтверждают тот факт, что мусульманская_..дивилиз iция зависела от письменности именно с точки, зрения сохранения и умножения интеллектуального наследства. Необходимо специально подчеркнуть этот момент, так как аппа­ рат мусульманской учености создает впечатление, что устная передача информации ценилась очень высоко. Религиозные нау­ ки особенно подчеркивали необходимость получения информа­ ции viva voce и рассматривали процесс устной передачи как неоспоримую гарантию правильности. Часто обсуждался вопрос о том, в чем больше нуждается будущий ученый: в наставле­ ниях учителя или в самообразовании с помощью книг. Обычно он решался в пользу первой точки зрения22. Однако письмо использовали всегда, даже в тех дисциплинах, где фетишизиро­ вались устная передача и поразительные чудеса памяти. Фак­ тически требование обязательной ссылки на устную передачу стало для большинства чистой условностью. Мусульманская уче­ ность всегда полагалась на письменное стово,;'3'/имёш1о'''ТтЗ" сделалоее великой. Признавалось существование ряда техниче­ ских ограничений письменности, которые делали ее в некоторых

158