Червонюк В.И. Антология конституционных учений. Ч. 1

281

ству и принадлежащих индивиду. Вопрос, так поставленный, неразрешим. Впрочем, решение не важно. Достаточно, в самом деле, установить, что государство положительно обязано издавать законы, организующие общественные службы таким образом, чтобы всякий индивид мог получить помощь, когда не может работать и не имеет средств к существованию, работу, когда он ее требует и может работать, и всегда бесплатный минимум образования, безразлично, имеется ли при этом объективное право индивида или нет; главное – установить существование объективной обязанности государства и организовать общественные учреждения, необходимые для обеспечения ее исполнения.

Индивидуалистическая доктрина бессильна доказать субъективное право личности на активную помощь со стороны государства. В самом деле, если эта доктрина и доказывает, что человек имеет право требовать от себе подобных, чтобы они не наносили ущерба его свободе, она не претендует на то, чтобы каждый имел право требовать от других активной помощи. Если индивид не имеет этого права против других людей, он не может его иметь и против совокупности людей, против государства.

Однако некоторые из современных писателей, особенно Анри Мишель, утверждают, что правильно понятая индивидуалистическая доктрина должна признавать эти обязанности государства. Но они не показывают, как эта формальная обязанность может быть выведена из индивидуалистических принципов. Неоиндивидуалисты ясно признают, что право каждого человека на существование и на развитие своего «я» не заключает

всебе по отношению к другим людям юридической обязанности помощи, что обязанность помогать – обязанность чисто нравственная, а не юридическая и позитивная, вытекающая из права на существование. Если это так, то почему индивидуальные права человека могли бы возлагать на государство, т. е. на совокупность людей, юридическую и позитивную обязанность, обеспечить каждому средства к существованию и к умственному и физическому развитию? Если индивидуалистическая доктрина не может обосновать активной юридической обязанности для индивида, то тем менее она может обосновать ее для совокупности индивидов. Если хотят обосновать публичное право на индивидуалистических принципах, то могут, пожалуй, обосновать моральный долг государства доставлять помощь, руководить обучением и обеспечивать работу, но нельзя дать юридического обоснования этим обязанностям.

Анри Мишель полагает, что Национальное Собрание 1789 г. и особенно Конвент признали, если не право на работу, то по крайней мере право на помощь и право на обучение. Мы же думаем, напротив, что Национальное Собрание 1789 г. никогда не признавало права на помощь или на обучение, и что, если Конвент, в известный момент, казалось, утверждал обязанность для государства доставлять помощь и давать образование, то, во всяком случае, он не выводит этой обязанности из индивидуалистических принципов.

ВДекларации прав 1789 г. не было ни одного слова, намекающего, каким бы то ни было способом, на признание права на помощь, обучение или работу. В конституции 1791 г. находится только следующее положение: «Будет создано и организовано главное учреждение общественной помощи, чтобы воспитывать покинутых детей, помогать слабым и доставлять работу здоровым, которые сами себе не могут найти ее. Будет создано и организовано народное обучение, общее для всех граждан, бесплатное относительно тех частей образования, которые необходимы для всех людей, причем учебные заведения будут распределены соответственно разделениям королевства». Что это постановление не имело в виду провозгласить существование индивидуальных прав человека на помощь, обучение и работу, это ясно следует из того, что это заявление не было вписано

вДекларацию прав человека, но было внесено только в I конституции, в том же параграфе, где говорилось, «что будут учреждены национальные праздники для сохранения памяти о Французской революции и для поддержания братства между гражданами» […].

283

словом, осуществление каждым своих собственных целей в обществе и в государстве предполагает кооперацию, которая невозможна без организации.

Группировки граждан во имя политических целей, которые называют партиями, необходимы везде, где граждане имеют право и обязаны выражать свои мнения и действовать, но нужно, чтобы партия перестала быть орудием тирании и коррупции. Der Gott, der Eiscn wachsen less, der wollte keine Knechte (Бог, который создал железо, не хо-

тел рабства).

