vitgenshtein_liudvig_zametki_o_filosofii_psikhologii_tom_1

способ передавать человеку указания графическими средствами. (Связь с природой правила, техники в математике, — к примеру в теории действи­ тельных чисел.) Это также связано с: ("курица 'подзывает' к себе цыплят").

553."Нельзя описать аромата кофе". Но разве нельзя вообразить, что это можно сделать? И что следует для этого сделать?

Если говорят, что нельзя описать аромат, можно спросить: "Как ты хо­ чешь это описать? С помощью каких элементов?"

554.Мы не готовы к описанию использования слова "мыслить", к при­ меру. (А почему мы должны быть готовы? Какая польза в таком описании?).

И эти наивные представления совершенно не соответствует реально­ сти. Мы надеялись увидеть гладкий, закономерный контур, а получили ра­ зорванный в клочья. Здесь действительно можно сказать, что мы создали неправильную картину. Это подобно следующему. Положим, мы использо­ вали существительное, скажем, "великан" для выражения всего того, что мы говорим посредством слова "большой". В связи со словом "великан" нам в голову будет приходить картинка великана. А теперь представь, что мы дол­ жны описать наше странное употребление слова "большой".

555.Маколе говорит, что искусство художественной литературы явля­ ется "имитационным", и, естественно, сразу же сталкивается с величайшими трудностями, связанными с употреблением этого понятия. Он хочет дать описание, однако всякая предлагаемая им картина является неподходящей, какой бы верной она ни казалась на первый взгляд; и как странно, что ктото не способен описать то, что так хорошо понимает.

Здесь человек говорит себе: "Это должно быть так, даже если я не могу сразу же избавиться от всех возражений!".

556.Очень легко представить человека, который хорошо знает город, то есть находит кратчайший путь из одной части города в другую, — и всетаки совершенно не способен нарисовать план города. Человека, каждая попытка которого приводит к чему-то совершенно ложному.

557.Сверх того, человек, пытающийся дать описание, лишен какой-либо системы. Системы, которые приходят ему в голову, неадекватны, и он вдруг обнаруживает, что находится в чаще, а не в прекрасно ухоженном парке, ко­ торый он так хорошо знал.

Несомненно, ему приходят на ум правила, однако, реальность демонст­ рирует лишь исключения.

558.И правила, которые находятся на переднем плане, мешают нам рас­ познать правила фона. Ибо, когда мы пытаемся удержать передний план вместе с фоном, мы видим лишь вопиющие исключения, иными словами —·

нерегулярность.

559.Скажем ли мы, что всякий, говорящий нечто осмысленное, мыслит? Например, строитель в языковой игре. Разве нельзя вообразить создание и

91

произнесение слов в обстоятельствах, в которых мы не будем связывать их с каким-либо мышлением?

Ибо "мышление" близко к "рассмотрению".

560."Механическое умножение" (либо в уме, либо на бумаге): так мы говорим, — но "механическое рассмотрение" — для нас это содержит про­ тиворечие.

561.Выражение, поведение рассмотрения. 0 ком мы спрашиваем, рас­ сматривает ли он что-либо? 0 человеке, иногда о животном. (Не о дереве или камне.) Один из признаков рассмотрения, обдумывания — неуверен­ ность в том, как поступить (Келер). (Но не любой вид колебаний).

562.Подумай об "обдумывании" при "попытках". В "исследовании"; в выражении удивления; при удачах и неудачах.

563.Сколь многое должен делать человек, чтобы мы сказали, что он ду­

мает!

564.Он не может знать, думаю ли я, но я это знаю. Что я знаю? То, что делаемое мною сейчас есть мышление? А с чем я его сравниваю, чтобы это узнать? И разве я при этом не могу ошибаться? Так что, остается только ска­ зать, что я делаю то, что делаю.

565.Конечно, эти слова имеют смысл. "Он не знал, о чем я думаю, по­ скольку я ему не сказал!".

Является ли и мысль "личной" в том случае, когда я говорю ее себе вслух, когда никто меня не слышит?

"Мои мысли ведомы только мне".

Это, грубо говоря, означает следующее: "Я могу описать их, выразить их, если захочу".

566."Только я знаю свои мысли". — Как ты это знаешь? Опыт тебя этому не учит. — Что ты сообщаешь нам, говоря это? — Ты не точно выражаешься.

