2. Утрата внутренней формы в слове

По Потебне, всякое слово при своем рождении поэтично, т.е. имеет внутреннюю форму. Но внутренняя форма – наиболее подвижный элемент из тех трех, которые по его теории составляют структуру слова. Кроме того, она не есть обязательный элемент структуры любого слова. «Звук и значение навсегда остаются непременными условиями существования слова, представление же [т.е. внутренняя форма – С.С.] теряется» [301].

Слово, утратив внутреннюю форму и сохранив только 1-й и 3-й элементы своей структуры, становится ДВУЧЛЕННЫМ. Значит, в языке есть два вида слов: 1) образные, трехчленные, имеющие внутреннюю форму 2) и необразные, двучленные, утратившие внутреннюю форму.

Хотя «память» внутренней формы может, по Потебне, долго жить в слове, в поэтическом образе, но она вовсе не вечна. Потеря внутренней формы – явление неизбежное, неустранимое, неостановимое в языке, потому что оно связано с образованием ПОНЯТИЙ из образных слов («из чувственных образов»)

3. Слово неóбразное. Сущность понятия, механизмы и процессы его образования.

Процесс утраты внутренней формы в языке постоянен. И этот процесс нельзя считать негативным. В нем есть положительная сторона, и выражается она в том, что процесс утраты внутренней формы связан также с усложнением, или, как говорил Потебня, «сгущением» мысли. Только это другой тип «сгущения», отличный от образной типизации и связанный с очищением значения слова от всего несущественного и сжатием только сущностного ядра мысли, понятия о явлении. Так что термин «сгущение мысли» имеет у Потебни два значения, разные для образных и для неóбразных, понятийных слов, что он специально оговаривает [см. 211].

Чем больше признаков накапливается в слове, чем больше в нем содержания и чем больше в нем осознается существенное и несущественное, тем меньше нужна для восприятия и понимания этого содержания такая опора, как внутренняя форма – «опознавательный знак», образ, первоначальная точка отправления мысли для восстановления всего содержания, всего значения, в совокупности всех его признаков.

Для уяснения (во всяком случае, быстрого уяснения) сущности явления, главного в значении она может даже стать помехой. «Таким образом, а [внутренняя форма, представление – С.С.] в числе признаков становится несущественным. Говорящий не заинтересован в восстановлении этого а, скорее, наоборот, оно ему мешает. Поэтому а все реже и реже входит в сознание и наконец исчезает» [301].

Вот так внутренняя форма постепенно угасает, исчезает, и слово (как звук, совокупность звуков – внешняя форма) становится ПРЯМЫМ выражением мысли. Следовательно, исчезновение внутренней формы Потебня самым непосредственным образом связывает с возникновением ПОНЯТИЙНОСТИ, отвлеченности, т.е. с нарастающими в языке абстрагирующими процессами. В таком слове-понятии сгущается и напрямую, без посредствующего образа, соотносится со звуком «мысленная масса» [часто употребляемый Потебней термин – С.С.], концентрирующая в себе только сущностные признаки явления; при этом отфильтрованное от несущественных признаков значение (сущностное, самое главное) входит в сознание напрямую вместе со звуком (внешней, звуковой формой). «Мысль наша по содержанию есть или образ, или понятие; третьего, среднего между тем и другим, нет…Если вместе с образованием понятия теряется внутренняя форма, как в большей части наших слов, принимаемых за коренные, то слово становится чистым указанием на мысль, между его звуком и содержанием не остается для сознания говорящего ничего среднего» [167].

А в слове с внутренней формой (образном, поэтичном) значение входит в сознание не напрямую, но через посредствующее звено – образ, через образный признак явления, который «имеет значение не сам по себе, а как знак, символ известного содержания» [167], и этот символ, этот образ представляет не только сущностные признаки явления, но и многие другие. Причем это значение целостное, не отфильтрованное, не препарированное, не абстрагирующее лишь сущностные признаки явления, но представляемое во всем богатстве признаков, дающее возможность воспринять явление в его целостности, со всем многообразием не только существенных, но и несущественных, второстепенных признаков. Такое слово, благодаря тому, что оно представляет значение через образное ядро, пробуждает в сознании множество ассоциаций, связанных со значением слова. В том числе с признаками второстепенными, «боковыми», далекими от основных, – это является основанием, причиной, источником самых разных, в том числе очень отдаленных и кажущихся вовсе произвольными ассоциаций, с чем мы иногда встречаемся в поэзии.

