vitgenshtein_liudvig_zametki_o_filosofii_psikhologii_tom_1

измерение" мы склонны сравнивать со все более тесным сближением с объектом. Но не во всех случаях ясно, что значит "все ближе приближаться к длине стержня". И нельзя сказать: "Вы точно знаете, что такое длина стержня, и как измерять длину, что такое 'определять' ее, следовательно, вы знаете, что значит'Все более точно определять длину'".

При некоторых обстоятельствах ясно, что значит определить длину точ­ но, в других условиях это не вполне ясно, и необходима дальнейшая детер­ минация. Что означает "определить длину" не усваивается обучением тому, что такое длина и что такое определение; скорее, мы усваиваем, что такое длина, обучаясь тому, что значит определять длину. "Совершенствование из­ мерений длины" есть введение новой техники, которая меняет наше представ­ ление о длине.

633.Когда мы описываем простую языковую игру, иллюстрируя, ска­ жем, то, что мы называем "мотивами" действий, мы привлекаем все большее число случаев, которые показывают нам, что наша теория все еще не соот­ ветствует фактам. И здесь все большее число случаев означает все большее число случаев. Ибо если бы вопрос был в теории, то мы вполне могли бы сказать: "Нет необходимости обращать внимание на эти исключительные случаи, потому что они не помогают объяснить наиболее важные случаи". С другой стороны, языковые игры играют совершенно иную роль. Они явля­ ются полюсами описания, а не фундаментом теории.

634."Как происходит, что мне начинает казаться, будто цветовые ощу­ щения, которые я сейчас испытываю являются специфическими, неанализируемыми?" — Вместо этого, спросите, почему это мне хочется задать ука­ занный вопрос. И нетрудно найти ответ на этот вопрос. Разве это не странный вопрос: почему мне... казаться как будто... Ибо сам по себе этот вопрос приводит к недоразумению.

635.Представь, что тебе предстоит описать, как люди учатся считать (скажем, в десятичной системе). Ты описываешь, что говорит учитель, и что он делает, и как реагируют ученики. В том, что делает и говорит учитель встречаются слова и жесты, которыми учитель полагает побудить учеников продолжить ряд; также встречаются выражения типа "Сейчас он научился считать". Должно ли описание содержать помимо указаний на то, что гово­ рит и делает учитель, также мои собственные оценки относительно того, что теперь ученики умеют считать или поняли систему нумерации? Если я такие оценки не включу в описание, будет ли оно неполным? А если включу, не выйду ли я за рамки описания? — Могу ли я удержаться от таких оценок и оправдаться словами: "Это все, что происходит*"?

636.Не должен ли я, скорее, спросить: "Чему служит описание? Для че­ го оно нужно?" — В другом контексте мы заранее знаем, что такое полное и

101

неполное описания. Спросим себя, как употребляются выражения "полное" и"неполное"?

Полное (или неполное) воспроизведение речи. Принадлежат ли к пол­ ному описанию тон голоса, игра выражения, искренность или неискрен­ ность чувств, намерения говорящего? Принадлежность чего-либо к полному описанию определяется тем, какова цель описания, что хочет с ним делать получатель.

637.Выражение "Это все, что происходит" ставит предел тому, что мы называем "происходящим".

638.Оценка "Теперь ученик умеет считать" используется мною для оп­ ределенной цели. Если ты говоришь, что такая оценка не является частью описания, но представляет собой, скорее, предсказание, то я отвечу, что ты можешь считать ее чем угодно. Можешь говорить, что описываешь состоя­ ние ученика.

639.Представь, что красный цвет является самым совершенным. Осо­ бая роль трезвучий в нашей музыкальной культуре. Наше недостаточное понимание старых церковных тональностей.

640.Можешь ли ты вообразить, что мы рассматриваем синий и красный как крайние полюса отклонения от фиолетового? Тогда можно называть красный очень легким фиолетовым, а синий — очень густым фиолетовым.

641.При каких условиях люди станут рассматривать все цвета как сте­ пени одного качества?

642.Или представь мир, в котором все цвета почти всегда возникают в радужно-подобных переходах. Так что совершенно зеленый цвет, если он встречается изолированным, рассматривается как модификация радуги.

643.Могу ли я сказать, что в этом случае у людей были бы эти понятия? Конечно, нет. Но можно сказать: не думай, что наши понятия являются единственными и самыми разумными: если ты представишь факты, совер­ шенно отличные от привычных, тебе покажутся естественными понятия, отличные от привычных.