Согласно хорошо известной формуле Эдмунда Берка, партия является «совокупностью людей, которые объединяются для того, чтобы направить свои общие усилия на пользу национального интереса на основе одного принципа, которому они все сочувствуют». Как бы ни было эластично это определение, данное великим борцом за систему партий, оно ставит партии довольно точные границы: партия является частной группировкой, ее основой является взаимное согласие относительно определенного принципа и ее целью является осуществление одного или многих объектов общественного интереса. На практике перешли через эти границы. Борьба за свободу, которую пришлось нести в Англии, прежде чем представительный режим сделался действительностью, так же как и соперничество знатных фамилий, породила организацию партий и привела к тому, что их целью сделалось обладание властью.

Обладание властью было необходимо победившей партии не только для удовлетворения честолюбии и вожделений, но оно являлось единственным средством действительного торжества политической концепции, которую представляла эта партия. Антагонизм между концепциями, воплощенный в партиях, затрагивал самые основы политическою общества; он был так глубок, и партийные страсти, в связи с этим, были так бурны и так непримиримы, что даже после победы, так сказать, в мирное время, приходилось защищать завоевания, как во время войны; нужно было, чтобы одна из двух партий заняла цитадель государства для того, чтобы внушать уважение противнику и чтобы беспрепятственно проводить основные принципы государственного порядка, которые она защищала. Но вскоре эти принципы были признаны всеми, они больше не подвергались опасности со стороны какой-либо партии, так как вошли в национальное сознание и находились под защитой создавшейся с тех пор новой власти, перед которой покорно склонились все партии: власти общественного мнения.

Между тем партии, вкусившие власть, совсем не думали от нее отказываться и по молчаливому соглашению пользовались ею попеременно, в зависимости от изменчивого счастья в борьбе. Противоречие, сначала случайное, между партией как группировкой свободных граждан, преследующих удовлетворение своих политических целей, и партией как отрядом, идущим на приступ власти, для того чтобы разделить добычу, затем сделалось постоянным. «Партийное управление» сделалось регулярным установлением. Его законность и необходимость были признаны в качестве политического догмата благодаря свойственной людям тенденции прикрывать эгоистические стремления соображениями общих интересов и благодаря той общераспространенной философии, которая всегда, даже до Гегеля, проповедовала, что все существующее – разумно.

На континенте, где никогда хорошо не понимали английских установлений, а также истинной внутренней пружины режима свободы, которым пользуются англичане, стремились, при введении представительной системы, перенять у Англии те формы, в которых благодаря случайным обстоятельствам осуществлялась свобода, и эти формы были приняты как сама сущность свободных установлений. Ошибка была тем более естественна, что почти во всех странах континента борьба за свободу далеко не была еще закончена и что они еще находились в той переходной фазе, когда старый режим был уже разрушен, в то время как новый еще недостаточно хорошо укоренился, и когда можно было еще опасаться возвращения побежденных реакционных сил. Но в таких странах, как Англия и Соединенные Штаты, где демократический режим бесспорно укоренился и свобода зиждется как бы на непоколебимой скале, неизбежность того, чтобы партия, овладевшая властью, укреплялась, как в крепости, сделалась анахронизмом, и

284

мнимая необходимость такого способа обеспечения господства партии для проведения в управлении политических принципов большинства является лишь чистой условностью, чтобы не сказать ложью. Никто ж не оспаривает того, что еще существуют страны, где демократические установления до сих пор еще недостаточно укоренились и даже являются лишь театральной декорацией и где, следовательно, захват власти является непременным условием свободы. Но не по примеру этих с которых должны еще пройти школу демократии, должны строить методы демократического управления, и не по переходному состоянию должен равняться окончательный результат.

