Istoria_Rossii_KhKh_vek

Свидетельство очевидца

В Харькове населению города пришлось пережить страшные дни до прихода Белых. Туркул с содроганием пишет о том, как отнеслись жители Харькова к только что пленённой добровольцами команде Красного броневика «Товарищ Артём». «Это были отчаянные ребята, матросы в тельниках и кожаных куртках, чёрные от копоти и машинного масла, один в крови. Мне сказали, что начальник броневика, коренастый, с кривыми ногами, страшно сильный матрос, был ближайшим помощником харьковского палача, председателя чека Саенко (который учил своих подручных пить человеческую кровь) … Я впервые увидел здесь ярость толпы, ужасную и отвратительную… Их били палками, зонтиками, на них плевали, женщины кидались на них, царапали им лица. Конвоиры оттаскивали одних — кидались другие… С жадной яростью толпа кричала нам, чтобы мы прикончили матросню на месте, что мы не смеем уводить их, зверей, чекистов, мучителей. Какой-то старик тряс мне руки с рыданием: „Куда вы их ведёте, расстреливайте на месте, как они расстреляли моего сына, дочь! Они не солдаты, они палачи!“ Но для нас, — пишет Туркул о захваченной команде броневика, — они были пленные солдаты, и мы их вели и вывели… из ярой толпы. Проверка и допрос установили, что эти отчаянные ребята действительно все до одного были чекистами, все зверствовали в Харькове. Их расстреляли». Ненависть к харьковским чекистам была вполне естественной, хуже было то, что жестокость одних неизбежно приводила к ожесточению других и часто толкала людей на новую жестокость. Колоссальное мужество и веру нужно было иметь всем тем, чьи дети, жёны, родители были замучены большевиками, чтобы не ожесточиться. Часто командованию Белых войск не удавалось предотвращать в армии бессудные расправы над большевиками.

Восстанавливался гражданский суд, действовали военные трибуналы, но повсюду применялось не «революционное правосознание», а законы Российского государства. Суды, составленные из людей разных политических взглядов, чаще всего кадетов и правых социалистов, не часто выносили суровые приговоры, да и те (если это были приговоры к смерти) обычно смягчались главнокомандующим. Казнили только тех, кто запятнал себя службой в ЧК, на руководящих большевицких постах, связанных с упрочением большевицкой власти, явными жестокостями в отношении пленных и мирного населения. По законам военного времени казнили шпионов и диверсантов.

Красный террор представлял собой государственную политику, нацеленную на истребление определенных слоев населения и запугивание остальных. У Белых таких целей не было. Картинки в советских книгах, на которых Белые «вешают рабочих и крестьян», умалчивают о том, что вешали их как чекистов и комиссаров, а вовсе не как рабочих и крестьян. Если узко определить террор как убийство безоружных и к уголовным делам непри- частных людей ради политического эффекта, то Белые террора в этом смысле вообще не практиковали. Чекисты и комиссары возмущались «Белым

812 Часть вторая РОССИЯ В РЕВОЛЮЦИИ 1917—1922 годов

террором» именно потому, что опасались быть казненными за причастность к уголовно наказуемым делам, к «преступному сообществу» по позднейшей классификации Нюрнбергского процесса, за преступления против человеч- ности или за военные преступления. За лето 1918 г. правительство Комуча на Волге казнило около 1000 большевиков. А за 2 года власти в Крыму Белые казнили 281 человека. «26 бакинских комиссаров» были казнены за то, что при наличии значительных сил сдали Баку союзникам Турции без боя. Полковник К. И. Рябцов, командовавший московским гарнизоном в крити- ческие дни октября 1917 г., был позже расстрелян Белыми за преступную бездеятельность, которая помогла Красным захватить город. Эти казни совершались по суду, с применением уголовного уложения. Они ничего общего не имели с массовым уничтожением целых социальных слоев, практиковавшимся большевиками.

Мнение историка

«Белые действительно казнили большевиков и тех, кто им сочувствовал. Расправы эти были и массовыми, и весьма жестокими. Но они никогда не возводили террор в ранг особой политики и не создавали для этого формальных институтов, таких как ЧК. Обычно такие казни производились по распоряжению армейских офицеров, действовавших по собственной инициативе. Часто они были эмоциональной реакцией на опустошительные картины, которые открывались взору на территориях, отвоеванных у Красной армии. Будучи вполне одиозным, террор Белых армий, в отличие от Красного террора, никогда не был систематическим». — Р. Пайпс. Русская революция. Т. 2. — С. 598.

