4619_Сборник_Гендер2015_ЮФУ измененый

человеческого развития, скорректированного с учетом неравенства мужчин и женщин. Индекс теоретически может меняться от нуля (полное равенство женщин и мужчин) до единицы (полное неравенство во всех измерениях).

Вцелом ситуация по всем странам мира также не отличается положительной динамикой.

Согласно официальному сайту Центра гуманитарных технологий, публикующего результаты данного исследования, на протяжении девяти последних лет (2006 – 2014 гг.), за которые рассчитывался Индекс гендерного неравенства [5], рейтинг возглавляют четыре северные страны: Швеция, Норвегия, Финляндия и Исландия, меняясь местами внутри группы лидеров. Четыре последних года первую строчку занимает Исландия, в 2006 – 2007 годах на первом месте была Швеция, а в 2008 году – Норвегия. Разрыв между женщинами и мужчинами в странах-лидерах рейтинга составляет менее 20 %.

Отрыв этих четырех стран в мировом рейтинге обеспечивается, прежде всего, за счет наивысших значений индекса гендерного неравенства в политической сфере, то есть здесь наименьшие в мире различия в степени участия мужчин и женщин в органах власти и управления. Например, в Швеции 45 % мест в парламенте занято женщинами.

Высок рейтинг этих четырех стран и в экономической сфере; уровень занятости женщин – один из самых высоких в мире, а разница в оплате труда мужчин и женщин – одна из самых низких. Северные страны сумели создать благоприятные условия для сочетания занятости и воспитания детей, что, не в последнюю очередь, объясняет относительно высокий уровень рождаемости в этих странах.

ВРоссии тоже наблюдается положительная динамика роста индекса, причем именно в политической сфере. Индекс участия женщин в политическом процессе вырос по сравнению с 2006 годом, когда он был равен всего 0,034 (3,4%). Выросло и порядковое место России в общем индексе – в 2012 году она находилась на 59-м месте, сейчас – на 52-м. Указанные цифры подтверждают положительную динамику политического участия женщин. Однако до развитых европейских стран России еще далеко.

Обобщая вышеизложенное, мы приходим к выводу о том, что хоть мы и наблюдаем положительную динамику включенности женщин в политический процесс,

огендерной симметрии в России говорить пока рано. На сегодняшний день прийти к гендерному паритету в политической сфере удалось лишь небольшой группе таких «северных» стран, как Швеция, Норвегия, Финляндия и Исландия. С другой стороны, учитывая расширение гражданских свобод и демократизацию базовых сфер жизни российского общества, в среднесрочной перспективе возможна если не равнопредставленность мужчин и женщин в политических структурах, то, по крайней мере, приближение к гендерному равноправию в условиях ведения и инструментах политической борьбы.

СПИСОК ЛИТЕРАТУРЫ 1. Женщины и мужчины России. 2009: стат. сб. М., 2009.

2. Ажгихина Н. И. А кони все скачут и скачут // В России что-то происходит. М., 2010. 3. Официальный сайт НИУ-ВШЭ [Электронный ресурс]. – Режим доступа: http://www.hse.ru/news/keywords/95905861/ (дата обращения: 05.04.2014).

4. Надеев Г. А. Постановка проблемы гендерной асимметрии на государственной службе // Молодой ученый. 2012. № 3.

5. Сакевич В. Есть ли в мире страны, преодолевшие гендерное неравенство? [Электронный ресурс] // Электронный журнал Института демографии НИУ-ВШЭ «Демоскоп». – Режим доступа: http://www.demoscope.ru/weekly/2013/0563/reprod01.php

(дата обращения: 11.06.2014).

181

6.Интернет – портал лекций профессоров Российских вузов. Электронный ресурс.

Режим доступа: http://lekcion.ru/Ohrana_truda/10999-liderstvo-zhenshchin.html (дата обращения: 19.03.2014).

7.Климашевская О. В. Проблема гендерного баланса в контексте российской политики // Материалы VI Научно-практической интернет-конференции с международным участием «Гендерные исследования в гуманитарных науках», 2009.