Формула, которую приписывают Гамбетте: «Управлять можно только со своей партией», в стране, уже достигшей свободы, имеет так же мало смысла, как и формула: «В суд можно идти лишь со своими судьями». К тому же, разве сам Гамбетта после окончательного триумфа республики, уже овладев властью, не счел справедливым и полезным отказаться от этого правила и доверить своим политическим противникам наиболее важные посты в департаментах иностранных дел и военном? Его партия, воспитанная в узости этой формулы, не простила ему широты мысли, с которой он хотел от нее освободиться, и заставила его искупить это тем, что отстранила его от власти.

Как в действительности можно с этих пор оправдывать правило, согласно которому «управлять можно только со своей партией»? Задача управления заключается в двух функциях: издавать законы и их выполнять.

Применение законов ускользает по самой своей природе от всех различий политических принципов, так как не может быть ни нескольких пониманий, ни нескольких способов выполнения законов при режиме, который не является режимом произвола. Там, где царит свобода, приход к власти какой бы то ни было партии не может ничего ни прибавить, ни убавить в правах граждан, в охране личности и их имущества. Не являются ли Англия и Соединенные Штаты живым доказательством этого? Даже в единственной области, где исполнительная власть имела бы возможность придать своей деятельности особое направление во внешней политике правительства, к какой бы партии они ни принадлежали, видят себя вынужденными в силу вещей следовать одинаковой линии поведения. Таким образом, в Англии министерство партии тори и министерство либеральной партии ничем не отличаются друг от друга в своей внешней политике. Даже во Франции, во время Третьей республики, когда министерства сменяли друг друга с калейдоскопической быстротой, внешняя политика не изменялась. Не кажется ли поэтому безразличным, принадлежит ли выполнение исполнительной власти той или другой партии?

Но если правительство, осуществляя исполнительную власть, не может захватить прав граждан, то дело обстоит иначе при выполнении законодательной функции. Расхождения, разделяющие граждан на различные лагеря, являются здесь естественными, необходимыми и благотворными. Чем тверже режим свободы укоренился в стране, тем более непосредственно возникают эти расхождения и тем более необходимо для разрешения этих расхождений, чтобы граждане распределялись по группам и вступали в бой, пользуясь всем тем оружием, которое свобода предоставляет в их распоряжение. Но почему ставкой в этой борьбе должна являться власть?

Благодаря режиму народного суверенитета он имеет возможность осуществлять наиболее глубокие изменения и законодательстве, не беспокоясь о состоянии исполнительной власти: хочет этого или нет, ей остается лишь подчиняться […]. Так как разрешение больших национальных проблем уже не зависит от исполнительной власти, то эти проблемы сами по себе уже не вызывают необходимости в воинственной организации. Нет сомнения в том, что вопросы, волнующие общество, далеко еще не исчерпаны и что всегда будут возникать новые вопросы, вызывая борьбу взглядов и интересов. Но характер этих вопросов в свободных обществах коренным образом изменился, и вместе с ним должен измениться метод, применяемый для их разрешения. Даже не соглашаясь с тем различием между военным обществом и обществом промышленного тина и с тем соответствием в организации каждого из них, с его характером, на которые указал Гер-

285

берт Спенсер, следует признать, что, поскольку речь шла о завоевании прав для граждан, о политической борьбе, о разрушении старого порядка, оправдывалась и была даже необходима организация народных сил, походящая на военную. Но для реконструкции общества постоянная гражданская война между партиями является большим препятствием, она рассеивает силы, которые следовало бы объединить, она их расходует в бесплодных битвах; и даже тогда, когда достигнуты положительные результаты, потери материальных и моральных сил громадны, если только эти силы к тому же не извращены еще в своем существе нездоровым соперничеством политических союзов, называющихся партиями.

Теперь, когда политические противоречия исчерпаны или почти исчерпаны и когда перед всеми нациями настойчиво, а иногда и угрожающе выдвигается необходимость разрешения социальных вопросов, они в той или иной степени встают перед всеми […]. Поставленные на общую почву, различные взгляды по вопросу о социальной политике могли бы быть легко согласованы, но систематическая война между партиями, подчиняющими все своим собственным целям, очень часто препятствует этому, и можно сказать без преувеличения, что одним из главных препятствий к справедливому и мудрому разрешению социальных вопросов является современный режим и политическое торгашество партий, думающих только о выгодах своей лавочки.