Рабочие были вполне защищены в своих правах указом от 23 марта 1919 г., и соревнование труда и капитала стало носить цивилизованный характер, хотя большевики из-за линии фронта пытались (и не всегда безуспешно) вбить клин между «пролетариатом» и Белой властью.

ДОКУМЕНТ

«Необходимо принять меры, — указывали из Москвы, — чтобы соглашение между правительством и рабочими не состоялось, учитывая всю важность для правительства Деникина, если бы этот первый шаг увенчался успехом. Данный случай является благодарной почвой для демонстрирования классового антагонизма». — Очерки истории русской смуты. Т.IV. — С. 405.

Положение крестьян было более сложным. За 1917—1918 гг. крестьяне поделили между собой практически всю помещичью землю, успели снять с нее два урожая и засеяли в третий раз. И большевики, и другие социали-

сты убеждали крестьян, что земля — их владение. Но основанная на российском праве Белая власть не могла попрать принцип священности частной собственности. С другой стороны, отбирать у крестьян захваченную ими землю было немыслимо. Многие представители правого течения в Особом совещании, сами — крупные землевладельцы (М. Родзянко, Н. Савич), предлагали вернуть в той или иной форме захваченную земельную собственность помещикам и сохранить помещичье землевладение. Кое-где на Украине и в Курской губернии землю у крестьян отбирали воинской силой и упорствовавших мужиков даже пороли. Но эти эксцессы были полностью пресечены приказом Главнокомандующего ВСЮР. До полного прекращения властвования большевиков и до созыва Законодательного Всероссийского собрания землю было приказано оставить в руках ее фактических владельцев. Законным владельцам предполагалось отдавать часть снятого урожая — третий сноп, или половину хлеба и трав и 1/6 корнеплодов.

ДОКУМЕНТ

Верховный Правитель адмирал Колчак в секретной телеграмме Деникину от 23 октября 1919 г. писал: «Понимая сложность земельного вопроса и невозможность его разрешения до окончания гражданской войны, я считаю единственным выходом для настоящего момента по возможности охранять фактически создавшийся переход земли в руки крестьян, допуская исключения лишь при серьезной необходимости и в самых осторожных формах. Глубоко убежден, что только такая политика обеспечит необходимое сочувствие крестьян освободительной войне, предупреждая восстания и устранит возможность разлагающей противоправительственной пропаганды в войсках и населении».

Белая администрация прилагала много усилий к поддержке сельского хозяйства, широко практиковались ссуды на семена, на аренду сельскохозяйственных машин, давались освобождения и отсрочки по призыву в армию, снижалась арендная плата за землю, выдавались компенсации за незаконные реквизиции. Земледельческий налог на плодородных черноземных землях взимался в 1919 г. в размере пяти пудов хлеба с десятины (около 8% урожая). Все эти меры невероятно отличались от продотрядов и продразверсток, практиковавшихся большевиками. Эффект сельскохозяйственной политики Белых был налицо — на освобождаемых от большевиков территориях стоимость продуктов питания и других предметов первой необходимости сразу же резко падала.

Восстановив рыночное хозяйство и опираясь на золото, захваченное в Казани, и денежные ресурсы, размещенные за границей, Белое правительство смогло создать сравнительно надежное денежное обращение на осво-

814 Часть вторая РОССИЯ В РЕВОЛЮЦИИ 1917—1922 годов

божденной территории. Инфляция, несмотря на работу печатного станка, вполне контролировалась и не приводила к полному обесценению денег, как

âбольшевицкой зоне. Даже в январе 1920 г., в момент отступления Белых армий, цена хлеба в Белой зоне России не превышала 20 рублей за фунт, а цена золотого французского франка на Новороссийской бирже — 100— 150 рублей. Т.е. белый рубль в сравнении с 1913 г. упал в 300—500 раз (в 1913 г. 1 франк составлял 37,5 коп. золотом). Красный рубль упал в сравнении с 1913 г. к январю 1920 г. 16 800 раз, т.е. перестал вовсе что-либо стоить. Сам Ленин называл советские «дензнаки» — «ленинки» «крашеной бумагой» и хохотал в разговоре с Бертраном Расселом над глупостью крестьян, отдававших за эту «бумагу» большевикам урожай.