8.Чикалова И. Женщины в политической теории [Электронный ресурс] // Интернет – журнал Гендерного информационно-аналитического центра НИУ-ВШЭ. – Режим доступа: http://giacgender.narod.ru/n4t1.htm (дата обращения: 12.03.2014).

9.Мальцева, И. О. Гендерная сегрегация и мобильность на российском рынке труда / И. О. Мальцева, С. Ю. Рощин; НИУ-ВШЭ. М.: Изд. дом НИУ-ВШЭ, 2013.

10.Крыштановская О. Анатомия российской элиты. М., 2012.

11.Беляев В. А., Акмалова Л. Ш., Сизова Г. Т. Формы участия женщин в политике // Становление многопартийности в России: региональный аспект (тезисы докладов и сообщений). Казань: Изд-во Казанского университета, 2012.

12.Human Development Report 2012, 2014. Статистические таблицы – приложения к текстам программы развития ООН за 2012 и 2014 гг. [Электронный ресурс]. – Режим доступа: http://hdr.undp.org/en/content/human-development-report-2009; http://hdr.undp.org/en/content/human-development-report-2014

УДК 323:17:316

ФИЛОСОФСКАЯ РЕПРЕЗЕНТАЦИЯ ГЕНДЕРНОГО ПОДХОДА В ПОЛИТИЧЕСКОЙ НАУКЕ

Л.Г. ШВЕЦ, А.М. СТАРОСТИН Южно-Российский институт управления – филиал РАНХиГС

В современной науке в последние десятилетия интенсивно развиваются гендерные исследования. Сформировались гендерные парадигмы и направления в социологии, политологии, психологии, педагогике, конфликтологии и др. Затронули они и сферу философии, где прежде всего феминизм нашел благодатную почву для анализа значимой асимметрии в деятельности субъекта познания, властвования, управления и других сфер субъектных проявлений, в рамках которых подспудно, контекстуально заложено андроцентрическое (маскулинное) начало: «Для большинства философов «человечность» и «маскулинность» тождественны» [1, c. 81], что составляет благодатную почву для критического анализа. При этом непременно вспоминают кантовский трактат «Антропология с прагматической точки зрения» (1798), где мыслитель называет женщину «домашним животным».

Следует подчеркнуть, что появление гендерных исследований в философии ряд авторов относит к числу главных инновационных событий в философской науке со второй половины XX века: «Гендерные исследования – интердисциплинарная сфера взаимодействия естественных, общественных и гуманитарных наук, в том числе – и в особенности – при участии философии. Во многих разделах гендерные исследования вышли на уровень высокого академизма, а во многих – остаются на уровне популизма и политической конъюнктуры или просто научной моды» [2, c. 86].

Концептуальный каркас, который фигурирует на философском и научном уровне гендерологии включает такие категории, как: «гендерная система», «гендерная стратификация», «гендерная идентичность и идентификация», «социальное конструирование гендера», «феминное и маскулинное сознание и самосознание», «феминизм» и ряд других.

182

Вместе с тем требуют прояснения проблемы статуса философии гендера в фундаментально-философском и философско-прикладном ключе. Большой интерес представляют вопросы влияния философии гендера на развитие других направлений философии, а также – социальной и когнитивной обусловленности становления и развития этого направления. Остановимся на выделенных проблемах.

Нельзя не заметить, что гендеризация в науке и философии обусловлена интенсивным эмансипационным процессом, который с нарастанием происходил в XX в. и продолжается в XXI в., пройдя ряд этапов. Прежде всего он коснулся женщин и их стремления к равенству в сфере труда и социально-политических отношений.

Если брать общий контекст гендерных изменений, то речь идет прежде всего о том, что в развитых странах происходят изменения, связанные (по определению И.С. Кона)

с сексуальной, гендерной и семейной революциями [3, c. 8–31].

