Червонюк В.И. Антология конституционных учений. Ч. 1

341

Что значит быть свободным человеком. Согласно этому собственному и общепринятому смыслу слова, свободный человек – тот, кому ничто не препятствует делать желаемое, поскольку он по своим физическим и умственным способностям в состоянии это делать. Но если слово «свобода» применяется к вещам, не являющимся телами, то это злоупотребление словом, ибо то, что не обладает способностью движения, не может встречать препятствия. Поэтому когда, к примеру, говорят, что дорога свободна, то имеется в виду свобода не дороги, а тех людей, которые по ней беспрепятственно двигаются. А когда мы говорим «свободный дар», то понимаем под этим не свободу подарка, а свободу дарящего, не принужденного к этому дарению каким-либо законом или договором.

[…] Точно так же когда мы свободно говорим, то это свобода не голоса или произношения, а человека, которого никакой закон не обязывает говорить иначе, чем он говорит. Наконец, из употребления слов «свобода воли» можно делать заключение не о свободе воли, желания или склонности, а лишь о свободе человека, которая состоит в том, что он не встречает препятствий к совершению того, к чему его влекут его воля, желание или склонность. […]

3. Спиноза Б. Богословскополитический трактат

Глава XX. Показывается, что в свободном государстве каждому можно думать то, что он хочет, и говорить то, что он думает

[…] Никто не может перенести на другого свое естественное право, или свою способность свободно рассуждать и су¬дить о каких бы то ни было вещах, и никто не может быть принужден к этому. Из этого, следовательно, выходит, что то правление считается насильственным, которое посягает на умы, и что верховное величество, видимо, делает несправедливость подданным и узурпирует их право, когда хочет предписать, что каждый должен принимать как истину и отвергать как ложь и какими мнениями, далее, ум каждого должен побуждаться к благоговению перед Богом: это ведь есть право каждого, которым никто, хотя бы он и желал этого, не может поступиться. Я признаю, что суждение может быть предвзято многими и почти невероятными способами, и притом так, что оно хотя прямо и не находится во власти другого, однако до такой степени зависит от другого, что справедливо можно считать его несвободным. Но, как бы ни изощрялось в этом отношении искусство, никогда дело не доходило до того, чтобы люди когдалибо не сознавали, что каждый обладает в достаточной степени своим разумением и что во взглядах существует столько же различий, как и во вкусах. Моисей, который не посредством хитрости, но благодаря божественной добродетели в высшей степени воздействовал на суждение своего народа, потому что считался человеком божествен¬ным, говорившим и делавшим все по божественному вдохно¬вению, и тот, однако, не мог избежать народного ропота и превратных толкований, а тем менее остальные монархи; и если это можно было бы мыслить каким-нибудь образом, то оно было бы во всяком случае мыслимо лишь для монархического государства, но отнюдь не для демократического, кото¬рым коллегиально управляют все или большая часть народа; думаю, что причина этого для всех ясна.

Таким образом, сколько бы ни думали, что верховные власти распоряжаются всем и что они суть истолкователи права и благочестия, они, однако, никогда не будут в состоянии заставить людей не высказывать суждения о каких-нибудь вещах сообразно с их собственным образом мыслей и соответственно не испытывать того или иного аффекта. […]

Итак, если никто не может поступиться своей свободой судить и мыслить о том, о чем он хочет, но каждый по величайшему праву природы есть господин своих мыслей, то отсюда следует, что в государстве никогда нельзя, не опасаясь очень несчастных последствий, домогаться того, чтобы люди, хотя бы у них были различные и противоположные мысли, ничего, однако, не говорили иначе как по предписанию верховных вла-

342

стей, ибо и самые опытные, не говоря уже о толпе, не умеют молчать. Это общий недостаток людей – доверять другим свои планы, хотя и нужно молчать […].

[…] Этим мы доказали: 1) что невозможно отнять у людей свободу говорить то, что они думают; 2) что эта свобода без вреда праву и авторитету верховных властей может быть дана каждому и что каждый может ее сохранять без вреда тому же праву, если при этом он не берет на себя никакой смелости ввести что-нибудь в государстве как право или сделать что-нибудь против принятых законов; 3) что эту самую свободу каждый может иметь, сохраняя мир в государстве, и что от нее не возникает никаких неудобств, которых нельзя было бы легко устранить; 4) что каждый может ее иметь также без вреда благочестию; 5) что законы, издаваемые относительно спекулятивных предметов, совершенно бесполезны; 6) наконец, мы показали, что эта свобода не только может быть допущена без нарушения в государстве мира, благочестия и права верховных властей, но ее должно допустить, чтобы все это сохранить […].