Чтобы помочь нищему населению, администрация ВСЮР разрешила было обмен 500 рублей «ленинок» на деньги Белого юга на предъявителя один к одному. Деньги повезли возами, и от этого плана пришлось отказаться. Большевицкие деньги были полностью аннулированы, а голодающим первую помощь оказывали продуктами, за работу же, постой и другие услуги сразу же платили белыми деньгами. Благодаря этим мерам уровень жизни стал исправляться на Украине и в великорусском Черноземье на глазах.

Следует заметить, что хотя Белые правительства контролировали 9/10 золотого запаса Императорской России (652 млн. рублей находилось у Омского правительства и 320 млн. — за рубежом, под контролем союзников), большевики сохранили в своих руках 147 млн. рублей золотого запаса, а тотальным ограблением населения и конфискацией ценностей, находившихся

âчастном владении, существенно увеличили свою казну.

Наконец, на освобожденной территории сразу же вновь начиналась религиозная жизнь, открывались храмы, мечети, буддийские молельни, быстро восстанавливалось нормальное школьное образование. Возрождением образования на освобожденных землях занимались такие замечательные люди, как профессор Павел Иванович Новгородцев (1866—1924).

И все же практически все очевидцы и участники Белой борьбы подчеркивали невероятный контраст между героизмом и самопожертвованием армии

èсвоекорыстием, алчностью, расхлябанностью тыла. Она сразу же бросалась в глаза — смущала одних, растлевала других, а кое-кого побуждала и вовсе покидать ряды Белых армий. На фронте умирали, в тылу — обогащались

èпрожигали жизнь, скрываясь от призыва. На фронте проливали кровь за будущую Россию, в тылу, огражденная штыками Белых бойцов, догнивала Россия вчерашняя, та, что породила революцию. «Дело не в правой или левой политике, а в том, что мы совершенно не справились с тылом», — сказал один из видных генералов ВСЮР, член Особого Совещания. Его слова, без указания лица, приводит Деникин.

«В городах ш¸л разврат, разгул, пьянство и кутежи, в которые очертя голову бросалось и офицерство, приезжавшее с фронта. „Жизни — грош цена. Хоть день, да мой!..“ Ш¸л пир во время чумы, возбуждая злобу или отвраще-

ние в сторонних зрителях, придавленных нуждой, в тех праведниках, которые кормились голодным пайком, ютились в тесноте и холоде реквизированной комнаты, ходили в истрепанном платье, занимая иногда очень высокие должности общественной или государственной службы и неся ее с величайшим бескорыстием. Таких было немало, но не они, к сожалению, давали общий тон жизни Юга. Великие потрясения не проходят без поражения морального облика народа. Русская смута, наряду с примерами высокого самопожертвования, всколыхнула еще в большей степени всю грязную накипь, все низменные стороны, таившиеся в глубинах человеческой души…» — писал генерал Деникин. Следует добавить, что он сам был одним из таких «праведников», не имевшим денег даже на пошив новой формы взамен истрепавшейся или на на¸м прислуги — жена главнокомандующего сама стирала и готовила обеды.

Свидетельство очевидца

«Опасаюсь, чтобы Тебя не спровоцировали, предложив валюту под видом узаконенного пособия, — пишет главнокомандующий ВСЮР генерал Деникин жене 20 февраля 1920 г. — Боже сохрани! Ни от каких учреждений, министров не принимай ничего. Продавай вещи, победствуй немного, быть может, мне удастся как-нибудь помочь, наконец, лучше в долг от варягов получать (как это ни оскорбительно), чем дать пример тем господам, которые только об обеспечении своих животов и думают».

Спекуляции военным имуществом, дефицитными материалами, услугами транспорта были распространены повсеместно. На счетах в европейских банках некоторых «тыловиков» множились десятки тысяч, а то и миллионы франков и фунтов стерлингов, а в это время Белому воинству не выплачи- вали месяцами денежного довольствия, не обеспечивали обмундированием и продуктами. Среди прочего, это ослабляло энтузиазм союзников помогать Белым — они видели, как поставляемые ими ресурсы разворовываются тыловым начальством и не достигают ни фронта, ни бедствующих обывателей.

ДОКУМЕНТ

Торгово-промышленное совещание, проходившее в Ростове-на-Дону в октябре 1919 г., вынуждено было даже принять специальную резолюцию, в которой указывалось: «Совещание считает своим долгом указать на угрожающее падение нравственного уровня во всех профессиях, соприкасающихся с промышленностью и торговлей. Падение это ныне охватило все круги этих профессий и выражается в непомерном росте спекуляции, в общем упадке деловой морали, в страшном падении производительности труда…»

816 Часть вторая РОССИЯ В РЕВОЛЮЦИИ 1917—1922 годов

Взятка и связи освобождали от призыва в армию и защищали от сурового наказания за дезертирство. Если крестьяне и казаки, не желавшие сражаться ни за Красных, ни за Белых, уходили в горы и леса, становились «зелеными», то молодежь высших классов освобождалась за взятку и благодаря связям устраивала себе «бронь» от призыва.