Вредные и деморализующие результаты конкуренции между партиями достигают своего предела, когда эта конкуренция ограничивается двумя постоянными партиями, удерживающими или оспаривающими политическую монополию. Вмешательство третьих партий стесняет их в их торговле и иногда обеспечивает публике несколько большую свободу действий, но не вносит больших изменений в положение, так как третьи партии стремятся лишь вырвать у господствующих партий захваченную ими политическую монополию. Снабженные той же организацией, третьи партии движимы той же жаждой власти, как бы ни были сильны бескорыстные мотивы, которые иногда к этому примешиваются. Пока партии, даже при большом их числе, останутся косными организациями, неспособными приспособляться к постоянному течению современной политической жизни и к изменчивым колебаниям ее стремлений, неспособными обеспечить сотрудничества, необходимого для достижения общей цели, не подавляя при этом индивидуально свободы, неспособными осуществить группировку граждан вокруг принципов и идей, освобожденных от противоречий обманчивых универсальных программ и не связанных с более или менее корыстными заботами о том, чтобы захватить и эксплуатировать власть, – партии не смогут выполнить своих истинных задач.

[…] Демократия принесла с собой свободу и обновила жизнь общества. Эта свобода была осуществлена в наибольшей степени благодаря ряду обстоятельств в Соединенных Штатах, и никогда земля не оглашалась такой могучей триумфальной песнью, которую поет американский народ с такой бодростью и рвеньем, к которым как бы присоединяются даже неодушевленные предметы. Но нигде также не проявилось так ясно, что политическая свобода, которая сама по себе может обеспечить лишь внешнюю свободу, не является полной без независимости сознания гражданина и без непосредственного и энергичного выявления его воли и бдительности. При отсутствии этой независимости и этой бдительности демагогия и коррупция проникают в обитель свободы средь бела дня, не пользуясь даже, подобно вору, покровом ночи. […].

4. Токвиль А. де. Демократия в Америке

[О «великих» и «малых» партиях]

Прежде всего я считаю необходимым определить основное различие между партиями.

Есть страны, занимающие столь обширную территорию, что их народонаселение, хотя и находится под единым суверенитетом, не едино по своим интересам, отсюда и постоянные разногласия между отдельными его группами. Эти группы населения еще не

286

образуют партий в прямом смысле слова, это скорее разные народы. И если вспыхивает гражданская война, то это конфликт между соперничающими народами, а не борьба между политическими группировками.

Когда же граждан страны разъединяют разные взгляды на проблемы, интересующие в равной степени все регионы страны, такие, как, например, общие принципы государственного правления, тогда и рождаются группировки, которые я называю собственно партиями.

Партии – это зло, свойственное демократическому правлению, однако характер их в разные периоды неодинаков, и в основе их деятельности лежат различные побуждения.

Бывают времена, когда народы переживают такие глубокие потрясения, что приходят к мысли о необходимости коренных преобразований политического устройства общества. Бывают и такие периоды, когда недовольство существующими порядками охватывает все слои населения и общественное устройство терпит крах. Именно тогда происходят великие революции и возникают великие партии.

Периоды разрухи и нищеты сменяются временами равновесия, в течение которых общество живет относительно спокойно. Но, по правде говоря, это лишь кажущееся спокойствие; ход времени не прекращается ни для целых народов, ни для отдельных людей; и те и другие неуклонно движутся в неведомое им будущее. И если нам кажется, что они стоят на месте, то лишь потому, что мы не замечаем их движения. Тем, кто бежит, идущие шагом кажутся неподвижными.

Так или иначе, бывают эпохи, когда изменения в политической структуре и общественном устройстве происходят столь медленно и незаметно, что кажется, будто общество достигло предела в своем развитии; в такие периоды люди не заглядывают далеко в будущее, им представляется, что основы общества незыблемы. Наступает время интриг и малых партий.