4. Фихте И. Г. Основные черты современной эпохи

[Об индивидуальности и служении общей цели]

[…] Сущность абсолютного государства состоит в том, что все индивидуальные силы направляются на жизнь рода, причем первоначально род сводится для государства к замкнутой совокупности его граждан. Отсюда вытекают два следствия: во-первых, ко всем личностям, не исключая хотя бы и одной, государство должно предъявлять одинаковые требования; во-вторых, от каждой личности государство должно требовать всех ее индивидуальных сил, не исключая и не оставляя ни одной. Что в таком строе, в котором все, как личности, приносятся в жертву роду, вместе с тем всякой личности, не исключая ни одной, во всех принадлежащих ей правах, приносятся в жертву все остальные личности, – это само по себе вытекает из первого положения. Ибо чему отдаются все силы? Роду. Но что такое для государства род? Все его граждане, не исключая ни одного. Если бы некоторые личности вовсе не привлекались для служения общей цели или же привлекались не со всеми своими силами в противоположность остальным, то первые пользовались бы всеми выгодами соединения, не неся всех его тягот, и это было бы неравенством. Равенство может существовать только там, где все без исключения обязаны отдавать государству все свои силы. В таком строе индивидуальность всех совершенно растворяется в роде всех; и всякий получает обратно свой вклад в совокупность общих сил увеличенным общей силой всех остальных. Цель изолированной личности – собственное наслаждение, и своими силами она пользуется, как средствами для достижения этой цели; цель рода – культура и, как условие последней, достойное материальное существование: в государстве каждый пользуется своими силами непо¬средственно вовсе не для собственного наслаждения, а в целях рода, но при этом получает обратно все культурное богатство рода и, помимо того, еще достойное материальное существование. […]

5. Кант И. Учения о праве. § 46

[О свойствах гражданской личности]

Только способность голосовать составляет квалификацию гражданина, а эта способность предполагает самостоятельность того в составе народа, кто намерен быть не просто частицей общности, но и ее членом, т. е. ее частицей, действующей по собственному произволу совместно с другими. Но это последнее качество делает необходимым различение граждан активных и пассивных, хотя понятие пассивный гражданин кажется противоречащим дефиниции понятия гражданин вообще. Следующие примеры помогут устранить эту трудность: приказчик у купца или подмастерье у ремесленника, слуга (не на государственной службе), несовершеннолетний, каждая женщина и вообще все те, кто вынужден поддерживать свое существование (питание и защиту) не собственным занятием, а по распоряжению других (за исключением распоряжения со стороны госу-

343

дарства), – все эти лица не имеют гражданской личности, и их существование – это как бы присущность. Дровосек, которого я нанял в моем дворе, кузнец в Индии, который ходит по домам со своим молотом, наковальней и кузнечным мехом, чтобы работать там по железу, в сравнении с европейским столяром или кузнецом, которые могут публично выставлять на продажу изготовленные ими изделия; домашний учитель в сравнении со школьным преподавателем, оброчный крестьянин в сравнении с арендатором и т. п. – все это лишь подручные люди общности, потому что ими должны командовать и их должны защищать другие индивиды, стало быть, они не обладают никакой гражданской самостоятельностью.

6. Пейн Т. Права человека.

Часть первая [гражданские права]

Человек вступил в общество не затем, чтобы стать хуже, чем он был до этого, или иметь меньше прав, чем прежде, а затем, чтобы лучше обеспечить эти права. В основе всех его гражданских прав лежат права естественные. Но чтобы точнее провести это различие, необходимо указать на отличительные особенности естественных и гражданских прав.

Разницу между ними можно объяснить в нескольких словах. Естественные права суть те, которые принадлежат человеку по праву его существования. Сюда относятся все интеллектуальные права, или права духа, а равно и право личности добиваться своего благоденствия и счастья, поскольку это не ущемляет естественных прав других. Гражданские права суть те, что принадлежат человеку как члену общества.

В основу каждого гражданского права предложено право естественное, существующее в индивиде, однако воспользоваться этим правом не всегда в его личных силах. Сюда относятся все права, касающиеся безопасности и защиты.

На основании настоящего краткого обозрения будет легко провести различие между классом естественных прав, которые человек сохраняет после вступления в общество, и теми, которые он передает в общий фонд как члена общества.

