§ 3. Конституционная проблема

в Сербском княжестве в 1830-е годы.

Режим уставобранителей

Стабилизация политического статуса оказала заметное влияние на дальнейшее общественно-экономическое развитие Сербии. В 30-е годы начало расти городское население, что являлось необ­ходимым предварительным условием для появления капиталисти­ческого производства. Расширилась торговля скотом, оказывавшая стимулирующее воздействие на сельское хозяйство и развитие то­варно-денежных отношений. Все это ускоряло формирование новых общественных слоев "". Развитие образования и культуры укрепило сербское национальное самосознание.

Преобладающее место в княжестве заняла мелкая крестьянская собственность, что не исключало наличия и отдельных крупных зе­мельных владений (особенно находившихся в руках Милоша Обре-новича), обладатели которых нередко проявляли стремление к ис­пользованию феодальных методов эксплуатации. Этому, однако, противостояло крестьянство, формирующаяся торговая буржуазия. В результате тенденция к образованию землевладельческой арис­тократии, к сохранению феодальных форм ренты осталась нереали­зованной. Процесс классообразования шел по линии выделения сельской и торговой буржуазии из среды крестьянства и городской зажиточной прослойки ⁹⁰.

Специфической особенностью Сербии являлось то обстоятель­ство, что привилегированный слой, формируясь из среды "предста­вителей местного самоуправления, а также зажиточных торговцев и крестьян, тесно срастался с чиновничье-бюрократическим аппара­том княжества. Новый социальный смысл стало получать звание «старейшина», которое ранее закреплялось за представителями местного самоуправления. Старейшинами, или великашами, теперь называли всех влиятельных людей, принимавших участие в об­щественных делах, всех представителей власти. Этот слой стал играть активную роль в общественно-политической жизни страны.

Среди старейшин имелись большие различия по экономическому и общественному положению, по происхождению. В их ряды вхо­дили бывшие кнезы и военные¹ предводители, отличившиеся во время борьбы с турками, чиновники-профессионалы, среди которых значительная часть являлась выходцами из Австрии. Некоторые из старейшин были людьми очень богатыми: имели земельные вла­дения, много скота, лавки. Они нередко пользовались большим влиянием среди народа, в тех округах, которыми управляли или откуда были родом. В противоположность этому чиновники, являв­шиеся выходцами из Австрии, были, обычно, небогаты и слабо свя­заны с народом. Старейшины, недовольные деспотическим режимом Милоша Обреновича, добивались ограничения его власти, больше­го участия в управлении. Чиновники страдали от неопределенности своего положения, недостаточности или отсутствия жалованья, от произвола князя.

Недовольны порядками в стране были не только старейшины, но и крестьяне — из-за необеспеченности своих земельных наделов, вы­соких налогов, а нередко и отработочных повинностей (кулука); торговцы — из-за множества ограничений своей деятельности, мо­нополий князя на наиболее выгодные статьи торговли. Поэтому оппозиционное движение в начале 30-х годов значительно расши­рилось. Оно возглавлялось представителями старейшинского слоя, иногда занимавшими высокие должности. Оппозиция против князя Милоша сформировалась под лозунгом борьбы за принятие кон­ституции (устава) и письменных законов, которые должны были ограничить власть князя и его произвол. С этим каждая из социаль­ных групп связывала удовлетворение своих требований и надежд. Устав, по примеру конституций западных государств, должен был гарантировать сербам такие элементарные гражданские права, как неприкосновенность личности и имущества, закрепить за крестья­нами права собственности на обрабатываемую землю, урегулиро­вать систему налогообложения и ликвидировать остатки феодаль­ных порядков, например, кулук. Участвовавшие в движении старей­шины преследовали, конечно, свои личные эгоистические интересы, добиваясь ограничения власти князя путем предоставления широ­ких прав в управлении страной Совету, составленному из наиболее влиятельных чиновников. В такой общественно-экономически от­сталой стране, как Сербия, это означало введение олигархической системы правления. В то же время старейшины выступали за про­ведение буржуазных в своем существе преобразований, что отчасти отвечало их собственным интересам и, главное, привлекало на сто­рону оппозиции народные массы.

После провозглашения султанских хатти-шерифов 1830 и 1833 гг. создание самостоятельного государственного устройства стало од­ной из главных общественно-политических задач, стоявших перед сербами. Необходимо было определить прерогативы власти князя, высших чиновников, местных властей, урегулировать всю систему государственных институтов, создать судебные органы, уголовный и гражданский кодекс законов.

В стране продолжало действовать обычное право, но потреб­ность в письменных законах увеличивалась с каждым годом, что побудило Милоша еще в 1829 г. поручить собирать материал для сербского устава и законов нескольким образованным сербам, вы­ходцам из Австрии, в числе каковых был Караджич. Позднее соз­дали специальную комиссию для подготовки законодательства. Но труды ее велись медленно и бессистемно. За образец бралось то австрийское, то французское законодательство (в частности, Кодекс Наполеона). Дело с составлением законов затягивалось⁹¹.

Проведя два с лишним года в Сербии, Вук Караджич был воз­мущен порядками, царившими в стране, и уехал в Австрию. Оттуда в апреле 1832 г. он написал длинное письмо князю Милошу, изло­жив не только все недостатки и пороки его правления, но и наметив меры для их искоренения. Первой из таковых названа конституция, в которой, по его мнению, основываясь на хатти-шерифах, необхо-димо определить форму правления, учредить правительство, гаран­тировать каждому гражданину его права. Караджич призывал кня­зя отменить кулук, ликвидировать всевозможные ограничения в торговле, всемерно развивать просвещение, т. е. ввести преобразо­вания по образцу европейских государств ⁹². Все эти мероприятия, предлагаемые Вуком, полностью совпадали с программой форми­рующейся оппозиции, на которую, несомненно, оказывали влияние внешние факторы: подъем революционного и либерального движе­ния европейских народов, конституционные формы правления пере-довых государств.

Милош Обренович должен был в какой-то мере учитывать тре­бования недовольных, советы Караджича. Он стремился придать своей государственной деятельности вид законности и легальности, но условия о создании Совета, фиксированного в хатти-шерифе 1830 г., выполнять не собирался, рассчитывая ограничиться созда­нием органа из народных представителей с ограниченными адми­нистративными правами.

