Червонюк В.И. Антология конституционных учений. Ч. 1

402

[…]Настоящая цель человека – та, которую ставят ему не переменчивые наклонности, а наиболее соразмерное развитие его сил в одно целое. Для этого развития свобода есть первое и необходимейшее условие. Однако помимо свободы развитие человеческих сил требует еще и другого условия, хотя и тесно связанного со свободой, т. е. разнообразия положений. Даже самые свободные и независимые люди, поставленные в однообразные положения, не вполне развиваются. Конечно, с одной стороны, это разнообразие всегда есть последствие свободы; с другой стороны, существует также род стеснения, которое вместо того, чтобы ограничивать человека, придает окружающей его обстановке заранее намеченную форму, так что оба положения до известной степени тождественны. Тем не менее для большей ясности удобнее отличать их одно от другого. Каждый человек может одновременно действовать только одной силой; или, скорее всего, его существо одновременно может быть настроено только к одной деятельности. Поэтому человек, по-видимому, предназначен к односторонности, так как он ослабляет свою энергию, лишь только распространяя ее на несколько предметов. Однако он избегает этой односторонности, когда стремится соединять отдельные силы, часто выработанные им порознь, когда заставляет совместно действовать в каждый период своей жизни, которая лишь возгорается, и когда, наконец, старается увеличить не число предметов, на которые действует, а силы, которыми действует. То, что здесь происходит как бы от соединения прошедшего с будущим и с настоящим, то производится в обществе союзом с другими. Каждый отдельный человек достигает за все периоды своей жизни только одно из совершенств, составляющих в то же время как бы характер человеческого рода, взятого в целом. Поэтому каждый отдельный человек должен приобщать себе нравственное богатство других посредством союзов, истекающих из внутреннего существа. Пример такого образовательного для характера союза представляет, по опыту всех, даже самых грубых народов, союз обоих полов.

[…]На основании предшествующего рассуждения я поэтому считаю доказанным, «что истинный разум не может желать для человека никакого другого состояния, кроме такого, в котором не только каждый отдельный человек пользовался бы самой неограниченной свободой развиваться из самого себя и вполне своеобразно, но в котором и физическая природа не принимала бы никакой другой формы от руки человека, кроме той, которую ей каждый отдельный человек, сам и произвольно, может дать по мере своих потребностей и наклонностей, ограничиваясь только пределами своей силы и своего права». От этого положения, по моему мнению, разум никогда не должен уступать более того, что необходимо для сохранения самого этого начала. На нем, поэтому, должна была всегда основываться всякая политика и в особенности ответ на те вопросы,

окоторых здесь идет речь.

[…]Несомненно, однако, что свобода есть необходимое условие, без которого даже такое занятие, куда человек вкладывал бы всю свою душу, не в состоянии оказать подобного благодетельного влияния. Что избрано не самим человеком, в чем он даже только стеснен или руководим, то не переходит в его существо, но вечно остается ему чуждым и совершается им в действительности не с помощью человеческой силы, а лишь посредством механической ловкости.

Древние, преимущественно греки, почитали вредным и бесчестящим всякое занятие, которое, развивая лишь телесную силу, имело целью не внутреннее развитие, а приобретение внешних благ. Самые человечные философы их одобряли, поэтому рабство как бы ради того, чтобы этим несправедливым и варварским средством обеспечить за одной частью человечества высшую силу и красоту, принося ей в жертву другую часть того же человечества. Но заблуждение, лежащее в основе всего этого рассуждения, легко указывается разумом и опытом. Каждое занятие в состоянии облагородить человека, дать ему определенный и достойный его образ. Все дело в том, как совершается данный труд. Можно принять за общее правило, что каждое занятие имеет благодетельное влияние, пока оно само и употребляемая на него энергия, главным образом, одушевляют че-