Партии, которые я называю великими, характеризует приверженность принципам в большей степени, нежели забота о том, к чему может привести следование этим принципам; теория обобщения интересуют их больше, чем практика частных случаев; их волнуют глобальные идеи, а не конкретные люди. По сравнению с другими партиями великие партии, как правило, демонстрируют более благородные устремления, более твердые убеждения, их действия более откровенны и решительны. В деятельности этих партий частные интересы, всегда играющие важнейшую роль в политической борьбе, искусно маскируются под общественные. Случается даже, что те, кто действует во имя этих частных интересов, сами не осознают этого.

У малых партий, напротив, обычно не бывает политических убеждений. Ими не движут великие цели, и их отличительной чертой является эгоизм, открыто проявляющийся в любом их действии. За их пламенными речами скрывается расчет; они резко высказываются, но действуют робко и неуверенно. И цель, которую они ставят перед собой, и средства, которыми они пользуются для ее достижения, ничтожны. В итоге, когда на смену бурной революции приходит период спокойствия, создается впечатление, будто великие люди внезапно исчезают, а души человеческие замыкаются в себе.

Великие партии потрясают общество, малые его будоражат; первые раздирают его на части, вторые его развращают; великие партии, потрясая общество, тем самым нередко его спасают, а малые без видимой пользы сеют смуту.

В свое время в Америке были великие партии; сегодня их уже нет: эта страна стала счастливее, но не стала нравственнее.

Когда закончилась война за независимость и появилась необходимость в новой форме правления, мнения американцев разошлись, сформировались две точки зрения. Эти точки зрения такие же древние, как сам мир, их можно обнаружить в разных формах и под разными наименованиями в любом свободном обществе. Одна часть нации хотела ограничить власть народа, другая – беспредельно расширить ее.

Борьба между этими двумя течениями никогда не доходила в Америке до ожесточения, как это случалось в других странах. Здесь взгляды и тех и других на основные во-

287

просы совпадали. Для победы одного из них не нужно было ни разрушать старый порядок, ни изменять общественное устройство. Стремление добиться торжества своих принципов не ставило под угрозу жизни многих людей. А сами принципы касались важнейших духовных интересов, они свидетельствовали о приверженности тех, кто их защищает, равенству и независимости. Именно поэтому вокруг них разгорелась страстная борьба.

Партия, которая была за ограничение власти народа, стремилась закрепить положения своего учения в конституции Союза. Она получила название федеральной партии.

Другая партия, проявлявшая особую склонность к свободе, стала называться республиканской.

В Америке сам воздух проникнут духом демократии. Поэтому федералисты здесь всегда в меньшинстве; однако почти все великие люди, выдвинувшиеся во время Войны за независимость, оказались в рядах федералистов, и их нравственное воздействие на общество было сильным. Этому также способствовали и сложившиеся обстоятельства. Крушение первой конфедерации внушило народу страх перед анархией, и федералисты воспользовались этим кратковременным настроением, охватившим массы. В течение десяти или двенадцати лет они находились у власти и смогли осуществить на практике если не все, то часть своих принципов, дело в том, что противоположная им партия день ото дня становилась сильнее, и федералисты не осмеливались выступать против нее. В 1801 году республиканцы наконец взяли власть в свои руки. Президентом был избран Томас Джефферсон. Имя этого очень талантливого человека было известно, он пользовался большой популярностью, и это укрепило позиции республиканцев.

Федералисты же держались не только за счет искусственных и кратковременных средств – к власти их привели мужество и способности их руководителей, а также счастливое стечение обстоятельств. Когда республиканцы в свою очередь пришли к власти, на противоположную партию словно бы обрушилось стихийное бедствие. Подавляющее большинство высказалось против нее, и она неожиданно оказалась в таком меньшинстве, что оставшиеся ее сторонники пришли в отчаяние, потеряв веру в собственные силы. С этих пор партия республиканцев, или демократов, шла от успеха к успеху и, наконец, привлекла на свою сторону все американское общество.