"Вовсе нет! Сейчас я что-то про себя думаю; скажите мне, о чем я ду­ маю?". После всего, является ли это эмпирическим высказыванием? Нет; ибо если я скажу тебе, о чем ты про себя думал, я выскажу лишь догадку. Как мы решим, угадал ли я? Полагаясь на твое слово и судя по обстоятель­ ствам; так я сравниваю эту языковую игру с другой, в которой средства ре­ шения (верификации) выглядят по-иному.

567."Здесь я не могу..." — Хорошо, а где могу? В другой игре. (Здесь — то есть, в теннисе — я не могу попасть мячом в цель.)

568.Но нет ли связи между грамматической "личной принадлежно­ стью" слова и тем, что мы вообще говоря, не можем угадать мыслей другого, пока он их не выскажет? Но существует ли такая вещь как угадывание мыс­ лей в том смысле, в котором мне говорят: "Я знаю, о чем ты только что по­ думал" (или "О чем ты думал"), — и я должен признать, что он догадался. Но фактически это происходит очень редко. Часто я сижу молча в своем

92

классе на протяжении нескольких минут, и у меня в голове роятся мысли; но конечно, никто из моих слушателей не может догадаться, о чем я думаю. И все же, возможно, что кто-нибудь догадается и запишет их, как будто я произнес их вслух. И если он покажет мне, что он записал, то я буду вынуж­ ден сказать: "Да, я думал именно это." — И здесь нельзя будет решить во­ прос, не ошибся ли я; действительно ли я думал об этом, или, под влиянием того, что он написал, я твердо вообразил себе, что думал именно это.

И слово "решить" принадлежит к описанию языковой игры.

569.И нельзя ли вообразить также следующее. Я говорю собеседнику: "Ты только что подумал о..." — Он это отрицает. Но я настаиваю на своем утверждении, и в конце концов он говорит: "Полагаю, что ты прав; возмож­ но, что я об этом думал; возможно, что меня подвела память".

И вообразите, что такой эпизод является совершенно привычным!

570."Мысли и чувства являются личными" грубо означает то же, что "Существует притворство" или "Можно скрывать свои чувства и мысли; да­ же лгать и лицемерить". И вопрос в том, о чем говорят эти "Существует..." и "Можно...".

571.Тогда при каких обстоятельствах, по каким поводам люди говорят: "Только я знаю свои мысли"? — Когда они также добавляют: "Я не собира­ юсь рассказывать о своих мыслях", или "Хочу сохранить свои мысли в тай­ не", или "Вам не разгадать моих мыслей".

572.О чем мы говорим, когда говорим, что знакомы с этим? До какой степени мы знакомы со своими мыслями?

Не говорим ли мы, что знакомы лишь с тем, чему можем дать точное описание? И можно ли это же сказать о мыслях?

Если кому-нибудь захочется назвать слова не "выражением" мысли, а

ее"описанием", пусть он спросит себя, как люди учатся описывать стол, и как он обучился описывать свои мысли. А это означает только следующее: пусть посмотрит и увидит, каким образом люди расценивают описание сто­ ла в качестве правильного или неправильного, и как — описание мысли. Пусть разберется с этими языковыми играми во множестве ситуаций.

573."Но дело в том, что человек знает лишь свои мысли". ("Но дело в том, что я знаю лишь собственное мышление".)

"И настолько же не знаю", — можно ответить.

574. "Природа дала возможность человеку мыслить втайне". Вообразим следующие слова. "Природа дала человеку способность говорить вслух, но также разговаривать с собой, в душе". Итак, это означает, что он может раз­ говаривать двумя способами. (Как бы переваривать пищу видимым образом и невидимым.) Только разговор души с собой скрыт глубже, чем скрыт лю­ бой телесный процесс. — Ну, а если я могу говорить, а все другие глухи? Будет ли моя речь так же хорошо скрыта?

93

"Все это происходит в глубочайших тайниках души".

575.Если человек говорит мне, о чем он думал, действительно ли он сказал о чем действительно думал? Не обречен ли действительно проис­ шедший ментальный акт на невыразимость? — Разве он — не тайная вещь,

окоторой я сообщаю другому лишь картину?

576.Если я говорю другому, о чем думаю, знаю ли я свои мысли лучше, чем могу их описать словами? Как будто я знаком со своим телом и показы­ ваю другому лишь фотографию.

577."У человека есть дар говорить с собой в полном уединении, уеди­ нении куда более полном, нежели уединение отшельника". Откуда я знаю, что у N. есть этот дар? — Потому что он так говорит и заслуживает доверия?