Кстати, и образующий внутреннюю форму признак «а» – не обязательно самый существенный, особенно если мы имеем в виду не поэтическое, а понятийное содержание данного слова. Например, желтый цвет для золота – отнюдь не самый главный из свойств этого металла. Тем более что сама «желтизна» – это не онтологическое качество предмета, а его субъективное ощущение в восприятии (онтологическим качеством является определенная длина световой волны, которая органом зрения воспринимается как желтый цвет спектра).

Слово-понятие, напротив, должно пробуждать толькосущественные ассоциации. Это слово (как совокупность звуков, как внешняя форма) стремится стать только знаком мысли (оно двучленно, двусоставно), его формула: х А.

Термин «знак» у Потебни употребляется в разных смыслах, чаще всего в значении, синонимичном «образу», например: «Всякий знак многозначен; это есть свойство поэтических произведений» [545]. В образном, трехчленном слове самое важное – связь между «знаком» как внутренней формой и значением, связь тесная, обязательная, даже единственно возможная в каждом конкретном случае, а не произвольно устанавливаемая и по договоренности заменяемая участниками коммуникации, как понимают связь знака и значения в семиотике.

С другой стороны, по отношению к слову-понятию Потебня употребляет термин «знак» в значении, близком к семиотическому. Но такое слово, по Потебне, не имеет и не может иметь эстетического качества: «Если затеряна для сознания связь между звуком и значением [т.е. потеряна внутренняя форма – С.С.], то звук перестает быть внешнею формой в эстетическом значении этого слова» [177]. Такое слово не может вызывать эстетического наслаждения и не является аналогом художественного произведения» [176]. А язык, состоящий из таких слов, «в лучшем случае может быть только техническим языком, потому что предполагает готовую мысль, а не служит средством к ее образованию. Он существенно прозаичен (без представлений)» [454]. Между прочим, возникновение взгляда на язык как на «техническую систему» условных обозначений Потебня предвидел и связывал с тенденциями развития самого языка: «слово не есть.. прибавка к готовой уже в человеческой душе идее… оно есть вытекающее из глубины человеческой природы средство создавать эту идею». Но со временем, забыв об этом или не осознавая этого, «мысль, вскормленная словом, начинает относиться непосредственно к самим понятиям, в них находит искомое знание, на слово же начинает смотреть как на посторонний и произвольный знак» [164]. И он снова и снова подчеркивал смыслообразующую функцию языка: «Язык мыслим только как средство (или, точнее, система средств), видоизменяющее создания мысли; его невозможно было бы понять как выражение готовой мысли, ибо, будь оно таково, оно имело бы значение только для своего создателя или для тех, которые с ним сговорились (что имеет место относительно условных знаков), или же, что невозможно, понимание состояло бы в передаче мысли, а не в ее возбуждении» [307 –308].

Выделение слов образных и неóбразных, трехчленных и двучленных по структуре, исследование процесса утраты внутренней формы в слове, превращения образного слова в понятие – важнейшая часть лингвистической теории Потебни, имеющая прямое отношение к его теоретической поэтике. Процесс утраты внутренней формы приводит к возникновению «ПРОЗЫ». И следующая важнейшая часть филологической концепции Потебни – это постановка и решение проблемы поэтического и прозаического языка, связанная с решением вопросов исторического развития форм художественного сознания и формирования элементов поэтического стиля. Об этом – в следующей главе.

1Овсянико-Куликовский Д.Н. Литературно-критические работы: в 2 тт., т.2-й. М., 1989. С. 484. Далее ссылки на это издание в тексте с указанием в квадратных скобках после цитаты инициалов: О.-К., номера тома и страницы.

1Бюллетень редакционного комитета по изданию сочинений А.Потебни. Ч.1. Харьков, 1922, с. 13.

2Гумбольдт В. О различии организмов человеческого языка и о влиянии этого различия на умственное развитие человеческого рода. СПб., 1859.

3Потебня А.А. Эстетика и поэтика. М., 1976. С. 72. Далее ссылки на это издание в тексте с указанием номера страницы в квадратных скобках после цитаты.

1Цит. по указ соч. А.Потебни. Эту идею в современном языкознании развивают сторонники так называемой «теории лингвистической относительности».

2Хрестоматия по истории языкознания Х1Х-ХХ вв. Сост. В.А.Звегинцев. М., 1956. С. 73.

1Здесь и далее в цитатах из источников (кроме специально оговоренных случаев)подчеркнутомною – С.С.