Федералисты, поняв, что они побеждены, что их не поддерживают, что нация отвернулась от них, разделились: одни присоединились к победителям, другие сложили свое знамя и изменили название. Прошло уже много лет с тех пор, как они перестали существовать как партия.

Приход в свое время федералистов к власти является, на мой взгляд, одним из счастливейших обстоятельств, связанных с рождением великих американских штатов. Федералисты сопротивлялись велению своего века, тенденциям развития своей страны. Их теории, будь они добротными или порочными, не могли быть применены целиком в том обществе, которым они хотели управлять; то, что произошло при Джефферсоне, рано или поздно должно было случиться. При этом правительство федералистов позволило новой республике утвердиться, а затем беспрепятственно поддержать быстрое развитие тех учений, которые они отстаивали. Большая часть их принципов в конце концов была принята и стала символом их соперников, а федеральная конституция, которая существует и поныне, является вечным памятником их патриотизму и мужеству.

Итак, в настоящее время в Соединенных Штатах Америки нет крупных политических партий. Там есть много партии, которые угрожают единству Союза, но нет таких партий, которые бы выступали против современной формы государственного правления или противились бы поступательному развитию общества. Те партии, которые угрожают единству Союза, опираются не на принципы, а на материальные интересы. Именно эти интересы на территории такой обширной империи, как Штаты, и лежат в основе образования соперничающих наций, а не партий. В последнее время свидетельством тому было поведение Севера, поддержавшего ряд запретов в торговле, а Юг, напротив, взял под защиту свободу торговли, и все это произошло только потому, что Север является в ос-

288

новном фабричным районом, а Юг – земледельческим, система же ограничений всегда действует в пользу одного и в ущерб другому.

Крупные партии отсутствуют в Соединенных Штатах, зато там в изобилии малые партии и общественное мнение раскалывается на бесконечное количество группировок, объединяющихся вокруг вопросов, касающихся мелочей. Невозможно представить, с каким трудом создаются партии; и в наше время это очень нелегкое дело. В Соединенных Штатах нет ненависти на почве религии, поскольку религия повсеместно уважаема и ни одна религиозная секта не считается привилегированной; нет классовой ненависти, потому что народ превыше всего и никто не посмеет бороться с ним; нет, наконец, нищих слоев населения, которые бы эксплуатировались, потому что материальный уровень страны таков, что она может предоставить всем место в своем промышленном комплексе и полную свободу трудиться согласно своему умению делать карьеру. А ведь достаточно предоставить человеку такую свободу, и он сотворит чудо. Итак, нужны очень сильные амбиции, направленные на создание новых политических партий, чтобы овладеть властью. Ведь трудно свергнуть того, в чьих руках она находится, с помощью единственного довода, что вы хотите занять его место. Таким образом, политические деятели должны употребить все свое умение на организацию партий: политический деятель в Соединенных Штатах прежде всего стремится определить свой интерес, изучить аналогичные интересы, которые могли бы составить вместе с его интересом единое целое; далее он стремится обнаружить, не существует ли случайно в мире учения или научного принципа, который можно было бы удачно использовать для новой организации, поставив в название, и который давало бы ей право на свободное существование и распространение своих идей, – нечто вроде королевской печати, которую наши отцы помещали на первой странице своих трудов, хотя она не имела к ним никакого отношения.

После этого на политической арене появляется новая сила.

Для иностранца все эти домашние ссоры американцев кажутся на первый взгляд непонятными и ребяческими, и не знаешь, жалеть ли этот народ, который серьезно занимается подобной безделицей, или завидовать ему, почитая его счастливым, поскольку он может этим заниматься.

Однако, как только изучишь тайные движущие силы, которые управляют в Америке мятежными группировками, сразу поймешь, что большая часть из них связана более или менее тесно с одной из двух великих партий, которые разделяют людей с тех пор, как существуют свободные общества. По мере углубления в сокровенную сущность этих партий замечаешь, что деятельность одних направлена на то, чтобы ограничить использование общественной силы, деятельность же других – на то, чтобы расширить это использование.