403

ловека; оно становится менее благодетельным и, напротив, часто даже вредным, если больше обращено внимания на результат, к которому оно ведет, а на самую деятельность смотрят лишь как на средство. Все, что привлекательно само по себе, возбуждает уважение и любовь, между тем как то, что служит лишь средством для достижения ка- ких-нибудь выгод, вызывает только жажду приобретения, но человек, питая к чему-либо чувства уважения и любви, облагораживается в такой же мере, в какой жажда приобретения подвергает его опасности унизиться. Когда государство высказывает ту положительную заботу, о которой здесь идет речь, то оно может иметь в виду только результаты; ради этих последних оно и вырабатывает правила, выполнение которых наиболее обеспечивает усовершенствование названных результатов.

Эта ограниченная точка зрения приносит наибольший вред там, где истинная цель человека, касаясь лишь нравственных или умственных сторон, имеет в виду само дело, а не его последствия, и где эти последствия только по необходимости или случайно связаны с делом. Все сказанное справедливо относительно научных исследований, религиозных мнений, всех людских союзов, и в особенности относительно брака как самого естественного из них и самого важного сколько для отдельного человека, столько и для государства.

Союз лиц обоего пола, основанный именно на половом различии (такое определение брака может быть всего правильнее), легко представить себе настолько же разнообразным, насколько разнообразны взгляды на это различие и на проистекающие из него наклонности сердца и цели разума; для каждого человека весь его нравственный облик и преимущественно сила и характер его ощущений скажутся в этих взглядах.

Преследует ли человек более внешние цели или старается более о развитии своего внутреннего существа? Деятельнее ли его ум или его чувство? Живо ли он увлекается и быстро охладевает или медленно привязывается и остается верным? Будут ли узы, которые он заключает, слабее или теснее? Сохраняет ли он более или менее самостоятельность и в теснейшем союзе? Все эти условия и бесконечное множество других изменяют так или иначе его отношения в супружеской жизни. Как бы, однако, ни складывалась эта последняя, но влияние ее на сущность человека и его счастье неоспоримо: высшее совершенствование или ослабление его нравственного существа зависит большей частью от того, удастся ему или нет попытка найти или создать действительность согласно его внутреннему настроению.

Особенно сильно это влияет на самых ценных, впечатлительных и отзывчивых людей, отличающихся нежностью, глубиной и прочностью чувства. К числу подобных людей можно с полным правом отнести вообще женщин, нежели мужчин, и поэтому характер первых зависит по преимуществу от рода семейных отношений в данной нации. Женщина, при настоящих условиях жизни почти совершенно свободная от всякой внешней деятельности, занятая почти исключительно таким образом, что ее внутреннее я остается предоставленным самому себе, более сильная тем, чем она может быть, чем тем, что может совершить, способная выразить больше внутренним чувством, чем высказанной мыслью, при более нежном телосложении, более оживленном взгляде, более трогательном голосе, богаче одаренная способностью самого непосредственного ощущения и наиболее сдержанного его выражения, предназначенная более ожидать и воспринимать, чем действовать по собственной инициативе, сама по себе более слабая и сильнее привязывающаяся, но не вследствие этой слабости, а из уважения к чужому величию и силе, в союзе непрестанно стремящаяся вместе с тем существом, к которому привязалась, воспринимать, развивать в себе самой воспринятое впечатление и возвращать его таким образом преобразованное, в то же время более одушевленная тем мужеством, которое дается чувством любви, и сознанием такой силы, которая не столько велика в непосредственном сопротивлении, сколько в умении переносить страдание, – женщина, говорю я, в сущности ближе к идеалу человека, нежели мужчина; и если верно, что она реже достигает этого идеала, чем мужчина, то это происходит, может быть, только потому, что везде труднее идти по прямой и крутой дороге, чем окольным путем.

404

Нужно ли упоминать о том, насколько страдает от несоответственных внешних условий внутреннее я существа, столь чувствительного и столь цельного, поддающегося, следовательно, каждому влиянию, причем это влияние охватывает не одну какую-нибудь его часть, но все целое. И, однако, от правильного развития женского характера зависит в обществе так бесконечно много.