Сохраняемые им естественные права суть все те, способность осуществления которых столь же совершенна в отдельном человеке, как и само право. К этому классу, как упоминалось выше, принадлежат все интеллектуальные права, или права духа; стало быть, к ним относится и религия.

Несохраняемые естественные права сутьвсе те, осуществление которых не вполне во власти человека, хотя само право присуще ему от природы. Он просто не может ими воспользоваться. Человек, например, наделен от природы правом быть судьей в собственном деле; и поскольку речь идет о праве духа, он им никогда не поступается; но что ему за польза судить, если у нет силы исправлять? По этой причине он отдает свое право обществу, частью которого он является, и отдает силе общества предпочтение перед своей собственной силой. Общество ничего не дарит ему. Каждый человек – собственник в своем обществе и по праву пользуется его капиталом.

Из этих посылок вытекает два или три несомненных вывода:

Первое: что каждое гражданское право вырастает из права естественного, или, иными словами, получено в обмен на какое-то естественное право.

Второе: что гражданская власть, рассматриваемая как таковая, представляется соединением того класса естественных прав, которые личность не в силах осуществить самостоятельно и которые тем самым бесполезны для нее, но, будучи собраны воедино, становятся полезными всем.

Третье: что власть, полученная от соединения естественных прав, не могущих быть осуществленными отдельной личностью, нельзя использовать для посягательства на естественные права, сохраняемые личностью, чья способность их осуществлять столь же совершенна, как и само право.

344

[…] Следует остановиться на нескольких источниках, из которых правительства возникают и на которые они опираются.

Все эти источники можно объединить под тремя рубриками: первое – суеверие; второе – сила; третье – общие интересы общества и общие права человека.

Первое было господством духовенства, второе – господством завоевателей и третье – разума […].

Когда я говорю о врожденном достоинстве человека, когда я пекусь … о его чести и счастье, меня приводят в гнев попытки управлять человечеством посредством силы и хитрости, словно все оно состоит из мошенников и глупцов, и мне трудно не презирать тех, кто позволяет себя обманывать подобным образом.

Нам предстоит теперь рассмотреть правительства, которые возникают из недр общества в противоположность и в отличие от тех, что являются плодом суеверия и завоевания.

Утверждение, что правительство есть результат договора между управляющими и управляемыми, считалось важным шагом к установлению принципов свободы; но это неверно, ибо это означает поставить следствие раньше причины: ведь, поскольку до возникновения правительств должен был существовать человек, значит, было обязательно такое время, когда никаких правительств не было и в помине и, стало быть, не могли существовать и правители, с которыми заключался этот договор.

Поэтому имеются все основания предположить, что сами индивиды, каждый в соответствии со своим личным и суверенным правом, вступили в договор друг с другом для образования правительства; и это единственный способ, каким имеют право создаваться правительства, и единственная основа, на которой они вправе существовать.

7. Пенн У.

[О естественных правах и их отличии от «гражданских» прав, и о долге человека]

Стало быть, мы пришли к «происхождению человека и его прав. Что же до форм управления людьми с тех пор и по сие время, то они могут занимать нас лишь постольку, поскольку мы имеем возможность учиться на ошибках или усовершен¬ствованиях в этой области, с которыми знакомит нас история. Те, кто жил сто или тысячу лет назад, были тогда столь же современными людьми, как мы для нашей эпохи. Они имели своих древних, а те, опять таки, своих, и мы в свою очередь станем древними.

Если все дело в древности, то те, кто будет жить через сто или тысячу лет после нас, вполне могут взять нас за образец, подобно тому, как мы сейчас берем за образец живших сто или тысячу лет назад.

Ведь ссылка на древность, доказывая все, что угодно, ров¬но ничего не объясняет. Это непрерывное столкновение авторитета с авторитетом, пока мы не дойдем до божественного происхождения прав человека: при его сотворении. Здесь наступает конец нашим исследованиям, и разум наш обретает прибежище.

Если бы спор о правах человека возник через сто лет после его сотворения, спорящим точно так же пришлось бы обратиться к этому источнику, т. е. к тому же самому авторитету, к которому надлежит обратиться сейчас нам. Не имея намерения затрагивать религиозные убеждения какой-либо секты, я все же считаю нужным заметить, что ге¬неалогия Христа восходит к Адаму. Почему бы в таком случае не возводить права человека ко дням сотворения человека? Я отвечу на этот вопрос: потому что между тем и другим вторглись правительства –узурпаторы, замыслившие погубить человека.