Пик сексуальной революции в развитых странах Запада пришелся на 1960–1970-е гг., а главными историческими предпосылками стали индивидуализация, ослабление внешнего контроля за сексуальным поведением.

Социально-культурные сдвиги, которые первоначально выглядели как сексуальные, очень скоро переросли в революцию гендерную.

Сегодня женщина может сама, без посредства мужчины, добиться высокого социального статуса, и это существенно меняет мотивацию и характер взаимоотношений мужчин и женщин при тех же самых природных задатках. Современные мужчины и женщины открыто конкурируют друг с другом в широком спектре общественных отношений и деятельности. В сфере трудовой деятельности происходит постепенное разрушение традиционной системы гендерного разделения труда, ослабление дихотомизации и поляризации мужских и женских социально-производственных ролей, занятий и сфер деятельности. Мужчины утрачивают монополию на политическую власть.

Также произошла семейная революция. Брак утратил монополию на оправдание сексуальности и легитимацию партнерских и семейных отношений. Сегодня «парой» в ряде «продвинутых» государств фактически признается любой союз, где двое людей говорят, что они образуют единое целое, независимо от семейного статуса и пола партнеров, а «семьей» в ряде случаев считается любая пара, имеющая детей, независимо от того, зарегистрированы ли их отношения и воспитываются ли дети в одном или двух домохозяйствах. Превращение брака в свободное партнерство резко уменьшает возможности административно-бюрократического «регулирования» семейных отношений сверху. В современном браке гораздо больше гендерного равенства, «справедливое распределение домашних обязанностей» становится одним из важнейших условий семейного благополучия. В связи с этим меняется и отношение к однополым семьям. В первом десятилетии XXI в. однополые браки полностью узаконили 13 стран, во многих других странах, чтобы избежать конфессиональных конфликтов, их легитимируют под другими названиями, типа «гражданских партнерств».

Словом быстрое развитие гендерного перепозиционирования в социальной практике, идущее рука об руку с гендерными исследованиями, не могло не выйти на уровень философских обобщений и обоснований. Тем более, что гендерные изыскания развиваются уже не только в русле феминизма, но захватывают сферу маскулинных и квазигендерных отношений. Вместе с тем когнитивный и социально-проектный опыт, полученный здесь, быстро распространяется на иные сферы проявления человеческого

183

существования и отношений: «Сегодня стало реальностью распространение феминистской методологии женских и гендерных исследований на исследования этносов и рас, инвалидности» [4, c. 8].

В существующих философских обобщениях гендерной направленности уже обозначилась соответствующая проблематика и приверженность к инструментарию ряда фундаментальных философских парадигм и их сегментов9 (прежде всего социально-философский и философско-антропологический анализ в рамках философии марксизма, философии постмодернизма, философии жизни): «Представители философского феминизма выдвинули три основных подхода к проблеме гендерной обусловленности познающих субъектов: теорию феминистской позиции, феминистский постмодернизм, феминистский эмпирицизм» [5, c. 138]. Следует указать на то, что в рамках Ростовской философской школы также интенсивно ведутся исследования субъектности в различных контекстуальных полях [6], обозначено понятие «модальности субъектности» [7, c. 519-526], связываемой с неклассическим пониманием субъектности.

Стоило заняться разноликой субъектностью, сделать определенные обобщения, прийдя к понятию «модальности субъектности», как новый срез не заставил себя ждать в виде квазигендерной субъектности. Квир-теория, квир-анализ, направленные на объяснение «бытия иных» в трудах И. Сэджвик, Д. Батлер, Э. Гросс, идеально вписались в концепцию многомерной субъектности.

К тому же, как нам кажется, удалось приблизиться к пониманию сущности второй волны эмансипации, развернувшейся к концу XX в. во всем мире, и которая серьезно повлияла на выстраивание структур современной власти на всех уровнях, включая глобальный.

