3. Механизм образования и понимания слова. «Понимание есть непонимание». Смыслообразующая функция языка.

В том, как Потебня объясняет сам механизм образования и понимания слова, есть один очень важный, принципиальный момент. Если мы его упустим, не отметим, то вся дальнейшая логика построений Потебни будет неясна, потеряет опору, повиснет в воздухе.

В чем его суть? Потебня считает, что в языке, в общении по крайней мере двух субъектов (т.е. в произнесении, с одной стороны, и в понимании, с другой) последовательность психического процесса иная, обратная, чем в индивидуальном сознании.

В индивидуальном сознании (и при произнесении) последовательность такова: предмет – образ звука – звук. Но чтобы слово было понятно другому, в мысли, в сознании звук должен предшествовать значению.

А следовательно, в общении (и при понимании) последовательность иная: звук – образ звука – представление или понятие о предмете (значение). Эта последовательность, как видим, обратная по сравнению с предыдущей, связанной с произнесением слова. «Так совершится перестановка представлений, требуемая пониманием», – пишет Потебня [112].

Вот эта перестановка 1-го и 3-го звеньев психического процесса – необходимое условие понимания и коммуникации.

Она (т.е. такая перестановка) возможна только в общении. «Слушающий, – писал А.Потебня, – понимает не один свой звук, а вместе и чужой, на источник коего указывает ему зрение; он видит говорящего и вместе предмет, на который указывает этот последний. Стало быть, при первом акте понимания произойдет объяснение не только звука, принадлежащего понимающему, но посредством этого звука и состояния души говорящего. С одной стороны, здесь будет совершенно невольное сообщение мысли, с другой – столь же невольное ее понимание» [112 – 113].

«Произносящий» может понимать только свой язык, другие могут и не понимать. Есть «птичий язык», на котором щебечут те, кто не заботится о том, поймет его кто-либо или нет. Есть такие «нарциссы» и в науке, и в искусстве. Но не о них разговор.

И в том, о чем идет речь, есть еще один момент, гораздо более глубокий и важный, общезначимый, касающийся проблемы мышления и общения вообще, и проблемы искусства в частности. Это тезис о том, что понимание есть в то же время непонимание.

В том, что изложено выше, у Потебни, как и у Гумбольдта, процесс понимания трактуется как сугубо индивидуальный акт (даже если речь идет об общении, о коммуникации, о понимании между людьми).

Т.е. содержание мысли при произнесении одного и того же слова у говорящего и понимающего не тождественно.

«Что касается до содержания мысли говорящего и мысли понимающего,– писал Потебня, – то эти содержания до такой степени различны, что хотя это различие обыкновенно замечается только при явных недоразумениях (например, в сказке о набитом дураке, где дурак придает общий смысл советам матери, которые годятся только для частных случаев), но легко может быть сознано и при так называемом полном понимании» [139]. «Думать при слове именно то, что думает другой, значило бы перестать быть самим собою. Поэтому понимание в смысле тождества мысли в говорящем и слушающем есть такая же иллюзия, как и та, в силу коей мы принимаем собственные ощущения за внешние предметы» [307]. Т.е. полного понимания не бывает. Даже в тех случаях, когда непонимания вроде бы в принципе быть не может. Например, когда говорящий и слушающий видят тот предмет, о котором идет речь (допустим, любой из предметов, на который мы смотрим в этой, данной комнате, и который один из нас называет, даже указывая на него), – и в этом случае каждый из присутствующих в буквальном смысле смотрит на этот предмет со своей стороны, все – с разных точек зрения. Мысли их сходятся в одном слове и концентрируются на одном предмете, но содержание этих мыслей не тождественно, а только сходно, и лишь в той степени, в какой возможно понимание, т.е. когда один предмет не подменяется другим. «Поэтому всякое понимание есть вместе непонимание, всякое согласие в мыслях – вместе несогласие» [140].

Иначе говоря, понимание – это не передача мысли другому.

Здесь – иная ситуация: слушающий, понимая слово, не получает мысль от говорящего, а создает свою мысль, только (или всего лишь) аналогичную той, которую ему хочет внушить говорящий. «Пламя свечи, от которой зажигаются другие свечи, не дробится; в каждой свече воспламеняются свои газы. Так при понимании мысль говорящего не передается слушающему; но последний, понимая слово, создает свою мысль, занимающую в системе, установленной языком, место, сходное с местом мысли говорящего» [307].

То есть понимание – не автоматическая передача или получение готовой мысли, а творчество, созидание мысли, аналогичной, но не тождественной мысли говорящего. Так что и в этом смысле коммуникативная функция языка неотделима от смыслообразующей.

Это очень важный момент теории языка Потебни, и если мы его не поймем, то в дальнейшем нам неясна (во всяком случае, не до конца ясна) будет логика всей концепции Потебни – всех ее последующих звеньев, до самого конца. И первое следствие такой трактовки слова, его соотношения со значением, и такой трактовки процесса понимания и общения является совершенно особая позиция Потебни в вопросе о том, что такое значение слова.