Одежда как язык

Одним из основных подходов к одежде в двадцатом веке было рассмотрение ее как языка, формально организованного и использующего определенную грамматику и синтаксис. Первый основной вклад в развитие этого подхода был сделан русским фольклористом Петром Богатыревым, который попытался исследовать "общую структурную взаимозависимость функций, выполняемых индивидуальным костюмом". Он выявим четыре основных типа костюма на своем примере Моравской Словакии: повседневный, праздничный, церемониальный и ритуальный. Каждый из них обладает некоторым числом функций: практических, эстетических, регионалистических, церемониальных, праздничных, ритуальных, националистических - все они упорядочены в различные иерархии по важности, в соответствии с типом костюма. Повседневный костюм, к примеру, в качестве основной функции имеет практичность, затем следует классовая или статусная идентификация, затем эстетическая и регионалистическая функции. На другом полюсе находится ритуальный костюм, функции которого располагаются в порядке: ритуальная, праздничная, эстетическая, регионалистическая или националистическая, идентификационная и, завершает ряд практическая функция. Социальный статус включает профессиональную занятость, возраст, вероисповедание и брачный статус. Костюм показывает все это через комбинацию определенных элементов: "каждый предмет может иметь разные функции в зависимости от того, с каким другим предметом комбинируется. Например, воника (изощренная форма цветочного букетика)... служит для опознания либо жениха, либо армейского рекрута", в зависимости от того, какие брюки одеты с ним.

Богатырев первым разбил костюм на некоторое число различных элементов, и первым осознал, как костюм участвует в социальной коммуникации посредством конкретных комбинаций этих элементов. Это предполагает существование своего рода грамматики костюма.

На большом уровне детализации Sahlins пытается выявить конституирующие единицы, составляющие дискурс платья, другими словами - то, как элементарные физические контрасты соотносятся с социальными значениями. Синий воротничок, как индикатор занятости в ручном труде, белый - индикатор бюрократической работы  - вот один, порядком идеализированный пример. Если мы возьмем случай гендерных различий, мы увидим, что рукава могут относить обладателя к тому или иному полу, в зависимости от того, как выглядят. Мужские рукава длинные и сделаны точно по размеру, женские - длиной в три четверти и более свободные. Пиджак показывает половую принадлежность по пуговицам на правой или левой стороне.

Различия между работой и досугом связаны с различиями между различными видами одежды, и Sahlins предполагает, что элементарные контрасты, действующие здесь - между Вебленовыми понятиями церемониального и рабочего. Например, если мы  разделим труд на бюрократический и ручной, более церемониальная одежда будет со стороны бюрократического, а более рабочая - со стороны ручного. Если мы посмотрим на бюрократическую одежду как класс, мы опять найдем дифференциацию по работе - новое различие между должностными лицами (более церемониально) и белыми воротничками (более по-рабочему). В итоге, одежда для Sahlins  - это нечто, что поддается  систематическому прочтению, с тем, чтобы выявить важные социальные различия в данном обществе - это вид языка, составляемый элементарными конституентами и правилами их комбинации.

McCracken провел ряд интервью с людьми и попросил их проинтерпретировать значения различных комплектов одежды. Он выяснил, что когда человек начинает комбинировать предметы одежды с такой же свободой, какую позволяет язык, он производит не дискурс, а смущение. Его респонденты не могли понять, что означали комплекты одежды: они оперировали предустановленными значениями, и новые комбинации были просто ребусами. Одежда склонна быть связанной с относительно фиксированными значениями, тогда как язык может генерировать новые - если язык является открытой кодовой системой, то одежда - закрытой. Так что, хотя мы все еще можем сказать, что одежда участвует в коммуникации, с точки зрения McCracken, она делает это совсем не так, как язык.