Если верно, что каждый род совершенства выражается одной известной категорией существ, то можно сказать, что женский характер хранит в себе всю сокровищницу нравственности. «Мужчина стремится к свободе – женщина к нравственным устоям». И если по этому, глубоко и искренно прочувствованному, выражению поэта мужчина старается расширить внешние пределы, которые задерживают его духовный рост, то заботливая рука женщины воздвигает благотворные внутренние границы, без которых силы человека не могли бы достигнуть высшего совершенства; она в этом случае действует тоньше, нежели мужчина, потому что сильнее и глубже его живет внутренней жизнью, яснее понимает разнообразные человеческие отношения, одарена большей интенсивностью чувств и избавлена от необходимости избытка умственных способностей, которые так часто затемняют истину. […]

37. Лазаревский Н. И. Конституционное право Введение.

Общее конституционное праве и конституционное государство. § 3. Основные элементы конституционного строя.

[Система прав и свобод]

Права эти классифицируют различно. Их можно свести к следующим группам:

К первой группе можно отнести права граждан, которые обеспечивают их личную неприкосновенность. Сюда относятся прежде всего права, ограждающие личную свободу граждан, ограждающие их от всяких произвольных арестов, высылок, и вообще от всяких произвольных взысканий. При этом, в виду того, что только судебное рассмотрение дел (благодаря независимости судей, гласности производства и другим судебным гарантиям) признается в достаточной степени гарантирующим правильность решения столь важных дел, какими являются дела, затрагивающие вопрос о свободе граждан, – право личной свободы понимается как право не подвергаться лишению свободы, и вообще взысканиям не иначе, как по судебным приговорам. В право личной неприкосновенности входит, далее, свобода передвижения.

Это право слагается из права временно отлучаться с места своего постоянного жительства, из права менять это место постоянного жительства, и, наконец, из права выезжать из государства, не нуждаясь для этого в предварительном разрешении правительства. К той же категории прав гражданской свободы относится и неприкосновенность жилища, т. е. ограничение органов власти в праве вторжения в частные жилища за исключением случаев действительно в этом необходимых, при чем эти случаи должны быть точно указаны в законе, и суд должен удостоверить наличность условий, установленных для права входа в частное жилище, при чем в этом отношении администрация должна быть поставлена под действительный контроль и подлежать строгой ответственности. Так же должна быть поставлена и тайна частной переписки; арест или вскрытие частного письма должны допускаться опять таки не иначе, как в случаях, точно указанных в законе, с тем, чтобы наличность требуемых законом условий удостоверялась судом.

Другой группой прав гражданской свободы являются права, обеспечивающие свободу духовную, прежде всего свободу совести. Она слагается из права каждого человека избирать себе религию, менять ее по своему усмотрению, по своим убеждениям; из права производить богослужения по обрядам своей веры; и наконец, – самое существенное, – из того принципа, что никто не подвергается никаким правоограничениям в зависимости от его религии, т. е. пользование гражданским и политическими правами не зависит от исповедования или не-исповедования той пли другой религии. Другим суще-

405

ственным правом, относящимся к той же области прав духовной свободы, является свобода печати, т. е. право каждого под свою ответственность, и притом ответственностью только перед судом, а не перед администрацией, издавать произведения печати, не нуждаясь для этого в предварительном разрешении администрации – цензуры.

Третьей группой прав гражданской свободы являются права, относящиеся к свободе общения между людьми. Сюда прежде всего относится право собраний, т. е. право граждан собираться мирно и без оружия для обсуждения своих дел, не нуждаясь для этого в предварительном разрешении властей. Сюда же относится и право устного слова: право без предварительного разрешения обращаться к каждому данному гражданину или ко всякому данному собранию их с речью, неся при этом ответственность только по суду и только в том случае, если произнесением данной речи совершено преступление, предусмотренное уголовным законом (оскорбление кого-либо, кощунство и т. д.). Далее, в ту же свободу общения входит и свобода союзов, т. е. право граждан образовывать общества, рассчитанные на более или менее продолжительное существование и учреждаемые для достижения какой-либо цели, неосуществимой силами одного человека.