Продолжение указанной линии философского анализа, связанной с многомерным пониманием субъектности, ориентацией на разные модальности субъектности, приводит к обнаружению более детальной, но значимой дифференциации всей сферы когнитивной деятельности по гендерному основанию. В частности, ведя анализ в сфере многомерной модели интеллекта (чье появление обусловлено в первую очередь формированием когнитологии и исследованиями в области искусственного интеллекта) и выделяя как наиболее значимые ее сферы – сферу рационального и эмоционального интеллекта, нельзя обойти вниманием тот факт, что с современной точки зрения основные проявления рационального интеллекта представлены в рамках деятельности маскулинной субъектности, а эмоционального – в рамках феминной субъектности10, которая изучена значительно хуже.

Изучая сферу эмоционального и социального интеллекта, вспоминаются попытки М. Хайдеггера ввести в оборот модельный эквивалент понятийной категории – экзистенциал, но применительно к ценностно-целевой сфере деятельности.

На очереди – попытки синтезировать сферы теоретического и практического разума, изучая взаимодействие рационального и эмоционального интеллекта.

9Определенный вклад в развитие философии гендера сделан в рамках Ростовской философской школы, представленной в трудах I–XI Международных гендерных чтений, проводимых более 10 лет на базе РГУ-ЮФУ и Донского философского общества (рук. программы – проф. Л.А. Савченко).

10Это очень наглядно показано в одной научно-популярной работе, где дана обширная сводка когнитивных различий по гендерному основанию: см.: [8, с. 119-322, 358-359]. Автор основывается на обзоре «Sex Differences: Summarizing More then a Century of Scientific Research. Rsychology Press, 2008», где представлены 18000 научных исследований половых различий, которые касаются не только поведения, но и анатомии, физиологии, склонности к различным заболеваниям. Кроме того проанализированы и исследования по гендерным различиям: эмоциям, обучаемости, склонностям.

184

Кстати говоря, еще один мостик между разными категориальными и экзистенциальными системами также намечается в связи с гендерными исследованиями.

Врамках различной гендерной субъектности практическая асимметрия рационального и эмоционального интеллектов приводит не только к попыткам переделки «леворуких» женщин в аутентичных «праворуких» маскулинных интеллектуалов, но и к разработке тонких когнитивных технологий, позволяющих эффективно воспользоваться природой и обществом сформированной гендерной асимметрией.

Изложенные соображения позволяют сделать вывод о том, что исследования в рамках философии гендера могут развиваться разными путями. Например, традиционным и уже явно обозначившемся, когда осуществляется критика традиционных философских обобщений с точки зрения гендерной репрезентации и преодоления новых «идолов познания».

Вкачестве такового примера выступают политологические исследования «власти», «влияния» и «доминирования» в рамках гендерной парадигмы.

Анализ властеотношений в гендерном измерении обращает прежде всего внимание на категорию «влияние». Даже не решив в должной мере проблему гендерной асимметрии во власти, именно женщины, находясь под доминантным воздействием мужчин, широко опирались на технологии влияния и в той или иной степени уравновешивали, а то и парировали доминантное начало. Известный философ XX в. Б. Рассел в своей широко известной книге «Власть» писал: «В любой большой организации, где лидер обладает значительной властью, находятся менее заметные люди (мужчины и женщины), которые имеют силу влияния на лидеров посредством личных методов» [9, c. 283].

Анализ эволюции политической власти с точки зрения ее «матричных компонент» показывает все усиливающееся ее смещение с опоры на доминантную компоненту – к опоре на компоненту влияния [10]. Это в перспективе означает вступление на почву, где вступают в действие более антропологически адекватные параметры женской природы

иженского опыта. Следует в полной мере использовать данную тенденцию как в аспекте политической социализации женщин, так и политической институализации с прицелом на использование возможностей политического участия и политического представительства женщин в органах власти (конструирование и развитие новых политических институтов).

Анализ тенденций развития систем государственной и муниципальной власти в современной России показывает постепенное изменение модели их функционирования: от абсолютного доминирования – к влиянию; от административно-политического стиля

– к государственному и муниципальному менеджменту (оказание государственных и муниципальных услуг).