И все же мы говорим: "Хотел бы я знать, о чем он сейчас думает", — равно как вполне можем сказать: "Хотел бы я знать, что он сейчас пишет в тетради". Вполне можно так сказать и считать очевидным, что он думает о том, что заносит в свою записную книжку.

578.Если бы существовали люди, которые всегда могли бы сказать, о чем думает другой, — скажем, считывая это с его мозга — думали ли эти люди, что мысль протекает в полном одиночестве? — Или: склонялись бы и они к картине "полной изоляции"?

579."Я хотел бы знать, о чем он думает", — но теперь зададим себе, как бы между прочим, вопрос: "Почему то, что происходит у него в сознании во­ обще меня интересует, при условии, что нечто вообще происходит?" (Черт с тем, что происходит у него внутри!)

580.В философии ошибочно сравнение мышления с идущим внутри процессом.

Столь же ошибочно, сколь ошибочно сравнивать поиски подходящего выражения с попытками человека снять точную копию строки, которую ви­ дит лишь он.

581.Нас сбивает то, что с одной точки зрения знание чужих мыслей ло­ гически невозможно, а с другой — психологически и физиологически не­ возможно.

582.Правильно ли будет сказать, что эти две "невозможности" связаны таким образом, что психологическая невозможность дает нам (здесь) кар­ тину, которая (затем) становится для нас символом понятия "мышления".

583.Мы не можем сказать, что записывание в записную книжку или монолог "подобны" молчаливому мышлению; но для некоторых целей один процесс можно заменить другим (например, вычисления в уме — вычисле­ ниями на бумаге).

584.Разве не существуют люди, которые всегда бормочут себе под нос, когда размышляют, так что их мышление доступно каждому? — "Да, но мы все-таки не можем знать, а не мыслят ли они также молча". — Но не будет

94

ли это столь же бессмысленным, сколь бессмысленным является предполо­ жение, что эти люди мыслят волосами, или что мыслят камни? Другими сло­ вами, будем ли мы в этом случае думать, что мысли человека, его процесс мышления упрятаны у него в голове?

585."Я не знаю, о чем ты думаешь. Скажи, о чем." — Это означает при­ близительно: "Говори!"

586.Но тогда ошибочно говорить о душе человека, о его духе? Не слиш­ ком ошибочно, ибо вполне разумно говорить: "Я устал душой, но разум мой бодр". Но может быть, ты говоришь, что все, что может быть выражено сло­ вом "душа", может также быть выражено словами из вещественной сферы?

Яэтого не говорил. Но даже если и так — что из того? Ведь слова и все, на что мы ссылаемся, объясняя их, — не более чем инструменты и все зависит от их использования.

587.Наше знание различных языков помогает нам не принимать всерь­ ез философию, которая заложена в форме каждого из них. Но в то же время мы не замечаем наших собственных предрассудков, относящихся к некото­ рым формам выражения; того, что именно этот набор языков приводит к определенной картине. Нам, так сказать, не безразлично, какую форму мы осваиваем и посредством какой.

588.Ты должен помнить о возможности языковой игры в "продолжение ряда фигур", в которой не даются какие-либо правила, но обучение осуще­ ствляется только на примерах. Так что мысль о том, что каждый шаг должен оправдываться чем-то вроде модели — в нашем сознании — такая мысль покажется этим людям совершенно чуждой.

589.Примеры имен, которые имеют смысл только тогда, когда они идут в связке со своими носителями; и это единственное их использование. Итак, они служат только для того, чтобы избежать непрерывного указывания. На ум приходят обычно следующие примеры: обозначение линий, точек, углов буквами А, В, С, а, в, с, и т. д. в геометрических фигурах.

590.Чтение: видение картины слова: "Мимолетное впечатление от прочи­ танного слова" — это специальный вид опыта, его нельзя заснять на пленку.

591.Представь себе душевную болезнь, при которой человек может по­ нимать и использовать имена только в присутствии их носителей.

592.Может существовать такое использование знаков, при котором знаки становятся бесполезными (возможно, уничтожаются), как только перестают существовать их носители.

В такой языковой игре имя будет связано с объектом, так сказать, по ходу действия, и когда объект исчезнет, можно будет отбросить связанное с ним имя.