Я вовсе не хочу сказать, что американские партии имели своей явной или даже скрытой целью выдвинуть на первый план аристократию или демократию в стране; я утверждаю, что аристократические или демократические страсти легко обнаруживаются в основе каждой партии; и хотя это не бросается в глаза, именно это и является слабым местом каждой партии.

Приведу один пример из недавних событий: президент высказывает свои претензии к Банку Соединенных Штатов; в стране начинаются волнения, и ее население делится на две части: имущие классы в массе своей встают на сторону Банка, народ же поддерживает президента. Вы полагаете, что народ может определить мотивы своего поведения в такой запутанной ситуации, когда дело касается столь сложного вопроса, что и опытные специалисты колеблются в своем решении? Отнюдь. Дело в том, что Банк – это огромное независимое предприятие; народ же, который разрушает или создает ту или иную власть, ничего не может сделать с этим Банком, а это его раздражает. Среди всеобщего движения в обществе эта неподвижная точка бросается ему в глаза, и он хочет посмотреть, не сможет ли он и ее стронуть с места, так же как и все остальное.

289

5. Кистяковский Б. А. Государственное право.

К истории конституционного движения в России Глава VI. Революционеры и конституционалисты

Если коротко резюмировать роль наших революционных партий в деле установления конституционных учреждений в России, то она окажется довольно значительной, но весьма своеобразной. Наши революционные партии представляли исключительно волевой, активный элемент в нашем освободительном движении. Этот активно-волевой элемент особенно ярко сказался в таком стихийном движении, как октябрьская забастовка

1905 года.

Наоборот, подлинные идейные стремления к осуществлению действительно конституционных форм государственного быта в России представлены исключительно нашими конституционалистами. Чрезвычайно характерно то обстоятельство, что наши революционные партии за тридцать лет своей политической деятельности не выработали ни одного проекта русской конституции. […] Все существующие конституционные проекты были выработаны нашими конституционными партиями, и только последние распространяли реальные конституционные идеи в в русском обществе.

Итак, наши конституционные партии были всегда представителями по преимуществу идейного и интеллектуального элемента в том широком общественном движении, которое привело к созданию в России народного представительства. […] Конечно, в арсенале наших конституционных партий никогда не было тех орудий борьбы, применение которых, с одной стороны, требует напряжения чрезвычайно большой энергии, а с другой – производит особенно сильное впечатление. Эти орудия борьбы наши конституционалисты обыкновенно считали или нецелесообразными, или нравственно недопустимыми. Основной силой, организующей и реформирующей государство, конституционалисты всегда признавали общественное мнение. Поэтому их деятельность проявлялась, главным образом, в солидарных и решительных выступлениях в органах самоуправления, в обществе и печати.

6. Дюверже М. Политические партии

Электоральное и парламентское происхождение партий

Общий механизм генезиса прост: сперва создаются парламентские объединения, затем возникают избирательные комитеты; наконец, устанавливается постоянная связь этих двух образований. Разумеется, на практике чистота этой теоретической схемы оказывается нарушенной самыми различными способами. Парламентские группы обычно появлялись раньше избирательных комитетов, ведь политические ассамблеи существовали еще до всяких выборов. Парламентские же объединения с равным успехом зарождаются в лоне как автократических, так и выборных палат: действительно, борьба «группировок» обычно обнаруживается во всех наследственных или кооптируемых ассамблеях, идет ли речь о Сенате античного Рима или Сейме Речи Посполитой. Разумеется, группировка – это еще не парламентская группа; между ними существуют все те различия, что отделяют стихийное от организованного. Но последнее вышло из первого путем более или менее быстрой эволюции.