Переориентация на сервисную парадигму требует существенных изменений не только в стилевом, но и в кадровом, и структурно-субъектном аспектах основных субъектов власти и управления. Здесь следует обозначить важность проблемы полисубъектности в управлении и полисубъектной представленности во власти. Последнее означает пропорциональность, либо значимость учета и представленности в системе власти и управления таких основных аспектов, как: гендерный, ювенальный, геронтологический, этнический.

Практика показывает, что даже при различных показателях эффективности деятельности той или иной части субъекта управления различные крупные группы населения отдают предпочтение в системе управленческих коммуникаций «своим»

185

представителям. Правда, сразу следует оговориться, что это происходит в рамках сервисной модели власти и управления.

Поэтому выделение гендерного аспекта в муниципальном управлении и местном самоуправлении весьма значимо. Естественно, что даже в гендерном отношении речь нужно вести о подборе кадров, имеющих примерно одинаковые или сопоставимые характеристики профессиональной подготовленности и управленческой культуры.

Именно в политической сфере уже давно обозначено эволюционное движение, связанное с дифференциацией и взаимным уравновешиванием и взаимным контролем, которое именуется разделением властей или разделением ветвей политической власти.

На этом пути не только выстроены различные модели балансирования и специализации канонических ветвей политической власти, но и вполне четко проявились области взаимного влияния одной ветви власти на другую, поскольку субординационный порядок в таком взаимодействии либо исключен (паритет властей), либо ограничен.

Вто же время хотелось бы провести аналогию в другом измерении эволюции власти. Широко известно, что в 30-е гг. XX в. в сфере развития экономической власти четко обозначилась тенденция разделения на власть – собственность и власть – управление, которая впоследствии получила название «революции менеджеров».

Данная тенденция впоследствии обозначилась и в сфере политической власти, где ориентация на общесоциальные интересы и стандарты в «обществе массового потребления» не только потребовала существенного усиления функций государственного управления, но и впоследствии привела к концепциям и практике «государственного менеджмента». Такой важнейший компонент политической власти, как управление, вычленился и в какой-то мере обособился из слитного, спаянного с другими компонентами власти состояния.

Аналогичные процессы обозначились применительно к влиянию вообще и политическому влиянию в структуре политической власти, в частности.

Всвязи со сказанным следует отметить следующее. Анализ эволюции политической власти с точки зрения ее основных компонент показывает все усиливающееся ее смещение с опоры на доминантную компоненту – к опоре на компоненту влияния. Это в перспективе означает вступление на почву, где вступают в действие более антропологически адекватные параметры женской природы и женского опыта. Наиболее явно данные тенденции проявляются как раз на уровне местного самоуправления и муниципального управления.

Традиционная гендерная асимметрия в рамках сложившихся политических институтов и отношений может быть дополнена иной (функциональной) асимметрией, где преобладают методы и технологии политического влияния. И, тем самым, можно активизировать процессы форматирования аутентичных в гендерном отношении форм властных и иных политических отношений (участие, представительство, самореализация).

Партнерство женщин и мужчин в политике является источником более полной и представительной демократии, создания реальных возможностей учета многополюсных интересов в обществе.

Мировой опыт парламентаризма показывает: если в законодательном органе 10 % мест занимают женщины, это облегчает принятие законов в защиту детей. Если 20–30 % мест заняты женщинами, то все программы, отражающие интересы всего женского населения, реализуются намного быстрее и эффективнее.

Не случайно ООН во всех документах придерживается строгого принципа – без участия и наделения властными полномочиями женщин не могут быть найдены

186

надежные решения в обществе, которому угрожают социальные, экономические или иные проблемы.

Другой путь развития философско-гендерных исследований, примеры которого мы постарались представить выше, обнаруживается с точки зрения появления новых источников философского опыта. Каковым выступают иные, нежели уже хорошо освоенные, измерения субъектности (гендерное, квазигендерное, лица с ограниченными возможностями – disabled person, кросс-культурное).

