Формы организации социальных знаний и опыта

Как уже говорилось раньше, согласно некоторым теориям (например, Ч. Кули), наше восприятие социального мира носит пассивный характер. Но другие теории (например, когнитивистской ориентации), напротив, подчеркивают нашу активность и избирательность в процессе социального познания.

Почему же познавая социальный мир, мы не ограничиваемся ролью отстраненных, объективных наблюдателей, к чему, как мы знаем, специально стремятся ученые? Почему наша активность простирается так далеко, что вместо непредвзятого восприятия этого мира мы сами конструируем его в своем воображении, в сознании? А проще говоря, придумываем его, замечая и воспринимая одно и не обращая внимания на другое? Почему наша активность проявляется в субъективизме, пристрастности, избирательности?

Прежде всего, это объясняется тем, что у каждого из нас имеются уже готовые, сложившиеся заранее ожидания и предположения относительно других людей и социального мира в целом. И мы хотим, чтобы наши ожидания и представления подтвердились. Ведь как приятно сказать и себе и окружающим: “Я был прав!” Для человека это очень важно — всегда ощущать себя правым. Если он “не ошибается”, значит, хорошо ориентируется в мире, значит мир надежен и предсказуем. Кроме того, осознание собственной правоты повышает самооценку человека.

Как можно добиться этого ощущения? Сделать это можно двумя способами — либо привести свои знания хоть в какое-нибудь соответствие с реальностью, либо, наоборот, подогнать, приспособить реальность к своим представлениям, так чтобы мир соответствовал созданной человеком мыслительной конструкции. В социальном познании второе случается гораздо чаще, чем первое.

Философия человеческой природы

Наиболее общий уровень наших изначальных ожиданий обычно называют философией человеческой природы. Она имеется почти у всех. Многим людям кажется, что они знают человеческую натуру, сущность человека и воспринимают окружающих именно сквозь призму своих ожиданий или “знаний”. Одни считают, что “ все люди — эгоистичны и злы по своей природе”, другие же, напротив, полагают, что людям присущи доброта и альтруизм. Одним кажется, что люди рассудительны, дальновидны и рациональны, другим — что они безалаберные, безрассудные, импульсивные существа, кто-то убежден, что люди честны и открыты, кто-то — что они лживые и хитрые. Мы уже знаем, что на восприятие индивидом других людей большое влияние оказывает Я-концепция самого человека, т. е. то, как он сам себя осознает и воспринимает. Исходя из этих предположений, иначе говоря, из собственной философии человеческой сущности, каждый из нас и оценивает окружающий социальный мир, людей и их поступки. Таким образом, при помощи убеждений относительно человеческой природы мы организуем социальную информацию.

Помимо философии человеческой природы людьми в социальном познании широко используются и другие формы организации знаний, такие, как имплицитные теории, прототипы, стереотипы и другие когнитивные схемы.

Имплицитные теории личности

Каждый из нас, приобретая социальные навыки и опыт, непроизвольно создает некие теории, в том числе и теории личности, в которых пытается уловить определенную логику того, как взаимосвязаны в людях те или иные черты или качества, те или иные характеристики. Иногда эти теории не создаются индивидом, а просто заимствуются из чужого опыта или общественного мнения. Характеристики же, в свою очередь, увязываются с определенным поведением. Такие теории получили название имплицитных, поскольку, с одной стороны, то, что в них утверждается, воспринимается людьми как само собой разумеющееся, а с другой — они чаще всего носят неосознанный характер, т. к. создаются безотчетно, спонтанно. Понятно поэтому, что такие теории плохо согласуются с логикой, но, тем не менее, преобладают в наших представлениях о других людях. Именно сквозь призму этих теорий мы воспринимаем окружающих.

В имплицитных теориях личности могут увязываться, например, веселость с щедростью и сердечностью и не ассоциироваться с черствостью и равнодушием (хотя улыбчивый, веселый человек может быть черствым и бессердечным), маскулинность с суровостью и мужественностью, а женственность, напротив, с мягкостью и беззащитностью (хотя как первое, так и второе может оказаться неверным), воинский героизм с социальной смелостью (хотя давно известно, что для многих людей проще совершить воинский подвиг, чем сказать правду в глаза своему начальнику). Сентиментальность и способность умиляться могут увязываться людьми с добротой и заботливостью, хотя даже из истории сколько угодно известно сентиментальных людей, отличающихся крайней жестокостью; восторженность — с искренностью и благородством чувств, хотя восторженность чаще всего объясняется лицемерием и корыстью, реже — глупостью. Ну, и так далее.

Истинность имплицитных теорий легко подвергнуть проверке, исследовав, насколько в реальности взаимосвязаны черты, ассоцииро-ванные в этих теориях. Но имплицитные теории тем и отличаются от научных (формализованных психологических теорий), что их создатели совершенно не обеспокоены их проверкой. Эти теории и так считаются истинными. И поскольку мы, как правило, не осознаем, что непроизвольно увязываем одни характеристики с другими (например, веселость и добродушие), то в тех случаях, когда наши теории не оправдываются, эти факты минуют наше сознание, и мы на них просто не обращаем внимание.