Все же некоторые преобразования осуществлялись. В 1834 г. на скупщине в Крагуеваце было провозглашено свободное и непри­косновенное владение землей. В том же году основано пять попе-чительств-—правосудия и просвещения, внутренних дел, военных дел, финансов, иностранных дел. Но сфера их деятельности была очень ограниченной и сводилась к выполнению распоряжений князя. Такого рода преобразования ничего не меняли в структуре верхов­ной власти. Дальнейшей централизации управления содействовало разделение территории Сербии на пять сердарств, состоящих из нескольких нахий, переименованных теперь в округа. «Великие сердары» должны были следить за порядком, правосудием и руко­водить всеми делами в своих округах. Была увеличена «гвардия» — вооруженная охрана князя, создан некоторый род постоянного кад­рового войска, а все взрослые мужчины обязывались иметь полное вооружение. Заметные сдвиги в первой половине 30-х годов произо­шли в области развития просвещения, культуры, здравоохранения. Было открыто немало школ, в том числе на вновь присоединенных территориях, а в 1831 г. куплена типография в Петербурге, что позволило с 1834 г. издавать официальную газету («Новине српске»), печатать книги и церковную литературу⁹³. Все это "спо­собствовало национальной консолидации сербского народа.

Благоприятный политический статус Сербского княжества, его общественно-экономический и культурный прогресс, в особенности закрепление за крестьянами земельных владений — все это оказы­вало большое моральное воздействие на население соседних с кня­жеством земель, находившихся под турецкой властью и в первую очередь на сербов, герцеговинцев, босняков. Они ждали от князя Милоша, заявлявшего себя сторонником создания на месте Осман­ской империи самостоятельных национальных государств, помощи в освобождении или улучшении своего положения ⁹⁴.

Но в самой Сербии недовольство существующим режимом н не прекращалось. В 1835 г. оно вылилось в массовое восстание, охва- тившее Крагуевацкий, Ягодинский и Чуприйский округа, в котором участвовало около 5 тыс. человек. Вождями и идеологами этой так называемой Милетиной буны являлись влиятельные старейшины: Чилета Радойкович — «великий сердар» расинский, Милисав Здравзкович Ресавац, Стоян Симич, Аврам Петрониевич, Ранко Майсторович. Причастны к восставшим были княгиня Любица и 1:фре:м Обренович. Участвовавшие в Милетиной буне крестьяне, горго: вцы, старейшины отстаивали собственные интересы и требова­ния. Ю целом же они совпадали, так как были направлены на лик-зидащию остатков феодальных порядков, закрепление буржуазных принщипов в государственном устройстве Сербского княжества⁹⁵. М.иле;тина буна закончилась победой без вооруженной борьбы, ибо напуганный князь Милош удовлетворил все требования восстав­ших, созвал скупщину в Крагуеваце, на которой 2 февраля 1835 г. без какого-либо обсуждения был принят Сретенский устав.

Текст этой первой сербской конституции был составлен наспех секретарем князя журналистом Д. Давидовичем, заимствовавшим некоигорые положения из Кодекса Наполеона, из конституционных актода западноевропейских буржуазных государств. Но при всех не­достатках и наличии противоречивых положений Сретенский устав имел демократический характер, отражал насущные потребности страгны. Он гарантировал всем гражданам равенство перед законом и прзаво занимать государственные должности, неприкосновенность личнврсти и имущества, полные собственнические права на обраба-тыва.емую землю и свободное пользование лесами и пастбищами. Верхховная законодательная и исполнительная власть принадлежа­ла к::нязю и Государственному совету. Широкие права предостав­лялись скупщине, которая должна была утверждать государствен­ный (бюджет и распределять налоги, могла делать князю и Совету предоставления, требовать издания каких-либо законов и постанов­ленной. Предусматривалось также создание трехстепенных судов, незаввисимых от высших органов исполнительной власти. Определе­ние ««достоинства и пространства» Сербии, ее герба и флага как бы подчеркивало политическую самостоятельность княжества, его сла­бую I связь с Османской империей⁹⁶. На скупщине был объявлен со­став Совета и правительства: 16 советников и попечителей (минист­ров) — иностранных дел, внутренних дел, военных дел, финансов п на] родного просвещения.

А^Лилетина буна, а затем провозглашение Сретенского устава пызваали большое недовольство и опасения в Константинополе, Пе­тербурге и Вене. После революции 1830 г. во Франции и польского' носсттания 1830—1831 гг. для правительств России и Австрии рас­пространение революционных идей стало страшным пугалом. От этой: «заразы» они стремились спасти хотя бы свои государства и странны, находившиеся в сфере их политических, интересов, в том нислпе балканские земли.

ГЛетербургский двор в это время выступал не только против всехх движений, которые можно было заподозрить в революционных тендденцкях, но и против «нарушений законного порядка», которые ослабляли и подрывали изнутри Османскую империю. Внимательно наблюдал за происходившими в Сербии событиями и венский двор, опасавшийся, что провозглашение конституционной формы правле­ния в княжестве окажет влияние на население югославянских зе­мель, находившихся в составе Австрии. Однако Вена не рисковала предпринимать самостоятельные политические акции в сербских делах, она следовала в фарватере русской политики, которая впол­не соответствовала австрийским интересам. Конечно, и Порту край­не раздражало провозглашение в. Сербии конституционного акта без всякого согласования с Константинополем, но она также пред­почитала предоставить действовать России. Такая расстановка сил определила ход борьбы вокруг конституционной проблемы в СерХ бии.

Узнав о принятии скупщиной в Крагуеваце конституции, россий­ский посланник в Константинополе, а затем и министерство иност­ранных дел расценили этот акт как «подражание представитель­ным хартиям, порожденным победой революционных идей в неко­торых из европейских стран», не соответствующее обязанностям •сербов в отношении Порты, условиям, на которых Россия обеспечи­ла автономные права сербов ".

Милош Обренович, учтя негативное отношение России и Турции к Сретенскому уставу, мало соответствующему интересам самого князя, с готовностью его отменил. Но напряженное положение в стране не позволяло вовсе отказаться от подготовки конституции. Поэтому был составлен и отправлен в Константинополь А. П. Бу-теневу новый проект, в значительной части повторявший Сретен­ский устав, но неясно разграничивавший власть князя и Совета ⁹⁸.

Между тем в Петербурге решили направить в Сербию со спе­циальным поручением генерального консула в Молдове и Валахии П. И. Рикмана. Он должен был выяснить ситуацию в стране, пред­ложить сербам либо полностью отказаться от идеи выработать ка­кой-либо «регламент» и продолжать следовать в делах управления существующим обычаям, либо составить такой законодательный акт, который обобщал бы эти обычаи и традиции, ограничиваясь «реальными нуждами внутреннего управления», был 'бы выдержан в духе положений Аккерманской конвенции и Адрианопольского трактата. В нем не следовало «придавать Сербии видимость госу­дарства, пользующегося политической независимостью», имеющего представительную форму правления. Поэтому предлагалось не включать пункты Сретенского устава о положении и пространстве Сербии, о гербе и флаге, о сербской власти, о законодательстве и формах правления, о народной скупщине ".