Всякая наследственная власть есть по природе своей ти¬рания. Наследственную корону, наследственный престол, или каким бы другим выдуманным именем ни назывались эти ве¬щи, можно понимать лишь в том смысле, что люди являются наследственным имуществом. Наследовать власть – значит наследовать народ, словно стадо овец и коров.

345

Если какое-либо поколение людей вообще обладало правом диктовать образ правления, коего следовало бы извечно придерживаться миру, то это было первое из существующих поколений; если же оно этого не сделало, то ни одно из последующих поколений не может ни проявить такого авторитета, ни создать его. Просвещенный и божественный принцип равенства прав человека (ибо своим происхождением он обязан Творцу) приложим не только к живущим ныне, но и к сменяющим друг друга людским поколениям. Каждое поколение равно в правах с предшествовавшим ему, подобно тому, как каждый человек родится равным своим современникам.

Все истории сотворения мира, все традиционные повествования как просвещенного мира, так и не просвещенного, сколько бы ни расходились они во взглядах или в понимании известных частностей, сходятся в одном: все устанавливают единство человека; я хочу сказать этим, что все люди по роду своему едины и, стало быть, все они рождаются равными и имеют равные естественные права, – как если бы потомство обеспечивалось сотворением вместо размножения, ибо последнее есть лишь способ осуществления первого.

Стало быть, каждого новорожденного должно считать ведущим свое существование от бога. Мир для него так же нов, как и для первого существовавшего человека, и его естественное право в этом мире – то же самое.

Рассказ Моисея о сотворении мира, – считать ли его божественным или только историческим авторитетом, – полностью подтверждает эту истину, то есть единство или равенство людей. Содержащиеся в нем выражения не допускают кривотолков: «Я сказал бог: сотворим человека по образу нашему. И сотворил бог человека по образу своему, мужчину и женщину сотворил их». Указывается различие полов, но нет даже намека ни на какое другое различие. Если это не божественный, то уж во всяком случае исторический авторитет, который доказывает, что равенство людей – отнюдь не современное учение, а напротив, древнейшее в памяти людской.

Следует отметить также, что все известные религии в той части, в какой они касаются человека, основаны на единстве людей как единых по роду своему. На небе, в аду или где бы предположительно ни существовал человек впоследствии, различают лишь между хорошим и дурным. Мало того, даже созданные правительствами законы вынуждены склоняться к этому принципу, проводя различие между преступлениями, а не между лицами.

Это одна из величайших истин, а также и одно из главнейших преимуществ, которые надлежит оберегать. Рассматривая человека под этим углом зрения и приучая его подобным же образом смотреть на себя, она устанавливает все его неотъемлемые обязанности, будь то по отношению к своему творцу или к творению, частицей коего он является; лишь забывая о своем происхождении, злоупотребляя более изысканное выражение, – о своем рождении и семье, он сбивается с пути.

Немалым пороком существующих государств во всех, частях Европы является то, что человек как таковой отброшен; на огромное расстояние от своего создателя, а образовавшаяся искусственно пустота, заполнена множеством преград, или своего рода застав, которые ему приходится преодолевать..

Приведу перечень преград, воздвигнутых мистером Берком между человеком и его создателем. Выступая в роли глашатая, он заявляет: «Мы боимся бога, с благоговением взираем на королей, с любовью на парламенты, с сознанием своего долга – на судей, с почтением на священников и с уважением на знать». Мистер Берк забыл добавить сюда «рыцарство». Забыл он также и о св. Петре.

Долг человека – это вовсе не чаща застав, сквозь которую ему приходится пробираться, предъявляя всякий раз пропуск. Он прост, ясен и состоит всего из двух пунктов: его долг перед богом, который должен чувствовать каждый, и перед своим ближним, с которым он должен обращаться так, как ему хотелось бы, чтобы обращались с ним. Если облеченные властью будут поступать хорошо, их будут уважать, если же они будут поступать плохо – их станут презирать; что же касается тех, кто, не будучи облечен никакой властью, самовольно присваивает ее, то до них людям разумным нет никакого дела.

346

До сих пор мы касались только, да и то отчасти, естественных прав человека. Сейчас нам предстоит рассмотреть гражданские права человека и показать, как одни вытекают из других. Человек вступил в общество не затем, чтобы стать хуже, чем он был до этого, или иметь меньше прав, чем прежде, а затем, чтобы лучше обеспечить эти права. В основе всех его гражданских прав лежат права естественные. Но чтобы точнее провести это различие, необходимо указать на отличительные особенности естественных и гражданских прав.