644.Не верь, что у тебя есть понятие цвета только потому, что когда бы

ты ни смотрел на объект, он кажется тебе окрашенным. (Равно как и в то, что у тебя есть понятие отрицательного числа, поскольку ты имеешь долги.)

645. Представь, что ты встретился с людьми с совершенно иным способом приписывания предметам цветов: мы наверное будем полагать, что их легко обучить нашим способам выражения. И то, что обучившись обеим формам выражения, они признают, что различие между ними является несущест­ венным. (Род наших существительных.) Так ли это? Должно ли так быть?

Представим, что у этих людей существует два различных имени для двух оттенков синего, и цвета кажутся им очень разными, хотя для нас это не так. Как это проявится? И вообразим также людей, для которых красное

102

и синее отличаются только "степенью" и не являются "совершенно различ­ ными цветами". И что было бы критерием в данном случае?

Мы говорим, что после каждых семи нот звучит та же нота. Какой смысл говорить: "Мы ощущаем ее той же"? Не являются ли наши слова лишь лин­ гвистической случайностью?

646.В нашем воображении слабоумные рисуются дегенеративными, су­ щественно неполноценными, как бы в лохмотьях. Скорее, в состоянии бес­ порядка, а не более примитивного порядка (что было бы куда более плодо­ творным взглядом.)

647.Счет, исчисление в замкнутой системе, замкнутой в том же смысле,

вкаком замкнутым является звукоряд. Люди считают с помощью нот опре­ деленного звукоряда; в конце звукоряда ряд чисел заканчивается. — Могу ли

ясказать, что, конечно, существуют и другие числа, только люди о них не зна­ ют? Или я должен сказать, что существует другой способ счета — именно тот, которым мы пользуемся — и именно его люди не знают (или не владеют им).

648.Понятие переживания. Подобно другим понятиям: события, про­ цесса, состояния, факта, описания, отчета. Здесь мы думаем, что стоим на твердом основании, куда более глубоком, чем все специальные методы и языковые игры. Но эти чрезвычайно общие понятия имеют чрезвычайно туманный смысл. На практике они относятся к неисчислимому многообра­ зию специальных случаев, но это не делает их более надежными; напротив, это делает их боле текучими, неопределенными.

649.Вычисления в уме, пожалуй, единственный случай, когда в повсе­ дневности используют воображение. Вот почему оно особенно интересно.

"Но я знаю, что у меня в голове что-то происходило!" А что? Может быть, ты просто вычислял в уме? — Но в конце концов, такие вычисления есть нечто специфическое!

Сначала рассмотри, как используют описание "Он считает в уме", "Я счи­ таю в уме"? Мы наталкиваемся на трудность в определении критерия того, происходил ли ментальный процесс. Можно ли тут избежать расплывчатости?

650.Можно ли представить вычисления в уме?

651.Можно вычислять зримым образом, а можно вычислять в уме. Су­ ществует ли нечто, чего нельзя делать зрительным образом, а можно делать лишь в уме, так что не существует зрительного эквивалента?

Что бы произошло, если бы у людей было обозначение для вычислений в уме, которое не подпадало бы под рубрику деятельности и тем более под руб­ рику деятельности вычисления? Возможно, они сочли бы это способностью. И, я полагаю, использовали бы картины, радикально отличающиеся от наших.

652.Ну а если кто-то сказал бы: "В конце концов, все, что происходит, заключается в том, что человек реагирует, ведет себя определенным обра­ зом", то это привело бы к колоссальному недопониманию. Ибо если кто-

103

нибудь дает отчет: "Я в некотором смысле вычислил результат умножения, не делая записей и т. д." — говорит ли он чепуху или представляет ложный отчет? Это иное употребление языка, отличное от описания поведения. Но можно также спросить, откуда проистекает потребность в таком употребле­ нии? Откуда появляется важность выражения намерения?

653."Если бы чьи-то образы представления имели интенсивность, яр­ кость, например, последовательных образов на сетчатке, — были бы это представления или галлюцинации — даже если человек полностью созна­ вал бы нереальность того, что видит?" Прежде всего, как мне узнать, что он видит картины с такой ясностью? Возможно, что он это говорит. Первое раз­ личие будет состоять в том, что его картины от него "не зависят". Что это зна­ чит? Он не может с помощью мыслей избавиться от них. Если я, скажем, пред­ ставлю себе смерть моего друга, я могу сказать себе: "Не думай об этом, думай

очем-нибудь другом"; но это не поможет, если я буду видеть событие глазами, как будто глядя на пленку. Тогда я отвечу тому, кто в этом воображаемом слу­ чае посоветует не думать об этом: "Думай или не думай, я вижу это".