Прибыв в Сербию, Рикман ознакомился с составленным серба­ми проектом устава и счел необходимым его переработать, согла­совав исправления с князем Милошем. Этот вариант проекта, от­правленный Рикманом в Петербург, в меньшей мере ограничивал власть князя, чем Сретенский устав, конкретно не формулировал положения о функциях Совета, о правах и собственности граждан. Вместе с тем в нем имелись некоторые демократические черты, сходные со Сретенским уставом. В частности, Рикман несмотря на предписание Нессельроде согласился включить в проект главу о> скупщине ¹⁰°.

Из содержания дипломатической переписки о сербском регла­менте (термины «конституция», «устав» в ней никогда не употреб­лялись) можно заключить, что последний проект подвергся в Петер­бурге детальному изучению, но был отвергнут уже в последней инстанции. По мнению царя, он оказался недостаточно совершен­ным, чтобы получить санкцию России, что сделало бы русское пра­вительство ответственным за все последствия, вытекавшие из его одобрения. А главное — утверждение такого регламента могло быть расценено как одобрение «развития так называемых либеральных идей в Сербии, заимствованных у государств, управляемых пред­ставительными учреждениями». В нем содержались статьи «поли­тической значимости», которые «могли породить подозрение, что-эта провинция может намереваться постепенно ослабить связи, ко­торые ее соединяют с Оттоманской империей». Упоминалось также о нежелательности торжественно провозглашать в одобренном Рос­сией акте наследственные права Милоша Обреновича на сербский престол. Исходя из всех этих многообразных соображений минис­терство иностранных дел предписало свести сербский регламент «единственно к распоряжениям, касающимся административной части», с тем чтобы «положить границы злоупотреблениям» Ми­лоша Обреновича, могущим породить серьезные беспорядки и быть использованными для распространения в Сербии революционных идей.

Бутеневу были сообщены основные положения («базис») такого-регламента ^ш. Он состоял из пяти пунктов: об административном совете, о внутреннем устройстве (локальных органах управления), финансах, юстиции, о религии и народном просвещении. Наиболь­шую важность имел пункт о финансах, в котором указывалось на необходимость фиксировать ежегодные доходы и расходы кня­жества; определить сумму налогов, «без всякого отягощения для плательщиков»; установить различия между собственностью об­щественной и личной; определить права собственности, не нарушая старых прав и обычаев; подтвердить самым точным образом запре­щение отработочных повинностей в пользу чиновников; санкциони­ровать принцип свободы торговли. Но пункт об административном совете был очень краток и предоставлял сербам самим определить разграничение законодательной и исполнительной власти между князем и Советом ¹⁰².

По заключению Н. Попова, «базис» защищал некоторые «вы­годы народа» и не противоречил соответственным статьям Сретен­ского устава, но вводимые последним нововведения решительным образом устранялись, пресекалось расширение политических прав-Сербского княжества по сравнению с хатти-шерифами 1830—-1833 гг. Особенно «неосторожной ошибкой» было устранение на­родной скупщины, что противоречило историческим преданиям и обычаям сербского народа. Это, как пишет Попов, было следствием недальновидности русской политики — боязни народного участия в делах правления в какой бы то ни было стране ¹⁰³. С таким заклю­чением можно согласиться: реакционность всей внутренней и внеш­ней политики правительства Николая I определяла характер его акций в вопросе о сербском уставе.

Все же введение «Положения о внутреннем управлении», огра­ ниченного условиями, включенными в «базис», могло оказаться полезным для урегулирования проблемы создания государствен­ ного устройства Сербского княжества. Но Милош Обренович, край­ не опасавшийся умаления своей власти за счет расширения участия в управлении Совета, предпочел вовсе отказаться от дальнейшей разработки устава. Это в свою очередь обострило обстановку \в стране, побуждало старейшин-оппозиционеров искать поддержки своих интересов у России. \

Вскоре правительство Николая I поплатилось за свою косность и реакционность, проявленную при подготовке сербской конститу­ции: уже с начала 1837 г. права России как державы-покровитель­ницы, пользующейся единоличным правом участвовать в решении сербских дел, были поставлены под угрозу открытым вмешатель­ством английской дипломатии. Поводом к этому отчасти послужил вопрос о сербском уставе.

После «большого испуга» 1833 г.— появления российской эскад­ры на Босфоре и заключения между Россией и Османской империей Ункяр-Искелесийского договора — Великобритания предпринимала ' все меры, чтобы оттеснить Россию на Балканах, в Средиземноморье, на Ближнем Востоке ¹⁰\ В 1836 г. венский двор после упорных на­стояний добился согласия Порты на открытие австрийского кон­сульства в Белграде. Этим прецедентом тут же воспользовался сент-джеймский кабинет, который весной 1837 г. послал в Сербию своего консула полковника Д. Л. Ходжеса, аккредитованного лично при князе Милоше.

Преследуя цели, враждебные интересам России, руководитель английской внешней политики лорд Пальмерстон намечал курс в отношении Сербии, который по существу имел сходство с позицией царского правительства в сербском вопросе: обе державы, каждая, исходя из собственных интересов, стремились к тому, чтобы Сер­бия оставалась в зависимости от Порты, чтобы в ней поддержива­лось спокойствие, а с этой целью были осуществлены необходимые преобразования и созданы условия для экономического прогресса. Но практические действия английской дипломатии в 1837—1838 гг. значительно отличались от программы, намеченной Пальмерсто-ном ¹⁰⁵.

В противовес Россиианглийская дипломатия решила поддержи­вать сербского князя в его борьбе за власть со старейшинами-оппо­зиционерами. Милош Обренович с готовностью принял предложе­ние о помощи со стороны Великобритании. Он заявил Ходжесу о своем намерении отказаться от тесных политических контактов с Россией, а в будущем потрефовать гарантии сербской автономии со стороны всех великих держав вместо одностороннего покрови- тельства России. Английский консул, следуя указаниям своего шефа, постоянно убеждал Милоша не нарушать вассальных отно­шений с Портой, не стремиться к полной независимости княжества. Обязательство в этом смысле фактически было главным условием, при котором британская дипломатия соглашалась покровительство­вать князю ¹⁰⁶. Так страна с представительной системой правления, с конституционными традициями стала поддерживать претензии Милоша Обреновича на неограниченную монархическую власть, в то время как самодержавная Россия выступала сторонницей огра­ничения власти князя. Этот политический парадокс свидетельство­вал, что Форин оффис меньше всего руководствовался либераль­ными принципами.

Нельзя считать убедительной и версию историка С. Павловича, утверждавшего в своей книге, что Ходжес как конституционалист и либерал по убеждениям пытался проводить в первые месяцы своего пребывания в Сербии «политику реформ», действуя в этом вопросе самостоятельно и даже скрывая свою деятельность от на­чальства ¹⁰⁷.