Здесь можно провести аналогию с подходами известного российского философа Е.А. Торчинова, который пытался расширить сферу современного философского опыта, изучая в чем-то альтернативный опыт философии восточных цивилизаций, и пришел к похожим выводам: «Почему неевропейские философские традиции могут стать лекарством для европейской (западной) философии? Никак не потому, что они лучше, а потому, что они иные. Именно свежий взгляд на, казалось бы, давно уже набившие оскомину проблемы, а также возможность наличия принципиально иных, нежели на Западе, подходов к области познания и придает неевропейским философским традициям их эвристическую и эпистемологическую ценность» [11, c. 37].

Этот подход, который можно считать более инновационным, обнаруживает свою эффективность в рамках конкретных дисциплинарных и прикладных философских исследований, включая и гендерные.

Резюмируя сказанное, подчеркнем следующее:

1.Гендерная философия или философия гендера развивается пока на уровне прикладной философии и философской инноватики, тяготея к различным фундаментальным репрезентациям социальной философии и философской антропологии, но имея выходы и в другие отрасли и парадигмы философского знания, обогащая их новым философским опытом.

2.Перспективными областями гендерологии, пополняющими философию гендера новыми знаниями и обобщениями, выступают кейсы, связанные с исследованиями в области философии политики, философии элитологии, философии управления, философской антропологии, когнитологии.

СПИСОК ЛИТЕРАТУРЫ

1.Брокгауз. Философия: концепции, мыслители. Пер. с нем. СПб.: Амфора, 2010.

2.Курашов В.И. Начала философии. М.: КДУ, 2007. С. 86.

3.Кон И.С. Три в одном: сексуальная, гендерная и семейная революция // Постклассические гендерные исследования: Колл. моногр. / Отв. ред. Н.X. Орлова. СПб.: Изд-во C-Петерб. унта, 2011.

4.Петрова Р.Г. Гендерология и феминология. М.: Изд-во «Дашков и К», 2012.

5.Гендерные исследования знания // Энциклопедия эпистемологии и философии науки. М.: Канон+, 2009. С. 138.

6.Новое понимание субъектности в различных контекстуальных полях. Ростов н/Д.: СКАГС, 2011.

7.Старостин А.М., Швец Л.Г. Классические и неклассические модели субъектности в контексте философской инноватики // Философская инноватика: поиски, проблемы, решения. Ежегодник – 2012. Ростов н/Д.: Дониздат, 2013. С. 519-526.

8.Жуков Д.А. Стой, кто ведет? Биология поведения человека и других зверей: в 2 т. Т. 2. М., 2014, гл. 8 – Он и Она.

9.Russel B. Power. A New Social Analisis. N.-Y, 1938. P. 283.

10.Швец Л.Г. Власть, доминирование, влияние: концепции и политическая практика России. – Ростов н/Д.: Изд-во СКАГС, 2007.

187

11. Торчинов Е.А. Пути философии Востока и Запада: познание запредельного. СПб.: Азбука классика, 2007. С. 37.

УДК 323:316

ИННОВАЦИИ В ИНСТИТУЦИАЛИЗАЦИИ ПОЛИТИЧЕСКОГО ПОВЕДЕНИЯ ТЕНЕВЫХ СУБЪЕКТОВ: СТАНДАРТНАЯ, НЕСТАНДАРТНАЯ, ПАРАДОКСАЛЬНАЯ МОДЕЛИ

М.В. ШВЕЦ Южно-Российский институт управления – филиал РАНХиГС

В политической науке существуют различные точки зрения на понимание политических процессов. Одни авторы делают акцент на политической деятельности или политических действиях, другие – на взаимодействии политических субъектов, третьи – на исполнении субъектами своих политических ролей, четвертые – на изменении политической системы или политических отношений [1, с. 436].

Обычно выводы относительно характера и содержания политического процесса делаются на основании того, кого исследователи или аналитики выбирают в качестве основных субъектов взаимодействия. Также имеет значение и то, учитывается ли влияние среды на взаимодействие политических акторов, а если да, то какой (социальной, культурной, экономической, политической) и каким образом. Указанные методологические подходы, требующие если не синтеза, то конвергенции, обусловливают введение новых категорий, концептов, способствующих конвергентным процессам в теории.