Разницу между ними можно объяснить в нескольких словах. Естественные права суть те, которые принадлежат человеку по праву его существования. Сюда относятся все интеллектуальные права, или права духа, а равно и право личности добиваться своего благоденствия и счастья, поскольку это не ущемляет естественных прав других. Гражданские права суть те, что принадлежат человеку как члену общества.

Воснову каждого гражданского права положено право естественное, существующее

виндивиде, однако воспользоваться этим правом, не всегда в его личных силах. Сюда относятся все права, касающиеся безопасности и защиты.

На основании настоящего краткого обозрения будет легко провести различие между классом естественных прав, которые человек сохраняет после вступления в общество, и теми, которые он передает в общий фонд как член общества.

Сохраняемые им естественные права суть все те, способность осуществления которых столь же совершенна в отдельном человеке, как и само право. К этому клаcсу, как упоминалось выше, принадлежат все интеллектуальные права, или права духа; стало быть, к ним относится и религия.

Несохраняемые естественные права суть все те, осуществление которых не вполне во власти человека, хотя само право присуще ему от природы. Он просто не может ими воспользоваться. Человек, например, наделен от природы правом быть судьей в собственном деле; и поскольку речь идет о праве духа, он им никогда не поступается; но что ему за польза судить, если у него нет силы исправлять? По этой причине он отдает свое право обществу, частью которого он является, и отдает силе общества предпочтение перед своей собственной силой. Общество ничего не дарит ему. Каждый человек – собственник в своем обществе и по праву пользуется его капиталом.

Из этих посылок вытекает два или три несомненных вывода:

Первое: что каждое гражданское право вырастает из права естественного или, иными словами, получено в обмен на какое-то естественное право.

Второе: что гражданская власть, рассматриваемая как таковая, представляется соединением того класса естественных прав, которые личность не в силах осуществить самостоятельно и которые тем самым бесполезны для нее, но, будучи собраны воедино, становятся полезны всем.

Третье: что власть, полученная от соединения естественных прав, не могущих быть осуществленными отдельной личностью, нельзя использовать для посягательства на естественные права, сохраняемые личностью, чья способность их осуществлять столь же совершенна, как и само право.

Таким образом мы проследили в немногих словах развитие человека от естественной личности до члена общества и показали, или пытались показать, характер сохраняемых прав и тех, которые обмениваются на права гражданские.

Приложим теперь эти принципы к правительствам. Обозрев мир, мы легко отличим правительства, возникшие из недр общества или из общественного договора, от тех, которые не возникли подобным образом; но чтобы внести большую ясность, недостижимую при беглом обзоре, следует остановиться на нескольких источниках, из которых правительства возникают и на которые они опираются. Все эти источники можно объединить под тремя рубриками: первое – суеверие; второе – сила; третье – общие интересы общества и общие права человека.

Первое было господством духовенства, второе – господством завоевателей и третье – разума.

347

Когда горстка ловких людей уверяла, что через посредство оракулов она обращается с божеством столь же фамильярно, как в наши дни люди эти взбираются по черным лестницам европейских дворов, весь мир находился в полной власти суеверия. Запрашивали оракулов, и то, что они вещали, становилось законом; такого рода правление существовало столько, сколько держалось это суеверие.

Вслед затем возникла раса завоевателей, чья власть, подобно власти Вильгельма Завоевателя, опиралась на силу, и меч принял имя скипетра. Созданные таким образом правительства существуют до тех пор, пока существует поддерживающая их сила; но не желая пренебрегать никакими средствами, они присовокупили к силе, обману и воздвигли кумира, которого назвали божественным правом; впоследствии, в подражание папе, притязающему на власть духовную и светскую, и противно основателю христианской религии кумир этот принял иное обличье, именуемое государственной церковью. К ключам святого Петра присоединились ключи казначейства, а изумленная и обманутая толпа обоготворила эту выдумку.

Когда я говорю о врожденном достоинстве человека, когда я пекусь (ибо природа была не столь добра ко мне, чтобы притупить мои чувства) о его чести и счастье, меня приводят в гнев попытки управлять человечеством посредством силы и хитрости, словно все оно состоит из мошенников и глупцов, и мне трудно не презирать тех, кто позволяет себя обманывать подобным образом.