В 1837—1838 гг. внутреннее положение Сербии определялось рос­том оппозиции, объединявшей всех сторонников ограничения вла­сти князя Милоша, положение которого значительно ослабло после перехода в лагерь его противников нескольких влиятельных ста­рейшин — Ф. Вучича-Перишича, Ефрема Обреновича и др. Требо­вания старейшин-оппозиционеров поддерживали австрийский кон­сул А. Миханович и русская дипломатия в лице генерального кон­сула в Дунайских княжествах П. И. Рикмана и назначенного в 1837 г. консулом в Орсову Г. В. Ващенко, который в феврале сле­дующего года стал консулом в Белграде. Их сообщения о тревож­ном положении в Сербии, угрозе возникновения там восстания или беспорядков, а также неоднократные жалобы на незаконные дей­ствия Милоша и порочную систему его правления, поступавшие в Петербург от сербских старейшин, побудили правительство Нико­лая I осенью 1837 г. направить в Сербию со специальной миссией князя В. Л. Долгорукого.

Его приезд побудил Милоша спешно обнародовать 16 октября 1837 г. указ о конституционных гарантиях. В нем торжественно объявлялись «основные правила, утверждающие благосостояние сербского народа»: 1). Неприкосновенность личности и собствен­ности каждого серба: никто не может быть лишен своих прав, зва­ния и имущества без надлежащего расследования и суда; 2). Сво­бода торговли, которая может производиться каждым без всякого притеснения; 3). Оставление прежнего денежного налога при от­мене всех отработочных повинностей (кулука); работы на старей­шин и чиновников должны производиться по найму и взаимному соглашению; 4) Управление правительственной кассой находится в ведении Совета. Объявлялось также, что всем будут^выданы до­кументы на владение недвижимым имуществом (при наличии до­статочных доказательств) и внесены в соответствующие описи ¹⁰⁸.-

Содержание этого указа отражало давно назревшие требования оппозиции, выдвинутые уже в ходе Милетиной буны. В Сретенском уставе были провозглашены неприкосновенность личности и иму­щества, закреплялось неограниченное право собственности на зем­лю, отменялся кулук, предусматривалась передача казны в веде­ние Государственного Совета. В проекте, направленном в Петер­бург после приезда Рикмана, эти постановления были дополнены условием о свободе торговли, предусматривавшем ликвидацию тор­говых монополий князя, а затем вошли в пять пунктов «базиса»,, на основании которого правительство Николая I предложило со­ставить сербский устав осенью 1836 г. Приехав в Сербию, Долгору-' кий потребовал осуществить меры, указанные в «базисе», и князь Милош, демонстрируя готовность следовать советам державы-По­кровительницы, издал указ от 16 октября. Так изображал дело Долгорукий ¹⁰⁹, и его утверждения, при учете сходства названного указа с «базисом», представляются более убедительными, чем версия мемуариста Б. Куниберта о том, что английский консул Ход-жес являлся автором этого указа ^ио.

Таким образом, в Сербском княжестве были провозглашены не­прикосновенность личности и собственности граждан в соответствии с нормами буржуазного права. Проведение их в жизнь соответство­вало интересам сербского народа, но на практике этого не легка было добиться. Что касается старейшин, то они не были удовлетво­рены, ибо указ не предусматривал существенного ограничения влас­ти князя и расширения участия в управлении Совета. Пока же функции последнего сводились к получению указов князя, без воз­можности высказать мнение об их содержании, «даже если они на­рушали общественные интересы» ^1И. Поэтому борьба за устав про­должалась с еще большим ожесточением. Теперь она проходила при активном вмешательстве не только России, но также Турции и Великобритании, а отчасти и Австрии.

По требованию России и под нажимом старейшин-оппозиционе­ров Милош создал комиссию для составления нового проекта уста­ва. Подготовкой кодекса гражданского и уголовного права зани­мались приглашенные из Австрии юристы. Составлялся также про­ект устройства Совета. Но из-за противоположности мнений работа не продвигалась вперед. Борьба свелась к вопросу о правах и функ­циях Совета. Условие о несменяемости его членов стало важней­шим требованием оппозиции, удовлетворению которого упорно со­противлялся князь Милош, ибо это означало существенное ограни­чение его власти.

Между тем Порта, ждавшая удобного случая для вмешательства в сербские дела, решила воспользоваться обострившейся борьбой вокруг проекта устава. Активность, проявляемая в этом вопросе английской дипломатией, создавала возможность для турецкого правительства выступить в роли арбитра. В апреле 1838 г. серб­ская депутация — А. Петрониевич, Я- Живанович, Я. Спасич, в со­ставе которой были не только преданные князю лица, но и его скры­тые противники (прежде всего А. Петрониевич) отправилась в Стамбул. Там решение вопроса об уставе на несколько месяцев превратилось в предмет ожесточенной борьбы между русской и анг­лийской дипломатией.

Осенью 1838 г. российская миссия стала настаивать на том, что­бы Порта безотлагательно решила вопрос о сербском регламенте, ибо опасалась, что дальнейшее промедление может оказаться к вы­годе Великобритании. К тому же из Сербии приходили тревожные вести об угрозе восстания против власти Милоша, чего правитель­ство Николая I чрезвычайно опасалось. Основываясь на инструк­циях Нессельроде, Бутенев устранился от непосредственного учас­тия в подготовке сербского устава на базе проекта, представленного сербскими депутатами, но заявил о своем праве «одобрить распо­ряжения Порты» или представить свои замечания. Он настаивал, чтобы английская миссия не участвовала в разрешении сербской проблемы ¹¹².

•По описанию Бутенева, при обсуждении вопроса о сербском регламенте на специальной конференции Порта при предваритель­ной поддержке английского посла потребовала предоставления в распоряжение турецких гарнизонов «пояса земли» вокруг занимае­мых ими крепостей. Но посланник категорически отказался дать на это согласие. Характерно, что требование русской стороны вне­сти пункт о несменяемости советников не вызвал возражений реис-эфенди: ограничение власти князя могло в будущем создать вы­годные условия для усиления вмешательства самого турецкого пра­вительства во внутренние дела сербов. Поэтому заступничество за интересы князя английской дипломатии не имело успеха.

10(22) декабря 1838 г. Махмуд II подписал Устав Сербии, кото­рый был отправлен в виде хатти-шерифа белградскому визирю Юсуфу-паше, а его копия —Милошу Обреновичу. В феврале сле­дующего года этот акт был зачитан в Белграде и за ним закрепи­лось название Турецкий устав, которое характеризовало не только форму, но и содержание этого конституционного закона, до неко­торой степени ограничивающего внутреннюю автономию Сербии.