593."Я намерен туда пойти": здесь состояние сознания описывается или провозглашается? — Если мы воображаем модель сознания, то это предложение может быть описанием модели в его нынешнем состоянии.

95

Человек смотрит на свое сознание и говорит... Это хорошая модель или пло­ хая? — Как это описать? Вопрос в следующем: как она будет использовать­ ся в качестве знака?

594."Я намерен..." может использоваться в качестве утверждения: "Я делаю нечто, что находится в согласии с моей интенцией", например, готов­ люсь к путешествию, собираю вещи, обдумываю путешествие. Можно таким образом использовать глагол. Возможно, в соответствии с выражением: "Я действую с намерением...".

595.Описание моего душевного состояния: смена страхов и надежд. "Утром я был полон надежд, а затем...". Всякий назовет это описанием. Но оно характеризуется тем, что может даваться параллельно описанию моего поведения.

596.Сравните выражение страха и надежды с выражением "веры" в то, что нечто произойдет. — Вот почему страх и надежду относят к разряду эмоций; вера сюда не относится.

597.Если я скажу: "Намерение сделать нечто укрепляется с каждым ча­ сом" — это сочтут описанием. Но в таком случае описанием будет также и "Я все время намеревался...".

Теперь сравним "Я все время верил в закон гравитации" с "Я все время полагал, что слышу шепот". В первом случае "верю" употребляется в смыс­ ле, близком к "знать". (Если бы меня спросили, то я бы ответил...) Во вто­ ром случае перед нами активность, деятельность — вслушивание, сомнение

ит. д. И если даже слово "полагаю" не обозначает эту активность, все эти действия побуждают нас сказать, что мы описываем наше душевное состоя­ ние или ментальную активность. Мы можем также сказать, что рисуем кар­ тину человека, который находится в состоянии веры в течение всего време­ ни, пока слышит слабый шум. Но не картину человека, который верит в за­ кон гравитации.

598."Я намерен" не означает "То, что я собой представляю, намере­ но..." или "Я занят намерением" (как говорят, когда заняты чтением газеты

ит. д.). С другой стороны говорят: "Я занят планированием своей поездки".

Унас нет (но он может быть) глагола (а возможно, что такой глагол су­ ществует в малоизвестных языках), который бы одним словом выражал "де­ лание и мышление с таким-то намерением".

599."Я намерен..." никогда не бывает описанием, но в некоторых слу­ чаях из него можно вывести описание.

600.Мы говорим сами с собой. "Что здесь происходит?" Ложные во­ просы! Не потому, что мы не можем сказать, что происходит, — и не потому, что мы не можем знать, что происходит! Но неправильно говорить даже так: "Это специфический процесс, который не может быть описан такими слова­ ми". — Понятия "описание" и "отчет". Говорят: "Человек отчитался в том,

96

что сделал то-то". Насколько это похоже на отчет? Представим себе, что описание является весьма специфической языковой игрой. — Мы должны разобраться в этом месиве наших понятий.

601.Понятия могут вызывать несчастье или оберегать от него; предо­ хранять от него или способствовать ему.

602.Совершенно верно, что мы не можем вообразить объяснения "крас­ ному" или "цвету". Однако, не потому, что это весьма специфический вид опыта, а потому, что такова наша языковая игра.

603."Нельзя объяснить кому-либо, что такое красный цвет". Но поло­ жим, что кто-то смог. Разве это не будет тем, что мы называем красным?

Вообразим людей, которые выражают промежуточный цвет, — напри­ мер, промежуточный между красным и желтым — с помощью некоего вари­ анта расположения в десятичную дробь: R,LLRL, где, к примеру, красное располагается слева, а желтое — справа. — В своих начальных школах эти люди обучаются описывать оттенки цветов таким способом. Они таким об­ разом учатся выбирать цвета, смешивать их и т. д. Они будут относиться к нам, как люди с абсолютным слухом относятся к людям, которым он необхо­ дим. Они могут делать то, чего мы делать не можем.

604.Но здесь хочется спросить: "Разве такое возможно? Конечно, по­ ведение. Но и внутренние процессы, ощущения цвета?" И трудно увидеть, что на это можно ответить. Если мы еще не повстречали людей с абсолют­ ным слухом, может ли их существование показаться нам весьма вероятным?

605.Если кто-нибудь скажет: "Красный цвет является составным", — мы не сможем выяснить, на что он намекает, что он собирается делать с этим предложением. Но если он скажет, что составным является стул, то мы, даже не зная, о каком составе он говорит, сможем сразу же многими спосо­ бами осмыслить его утверждение.