Нам предстоит теперь рассмотреть правительства, которые возникают из недр общества в противоположность и в отличие от тех, что являются плодом суеверия и завоевания.

Утверждение, что правительство есть результат договора между управляющими и управляемыми, считалось важным шагом к установлению принципов свободы; но это неверно, ибо это означает поставить следствие раньше причины: ведь, поскольку до возникновения правительств должен был существовать человек, значит было обязательно такое время, когда никаких правительств не было и в помине и, стало быть, не могли существовать и правители, с которыми заключался этот договор.

Поэтому имеются все основания предположить, что сами индивиды, каждый в соответствии со своим личным и суверенным правом, вступили в договор друг с другом для образования правительства; и это единственный способ, каким имеют право создаваться правительства, и единственная основа, на которой они вправе существовать.

Чтобы получить ясное представление о том, что такое правительство или каким оно должно быть, необходимо вернуться к его истокам. При этом мы без труда обнаружим, что правительства либо возникают из народа, либо утверждаются над народом. Мистер Берк не провел этого различия.

Он никогда не вникает в происхождение вещей и потому все путает; однако же, он сообщил о своем намерении провести когда-нибудь в будущем сравнение между конституциями Англии и Франции.

Поскольку он, таким образом, делает это сравнение предметом спора, бросая перчатку, я ловлю его на слове. Великие истины рождаются в великих спорах, и я принимаю вызов тем охотнее, что он предоставляет мне в то же время возможность развить тему о правительствах, возникающих из недр общества.

8. Берк Эдмунд Берк Э. Размышления о революции во Франции и заседаниях некоторых обществ относящихся к этому событию в Лондоне.

[Права человека – это мина]

[…] Нашему Революционному обществу кажутся незаконными, и узурпаторскими конституция и правительство их страны, церковь и государство; они с энтузиазмом смотрят на Францию, и напрасно напоминать им о том, что было заложено нашими предками, об основных законах страны, об английской конституции, достоинства, которое подтвердил многолетний опыт, рост общественного благосостояния и процветание

348

народа. Они презирают опыт, считая его мудростью невежд. Они закладывают мину, которая разом взорвет все древние образцы, все обычаи, хартии, парламентские акты. Эта мина – права человека.

Идет ли речь о подлинных правах человека! О! Я далек от мысли о возможности отрицать их в теории, да и на практике я готов всем сердцем поддержать реальные права человека. Отвергая фальшивые претензии, я вовсе не собираюсь порочить действительные права, которые не имеют с ними ничего общего. Если гражданское общество было создано для блага человека, то он имеет права на все преимущества, которыми это общество обладает. Это благодетельный институт; и сам закон, если он действует в соответствии с принятыми правилами, не что иное, как благодеяние. Люди имеют право жить по этим правилам, имеют право на справедливость, на исполнение политических должностей в государстве и на занятие другими профессиями. Они имеют право на продукты производства и на средства, позволяющие им сделать это производство доходным; они имеют право на наследование имущества родителей; на воспитание и обучение детей; на наставление при жизни и утешение в смерти.

Человек имеет право работать для себя, не вредя другим; и вместе со всем обществом имеет неоспоримое право на часть общего достояния. Но в этом партнерстве все люди имеют равные права, но не равное имущество. Тот, кто вложил в общий фонд шестьсот фунтов, имеет право получить сумму, пропорциональную его вкладу. Но не имеет права на равный дивиденд с основного капитала и соответственно на часть власти и определение направления, в котором, по его мнению, должно действовать государство. Что же касается прав на раздел власти, руководство государственными делами, я всегда буду утверждать, что они лишь формально входят в число прямых и основных прав человека в гражданском обществе. Если гражданское общество является результатом договора, этот договор должен служить для него законом; от этого договора зависят все ограничения и применения конституционных норм, принятых на его основе. Законодательная и исполнительная власть – его создания. Никакой иной порядок вещей в этом случае невозможен. Как можно требовать что-либо, не заложенное как право в условиях договора, принятого гражданским обществом? Или требовать прав, которые обществом полностью отвергаются?

Один из первых мотивов гражданского общества, который стал его основополагающей нормой, – утверждение, что «ни один человек не может быть судьей в собственном деле». Уже одно это лишает человека его естественного права, которое принадлежит ему вне зависимости от договора, т. е. самому судить и отстаивать свои интересы. Он должен отказаться даже от самозащиты – этого первого закона природы. Люди не могут одновременно пользоваться правами цивилизованного государства и государства нецивилизованного. Чтобы сохранить свободу, они должны полностью отдать ее на общее хранение.