Устав 1838 г. существенно менял соотношение власти князя и Совета. Формально высшая исполнительная власть принадлежала только князю. Он назначал чиновников, приводил в исполнение установленные законы, командовал войсками, ведал распределе­нием и сбором налогов. Ему принадлежало право назначать чле­нов и председателя Совета, министров-попечителей, участвовать в выборе митрополита и епископов. Но, согласно Уставу, никакое распоряжение не могло быть принято и никакой налог не мог быть собран без предварительного одобрения и принятия Советом, что сильно ограничивало законодательную власть князя, которая фак­тически принадлежала Совету. Последний рассматривал и решал вопросы, касающиеся законов и учреждений страны, правосудия, налогов, а также имел функции исполнительной власти: назначал жалованье и награды чиновникам, определял обязанности попечи­телей. Дважды в год Совет получал отчет о деятельности попечи­телей и ее контролировал; он ведал доходами и расходами государ­ства. Семнадцать советников во главе с председателем могли быть отрешены от должности только по судебному решению и с согла­сия Порты, что делало их независимыми от князя ^из. Таким обра­зом, власть князя ограничивалась, но не народным представитель­ным органом, каковым могла стать скупщина, а Советом как оли­гархическим органом, состоящим из богатых и влиятельных ста­рейшин ¹¹⁴.

Конституция 1838 г. включала ряд статей, входивших в Сретен­ский устав и в последующие проекты,, в указ от 16 октября 1837 г., которые имели большое значение для утверждения буржуазных принципов внутреннего устройства и права Сербского княжества. Провозглашалось равенство всех сербов перед законом, неприкос­новенность личности и собственности, отменялся кулук, устанавли­вался трехстепенный суд, независимый от административной влас­ти, провозглашалась свобода торговли. Устав, подтвержденный Турцией и Россией, уничтожал самовластную систему правления Милоша Обреновича, проводимую им в течение многих лет. Одна­ко, как отмечал еще Н. Попов, создав условия для правительствен­ной деятельности Совета, он не ставил никаких преград замыслам советников, не предусматривал возможности нарушения народных прав и даже политическихлграв страны высшими чиновниками. Это было следствием того, что Суставе не было упоминания о народной скупщине¹¹⁵. С таким заключением можно было бы согласиться, если не учитывать, что скупщины, созывавшиеся князем Милошем по своему усмотрению, и состоявшие в большинстве своем из узко­го круга назначенных членов, были далеки как от издавна сущест­вовавшего в сербских землях демократического патриархального института, так и от представительного органа, присущего парла­ментарным буржуазным государствам. Чтобы прийти к буржуазно­му парламентаризму, Сербии предстояло пережить длительный пе­риод господства олигархической системы правления.

Утверждение Уставом 1838 г. олигархической системы правле­ния, заменившей деспотический режим князя Милоша, полностью отстраняло народ от участия в власти. Но Устав имел и позитив­ные черты, ибо создавал предпосылки для формирования буржуаз­ной основы Сербского государства ^и6.

Постановления Турецкого устава начали тотчас же проводить­ся в жизнь. Милош назначил четырех министров-попечителей и, согласовав кандидатуры с прежними членами Совета и Великого суда, —17 советников с председателем Ефремом Обреновичем. В ап­реле 1839 г. был принят закон об устройстве Совета, еще более ограничивавший законодательную и исполнительную власть князя, который не мирился с таким положением, постоянно оспаривал права Совета. В стране образовалось два враждебных лагеря.

После неудачной попытки одержать верх над своими противни­ками путем инсценированного восстания в войске князь Милош 1 июня 1839 г. покинул Сербию. Власть перешла к его старшему сыну Милану, которого ввиду болезни заменило Наместничество в составе Е. Обреновича, А. Петрониевича и Т. Вучича-Перишича. Но Милан вскоре умер, и на престол был призван второй сын Ми- лоша—Михаил. С этого времени датируется окончательное уста­новление в Сербии режима уставобранителей — защитников устава.

К концу 1830-х и в 1840-х годах Сербское княжество сделало за­метный шаг вперед в общественно-экономическом развитии. Его на­селение за время правления князя Милоша почти удвоилось. На­блюдался и рост городов как административных, ремесленных и торговых центров. Шло формирование сербского рынка: внутренняя и внешняя торговля расширилась, особенно на протяжении 40-х го­дов. Крестьянство составляло в это время 97% налогоплательщиков и состояло из свободных собственников. Пахотные земли значи­тельно увеличивались за счет раскорчевок и расчисток; земледелие прогрессировало по сравнению со скотоводством, хотя продукты последнего продолжали играть главную роль в развитии товарно-денежных отношений и разрушении натурального сельскохозяйст­венного производства. Но прогресс сельского хозяйства вел к улуч­шению положения лишь тонкого слоя крестьянства и преимущест­венно в северных районах, более активно поддерживавших связь с австрийским рынком.

Усилилось имущественное расслоение сельского населения, боль­шая часть которого с трудом приспосабливалась к новым услови­ям хозяйствования, к общественным переменам. Распад задруг вел к обеднению индивидуальных крестьянских семей, они нередко были не в состоянии уплачивать денежные налоги, попадали в ка­балу к ростовщикам. Ростовщичество стало приобретать угрожаю­щие размеры¹¹⁷.

Наместничество, к которому перешла власть после того как князь Милош покинул Сербию, ставило своей задачей ввести в жизнь порядки, соответствующие Турецкому уставу, на практике добиться преобладания власти Совета над князем. Представления о Совете были разными. В народе существовало желание сделать его собранием представителей всех округов, т. е. более демократич­ным, представительным органом. Другие (особенно чиновники-пере­селенцы из Австрии) задумывали Совет как бюрократический ор­ган, составленный из узкого круга высших функционеров. Совет, созданный в 1839 г., с течением времени все более превращался в таковой, был очень далек от народа¹¹⁸.

После девятимесячного правления Наместничества в марте 1840 г. в Сербию прибыл князь Михаил (1839—1842, 1858—1868). Ввиду его несовершеннолетия по распоряжению султана княжески­ми советниками были назначены Тома Вучич-Перишич и Аврам Пе-трониевич —вожди уставобранителей. Борьба между уставобрани-телями и приверженцами Обреновичей резко обострилась. Послед­ние были многочисленны, что вызвало вскоре народные выступле­ния в их поддержку в некоторых округах. Это вынудило Вучича и Петрониевича уйти в отставку, многие вожди уставобранителей по­кинули страну. Однако правительство Михаила не сумело укрепить своего положения, его действия, в особенности повышение подуш­ного налога (пореза) с 5 до 6 талеров, введение денежных штрафов, кредитные ограничения, вызывали недовольство населения. Порта не доверяла князю Михаилу, считая его русским ставленником, тре­бовала допустить к власти представителей уставобранителей.