654.Возьмем использование английских слов "это", "то", "эти", "те", "буду", "будем", — трудно будет дать правила их употребления. Но возмож­ но понять их использование и сказать: "Если у человека есть правильное ощущение смысла этих слов, то он также может их употреблять". Таким об­ разом можно приписать своеобразный смысл даже этим английским сло­ вам. Их использование начинают чувствовать, как будто каждое слово име­ ет свое выражение лица.

655.Вычисление в уме по указанию сделать это. Пусть комбинация знакомых слов не удерживает тебя от глубокого исследования этой языко­ вой игры.

Помни, что вычисления в уме учат с помощью приказа вычислять* Но должно ли так быть? Может быть, для того, чтобы заставить человека вы­ числить в уме я не должен говорить: "Вычисляй!" — но скорее: "Сделай что-нибудь другое, но только получи результат" или "Закрой рот и глаза и сиди неподвижно, и ты узнаешь ответ".

Я хочу сказать, что мы не обязаны рассматривать вычисления в уме под уг­ лом зрения вычислений, хотя это имеет существенную связь с вычислениями.

И не под углом зрения "деятельности". Ибо деятельность есть то, что можно продемонстрировать.

656. Я хочу сказать, что нет необходимости интерпретировать реакции, отличные от наших, и, следовательно, более адекватные иным концептуаль­ ным структурам, как следствия или выражения (внутренних) процессов иной природы.

Нет необходимости говорить, что дело здесь в различных внутренних процессах.

104

657.У нас есть, с одной стороны, его способность сообщать о шагах вы­ числений, проделываемых безо всяких внешних проявлений, а с другой сто­ роны — восклицания, которые он склонен издавать, — например, следующее: "Я сложил в уме". Явления первого типа могут привести нас к графической презентации: как будто он где-то и как-то вычислял и сообщал нам результаты вычислений. Мы можем включить то, что он намерен сказать, в наш язык, как одну из форм выражения, или же, можем не включать. Мы можем, к примеру, сказать ему: "Ты не вычисляешь 'у себя внутри'! Ты вычисляешь в переносном смысле". И затем он в будущем начинает это говорить.

658."Но я же знаю, что действительно вычисляю — даже если это не заметно для других!" Можно счесть это типичным примером выражения ум­ ственно отсталого.

659.Но если мы таким образом избавимся от внутренних процессов, ос­ танется ли только внешний процесс? Нет, языковая игра в описание внешнего процесса — не единственное, что нам остается: остается также языковая игра, начальной точкой которой является выражение. Как бы мы ни выра­ жали то, что происходит; как бы наше выражение ни относилось к "внеш­ нему" вычислению.

660.Когда тема, фраза внезапно говорит тебе что-то, ты не обязан объ­ яснять себе, что произошло. Вдруг этот жест также становится доступным.

661.Сравнение телесных процессов и состояний, например, пищеваре­ ния, дыхания и т. д. с ментальными — мышлением, чувствованием, желани­ ем и т. п. Здесь я хочу подчеркнуть именно несоизмеримость. Скорее, срав­ нимыми телесными состояниями были бы частота дыхания, нерегуляр­ ность биения сердца, звуковой характер пищеварения и т. д. И конечно, можно сказать, что все эти вещи характеризуют поведение тела.

662.Вообразим людей, которые не говорят подобно нам "он чувствует боль", "нам больно", "с ним происходит то же, что и со мной", "у этих людей одинаковые душевные переживания" и т. д.; напротив, хотя и возникают разговоры о душе и о душерных процессах, они говорят, что абсолютно ничего не знают о том, действительно ли люди, о которых мы бы сказали, будто они чувствуют боль, чувствуют одинаково или совершенно по-разному; так что, в этом племени говорят, что в людях есть нечто совершенно неизвестное; и да­ лее в их способах выражения следует нечто, близкое к нашему "Они чувствуют боль". Тогда эти люди не говорят, что, думая, что кто-то чувствует боль, они считают, что в людях протекают совершенно своеобразные процессы.