Правительство создается не для защиты естественных прав человека, которые могут существовать и существуют независимо от него, сохраняя свое в высшей степени абстрактное совершенство; но это абстрактное совершенство – их практический недостаток. Имея право на все, люди хотят получить все. Государство – это мудрое изобретение человечества, предназначенное для обеспечения человеческих желаний. Люди имеют право на то, чтобы эта мудрость была направлена на удовлетворение их потребностей. Но государство требует, чтобы они сдерживали свои страсти и желания. Общество требует не только ограничения потребностей индивидуумов, но чтобы и в массе посягательства людей пресекались, их воля управлялась, а страсти сдерживались. Все это возможно только при наличии власти, стоящей вне их, которая при выполнении своих функций не будет подвержена тем же страстям и желаниям, которые сама обязана подавлять и подчинять. В этом смысле ограничение так же, как свобода, должно быть включено в число прав человека. Но поскольку представления о свободе и ограничениях меняются в зависимости от времени и обстоятельств, возможно бесконечное количество

349

модификаций, которые нельзя подчинить постоянному закону, то нет ничего более бессмысленного, чем обсуждение этого предмета.

Как только вы что-то исключаете из полноты прав человека, как только в них привносятся искусственные ограничения, тотчас государственное устройство, конституция государства и разделение властей становятся делом сложного и тонкого искусства. Оно требует глубокого знания человеческой природы и человеческих потребностей. Государство нуждается в укреплении своих сил и в лекарстве от своих болезней. Ни того, ни другого не дает дискуссия о правах человека. Какая в ней польза, если она не обеспечивает человека ни пищей, ни медицинской помощью? Проблема состоит в том, как их получить и как ими распорядиться. В таких случаях я всегда советую обращаться к услугам фермера или врача, а не профессора-метафизика.

[…] Теоретические права человека входят в обыденную жизнь подобно световому лучу, проходящему сквозь плотную среду по прямой и по законам природы, отражающемуся под углом. Действительно, в огромной массе страстей и интересов права человека претерпевают такое разнообразие преломлений и отражений, что теоретические споры о них становятся абсурдом. Человеческая природа сложна и запутанна, общественные интересы тоже сложны чрезвычайно, и, значит, нет такого политического направления, нет такой власти, которая устраивала бы каждого. Когда я слышу о простоте плана, целью которого является новое политическое устройство, я не могут отделаться от мысли, что его изобретатели не знают своего ремесла или пренебрегают долгом. Идея простого политического устройства изначально порочна, чтобы не больше.

рава, о которых толкуют теоретики, – это крайность; в той мере, в какой они метафизически правильны, они фальшивы с точки зрения политики и морали. Права людей в государстве – это преимущественно те, к которым они стремятся. Но эти преимущества всегда колеблются между добром и злом, иногда их можно найти в компромиссе того и другого. Политический разум действует по принципу расчета; он складывает, вычитает, умножает и делит не метафизические, а реальные нравственные наименования.

Ваши теоретики всегда софистически смешивают права людей с их возможностями, и пока возможности и права – одно и то же, они вместе несовместимы с добродетелью, и с первой из добродетелей – благоразумием. Люди не имеют права на то, что не благоразумно и не является для них благом.

[…] Когда из жизни уйдут старые обычаи и правила, потери будут невозместимы. С этого момента у нас нет более компаса, и мы не знаем, в какой порт мы пл ы- вем. Европа как таковая, несомненно, была в состоянии процветания, когда ваша р е- волюция свершилась. Трудно сказать, в какой мере наши старые нравы, обычаи и мнения влияли на это процветание, но мы можем констатировать, что в совокупности они действовали во благо.

Нет ничего более верного, чем наши обычаи и наша цивилизация, и все прекрасное, неотделимое от обычаев этой части Европы, в течение веков зависело от двух принципов и являлось результатом их сочетания. Я имею в виду дух рыцарства и религию. Дворянство и духовенство сохраняли их даже в смутные времена, а государство, опираясь на них, крепло и развивалось. […] Без этих старых фундаментальных принципов, без благородства и религии во что превратится нация грубых, необразованных, свирепых и в то же время нищих и отвратительных варваров, лишенных религии, чести, мужской гордости, ничего не имеющих в настоящем и ни на что не надеющихся в будущем. Я желал бы вам не спешить по пути, ведущему к этому ужасному и подлому положению. Порочность концепции, непристойность и вульгарность всех заседаний Собрания и всех его декретов проявляются уже сейчас. Их свобода – это тирания, их знание – высокомерное невежество, их гуманность – дикость и грубость.