Давно подготавливаемый уставобранителями заговор, возглав­ленный Вучичем и фактически поддерживаемый турецкими властя­ми, привел к началу в августе 1842 г.—так называемой Вучичевой буны. А кокоре князь Михаил был вынужден бежать в Австрию.

После того как войско Вучича победоносно вошло в Белград, было создано Временное правление из уставобранителей, а затем создана состоявшая главным образом из приверженцев уставобра­нителей скупщина, которая выбрала новым князем Александра Ка-рагеоргиевича. Это был младший сын Карагеоргия, не имевший ка­ких-либо заслуг перед родиной.

Порта сразу поддержала новое правительство и издала берат, подтверждающий выбор нового князя. Россия же, наоборот, сочла произведенный переворот незаконным и потребовала созыва новой скупщины и новых выборов князя. Созванная в июне 1843 г. скуп­щина вновь избрала Александра Карагеоргиевича князем. Царское правительство вынуждено было признать его, но потребовало изгна­ния из Сербии Вучича и Петрониевича как руководителей восста­ния. Оно заняло неприязненную позицию по отношению к уставо-бранительскому режиму. \

Возникли и внутренние трудности, ибо стало необходимым вы­полнить легко даваемые ранее обещания улучшить положение крестьян, расширить права общин, снизить налоги и проч. Раздава­лись требования в отношении регулярного созыва скупщин как по­стоянного органа верховной власти, о превращении Совета в пред­ставительное учреждение, о расширении прав местных органов власти. Единственной мерой, которую вынуждены были принять уставобранители, было снижение подушного налога с 6 до 5 тале­ров, что, однако, сильно осложнило государственный бюджет. Скуп­щины же не созывались в стране вплоть до 1848 г. Олигархически-бюрократический режим, установленный в Сербии, не принес облег­чений народу.

Это отчасти служило почвой для попыток заговоров и восста­ний приверженцев Обреновичей, склонявших на свою сторону крестьян. Наиболее крупной из них была так называемая Катан-ская буна, вспыхнувшая осенью 1844 г. и немилосердно подавлен­ная тем же Вучичем. Князь Александр Карагеоргиевич, который по замыслу уставобранителей должен был стать им совершенно по­слушным, обнаружил стремление вести самостоятельную политику. Однако для этого он не обладал необходимыми способностями, не имел какой-либо ясной политической программы. Осложнились от­ношения между князем и Советом, имевшим большие полномочия.

В этой борьбе нашли выражение противоречия между абсолю­тистскими тенденциями князя и стремлением к власти верхушки буржуазии и бюрократии "⁹. Александр Карагеоргиевич опирался на Австрию, проводил проавстрийскую политику, что стало особен­но заметным с 1846 г. Но это способствовало росту недоверия к кня­зю народа. Русское влияние в Сербии постепенно вытеснялось ав- стрийским из-за враждебной политики России к уставобранителям и их ставленнику Александру Карагеоргиевичу и слабости эконо­мических связей.

При всей реакционности установленного уставобранителями по-лицейско-бюрократического режима они сумели осуществить важ­ные меры в отношении укрепления в стране буржуазной прав'оза-конности. Принятый в 1844 г. Гражданский законник княжества Сербского был составлен Иованом Хаджичем, начавшим свою рабо­ту еще при князе Милоше. Законник юридически закреплял права граждан на частую собственность как полную и ничем не ограни­ченную; освобождая страну от пережитков старых отношений, он расчищал путь для капиталистического развития, создавал право­вые законодательные основы свободной капиталистической эксплуатации. Составитель Гражданского законника основывался преимущественно на австрийском кодексе законов 1811 г., но в него были включены элементы народного сербского права. Наиболее сильно это чувствовалось в статьях, касавшихся семейных общин-задруг, прав наследования в них (лишь по мужской линии), усло­вий владения и отчуждения задружной собственности. Но при этом в отличие от обычного права собственность задруг рассматрива­лась не как коллективная, а как совместная. Предусматривалась отдельная собственность членов задруг, которая самостоятельно переходила по наследству. В целом распад задруг, не поощрявший­ся ранее, облегчался¹²⁰.

После прихода к власти уставобранителей был создан, кроме установленных по конституции 1838 г. судов — примирительного (сельского), первостепенного (окружного) и апелляционного (в сто­лице) — еще верховный суд. Позднее ему передали и функции кас­сационного суда. Был принят также закон о судопроизводстве и гражданских спорах (1853 г.). Однако практически судопроизвод­ство оставалось рутинным, бюрократизированным, в нем процвета­ла коррупция. Местное управление в округах, срезах и селах под­верглось большей, чем ранее, централизации.

Введение бюрократического правления сопровождалось наделе­нием профессиональных чиновников особыми привилегиями, их окончательным отделением от народа, господством над ним. Этому способствовало то обстоятельство, что чиновничество, тесно связан­ное с влиятельными старейшинами, сыграло важную роль в борьбе с династией Обреновичей. Улучшение положения чиновников было одним из основных требований в этой борьбе. Уставобранители стремились создать чиновничество как самостоятельный высший слой, полностью преданный режиму. Чиновники освобождались от налогов (кроме подоходного), получали большее, чем ранее, жало­ванье и пенсии, не могли подвергаться телесным наказаниям, а те­ряли должность только по постановлению суда. Чиновничья служ­ба предполагала отказ от других занятий, например, от торговли (с 1848 г.). Но это не всегда осуществлялось на практике. Чиновни­ки быстро обогащались за счет ростовщичества, взяточничества, торговых операций, скупки земель турецких собственников. Чиновники времени правления уставобранителей, среди которых преоб­ладали выходцы из Австрии, не пользовались популярностью в на­роде (особенно полицейские чины), нередко их действия вызывали недовольство. Все же по сравнению с положением чиновников вре­мени Обреновичей, когда они рассматривались как слуги князя, а не слуги государства, произошел заметный прогресс. В их ряды входила интеллигенция (врачи, учителя, инженеры и пр.). Появи­лись и некоторые способные и умелые администраторы и диплома­ты, например, Илия Гарашанин, Аврам Петрониевич и др. Но в це­лом профессиональные навыки и дисциплина чиновничества были еще низкими¹²¹.

В 40—50-х годах возросло внимание к просвещению и школам. Сербская молодежь посылалась на обучение за границу. Если в 1835—1836 гг. в Сербии 'было всего 72 школы с 2514 учениками, то в 1845—1846 гг.—113 школ с 6201 учеником, а в 1857—1858 гг.— 343 школы с 10 518 учениками. Но многие общины все еще не имели школ. Учителей не хватало, они жили в нищете, так как получали мизерное жалованье от общин и срезов ¹²².