1Можно поразмышлять в связи с этим над следующим суждением Потебни: «Многие языки, а стало быть, и говорящие ими народы известных обобщений вовсе не могут выразить или выражают их неполно, потому что эти обобщения не составляют общего достояния среднего уровня говорящих. Например, в некоторых русских наречиях слово «человек» вовсе не имеет значения зоологического и антропологического обобщения [homosapiens], то есть всякого человека, без различия пола, возраста, племени; по-украински было бы совершенно смешно сказать, что женщина есть человек» [493].

1Разъясняя идеи Потебни, Д.Н.Овсянико-Куликовский писал: «Коренное различие междуобыденныминаучнымпонятиемсловасводится к следующему. С обыденной точки зрения для осуществления слова нужна только наличность членораздельных звуков, которые что-либо обозначают. Поэтому, например, слово «дом», произнесенное, скажем, попугаем или фонографом, будет признано – в обыденном нашем мышлении – настоящим словом, не хуже того, которое произносит человек. С научной точки зрения это не совсем так, – а именно: произнесенное фонографом или попугаем слово «дом» будет подлинным словом, то есть актом речи-мысли, только у того человека, который услышал это слово; у попугая и у фонографа оно совсем не слово, не акт речи-мысли» [О.-К., 1, 68].

1Из лекций А.Потебни, читанных в 1882/83 г. в Харьковском университете. Цит. по кн.: «Академические школы в русском литературоведении». М., 1975. С.312.

2Потебня А.А. Из записок по русской грамматике, т.1-П. М., 1958. С. 15.

3 См. Харциев В.И. Элементарные формы поэзии // Вопросы теории и психологии творчества, т.1. Харьков, 1907. С.166 – 167.

4В.В.Виноградов по этому поводу писал так: «Придерживаясь субъективно-идеалистической концепции речи как индивидуально-неповторимого акта духовного творчества, Потебня недооценивает коллективной основы системы значений слова в лексическом строе языка» (Виноградов В.В. Из истории изучения русского синтаксиса. М., 1958. С.336)

1Потебня А.А. Из записок по русской грамматике, т.1-2. М., 1958. С.13

1Потебня постоянно это подчеркивал и специально оговаривал. В работе «Из записок по русской грамматике» он писал, например: «Знак в слове есть необходимая… замена соответствующего образа или понятия; он естьпредставительтого и другого в текущих делах мысли, а потому называетсяпредставлением. Этого значения слова представление, значения, имеющего особенную важность для языкознания и обязанного своему происхождению наблюдению над языком, не следует смешивать с другим, более известным и менее определенным, по которому представление есть то же, что восприятие или чувственный образ, во всяком случае – совокупность признаков» [Из записок по русской грамматике, тт.1-2, М., 1958, с. 18].

1Булаховский Л.А. Александр Афанасьевич Потебня. Киев, 1952. С 26.

1Лезин Б. Психология поэтического и прозаического мышления . Из лекций А.А.Потебни // Вопросы теории и психологии творчества. СПб, т.П, вып. 2, 1910. С.111.

1Во избежание недоразумений заметим сразу же: образность и наглядность (живописность) для Потебни не синонимы; наглядность и «живописность» – только разновидности образности, которая понимается Потебней шире – как иносказательность, переносность.

1Потебня А. Из записок по русской грамматике., т. 1-2, М., 1958, с.6 - 7

1Шпет Г. Внутренняя форма слова. М.. 1927.

2Флоренский П.А. Строение слова // Контекст – 1972. М., 1973.

3См: Ярошевский М.Г. Понятие внутренней формы слова у Потебни // Известия АН СССР. ОЛЯ, 1946, т У, вып.5. С.395.

4Потебня А. Из записок по русской грамматике. Т. 3. М., 1968. С. 8.

1Гречко В.А. Теория языкознания. Ч. 2. Н.-Новгород, 1998. С. 76.

1Происхождение синонимов и омонимов Потебня объяснял как раз различиями между формой внутренней и внешней: «Внутренняя форма, – пишет он, – есть отношение содержания мысли к сознанию; она показывает, как представляется человеку его собственная мысль. Этим только можно объяснить, почему в одном и том же языке может быть много слов для обозначения одного и того же предмета и, наоборот, одно слово совершенно согласно с требованиями языка может обозначать предметы разнородные» [115].

1Винокур Г.О. Избранные работы по русскому языку. М., 1959. С. 248 -249.

41