В современном конституционном государстве значение этих свобод, с точки зрения органов государства, двояко.

Во первых, эти права гражданской свободы являются абсолютным пределом власти административных учреждений. Возьмем, например свободу печати. Если она установлена в законе, то администрация уже не имеет права требовать к своему рассмотрению те рукописи, которые сдаются в типографии, не может одобрять их к печатанию, не может требовать, чтобы ей представлялись до выпуска в свет все напечатанные произведения для того, чтобы цензура могла решить вопрос, можно ли их выпустить или надо задержать. Всех этих полномочий администрации, которые у нее были при существовании цензуры, у нее уже не может быть при проведении в законе свободы печати. Таким образом, по отношению к администрации права гражданской свободы составляют абсолютную правовую границу ее полномочий.

Для верховной власти (т. е. в конституционном государстве для законодательной власти) эти права имеют несколько иное значение. В виду того, что каждая верховная государственная власть, именно потому, что она верховная, т. е. не имеющая над собою никакой другой высшей власти, является властью юридически неограниченной, права гражданской свободы не могут быть юридическими пределами полномочий верховной власти: таких границ по самому существу дела быть не может. Для верховной власти принципы гражданской свободы являются тем деревом, тою программою, которая должна определять и направление, и само содержание издаваемых законов.

Что же касается населения, то для него смысл и значение этих прав гражданской свободы понятны: в современном культурном обществе нельзя представить себе гражданского или вообще нравственного развитого человека, который мог бы примириться с такими условиями жизни, где бы не были удовлетворены те его духовные и даже экономические потребности, которые обеспечиваются правами гражданской свободы.

Нельзя представить себе современного человека, который мирился бы с религиозными гонениями, который не нуждался бы в религиозной свободе для того, чтобы исповедовать данную религию или же для того, чтобы не исповедовать никакой. Нельзя мириться с отсутствием возможности общения с другими людьми, с отсутствием свободы союзов или собраний. Современный человек нуждается в них для удовлетворения своих запросов п стремлений. Еще большее значение для личной жизни каждого человека имеет право личной неприкосновенности. Вне этого права – жизнь невыносима.

Все те интересы, которые гарантируются нам так называемыми правами гражданской свободы, существенны, необходимы для личной жизни каждого из нас.

38. Дюги Леон. Конституционное право.

Общая теория государства: Монография [Индивидуальная свобода]

406

Индивидуальной свободой называют обыкновенно свободу, которую, быть может, было бы точнее назвать физической и которую законодатель 1791 г. определил следующим образом: «Конституция гарантирует… всякому человеку свободу идти, оставаться, отправляться, подвергаясь опасности быть арестованным или задержанным лишь согласно формам, определенным конституцией». С этим следует сопоставить 7 статью Декларации прав: «Ни один человек не может быть обвинен, арестован или подвергнут заключению, как лишь в случаях, определенных законом, и сообразно предписанным им формам. Все, кто добивается, издает, выполняет или заставляет выполнять произвольные приказы, должны быть наказаны; но всякий гражданин, призванный и арестованный в силу закона, должен немедленно повиноваться; сопротивляясь, он делается виновным». Из этих текстов следует, что для того, чтобы индивидуальная свобода действительно была признана и защищена законом, необходимо соединение трех условий: 1) необходимо, чтобы индивид мог быть арестован и подвергнут заключению лишь в случаях, нарочито указанных законом; 2) необходимо, чтобы арест и заключение индивида могли произойти лишь по приказу чиновников, представляющих особые гарантии независимости, каковые гарантии во французской и в других подобных государственных организациях, по-видимому, представляют лишь судебные должностные лица; 3) необходимо, чтобы чиновники, допускающие, приказывающие или утверждающие незаконные аресты, подвергались действительной ответственности. Таким образом, индивидуальная свобода была понята авторами наших деклараций и наших конституций как тесно связанная с охраняющими ее социальными учреждениями.