При уставобранителях в Сербии существовали общественные кассы, дававшие деньги в кредит, выгодный, однако, крупным тор­говцам, а не крестьянам;! улучшались дороги, была заведена почта, телеграф. Но для материального благосостояния страны в целом было сделано немного, отчасти ввиду отсутствия денежных средств и их нерационального использования. Бюджет часто находился в дефиците, постепенно это стало хроническим явлением ¹²³. Небыва­лый рост ростовщичества и задолженности крестьян порождал обо­стренную ситуацию в Сербии, что усугубилось в последние годы правления уставобранителей.

Внешняя политика уставобранителей представляла собой некий парадокс¹²⁴. Они пришли к власти при поддержке Порты и в первое Бремя правления открыто демонстрировали свое туркофильство. Князь Александр был предан Турции, а затем стал опираться на Австрию. Министр иностранных дел А. Петрониевич был убежден­ным туркофилом.

Но несмотря на все это правящие круги уставобранителей про­являли большую заинтересованность в проведении активной нацио­нальной политики, враждебной интересам Османской империи и Австрии.

Еще во время правления князя Михаила оказывалось покрови­тельство южнославянским народам, находившимся под властью Османской империи, немалое число беженцев оттуда находило убе­жище в Сербии. Антитурецкие выступления в Боснии и в Болгарии (1840—1841 -гг.) встретили поддержку со стороны князя. В конце 1844 г. один из наиболее активных деятелей режима, министр внут­ренних дел Илия Гарашанин составил известную под названием ■«Начертание» внешнеполитическую программу княжества. Целью ■ее объявлялось освобождение южнославянских народов, находив­шихся под чужеземной властью, создание на развалинах Османской империи большой державы, прообразом которой служило царство Стефана Душана. В ней Сербия и сербская династия должны были главенствовать ^,25.

Возникновение столь обширного замысла было в значительной мере связано с деятельностью в Константинополе и на Балканах главы правого крыла польской эмиграции князя Адама Чарторый-ского и его приверженцев, рассчитывавших сделать Сербию опорой своей политики в Юго-Восточной Европе. В 1843 г. Чарторыйский разработал программу, которую следовало проводить Сербскому княжеству, чтобы сплотить вокруг себя южных славян, находив­шихся в составе Турции и Австрии. Прибывший в это время в Сер­бию дипломатический агент Чарторыйского чех Франьо Зах орга­низовал там «панславистскую агитацию» и соответствующее обще­ство. Он и составил первоначальный набросок («План») внешнепо­литической программы Сербского княжества, использованный за­тем Гарантийным ¹²⁶.

В «Начертании» непосредственной задачей Сербского княжест­ва провозглашалось присоединение Боснии и Герцеговины, Черно­гории, Северной Албании и получение выхода к морю. Но этот за­мысел должен был решаться консервативным путем: включением указанных земель в состав княжества. Вопрос о государственном устройстве будущего Сербского государства не рассматривался вовсе, но предполагалось, что это будет конституционная монархия во главе с династией Карагеоргиевичей. Гарашанин надеялся, что решить проблему создания Сербской державы на месте кончающей свой век Османской империи помогут Франция и Англия, которые стремились всеми силами воспрепятствовать осуществлению пла­нов царского правительства в отношении Балкан и Ближнего Во­стока. Но он, в отличие от Чарторыйского и Заха, предусматривал и возможность союза между Сербией и Россией как «действитель­но, самого естественного». Это, насколько можно понять, было бы осуществимо при соответствующей перемене русской политики, т. е. при отказе царизма от солидарности с Габсбургами (которых Гара­шанин считал главным врагом) и от вмешательства в дела Сербии. Дальновидность Гарашанина проявилась в том, что он осозна­вал историческое значение стремления югославянских народов к освобождению от чужеземной власти и объединению. Однако в ме­тодах решения такой задачи он был консервативен, так как рассчи­тывал на присоединение балканских народов к Сербскому княже­ству, на постепенное расширение территории княжества при помо­щи дипломатии и войн. При этом он стремился опереться не на под­держку народа, а на помощь извне — главным образом со стороны Франции¹²⁷. Идея создания обширного Сербского государства по существу основывалась не на принципе национального самоопре­деления народов, а на «историческом праве» и государственных традициях сербов, восходящих к средневековой державе Стефана Душана¹²⁸.

Если задача национального освобождения южных славян была прогрессивной и вполне соответствовала интересам этих народов, то идея их политического объединения под главенством сербской ди-настии имела великодержавную направленность, исходила из ин­тересов сербских буржуазных кругов и самого режима уставобра­нителей ¹²⁹. По сути дела мыслилось создание не южнославянского, а сербского государства, в котором все ключевые позиции заняла бы сербская буржуазия.

Сербское княжество претендовало на роль «Пьемонта для юж­ных славян». Общественные и культурные связи с сербами должны были стимулировать национально-освободительное движение всех этих народов. Уже в 1845—1846 гг., особенно после начала револю­ции 1848 г., Гарашанин и уставобранители предпринимали некото­рые практические шаги с целью осуществить идеи «Начертания». В балканских владениях Османской империи вели пропаганду их агенты-осведомители. Были установлены контакты с черногорским владыкой Петром II Негошем, которому сербское правительство стало оказывать, денежную помощь, с племенем албанцев-католи­ков мирдитов, с торговцами и влиятельными людьми Боснии, Гер­цеговины, Южной Сербии. Особое внимание обращалось на приоб­щение болгар к идее освобождения и объединения всех южных сла­вян под главенством Сербии. Проводниками таких идей были неко­торые болгарские учителяДсвященники; в Белграде печатались церковные книги на болгарском языке. В 1846 г. было образовано молодежное объединение «Душанов полк», целью которого было свержение Александра Карагеоргиевича, возведение на престол кня­зя Михаила Обреновича, наконец, освобождение от турецкой влас­ти всех сербских земель и создание большого сербского королевст­ва. Годом позднее возникла «Дружина сербской молодежи» — ли­тературный кружок, члены которого, однако, имели тайную полити­ческую цель — возобновление «Царства Душана» ¹³⁰.