Это способствует в итоге лучшему пониманию существа политических изменений. Так в последнее время ряд политологов характеризуют идущие в России политические процессы как лиминальные. Подобный подход позволяет дополнить и конкретизировать характеристики российского общества, в котором с различной степенью интенсивности воплощаются социально-политическая неопределенность, отклонение от нормы, казуальность, то есть нарастают энтропийные проявления и процессы.

Так, известный политолог Л.В. Сморгунов, выступая на международной научной конференции летом 2012 года с докладом «Сложные сети в публичной политике: политическая мобилизация и лиминальный характер государственной власти», выдвинул тезис, что государственная власть и властные структуры, реализующие публичные услуги обществу, теряют монопольное право на организацию общественного порядка посредством насилия под влиянием расширения практики легитимации сопротивления государственной власти. Понятие «спорная политика» все более явно отражает не отдельные периоды формирования и реализации государственной политики, а всю деятельность государства в целом. В условиях «спорной политики» государственная власть действует на пороге своих традиционных функций, порождая так называемое состояние лиминальной власти [2, с. 398].

Термин «лиминальный» происходит от латинского (limin) и обозначает порог, границу, некий проходной коридор, расположенный межу двумя различными пространствами. К примеру, философы обращают внимание на то, что в динамике осмысления и смыслообразования наиболее трудным для рефлексии является переход от одной определенности к другой, одного состояния системы в другое, что предполагает некую стадию деструктивности, утраты определенности. Подобные процессы можно характеризовать как лиминальные [3].

188

При этом парадигма лиминальности российских политических процессов во многом связана с тем, что в условиях всеобъемлющих социальных и политических перемен и воспроизводства политической реальности все более явно проявляется воздействие «сложной современности».

Российские политические процессы во многом связана с тем, что в условиях всеобъемлющих социальных и политических перемен все более явно проявляется воздействие «сложной современности», когда с различной степенью интенсивности в социальной и политической реальности воплощаются социально-политическая неопределенность, отклонение от нормы, имитация, казуальность.

Составной частью подобных перемен стало то, что на волне демократизации и формирования элементов гражданского общества активизировались различные теневые субъекты внутренней политики и общественной жизни, в том числе, сексуальные меньшинства как группы с нетрадиционной гендерной идентичностью, оформившиеся в ЛГБТ-сообщество, которое официально позиционирует себя как социально-культурное движение, стремящееся добиться изменений в обществе, культуре, законодательстве, призванных обеспечить права сексуальных меньшинств.

При этом международный опыт свидетельствует, что национальные и международные гей-сообщества и их лобби все чаще выступают практически как самостоятельная политическая сила, пытающаяся формировать повестку дня.

Однако у этих движений их внешняя и внутренняя стороны политического поведения пока рассогласованы. Внешняя, представленная активистами, стремится приобрести публичные формы. А внутренняя остается во многом приватной, закрытой, избегающей публичности, что в итоге приводит к идее разных моделей политического поведения: стандартной, нестандартной, парадоксальной. Во всяком случае именно с такими проявлениями политического поведения мы сталкиваемся, когда анализируем политические особенности поведения квазигендерных групп как во-многом теневых субъектов в политике.

Таким образом, в репрезентации теневой политики и ее субъектов мы встречаемся

сразличными моделями теневизации.

Кстандартной модели следует отнести постоянно воспроизводящиеся в политических отношениях и процессах ситуации, востребующие закрытость: столкновение политических интересов в межгосударственных отношениях, продуцирующее создание разведок, тайной дипломатии, военных формирований, ведущих свою деятельность в закрытом и секретном режимах; уже отмеченные ранее акции политического лоббизма, которые в подавляющем числе государств не регулируются соответствующими правовыми актами; борьба правящих партий и режимов с оппозиционными силами вне правового поля и т.п. В основе стандартной модели теневых субъектов и их деятельности лежит в первую очередь устремленность к обладанию политической властью, обеспечение ее стабильности и сохранение целостности государства и его позиционирования в мире; использование политической власти в качестве ресурса в обеспечении экономических и статусных интересов.