Отсюда следует, что современное государство обязано не только не издавать никакого закона, который наносит ущерб самой индивидуальной свободе, но обязано установить и сохранить в своих законах три только что указанных элемента, явля ю- щихся охраной индивидуальной свободы. Охраненная таким образом индивидуальная свобода – есть безопасность. Следовательно, так как в силу самого текста ст. 2 Декларации 1789 г. безопасность есть индивидуальное право, законодатель не может посягать на безопасность, т. е. ни на один из трех элементов, образующих охрану индивидуальной свободы. […]

[…] Индивидуальная свобода в Англии. Сделалось модой противополагать недостаточность французского законодательства об индивидуальной свободе чрезвычайно охранительным в этом отношении постановлениям английского законодательства. В данном случае имеется общее место, которое неблагоразумно повторять без ограничений. Мы не оспариваем, что индивидуальная свобода английского гражданина менее подвергается опасности, чем свобода французского гражданина. Но мы полагаем, что в Англии гарантии индивидуальной свободы менее заключаются в текстах законов, чем в общественном настроении, в традициях, которыми вдохновляются публичные власти, и особенно в независимости, мудрости и опытности английского судебного персонала.

Со времени Великой Хартии 1215 г. принцип индивидуальной свободы рассматривается как существенная норма английского публичного права. Этот принцип очень определенно был сформулирован еще в Петиции о правах, представленной парламентом Карлу I в 1627 г.

В ней требовалось: […] чтобы ни один свободный человек не подвергался ни аресту, ни заключению без предварительных судебных формальностей. В Декларации Карл II сделал лишь очень неопределенные заявления. Принцип индивидуальной свободы не представляет сомнения; теоретически он неоспорим и не оспаривается; недостаток чувствуется лишь в практической организации, гарантирующей несомненным образом индивидуальную свободу. Однако, уже издавна существовало учреждение, предназначенное охранять эту свободу, именно Writt Habeas corpus, акт, выдаваемый компетентным судебным лицом и предлагающий тому, кто держит кого-нибудь в заключении, объявить, в какой день и по какой причине этот последний был арестован и подвергнут заключению.

407

39. Дюги Леон. Конституционное право.

Общая теория государства: Монография [77. Неприкосновенность жилища]

[…] Неприкосновенность жилища есть последствие и как бы продолжение индивидуальной свободы. Говоря здесь о жилище мы вовсе не принимаем это слово в его юридическом смысле, как оно определено ст. 102 и след. гражд. кодекса, и где оно обозначает юридическую связь соединяющую лицо с определенным местом. Когда говорят о неприкосновенности жилища, под ним разумеют дом или квартиру, которую индивид правомерно занимает в данный момент, чтобы помещаться в ней одному или со своею семьей.

Принцип неприкосновенности жилища должен быть сформулирован в выражениях, аналогичных тем, которые мы сформулировали относительно принципа индивидуальной свободы. Никто не может проникнуть в жилище индивида без согласия этого последнего, даже правительственные агенты могут в принципе, проникнуть лишь в силу решения судебной власти, при условиях и в формах, определенных законом.

40. Дюги Леон. Конституционное право.

Общая теория государства: Монография [Запрещение рабства]

[…] Первое последствие принципа индивидуальной свободы, поскольку она выражается в свободе труда, есть невозможность рабства, есть запрещение государствузаконодателю признавать и санкционировать рабство в какой бы то ни было из его форм

– как вынужденное, так и добровольное рабство. Никто не может иметь или приобретать право произвольно и на неопределенный период располагать деятельностью лица даже тогда, когда оно согласно на это. Не может быть разрешено индивиду отчуждение целиком или отчасти своей собственной личности, и всякий закон позволяющий подобное отчуждение, противоречит праву. […]

41. Дюги Леон. Конституционное право.