Свидетельство очевидца

Вырыпаев вспоминает: «За ноябрь месяц 1918 г., в страшные морозы в Приуралье, Волжская группа несла большие потери обмороженными. На неоднократные требования прислать тёплые вещи из Омска не было ответа». Каппель попросил поручика съездить в Омск. «Прибыв в Омск вечером, я нашёл все отделы снабжения закрытыми. Через своих приятелей я узнал о несметных количествах тёплых вещей, сданных в интендантство. Это меня окрылило, и я с нетерпением стал ждать завтрашнего дня. А когда сумерки сменились ночью, Омск меня, отвыкшего от тыла, просто ошеломил каким-то исступленным разгулом и почти поголовным пьянством, похожим на пир во время чумы». Вырыпаеву стало не по себе, и он поинтересовался у окружающих, не праздник ли в Омске, но получил ответ, что это — обычная вечерняя жизнь тылового Омска… Перед глазами поручика встали картины боёв и замерзающих соратников… В тылу жизнь текла размеренно — там едва ли было понятно негодование Вырыпаева, вызванное предложением «подождать недельку» в Омске, пока вещи «распределят по частям». Только при помощи знакомого чеха Вырыпаеву удалось получить из их штаба тёплые вещи для каппелевцев…

«Классовый эгоизм процветал пышно повсюду, не склонный не только к жертвам, но и к уступкам. Он одинаково владел и хозяином и работником, и крестьянином и помещиком, и пролетарием и буржуем. Все требовали от власти защиты своих прав и интересов, но очень немногие склонны были оказать ей реальную помощь… Материальная помощь армии и правительству со стороны имущих классов выражалась цифрами ничтожными — в полном смысле слова. И в то же время претензии этих классов были весьма велики…» — писал Деникин.

Эгоизм проявляли не только отдельные люди, но и целые государственные образования. Так, Донское казачье правительство продавало уголь-ан- трацит в Константинополь, в то время как из-за отсутствия топлива Белая Одесса оставалась без воды и света; Кубань вывозила пшеницу в Грузию, а соседняя Новороссийская губерния голодала.

Разгул и безнравственность тыла провоцировали и действующую армию. Чтобы кутить в тылу, надо было иметь деньги. Все чаще Белые войска оказывались замешанными в грабежах. Грабили большей частью не обывательское добро, но награбленное уже большевиками, ими брошенное при отступлении. Трофейное топливо, ценности, иное имущество не сдавали в тыл — «все

равно разворуют тыловые крысы», — а тут же продавали или везли домой — на Дон, Кубань, Терек, в родные станицы, в дома и храмы. Но бывали, и не так редко, случаи грабежей среди мирного населения. Эти возмутительные факты начальство старалось пресекать со всей строгостью, но получалось не всегда.

«Каждый день — картины хищений, грабежей, насилий по всей территории вооруженных сил, — писал 29 апреля 1919 г. генерал Деникин жене. — Русский народ снизу доверху пал так низко, что не знаю, когда ему удастся подняться из грязи. Помощи в этом деле ниоткуда не вижу. В бессильной злобе обещал каторгу и повешенье. Но не могу же я сам, один ловить и вешать мародеров фронта и тыла». Один из участников борьбы на северо-западе России писал: «Конечно, в этой борьбе, когда даже самое необходимое надо добывать самому, трудно провести резкую грань между реквизицией и военной добычей, с одной стороны, и грабежом — с другой. Поэтому человек со слабыми нравственными устоями легко переходит эту границу. Недаром здесь граб¸ж в шутку называют „партизанством“». Это «партизанство», существовавшее на всех фронтах Белой борьбы, было бедой, которая бросала тень на Белое дело.