Но есть ли необходимость вообще считать, что сигналы боли и описа­ ние болевого поведения образуют концептуальное единство?

Я хочу спросить, где здесь доля концептуального, а где — феноменаль­ ного? Должен ли язык содержать выражения боли? Вообрази людей с ману­ альным языком. Будет ли у них понятие боли?

105

663.Но разве легче вообразить людей, лишенных нашего понятия боли, чем людей, которые лишены понятия тела?

664.Очень важно, что мы полагаем, будто всегда возможно обучить на­ шему языку человека, владеющего иным языком. Вот почему мы говорим, что их понятия совпадают с нашими.

665."Ты начинаешь предложение, которое заканчивается глаголом; ты, конечно, не станешь говорить, что замышляя и начиная предложение не имел ни малейшего понятия о том, каким будет глагол!" — А в чем заключа­ ется "малейшее представление"? И представь, что кто-то действительно этого не знает, и вмеае с тем, быстро говорит по-немецки! Как узнать, есть ли у него это представление?

666.Насколько далеко мы прослеживаем употребление слов? — Оце­ ниваем ли мы его? Не говорим ли мы также, что эта черта является сущест­ венной, а та — несущественной?

667.Можно описать измерение с помощью линейки; как его обосновать? Является ли понятие "боль" созданным человеком инструментом; и как

он применяется?

668.Да — как можно побудить кого-то понимать такие-то слова такто? Кроме как побуждая его употреблять их так-то.

669.Положим, что вам необходимо принять решение, и решение при­ нимается нажатием на одну из кнопок. Решение, которое вы приняли, сиг­ нализируется словом, которое написано на кнопке. Тогда, конечно, совер­ шенно безразлично, что вы испытываете, когда видите слово. Если словом оказывается, например "weiche", вы можете считать его наречием, глаголом, прилагательным, при этом не меняя решения. И то же, когда вы произноси­ те слово как решение. В любом случае, если кто-то другой ожидает реше­ ния, оно скажет ему то же самое.

670.Но как быть в случае, когда решение допускает две интерпретации,

итот, кто слышит о нем, дает ему одну из них? Он может сделать это или посредством действий, или мысленно. Но если на решение не нужно сразу же реагировать, он может услышать его и некоторое время вовсе не интер­ претировать. С другой стороны, он может дать интерпретацию в ответе на вопрос. Это будет пробной реакцией.

671.Вполне возможно произносить слова, уместные в данной ситуации, и, соответственно обладающие определенным значением, но в то же время думать о другой интерпретации. Таким образом для меня, неизвестного другому, слова имеют своеобразный смысл.

672.Если меня спросят, то я, возможно, дам объяснение, хотя оно мне ранее не приходило в голову. Так что же общего имеет мое состояние соз­ нания в момент, когда я произносил слова с двойным значением, со словами

106

объяснения? Насколько близко могут эти слова соответствовать ему? Здесь, очевидно, нет такой вещи, как объяснения, соответствующего феномену.

673.Также можно иметь в виду один смысл, а сразу же после произне­ сения фразы — другой.

674.Мы как бы чувствуем, что у фразы есть две иллюстрации, и как будто возможно дать смешанную иллюстрацию, но тогда, конечно слову не будет соответствовать ни одна из них.

Однако, естественно, что когда мы произносим фразу, должна присутст­ вовать хотя бы одна из иллюстраций. Это лишь означает, что если мы иллю­ стрируем фразу, нам на ум должна приходить одна из картин, но не обе.

675."Если бы ты спросил меня, то получил бы такой ответ". Этим обо­ значается мое состояние, но не "сопровождение" моей мысли.

676.Представь, что у людей есть привычка механически рисовать во время разговора; почему то, что они делают должно быть менее интересно, чем сопровождающие процессы в их сознании? И почему интерес к послед­ нему не может быть иным?

Почему кажется, что процессы, протекающие в сознании дают словам характерную жизнь?

677. В соответствии с тем, в каком значении он употребляет слово, он выражает ту или иную интенцию. Имеет то или иное намерение. И больше­ го о важности смысла слов сказать нельзя.

И тут опять кажется, что происходящее в процессе произнесения инди­ видуального слова (скажем, слова "банк") менее важно, чем происходящее во время, до произнесения предложения в целом. Настроение, так сказать, иллюстрирует все предложение, а не единичное слово. И в то же время мы должны признать, что даже иллюстрация может быть не столь важной. Ибо почему столь многое должно от нее зависеть?