Общая теория государства: Монография [84. Свобода преподавания]

Вопрос о свободе преподавания, до сих пор живо дебатируемый, представляется в условиях особенно сложных. Прежде всего важно различать некоторые смежные вопросы, но в то же время вполне отличные. Должно ли государство само выступать с организацией преподавания или оно должно предоставить эту заботу единственно инициативе частных лиц, индивидов или ассоциаций, оставивши за собой лишь право контроля и надзора над этим частным преподаванием? Должно ли государство обеспечить за всеми возможность получить бесплатно минимум образования? Или, если пользоваться обычной формулой, должно ли государство организовать бесплатное первоначальное преподавание? Известно, что во Франции государство дает не только первоначальное, но и среднее, и высшее обучение, и что по закону 16 июня 1881 г. первоначальное государственное образование вполне бесплатно.

[…]Долго и очень оживленно обсуждался и другой вопрос; должно ли государство делать обязательным для всех и минимум oбучения? Может ли государство, не нарушая принципа индивидуалистической свободы, сделать первоначальное обучение обязательным для всех.

[…]По нашему мнению, нисколько не противоречит индивидуалистическим принципам то, что государство делает обязательным для всех известный минимум образования. Государство не может издавать ни одного закона, могущего помешать свободному

408

физическому, умственному и нравственному развитию индивида. Между тем очевидно, что государство не нарушает этого принципа делая обязательным для всех этот минимум образования, так как это образование есть необходимое условие развития индивидуальной деятельности. С другой стороны, далее будет видно, что если отец семейства имеет право выбирать учителей для своих детей, то потому, что он обязан обеспечить им образование. Следовательно, устанавливая обязательное обучение, государство дает лишь позитивную санкцию обязанности, возлагаемой правом на отца семейства. Единственный вопрос, который может быть серьезно поставлен, заключается в том, обязано ли юридически государство издать закон, устанавливающий обязательное образование, этот вопрос составляет часть более общего вопроса о том, имеет ли государство по отношению к своим подданным положительные обязанности, и каковы эти обязанности. Государство, бесспорно, может установить обязательное обучение. Оно только в том случае превысило бы свои полномочия, если бы оно сделало для всех обязательным преподавание лишь некоторых определенных учителей, выбранных им, и это нас приводит к вопросу о свободе преподавания в собственном смысле слова.

Самый вопрос о свободе преподавания сложен. Он заключает в себе по крайней мере два вопроса, которые, без сомнения, взаимно дополняют друг друга, но которые следует, однако, различать. Есть вопрос о праве преподавания и вопрос о праве обучения. Вопрос о праве преподавания заключается в следующем: имеет ли каждый индивид, в качестве такового, право преподавать другим публично даром или за плату то, что он знает или полагает, что он знает? Обязано ли государство не издавать никакого закона, который ограничивал бы это право индивидов? Вопрос о праве обучения нисколько не заключается в том, имеет ли всякий индивид право учиться тому, чему он хочет; это право, бесспорно, существует. Вопрос заключается в том, имеет ли каждый индивид право свободно выбирать учителей, каких ему угодно, причем государство не может влиять на это.

42. Дюги Леон. Конституционное право.

Общая теория государства: Монография [Свобода печати]

Свобода печати, говоря вообще, есть право выражать свои мнения и свои верования в печатных произведениях, в какой бы то ни было форме, в книге, в брошюре, в журнале, в газете или в афише, не подвергая этих публикаций никакому предварительному разрешению или цензуре, само собой разумеется, с уголовной и гражданской ответственностью авторов этих писаний. Принцип был очень определенно формулирован в ст. 11 Декларации прав 1789 г.: «Свободное выражение мыслей и убеждений есть одно из наиболее драгоценных прав человека; всякий гражданин может поэтому свободно говорить, писать, печатать, отвечая лишь за злоупотребление этою свободою в случаях, определенных законом». Конституция особо гарантирует свободу печати (тит. 1, § 2).