Историческая справка

Никакие меры в отношении нарушителей не могли быть безусловно действенными. Много, очень много значил личный нравственный пример командира. Но в обстановке, когда низкие поступки стали обыденностью, каждый человек должен был решать, поступать ли ему «как все», или же несмотря ни на что вести себя благородно, сознавая ответственность перед Богом за каждый свой поступок. Сергей Мамонтов описывает случай, как он, поддавшись общим настроениям, отправился однажды с другими офицерами на грабёж крестьян. С чувством отвращения, но внушая себе, что раз все берут, то должен взять и он, Мамонтов взял себе у испуганных хозяев красивый шёлковый платок. В тот момент он переживал смутные чувства; «с одной стороны, — пишет он, — я был глубоко возмущён и сдерживался, чтобы не вступиться за несчастных. Но появилось и другое, скверное чувство, и оно постепенно усиливалось. Опьянение неограниченной властью». Когда на следующий день брат Мамонтова случайно увидел платок, он спросил, что это. «Я сильно покраснел.

– Понимаю… и тебе не стыдно?

Мне было очень стыдно, но я все же сказал:

—Все же это делают.

—Пусть другие делают, что им нравится, но не ты… Нет не ты…»

ИСергей нашёл в себе мужество никогда больше не поступать подобным образом.

818 Часть вторая РОССИЯ В РЕВОЛЮЦИИ 1917—1922 годов

Преступления, чинимые Белыми на фронте и в тылу, были не редки. Но они никогда не превращались в политику Белой власти. Напротив, они всегда рассматривались как преступления, как зло и беззаконие, с которым надо было бороться и с которым более или менее успешно боролись все главноначальствующие над фронтами, практически все губернаторы и высшие гражданские власти Белого тыла. Эти преступления во многом объясняются общим падением морали во время революции и Гражданской войны, а во многом — и той гражданской и экономической свободой, которая была естественна для освобожденной части России и которая, в своем положительном смысле, была главной целью Белой борьбы. Белое дело было борьбой за свободу и достоинство человека. Злоупотребления и преступления Белых являлись эксцессами свободы, а отнюдь не рационально избранными методами утверждения их власти

Литература

Г. А. Бордюгов, А. И. Ушаков, В. Ю. Чураков. Белое дело: идеология, основы, режимы власти. М., 1998.

В.Д. Зимина. Белое движение в годы гражданской войны. Волгоград, 1995. А. П. Ракова. Омск — столица Белой России. Омск, 2010.

В.Ж. Цветков. Белое движение в России // Вопросы истории. № 7, 2000.

2.2.24.Церковь и религиозные движения

âгоды Гражданской войны

Несмотря на ощутимые военные поражения большевиков весной и летом 1919 г., именно в этот период ими была осуществлена беспрецедентная по своей кощунственности и весьма кровопролитная для православного духовенства антицерковная кампания, связанная с постановлением Наркомата юстиции об организованном вскрытии мощей, которое было принято 16 февраля 1919 г. Стремясь дискредитировать Церковь в глазах народных масс, почитавших именно нетленные мощи, большевицкие власти провели к осени 1920 г. 63 организованных вскрытия мощей многих широко почи- тавшихся подвижников — в том числе преп. Сергия Радонежского, преп. Серафима Саровского, Великого князя Владимира, Крестителя Руси. Подобные акции проходили, как правило, в столь кощунственных формах, что не могли не провоцировать отдельных представителей духовенства и в особенности активных мирян на сопротивление хулителям церковных святынь. В этих случаях власти обрушивали на православных христиан нарочито жестокие репрессии, обвиняя их в активной контрреволюции. В числе первых была разгромлена Троице-Сергиева лавра и превращена в антирелигиозный музей.

Св. Патриарх Тихон своим указом епархиальным архиереям 17 февраля 1919 г. об «устранении поводов к глумлению и соблазну в отношении святых мощей» и своим письмом к председателю Совнаркома Ленину от 2 апре-

ля 1919 г. пытался сократить масштабы репрессий, которым подвергались в период этой кампании духовенство и миряне, но его усилия оказались тщетными.

Освобождая русскую землю от большевицкой власти, Белые встречали ужасающие примеры религиозного кощунства и религиозно мотивированных злодеяний. В Лубнах перед своим уходом большевики расстреляли поголовно всех монахов Спасо-Мгарского монастыря во главе с настоятелем. Покровский монастырь Киева была обращен в больницу для сифили- тиков-красноармейцев. Повсюду местные жители рассказывали о зверских убийствах большевиками священников, епископов, монахов и монахинь, где могли — указывали их могилы. Часто убийства совершались буквально в день отступления и оставлялись Белым как последний «привет» отходящего Красного воинства.