И как можно вдохнуть в предложение своеобразную жизнь, если язык этого не может? Как оно может стать менее двусмысленным, чем язык слов?

678.Это решающий момент. Я могу судить о смысле не только по кон­ тексту; о смысле можно спросить, и давая ответ, мы не выводим смысл из контекста.

679.Само собой разумеется, что человек, который может использовать язык, может объяснить слова, которые понимает, которые он умеет исполь­ зовать? Конечно, мы будем весьма поражены, если понимающий слово "банк" человек не сможет ответить на вопрос, что такое банк?

Разве это разные вещи: понимать предложение: "Давай немного погу­ ляем на солнце", — и знать, как объяснить, что такое "солнце"? — Но разве человек, который понимает это предложение, может не знать что такое солнце? Как понимает это человек, который владеет предложением "У меня

107

ничего не болит" и знает, как вызвать боль у других, и что такое поведение, связанное с болью.

680.Далее; если благодаря частому повторению слово может прини­ мать "каждое" из значений, почему люди, произносящие слово вне всякого контекста, не могут делать это безо всякого ощущения смысла? Или почему человек не может произносить слово в некотором роде флуктуирующим значением, когда нет фиксирующего его значения?

681."Но что ты делаешь, когда повинуешься приказу: 'Скажи... и под­ разумевай../?" — Ты не делаешь ничего иного. Но ты не делаешь и ничего специфического.

682. В любом случае, мы не слишком рано овладеваем языковой игрой

впроизнесении слова самого по себе в определенном значении. Основани­ ем этой игры является, очевидно, возможность произнести слово... и в про­ цессе произнесения иметь в виду тот или иной его смысл. Это довольно просто, когда слово имеет два значения, но можешь ли ты также сказать слово "яблоко" и иметь в виду "стол"? — И все же, я могу использовать тайный язык, в котором слово имеет этот смысл.

683."Отдай ему это указание и подразумевай..." "Скажи ему это и имей

ввиду..." Такой замечательный приказ мы обычно не отдаем. Или я говорю: "Доставь ему такое-то известие", — и затем его спрашиваю: "Ты действи­ тельно имел в виду то-то и то-то?"

684.Но тогда, оправдано ли прошедшее время? Да; ибо я ввожу проти­ воположность между изменением в сознании и его неизменностью. Я дей­ ствительно не только хочу знать, что он имеет в виду, но и то, что он подра­ зумевал.

Я хочу сказать, что здесь критерии прошедшего отличаются от критери­ ев появления картины.

685.Как же описать это психологическое явление? Могу ли я сказать, что человек может по заказу иметь в виду то или иное значение? Что можно догадываться о значении слов? Должен ли я сказать, что слово "значить" здесь употребляется в ином смысле; что правильнее было бы употребить здесь иное слово? Собираюсь ли я предложить такое слово? — Или явлени­ ем оказывается именно то, что мы здесь используем слово "значить", слово, которое мы усвоили для других целей?

686.Является ли очень примитивной игра, в которой говорят: "При слове... мне в голову пришло..."?

687.Вместо слов "Под этим словом я подразумеваю это" можно также сказать: "Это слово означает..." А как может слово означать эту вещь, а не иную, когда я его произношу? И все же, именно так все это выглядит.

Так что, это оптическая иллюзия? (Такая иллюзия, которая заставляет слово как бы отражать объект, с которым оно связано посредством толко-

108

вания.) И если это оптическая иллюзия, то что люди теряют, если они не знают о ней? Не слишком много.

688.Особое переживание значения определяется тем, что мы реагиру­ ем объяснением и используем прошедшее время: как будто мы объясняем смысл слова для практических нужд.

689.Намерение может измениться, и одновременно с ним — содержа­ ние переживания, но намерение не было переживанием.

690.Одним из краеугольных камней наблюдения, конечно, должно быть то, что своим наблюдением я ничего не нарушаю в феномене, который на­ блюдаю. То есть, мои наблюдения должны применяться в тех случаях, когда наблюдения не происходит.