Эта свобода, как все свободы, имеет границей свободу другого. Поэтому закон может и должен выступать, дабы предупредить и подавить всякое нарушение, путем печати, свободы другого, всякий моральный или материальный ущерб, причиненный индивиду, а также – но в мере, которую законодатель должен определить с благоразумием, – всякую публикацию, опасную для безопасности страны, для общественной нравственности, или содержащую вызов к деяниям, квалифицируемым законом как преступления или проступки. Но государство может выступить лишь с репрессией или с требованием возмещения ущерба, а не с мерами предупреждения. Эта репрессия и это возмещение должны быть поручены судебной власти, обязанной во Франции выступать тогда, когда свобода граждан прямо и принципиально затронута. Свобода печати заключает в себе другую гарантию, указанную уже конституцию 1791 г. (тит. 111, гл. V, ст. 18) и очень определенно сформулированную ст. 83 конституции 1848 г. «Определение всех преступлений, совершенных путем печати, принадлежит исключительно суду присяжных».

409

Впрочем, делается ограничение для преступлений обиды и диффамации частных лиц (конституцию 1848 г., ст. 83, § 2). Ныне сделалось почти аксиомой, что страна владеет свободой печати только тогда, когда ее законы компетенцию суда над преступлениями по делам печати дают суду присяжных, за исключением, однако, обиды и диффамации частных лиц. Закон 29 июня 1881 г., регулирующий ныне свободу печати, установил принцип этой компетенции (ст. 47 и след.). Законы 16 марта 1893 г. и 28 июля 1894 г. внесли в него, однако, некоторые значительные ограничения. Эта компетенция суда присяжных покоится на следующей идее. Преступления по делам печати являются преступлениями мнения, в том смысле, что печать, по крайней мере периодическая пресса, составляет по преимуществу орган общественного мнения. Отсюда следует, что необходимо предоставить самому общественному мнению судить, превысил ли такой-то публицист свои права. Единственным же судом, являющимся прямым выражением общественного мнения, является суд присяжных, ибо он составляется из простых граждан, выбранных по жребию.

Свобода печати заключает в себе две другие свободы, являющиеся одновременно ее последствиями и ее условиями: свободу распространения печатных произведений и свободу афиширования […].

43. Дюги Леон. Конституционное право.

Общая теория государства: Монография [86. Право петиций]

Право петиций есть принадлежащее индивиду право обращаться к общественным органам или агентам с письменным заявлением, в котором он излагает свои мнения, просьбы или жалобы. Право петиций есть одна из форм свободы мнения. Каждый свободен излагать свои мнения, сообщать их публике и, следовательно, также и представителям власти. Право петиций есть, более того, одно из последствий индивидуальной свободы вообще: каждый имеет право не быть жертвой произвольного акта со стороны агентов власти и формулировать жалобу против подобного акта.

44. Дюги Леон. Конституционное право.

Общая теория государства: Монография [Отделение церквей от государства]

В то время, когда был обнародован закон 9 декабря 1905 г. относительно отделения церквей от государства, три культа: католический, протестантский и еврейский занимали особое положение. Их священнослужители получали вознаграждение из государственного бюджета; наоборот, государство участвовало в их назначении. Отправление этих культов находилось под специальным полицейским режимом. Что касается других культов, то они подчинялись полицейскому режиму, тем более произвольному, что он был регламентирован лишь самым общим образом декретом 19 марта 1859 г. Всякий культ, не признанный государством, мог устраивать свои собрания лишь с особого разрешения административной власти (декрет 19 марта 1859 г., ст. 3). Разумеется, после закона 30 июня 1881 г., даже собрания, совершаемые с целью отправления культа, могли происходить свободно, так как этот закон установил свободу собраний, какова бы ни была цель собрания. Но каждое собрание для отправления культа должно было в таком случае сопровождаться декларацией, требуемой ст. 2 закона 1881 г. Таким образом, даже после этого закона непризнанный культ не мог публично отправляться постоянным образом без разрешения правительства согласно декрету 19 марта 1859 г.