Вместе с тем в современных политических процессах присутствуют и получают свое развитие субъекты, основные интересы которых не связаны и не направлены на обладание политической властью, а лишь осуществляют прессинг на нее с целью защиты своих витальных, духовных, культурных интересов, возможностей самореализации. Такие субъекты лишь в силу сопротивления и инертности власти выходят на арену политических отношений, и их действия, как правило, не носят и не приобретают насильственного характера. Такие субъекты, действующие первоначально непублично, неформально следует отнести к нестандартной модели.

189

Вто же время в эпоху глобализации появляются неформальные (непубличные) субъекты, которые вообще дистанцируются от власти и применительно к участию в политике занимают абсентеистскую позицию. Они составляют парадоксальную модель. Тем не менее в силу синхронизации социально-политических и социокультурных процессов в глобальном мире, казалось бы вопреки своим принципам и воле, такие субъекты втягиваются в политические процессы, либо, что тоже имеет место, становятся объектами политических манипуляций – их используют в политических целях другие теневые и публичные субъекты.

Остановимся подробнее на последних моделях – нестандартной и парадоксальной. Здесь наиболее наглядный и значимый процесс связан с повышением социальнополитической роли женщин, эмансипационным процессом. По-существу данный процесс развернулся только в XX веке и набрал значительный ход к его концу – началу XXI в. Это нашло свое отражение и в формировании одной из новых парадигм,

подходов в современной политической науке – гендерной [4].

Позиционирование гендерного подхода, гендерных исследований характерно и для ряда других социально-гуманитарных наук (социология, психология, педагогика, менеджмент и др.).

Следует подчеркнуть, что последователям данного подхода в разных отраслях гуманитарного знания присуща общая позиция: «Последователи гендерного подхода… исходят из следующего положения – не пол, то есть биология и природа, а гендер обусловливает психологические качества, способности, виды деятельности, интересы, занятия мужчин и женщин. Формирование этих различий происходит посредством социализации, воспитания, через культурные традиции, обычаи, правовые и этические нормы конкретного общества. Существующие биологические различия не являются решающими, а представляют лишь основания для конструирования мужской и женской личности. Мужские и женские модели поведения и идентичности – это продукт культуры общества» [5, с. 7].

Подчеркнем, что ускорение развития нестандартной и парадоксальной моделей инициируется общецивилизационным сломом, подводящим к развитию процесса глобализации в эмансипационном ракурсе. Речь идет прежде всего о том, что в развитых странах происходят изменения, связанные (по определению И.С. Кона) с сексуальной, гендерной и семейной революциями [6, c. 8-31].

Гендерные группы обычно определяются как устойчивые социальнопсихологические общности людей, члены которых, осознавая себя как мужчины и женщины, разделяют и репрезентируют нормы полоспецифического поведения [7]. Однако в системе гендерных отношений люди не только разделены на мужчин и женщин, они при этом разделены на гетеро- и гомосексуалов. В этом случае уместно говорить о гендерных и квазигендерных группах.

Специфика заключается в том, что гендерные проблемы практически во всемирном масштабе и уже достаточно длительный промежуток времени признаются актуальными и требующими немедленного решения. В то время как проблемы, связанные с нетрадиционной сексуальной ориентацией и иной гендерной идентичностью до сих пор встречают глухое непонимание и откровенную враждебность. Мы также подробно освещали этот аспект ранее [8-9].

Витоге, мы можем определить квазигендерные группы как группы сексуальных меньшинств, не имеющих статуса гендерных групп, каждая из которых объединена на основе определенного образа жизни и собственного культурного производства сексуального поведения, подвергается социальному осуждению и дискриминации со стороны гендерного большинства, что в большей или меньшей степени проявляется в

190