Свидетельство очевидца

Более чем обычным является описание бесчинств, которые Дыбенко и его товарищи устроили в Спасовом скиту Харьковской епархии: «Забравшись в храм под предводительством Дыбенки, красноармейцы вместе с приехавшими с ними любовницами ходили по храму в шапках, курили, ругали скверно-матерно Иисуса Христа и Матерь Божию, похитили антиминс, занавес от Царских врат, разорвав его на части, церковные одежды, подризники, платки для утирания губ причащающихся, опрокинули Престол, пронзили штыком икону Спасителя. После ухода бесчинствовавшего отряда в одном из притворов храма были обнаружены экскременты…» — А. Деникин. Очерки русской смуты. Т. V. — С. 82.

Гражданская война разделила Россию линией фронта. Епархии, освобожденные Белыми, оказались лиш¸нными связи с Патриархом и Синодом, находившимися в Москве. Необходимость решать вопросы церковной жизни, которые требовали благословения высшего церковного управления, побуждала правящих архиереев, оказавшихся в подобном положении, создавать на местах временные соборные органы высшей церковной власти. Это были постоянно действующие совещания архиереев нескольких епархий, на которые либо избирались, либо делегировались представители духовенства и мирян данных епархий и которые брали на себя решение вопросов, подлежащих компетенции высших органов церковной власти.

Получившие название «Временное Высшее Церковное Управление» (ВВЦУ), такие органы власти возникли ноябре 1918 г. в Сибири во главе с архиепископом Омским Сильвестром, а в мае 1919 г. — на юге России сначала во главе с архиепископом Донским Митрофаном (Симашкевичем), а с ноября 1919 г. во главе с митрополитом Киевским Антонием (Храповицким). Эти органы церковной власти успешно осуществляли управление епархиями на основе определений и постановлений, принятых на Поместном

820 Часть вторая РОССИЯ В РЕВОЛЮЦИИ 1917—1922 годов

Соборе 1917—1918 гг. Епархиальное духовенство, находившееся в канониче- ском подчинении Сибирскому и Южному ВВЦУ, трудилось и в вооруженных силах Белых армий, в которых сохранялся институт военного духовенства, и стремилось духовно сплотить и укрепить все патриотически настроенные общественные силы России. Страдания, потери близких людей, боязнь за свою жизнь открыли много сердец вере в Бога. «Сколько стояло тогда в этих церквах людей, прежде никогда не бывавших в них, сколько плакало никогда не плакавших», — записывал Иван Бунин в дневник в июне 1918 г. Священникам приходилось трудиться, не покладая рук.

Историческая справка

Среди решительно обратившихся в эти годы к Церкви был и философ Дмитрий Васильевич Болдырев (1885—1920), которого Н. О. Лосский считал «самым талантливым своим учеником». Болдырев окончил историко-филологический факультет Петербургского университета и был оставлен при кафедре философии. Стажировался в Гейдельбергском

иМарбургском университетах. Знаток иконы и древнерусского искусства. С 1918 г. — приват-доцент Пермского университета (кафедра философии). Болдырев в 1919 г. стал директором пресс-бюро Русского бюро печати при правительстве Колчака. В эти месяцы он, по словам Лосского, «надевая стихарь, проповедовал защиту религии и родины против безбожной и бесчеловечной власти». «Большевики… только по языку русские, — говорил он. — Они не русские в самом главном. Если враг есть отступник, снявший Крест, то, очевидно, оружие против него есть именно этот Крест. Мы, борющиеся против большевиков, естественно становимся крестоносцами». Не ограничиваясь сферой пропаганды, Болдырев создает дружину Святого Креста и идёт сражаться. После оставления Колчаком Омска он отправил жену и двухлетнего сына во Владивосток, а сам остался с Верховным Правителем. В Иркутске был арестован по указанию Политического центра и, скорее всего, разделил бы участь министров Омского правительства, убитых большевиками в течение лета 1920 г., но умер от сыпного тифа в тюремном госпитале в Иркутске 12 мая. Находясь в тюрьме, философ ободрял сокамерников: «Братья, разве такое терпели до нас борцы за веру и родину? За свои идеи? За дело общеславянское? За державу? Стыдно и нам падать духом!» Вдовой и почитателями таланта

игражданского подвига Болдырева была издана в 1935 г. в Харбине его незавершенная книга «Знание и бытие».

«Его талант, философский и художественный, дал бы блестящие результаты, если бы не преждевременная гибель его в годы Гражданской войны», — писал о Болдыреве Н. О. Лосский (Воспоминания, с. 149).

Н.О. Лосский. Д. В. Болдырев. Некролог // Мысль. 1922, № 1.