Уже давно этот режим в отношении к культам был предметом живейшей критики. С одной стороны, справедливо говорили, что не признанные государством культы были подчинены совершенно произвольному полицейскому режиму и что, например, буддисты и мусульмане, живущие во Франции, должны иметь право свободно отправлять свой

410

культ. Что касается режима в отношении к культам, признанным государством, он, говорили, также является отрицанием принципа религиозной свободы и обусловливающего его принципа нейтральности государства. Прежде всего так как служители культов получают содержание от государства и государство вмешивается в их назначение, то они не могут иметь в отправлении своего служения полной независимости, требуемой истинным режимом религиозной свободы. Духовенство в таком случае есть чиновничье духовенство. Теоретически можно обсуждать вопрос о том, являются или нет служители культа чиновниками. Нельзя, однако, помешать правительству, которое их назначает и оплачивает, обращаться с ними, как с чиновниками […].

[87. Религиозная свобода]

Всякий индивид неоспоримо имеет право внутренне верить в религиозной сфере тому, чему хочет. Это есть, собственно, свобода совести, которая является не только свободой не верить, но также и свободой верить чему угодно. Понятая таким образом свобода совести естественно и неизбежно ускользает от посягательств законодательства, как свобода мысли в собственном смысле слова. Ни по праву, ни в действительности законодатель не может проникнуть во внутреннюю область индивидуальной совести и сделать для нее что-нибудь обязательным или запрещенным. Подобно свободе мысли свобода совести в собственном смысле слова не имеет нужды подтверждаться правом. Законодатели и правительства, к несчастью, часто забывали это и иногда еще забывают и теперь.

Вопрос о вмешательстве государства может быть поставлен только тогда, когда религиозные верования проявляются вовне, благодаря письменному или устному изложению или отправлению культа, соответствующего этим верованиям. Часто спрашивали, что отличает религию от философии. Разумеется, невозможно дать критерий неизменного отличия. Однако нам кажется, что религия заключает в себе, с одной стороны, верования в некоторые предположения метафизического порядка, а с другой стороны, совершение известных ритуалов, соответствующих этим верованиям, как бы различны ни были эти верования, какой бы характер ни представляли эти ритуалы. Одним словом, два очень общих элемента характеризуют религии: во-первых, всякая религия заключает

всебе известное число более или менее примитивных или сложных догматов, и вовто- рых, известный ритуал, известный культ, также бесконечно разнообразный.

После того как установлено это, утверждать религиозную свободу – значит прежде всего утверждать право каждого публично выражать, устно или письменно, свои религиозные верования. Но понятая таким образом религиозная свобода сливается со свободой мнения. Авторы Декларации прав 1789 г. прекрасно понимали это, когда говорили: «Никто не должен быть обеспокоен за свои даже религиозные убеждения, лишь бы их проявление не нарушило общественного порядка, установленного законом». Это выражение «даже религиозные» показывает, что в сознании людей 1789 г. было нечто новое

вэтом уважении религиозных убеждений, но новизна состояла именно в уподоблении религиозных мнений политическим, философским, социальным, артистическим и другим мнениям. Свобода выражения своих религиозных верований, устно или письменно, ничем не отличается от свободы мнения вообще, и все, что было сказано ранее о свободах собрания, обучения, печати, должно получить свое приложение, когда собрания, обучение и печать имеют целью пропагандировать религиозные верования. Законы, гарантирующие ныне эти различные свободы,

45. Дюги Леон. Конституционное право.

Общая теория государства: Монография [93. Право собственности: запрет законодателю издавать законы, умаляющие

собственности]

Законодатель не может издавать законов, наносящих ущерб собственности отдельных лиц. В силу Декларации прав, собственность относится к числу естественных прав,