[…] Оправдание злодейств и убийств, совершенных во имя общественного блага, скоро приведут к тому, что общественное благо станет предлогом, а злодейство и убийство – целью; и с этого момента разбой, обман, мщение и страх, более отвратительный, чем мщение, потребуются для удовлетворения ненасытных аппетитов правителей. Тако-

350

вы будут неизбежные последствия великолепного триумфа прав человека, которые смешают все естественные представления о добре и зле.

[…] Мы в Англии не доверяли политикам, подобным вашим. (…) Благодаря нашему упрямому сопротивлению нововведениям и присущей зональному характеру холодности

имедлительности, мы до сих пор продолжаем традиции наших праотцов. Мы не утратили благородства достоинства мысли четырнадцатого столетия и не превратились в дикарей. Руссо не обратил нас в свою веру; мы не стали учениками Вольтера; Гельвеций не способствовал нашему развитию. Атеисты не стали нашими пастырями; безумцы – законодателями. […] Нас еще не выпотрошили и, подобно музейным чучелам, не набили соломой, тряпками и злобными и фязными бумагами о правах человека.

Как видите, сэр, в этот век Просвещения мне хватило смелости признаться, что мы люди, обладающие естественными чувствами, что вместо того чтобы отбросить все наши старые предрассудки или стыдиться их, мы их нежно любим именно потому, что они предрассудки; и чем они старше и чем шире их влияние, тем больше наша привязанность. Мы боимся предоставить людям жить и действовать только своим собственным умом, потому что подозреваем, что ум отдельного человека слаб и индивидууму лучше черпать из общего фонда, хранящего веками приобретенную мудрость нации. Многие из наших мыслителей, вместо того чтобы избавляться от общих предрассудков, употребляют все свои способности на обнаружение скрытой в них мудрости. Если они находят то, что ищут (их ожидания редко оказываются обманутыми), то считают, что умнее сохранить предрассудок с заключенной в нем мудростью, чем отбросить его «одежду» и оставить голую истину. Предрассудки полезны, в них сконцентрированы вечные истины и добро, они помогают колеблющемуся принять решение, делают человеческие добродетели привычкой, а не рядом не связанных между собой поступков.

[…] Конституция создавалась и утверждалась под эгидой религии и благочестия. В ней отразилась простота нашего национального характера и та врожденная прямота, которые в течение долгих лет были чертами, присущими людям, пользовавшимся среди нас властью и авторитетом. […] Полагаю, что мы никогда не потеряем настолько чувство долга, возложенного на нас общественным законом, чтобы под предлогом государственной пользы конфисковать публичное имущество или состояние отдельного гражданина. Кто, кроме тирана (слово, которое выражает все способствующее порче и деградации человеческой натуры), мог бы отнимать собственность у людей без суда и предварительного обвинения, даже не выслушав их; и это у сотен, тысяч, у целых классов.

[…]

Для французского Национального собрания собственность – ничто, так же как закон

иобычаи. Я слышал, что Национальное собрание открыто отвергло право давности, которое один из крупнейших его правоведов квалифицировал как закон природы. Если этот закон, без которого вообще невозможно создание гражданского общества, однажды будет нарушен, ни один вид собственности не останется в безопасности. […]

Революции благоприятствуют конфискациям; и нельзя заранее предвидеть, под каким отвратительным названием будут санкционированы следующие конфискации. […] Говорят даже, что это не было бессмысленным разбоем, а являлось серьезной мерой национальной политики принятой, чтобы подавить большое, укоренившееся зло. Мне с огромным трудом удалось разделить политику и право. Справедливость таковая представляет собой политику гражданского общества; и серьезное отклонение от нее в любых обстоятельствах вызывает подозрение, что речь идет не о политике.

Когда люди вели определенный образ жизни и делали это в рамках существующих законов, которые защищали их занятия как легитимный когда они сообразовали с ними все свои мысли, привычки, обычаи их репутация основывалась на соблюдении определенных правил, а отклонение от них несло с собой бесчестие и даже наказание. Я уверен, что несправедливо новым законодательным актом вынуждать их отказаться от привычного положения и условий жизни и клеймить стыдом и позором те обычаи и привычки, которые ранее являлись для них мерилом чести и благополучия. Если к этому