После начала революционных событий 1848 г. в Австрии по рас­четам Гарашанина создалась благоприятная обстановка для реали­зации идей «Начертания». Но теперь уже центром национальной пропаганды уставобранителей стали австрийские владения — Вое­водина, Хорватия, Далмация. Эмиссар сербского правительства Матия Бан посетил Сремски Карловцы, Нови Сад, Загреб и Це-тинье, где обсуждал возможность сотрудничества. Пропагандист­скую деятельность в австрийских и турецких владениях вели Ф. Зах, С. Херкалович и др. Вместе с Гарантийным сербский пред­ставитель в Стамбуле К. Николаевич составил план создания нахо­дящегося под верховной властью Порты автономного «сербского вице-королевства». В него путем добровольного присоединения должны были войти все южнославянские народы, находившиеся в составе Турции. Весной 1848 г., когда казалось, что габсбургская держава близка к гибели, возник столь же малореальный проект передачи в состав Сербского княжества австрийской Воеводины. Созданный в Белграде «демократическо-панславистский клуб» начал распространять в австрийских владениях прокламации, со­держащие проект «Политические принципы югославян». В нем из­лагался замысел создания из южнославянских земель Турции и Австрии королевства сербов, хорватов и болгар, построенного на федеративных началах, во главе с Александром Карагеоргиевичем. В марте 1849 г. сотрудники Гарашанина И. Маринович, М. Бан и Т. Ковачевич разработали «Устав политической пропаганды, кото­рую надо проводить в славяно-турецких землях». Целью такой про­паганды объявлялась подготовка «всестороннего и одновременного вооруженного восстания нашего народа для освобождения от ту­рецкого ига». Сербские агенты усилили активность в южнославян­ских землях, входивших в состав Турции, в Северной Албании (сре­ди мирдитов), в Далмации и на Хорватско-Славонской Военной границе¹³¹.

Таким образом, идеи, намеченные в «Начертании», получили в ходе революции 1848—1849 гг. большую определенность и новое на­правление. Теперь задумывалось создание обширного южнославян­ского государства, включающего, кроме сербов, хорватов и болгар. Но великосербская направленность подобных замыслов не исчезла. Право народов на национальное самоопределение уже начало осо­знаваться, однако представления о национальном размежевании на Балканах оставались неточными, а о землях, населенных серба­ми,— слишком расширительными¹³². Главная слабость проектов ос­вобождения от власти Турции и Австрии балканских земель состоя­ла в их утопизме, ибо Гарашанин и его приверженцы не собира­лись прибегать к революционным методам борьбы за националь­ное освобождение и политическое объединение южнославянских земель.

В целом европейские революции 1848—1849 гг. оказали боль­шое воздействие и на внутригосударственную жизнь Сербского кня­жества. Выросло еедовольство широких народных масс и буржу­азной интеллигенции режимом уставобранителей. Правительство вынуждено было созвать, наконец, скупщину. На Петровской скуп­щине, состоявшейся в июне 1848 г., выдвигались требования о регу­лярном созыве скупщины, о включении в Совет представителей всех округов, о налоговых облегчениях, свободе печати, создании торго­вого суда и проч. После поражения революции 1848—1849 гг. реак­ция усилилась и в Сербии, внутренняя и внешняя политика уставо­бранителей становилась все более непопулярной, приверженцы Обреновичей действовали все активнее.

Во время Крымской войны сербское правительство сохраняло нейтралитет. Но ввиду того, что политический статус княжества ос­новывался на русско-турецких договорах, существовала угроза, что Порта его отвергнет в одностороннем порядке. Положение ослож­нялось также из-за концентрации в прилегающих к княжеству об­ластях австрийских, турецких и русских войск. Чтобы смягчить си­туацию и закрепить нейтральную позицию Сербии, султанское пра­вительство по настоянию Франции и Великобритании издало фир­ман, подтверждавший автономные права и привилегии страны.

По условиям Парижского мирного договора, заключенного 18 (30) марта 1856 г. между Россией, Францией, Великобританией, Австрией, Пруссией, Сардинией и Турцией, автономные права и привилегии Сербского княжества еще раз подтверждались, но ста-вились теперь под «совокупное ручательство договаривающихся держав». «Вследствие сего,— говорилось в статье XXVIII догово­ра,— означенное княжество сохранит свое независимое националь­ное управление и полную свободу вероисповедания, законодательст­ва, торговли и судоходства». Порта сохраняла право содержать гарнизоны в Сербии на прежних основаниях. Но без предваритель­ного соглашения между договаривающимися державами не могло быть допущено «никакое вооруженное в Сербии вмешательство» (статья XXIX) ¹³³. Парижским мирным деговором была провозгла­шена свобода плавания но Дунаю, что имело благоприятные по­следствия для развития сербской торговли.

Таким образом, в 30—50-х годах Сербское княжество сделало следующий важный шаг по пути формирования национального го­сударства, утверждения в стране буржуазного правопорядка. Те­перь Сербия, получив международное признание, могла рассма­триваться как политическая единица, которая заняла свое место, хотя и скромное, среди европейских стран и стала практически осу­ществлять консульские сношения с иностранными правительства­ми. В это время на государственное развитие княжества стали ока­зывать влияние, кроме России, и другие государства, в частности Великобритания. Попытка последней подорвать русские позиции в Сербии была первым успехом в борьбе за лишение России права на покровительство этому молодому балканскому государству. Под воздействием англо-русского соперничества и ряда других, внут­ренних причин социальная борьба по конституционным проблемам обострилась. При этом политические группировки начали размеже­вываться и по внешнеполитической ориентации.

Общественно-экономическая отсталость усложняла процесс фор­мирования Сербского национального государства, утверждения в нем буржуазного правопорядка. Но имевшая место тенденция к со­хранению феодальных форм эксплуатации в 30-е годы постепенно изживалась. Этому способствовало, с одной стороны, преобладание в стране мелкого крестьянского землевладения, а с другой — тот факт, что капиталистический способ производства уже победил или близился к победе в большинстве европейских государств, в тесных взаимосвязях с которыми находилась Сербия.

В 40—50-х годах Сербское княжество достигло определенного прогресса в общественно-экономическом государственном развитии. Как писал Ф. Энгельс, в середине XIX в. в Сербии уже. имелось «сильное и сравнительно просвещенное национальное ядро»¹³⁴. Го­сударственное единство сербского народа складывалось на нацио­нальной основе. Становление буржуазной сербской нации шло па­раллельно с формированием Сербского государства. В рассматри­ваемый период оба эти процесса были далеко не завершены, но уже порождали идеологические концепции в отношении перспектив раз­вития Сербского княжества, задачу превращения его в независимое сильное государство. Эта идея, выраженная в 1844 г. в «Начерта­нии», обрамлялась, однако, великосербскими тенденциями. Во вре­мя революции 1848—1849 гг. появились более обширные планы со- здания в землях, освобожденных от власти Австрии и ' Турции, южнославянского государства. Но при этом предполагалось, что освобождение от чужеземной власти произойдет не революционным путем, не силами самих народных масс. Вместе с тем постепенно становилось ясным, что не «историческое право», не государствен­ные традиции, а право каждого народа на национальное самоопре­деление должно послужить основой процесса формирования нацио­нальных буржуазных государств в Юго-Восточной Европе.