691.Разве скачку "Теперь я знаю!" не соответствуют своеобразные ощу­ щения? Нет. — Представь, что человек всегда кричит: "Теперь я понял!" — когда он ничего не понял; что мы о нем скажем? Какие у него ощущения? Не своеобразное содержание в момент скачка придает ему особый интерес; и когда человек говорит, что в момент скачка он все понял, это не является описанием опыта. — Но почему? — Я хочу провести различие между выра­ жением типа "В этот момент я ясно увидел формулу" и предложением типа "В этот момент я ухватил суть метода". Но не в том смысле, что "нельзя ов­ ладеть методом моментально". Последнее возможно и часто происходит. —

Яхочу сказать, что "Теперь я понял!" есть сигнал, а не описание. И что ме­ няется от того, что я это скажу? Этим привлекается внимание к источнику, происхождению такого сигнала; этим на передний план выносится вопрос: "Как мы обучаемся словам Теперь я понял!', и как, к примеру, — описанию ментального образа?" Ибо слово "сигнал" указывает на событие, о котором сигнализируют.

692.Конечно, почти несомненной кажется картина здесь описываемо­ го, чего-то, что мы видим, а другие не видят, того, что нам ближе и почти всегда доступно, но для других скрыто: отсюда — чего-то, что существует внутри нас, и что мы осознаем, вглядываясь в себя. И вот психология явля­ ется наукой об этом внутреннем.

693.Итак, я хочу сказать, что наши "высказывания", которыми занима­ ется психология, не все являются описаниями содержания переживаний, и

яхочу сказать, что то, что называется описаниями содержания пережива­ ний, является только малой группой таких "несомненных" высказываний. Но какие грамматические черты выделяют эту группу?

694.Содержание переживания это то, что может быть выражено карти­ ной, картиной в ее субъективном смысле, когда ее подкладкой является: "Это

явижу — чем бы ни был объект, который вызывает впечатление". Ибо содер­ жание переживания является индивидуальным предметом. — Но тогда как

109

может боль быть таким содержанием? — Скорее, им могут быть ощущения температуры. И слух еще ближе к зрению; но также весьма далек от него.

695.Положительно, нам кажется, что у боли есть тело, как будто она яв­ ляется телом с формой и цветом. Почему? Обладает ли она формой части тела, которая болит? Мы склонны, например, говорить: "Я могу описать боль, если только у меня будут подходящие слова и элементарные понятия". Мы чувствуем, что не хватает только номенклатуры. (Джеймс). Как будто можно нарисовать ощущение, только бы другие понимали этот язык. — И можно действительно дать пространственное и временное описание боли.

696.Если бы выражением боли был лишь крик, и его сила зависела лишь от возможностей дыхания, но не от повреждения, — склонны ли мы были тогда рассматривать боль как нечто наблюдаемое?

697.Почему вы думаете, что боль другого близка к его визуальным ощущениям? — Или скажем иначе: почему мы группируем зрение, слух и тактильные ощущения вместе? Потому, что мы с их помощью "знакомимся с окружающим миром"? Конечно, боль можно рассматривать как род тактиль­ ных ощущений.

698.Но что насчет моей идеи о том, что в действительности мы не су­ дим о положении и движении наших членов по ощущениям, которые от них исходят? А почему мы должны судить о поверхности нашего тела таким же образом, если этого нельзя сказать о наших движениях? — Каков вообще наш критерий того, что об этом говорят наши чувства?

699.Как мы судим о том, что усталость является чрезвычайно локали­ зованным телесным ощущением?

700.Можно сказать, что "Я верю" нельзя в строгом смысле назвать на­ стоящим от "Я верил". Или же, мы должны уметь использовать глагол таким образом, чтобы его прошедшее время имело бы смысл "Я верил", а настоя­ щее — смысл, отличный от нашего "Я верю". Или так: должен быть глагол, третье лицо настоящего времени которого имеет смысл "он верит", но пер­ вое лицо которого имеет смысл, отличный от "я верю".

Но не следует ли также быть глаголу, первое лицо которого говорит "я верю", в то время как третье не говорит то, что мы подразумеваем под сло­ вами "он верит"? Так должно ли оставаться несомненным и третье лицо?

701.Что если нам скажут: "Я знаю, что дождь не пойдет, но я верю, что он пойдет".

702.Что общего между ощущениями органов чувств? — Ответ, что они знакомят нас с внешним миром, является и ложным, и истинным. Он истинен постольку, поскольку указывает на логический критерий.

703.Можно ли представить, что слова "я лгу" выведены из наблюдений за собственным поведением? Только в случае, когда другой не может при­ знаться, что лжет.

110