К какому же разряду принадлежат факты, к которым я привлекаю вни­ мание?

В любом случае — это значимые факты. — Мы не знакомы с какойлибо техникой, на которую намекает это предложение.

606.Здесь мы описываем языковую игру, которой не можем обучиться.

607."В этом случае с ним должно происходить нечто совершенно иное, нечто, с чем мы не знакомы". — Это показывает нам, как мы действуем, когда пытаемся установить, происходит ли в ком-то ином нечто, похожее на то, что происходит в нас. Это показывает, что мы делаем, когда оцениваем внутренние процессы.

608."Красный цвет не является составным!" А что такое красный цвет?

—Здесь хотелось бы просто показать на что-нибудь красное; и мы забыва­ ем, что для того, чтобы высказывание было осмысленным, нам необходимо нечто большее, нежели остенсивное определение. Мы все еще не понимаем

97

смысла предложений типа "X не является составным", если заменяем X сло­ вом, обозначающим цвет.

609.Факт. "Красное" нельзя объяснить посредством слов, не обращаясь

кобразцу. Важно ли это?

610."Как можно объяснить кому-либо красное, если оно в конечном счете является данным органов чувств, известным только говорящему (или говорившему) — и объяснение может означать лишь: продуцирование красного у другого человека.

611."Человек с абсолютным слухом должен иметь отличные от моих звуковые впечатления". А должны ли все, у кого абсолютный слух, иметь одни и те же впечатления? А если нет, то почему его ощущения обязаны отличаться от моих?

612.Вообрази, что желая объяснить, что такое красный цвет, мы пока­ зываем темно-коричневый диск с красным оттенком и говорим: "Его цвет состоит из желтого (мы показываем чисто желтый), черного (показываем его) и еще одного цвета, который называем 'красным'". Таким образом мы учим его выбирать из цветовых образцов чисто красный цвет.

613.И заметь, что мы указываем не на красное, а на что-то красное. Этим мы хотим сказать, что понятие "красный" не определяется указыванием, и возможно не только, скажем, интерпретировать "красный" как имя формы, но также как понятие-концепцию, которая ближе приближается к "цветовому слову".

614.Применение слова не ограничивается обозначением.

615.Можем ли мы понять, что видит слепой к красному и зеленому? Сможете ли вы нарисовать рисунок комнаты, как она ему видится?

616."Если кто-то видит все лишь черным, белым и серым, то ему следу­ ет предъявить что-нибудь, дабы он знал, что такое красное, зеленое и т. д."

Ичто же ему следует предъявить? Цвета. То есть, это, это и это. (Пред­ ставим, что в его мозг следует ввести цветовые паттерны, в дополнение к чисто серому и черному.) Но будет ли это средством для достижения буду­ щей цели? Или, будут ли эти паттерны действительно вовлечены в его буду­ щую деятельность? Хочу ли я этим сказать: "Следует дать ему нечто, с тем, чтобы... ибо иначе он не сможет...". Или: его поведение, связанное со зре­ нием включает новые компоненты?

Опять, что мы называем "объяснением зрения"? Можно ли сказать: "Ну, тебе известно, что объяснение означает в других случаях; так применяй это понятие и здесь!"

617. Могу ли я сказать: "Посмотри! Тогда ты увидишь, что это нельзя объяснить". — Или: "Пей из красного бокала, и ты увидишь, что нельзя представить иначе!"? — И если другой согласится со мной, покажет ли это, что он воспринимает все, как и я? — Ив чем значимость нашей склонности

98

так говорить? Кажется, что красное здесь изолировано. Почему? Какова ценность такого видения, такой склонности?

618.Подумай о предложении "Красный цвет не является смешанным цветом"; и о его функции.

Ибо языковая игра с цветами характеризуется тем, что мы можем сде­ лать, и чего не можем.

619.Красное является чем-то специфическим; но мы об этом не дума­ ем, когда смотрим на красное. Скорее мы видим явление, которое помещаем

врамки посредством языковой игры со словом "красное".

620."Красное есть нечто специфическое", — это означает почти что "это есть нечто специфическое", когда мы указываем на нечто красное. Но чтобы это было понятно, заранее следует иметь в виду понятие "красное", использование этого образца.

621.Если тебя удивляют эти вещи, удивись сначала иному! А именно, тому, что действительно достигается описанием и отчетом. Если ты сконцен­ трируешь свое удивление на этом, другие проблемы исчезнут.