A priori кажется, что главной движущей силой формирования политических объединений выступает общность политических доктрин. Однако факты не всегда подтверждают это предположение. Зачастую оказывается, что первый импульс дает географическое соседство, желание защитить профессиональные интересы, только потом появляется доктрина. В некоторых странах первые парламентские образования были локальными группами, а уже на их базе в дальнейшем формировались идеологические объединения. Возникновение парламентских групп в недрах французского Учредительного собрания 1789 года является хорошим примером такого пути. В апреле 1789 г. депутаты Генеральных Штатов от провинций начинают прибывать в Версаль, где они чувствуют себя

290

как бы вырванными из родной почвы. Совершенно естественно, что посланцы одной и той же провинции стараются держаться вместе, дабы освободиться от преследующего их ощущения изолированности, а заодно и подготовиться к защите своих местных интересов. Инициатива принадлежала депутатам–бретонцам, которые снимают зал кафе и организуют там свои регулярные встречи. Тогда-то они и обнаруживают, что общность их взглядов распространяется не только на региональные вопросы, но и в равной степени на основные проблемы общенациональной политики. Они ищут контактов с депутатами других провинций, которые разделяют их воззрения, – так «бретонский клуб» принимает форму идеологического объединения. Когда собрание перевели из Версаля в Париж, клуб вынужден был прервать свои заседания и вновь подыскивать место. На этот раз за неимением зала кафе его инициаторы арендовали монастырскую трапезную. Именно с названием этого монастыря им и предстояло войти в историю: почти все забыли бретонский клуб, но кто же не знает клуб якобинцев? Аналогичный процесс превращения региональной группы в инициативное ядро доктринальной группировки позднее породит клуб жирондистов.

Такие объединения не следует смешивать с местами их сбора […].

Часть вторая. IV

[Политические партии и парламентское правление]

Парламентское правление представляет собой прекрасную систему, объединяющую и примиряющую два почти противоречащих друг другу принципа, а именно: свободу действий исполнительной власти и всемогущее влияние Палат на правительство. Однако, на практике применение парламентского правления встретило большие затруднения в особенности во Франции, Италии и Венгрии; такие же затруднения оно встречает в некоторых английских колониях, преимущественно же в Австралии. Естественно поэтому, что в течение последнего времени оно сделалось предметом разнообразных нападок как у себя на родине, в Англии, так и в странах, заимствовавших эту систему. Одни относятся отрицательно к самому принципу парламентского правления, другие сетуют на то, что на практике принцип этот подвергается извращенным искажениям. Я хочу в кратких чертах коснуться этого вопроса как по отношению к Англии, так и по отношению к Франции.

Как уже указано было выше, англичане называют парламентское правление – правлением партий. Оно, действительно, предполагает существование больших партий, вернее – существование двух соперничающих партий, которые сменяют друг друга во власти. Между тем образование больших дисциплинированных партий и их смена во власти составляют, по мнению некоторых, явления не только трудно осуществимые на практике, но и нежелательные, затрудняющие установление той гармонии, которая должна царить в обществе и препятствующая возможности использования всех социальных сил. Приводим несколько знаменательных отзывов в этом именно смысле, взятых из речей лорда Розберри, выдающегося государственного человека, бывшего вождя либеральной партии. «Установившееся на основании нашей конституции соотношение сил таково,– говорит он,–что лишь половина из числа государственных людей, обладающих подготовкой и способностями, действительно работает, тогда как другая половина бездействует, не имея возможности проявить свои силы. Прежде такое положение вещей продолжалось пять лет. Теперь все это изменилось. Во всяком случае это положение сопровождается напрасной тратою сил». «Я согласен признать себя виновным, если мне будет поставлено в вину некоторое сомнение в безусловном превосходстве правления партий. Нам говорят, что это правление – явление необходимое по нашей Конституции. Если оно необходимо, не будем против него восставать. Оно составляет неизбежное зло, быть может даже наименьшее зло из всех тех зол, которыми сопровождается парламентское правление; но оно приносит с собой свои, ему лишь свойственные недостатки. Я думаю, что когда-нибудь наступит время, когда цепи и узы партии не будут иметь никакого значения в глазах грядущих поколений, в глазах граждан, которые, не обращая внимания на все эти исчезнувшие schibooletshe, направлять все свои силы в сторону какой-либо вели-