622.Основные цвета. Предположим, у других людей цвета, которые мы называем составными, играют роль наших основных цветов, скажем, их пер­ вичными цветами будут оранжевый, иссиня-красный, сине-зеленый и т.д.? Тогда не означает ли предложение "красный цвет — основной" следующее: красное играет для нас такую-то и такую-то роль; мы реагируем на красное или желтое тем или иным образом? — Большая часть людей так не думает, они считают, что предложение "Красный цвет является основным, чистым" является предложением о "сути" красного, ко времени отношения не имею­ щим; нельзя вообразить, что этот цвет может не быть простым.

623.Цветовой круг. Равные расстояния первичных цветов являются произвольными. В самом деле, переходы, возможно, произведут на нас бо­ лее однородное впечатление, если, к примеру, чистый голубой будет ближе

кчистому зеленому, чем к чистому красному. Было бы весьма замечательно, если бы равенство расстояний отвечало сущности вещей.

624.Предложение "Не существует такой вещи как красновато-зеленый цвет" родственно предложениям, которые мы используем в качестве мате­ матических аксиом.

625.Люди считают и вычисляют. Опиши, что они при этом делают. Должно ли в такое описание входить предложение типа: "Теперь он пони­ мает, как продолжать сумму ряда", — или предложение "Теперь он спосо­ бен произвести любое умножение"? И следует ли сюда включать предложе­ ние "Внутренним взором он увидел весь ряд чисел"?

Такие предложения могут встречаться в описании; но должны ли мы требовать, чтобы нам объяснили их употребление, чтобы в описание не проникли ложные и иррелевантные предложения?

99

Здесь возникает вопрос, кому мы даем такое описание. О ком мы гово­ рим, кто может проделать любое умножение? Как мы вообще приходим к та­ кому пониманию? И для кого, в каких обстоятельствах наше описание ока­ жется важным?

626."Красный цвет является вырожденным зеленым". Когда человек видит, как зеленый лист краснеет, он говорит, что зеленое является болез­ ненным, и в красной части — вырождается.

Можно ли описывать красное, как полное вырождение зеленого?

627."Никому нельзя объяснить, что такое красный цвет." — Но как мы вообще приходим к такому утверждению? В каких случаях мы так говорим?

628."Цвет является чем-то специфическим. Его никому нельзя объяс­ нить". Как используется этот инструмент? — Опиши игру с цветами. Имено­ вание цветов, сравнение цветов, производство цветов, сравнение цвета с освещенностью, связь цвета и глаза, связь с нотами и множеством иных вещей. Не проявится ли в этом то, что является "специфическим" для цве­ тов? Как мы показываем цвета, как мы предъявляем ноты?

629.Мы говорим себе: "Что-то случилось; это точно". Но польза таких слов настолько же неясна, насколько неясны психологические предложе­ ния, которые мы намерены объяснить.

630.Вместо неанализируемого, специфического, неопределимого: то, что мы действуем таким-то образом, например, наказываем за определен­ ные действия, устанавливаем положение, даем указания, ведем счет, опи­ сываем цвета, интересуемся чувствами других. То, что следует принять, дан­ ное — так можно выразиться — все это формы нашей жизни.

631.Мы судим о мотивах действия по тому, что говорит действующий, по отчету свидетелей, по предшествующим событиям. Так мы судим о дея­ ниях человека. Но мы не считаем особенно удивительным то, что существует такая вещь как "оценка мотивов". То, что существует совершенно своеоб­ разная языковая игра —- согласно которой стол и камни не имеют мотивов.

Вто время как существует вопрос: "Надежен ли этот способ определения мотивов человека?" — мы все же должны заранее знать, что в принципе означают слова "оценка мотива". Заранее должна существовать техника, о которой мы сейчас говорим, так чтобы была возможность судить об измене­ нии этой техники, которую мы считаем наиболее надежной по определению мотивов деятельности.

632.Мы оцениваем длину стрежня и можем найти более точный метод определения. Таким образом — говоришь ты, — то, что оценивается здесь не зависит от метода оценки; мы не можем сказать, что такое длина посред­ ством метода определения длины. Но всякий, кто так думает, совершает ошибку. Какого рода ошибку? — Как странно звучали бы слова: "Высота Гималаев зависит от того, как мы на них взбираемся". "Все более точное

100