Относительно того, как люди сочетают различные личностные черты для формирования впечатлений о человеке, Соломоном Ашем еще в 40-х годах (1946) была создана теория центральных черт личности. По мнению Аша, центральные черты личности — это такие характеристики человека, которые способны полностью предопределить впечатление о нем. Так, например, когда в исследовании Аша в перечне из семи характеристик индивида содержалось определение холодный, то только 10% участников допускали, что холодный человек может быть также и честным или обладать чувством юмора. Если же в перечне содержалась характеристика сердечный, то 30% участников считали этого человека щедрым, благородным, а более 70% предполагало у него чувство юмора. А вот такие характеристики, как воспитанный/невоспитанный, мало влияли на организацию целостного впечатления о человеке. На основании этого Аш сделал вывод, что холодность и сердечность являются центральными чертами при восприятии личности, в то время как воспитанность/невоспитанность оказываются периферийными характеристиками.

Теорию Аша в интересном эксперименте подтвердил Харольд Келли (1950). Его исследование состояло в том, что различным студенческим группам одного и того же преподавателя представляли то как сердечного, мягкого, то как холодного и черствого человека. И хотя потом преподаватель читал идентичные лекции во всех группах, у студентов сложилось о нем неодинаковое впечатление. Оно полностью соответствовало предварительному представлению, т. е. той установке, которую сформировали у слушателей. Там, где преподаватель был рекомендован как добродушный человек, у студентов сложилось о нем такое же мнение. И наоборот.

Келли, таким образом, пришел к заключению, что характеристики, относящиеся к центральным чертам, во-первых, способны повлиять на формирование целостного впечатления о человеке еще до реального знакомства с ним. А, во-вторых, это впечатление настолько сильное, что даже очное знакомство и реальное взаимодействие с этим человеком не в состоянии изменить сложившееся о нем впечатление.

Однако дальнейшие исследования этой проблемы показали, что с центральными личностными чертами дело обстоит несколько сложнее, чем полагали Аш и Келли. Так, в частности, выяснилось, что люди придают решающее значение тем или иным характеристикам человека не вообще, а в зависимости от того, какого рода социальные взаи-модействия их связывают. Весь спектр этих взаимодействий условно можно разделить на два типа: социально-межличностные и интеллек-туально-деловые взаимодействия. Для первого типа отношений такие характеристики, как холодность и сердечность, действительно могут быть критически значимыми. Для другого же типа эти черты могут оказаться малозначимыми или вообще незначимыми. В деловых отношениях, например, более востребованы такие характеристики, как честность, порядочность, точность, пунктуальность, добросовестность и т. д. Поэтому холодности или сердечности здесь отводится второстепенное значение. Точно так же дело обстоит и в сфере интеллектуальной деятельности. Сердечность или холодность ученого, вероятно, мало способны повлиять на его научное творчество. Другое дело, что, в соответствии с имплицитными теориями личности, человека, определенного как сердечный, окружающие могут наделять другими, сопутст-вующими характеристиками: интеллектуальный, добросовестный и т. д. И, наоборот, человека, определенного как холодный, могут наделять отрицательными качествами, в том числе и низкой интеллектуальностью.

Что касается исследования Аша, то в нем для описания человека использовались в основном такие характеристики, которые указывали на его интеллектуальные способности, и лишь одна из них касалась проявления его душевных качеств. Все это повторилось и в исследо-вании Келли. Представляя студентам преподавателя, исследователи описывали лишь его интеллектуальные и научные достижения, а характеристика уровня социально-межличностных отношений ограничивалась только указанием на сердечность или холодность. Отсюда и такое большое влияние этих характеристик на формирование впечатления о нем у студентов.

Следовательно, можно сделать вывод, что центральных черт характера в том смысле, как понимал их Аш, не существует. Поэтому, полагает Розенберг, правильнее говорить о наборе личностных черт, которые и предопределяют то, какое впечатление сложится о человеке (Кон И., 1968).

Этот набор характеристик зависит, в свою очередь, от того, какого рода социальные отношения связывают людей. В заключение отметим, что в отношении некоторых личностных черт нам легче сделать определенный вывод, чем в отношении других. Так, например, нам проще убедиться в том, что человек веселый, чем в том, что он умный, поскольку веселое поведение легче распознается, чем умное. С другой стороны, некоторые характеристики человека оказываются для нас крайне значимыми, т. к. могут нести угрозу для нас самих. Поэтому они и кажутся более очевидными. Например, единственного случая обмана нам достаточно для того, чтобы сделать решительный вывод, что перед нами нечестный человек. В то же время, увидев однажды своего знакомого небритым или в неглаженой одежде и нечищеных башмаках, мы не станем торопиться с выводами и заключать, что этот человек — неряха и вообще опустившийся тип.

Правда, и здесь обнаруживается определенная закономерность, суть которой в том, что нам легче разубедиться в наличии у других людей положительных качеств, чем отрицательных. Так, если у вас изначально сложилось негативное впечатление о человеке, то понадобится немало времени и усилий со стороны этого человека, чтобы переубедить вас и сформировать благоприятное впечатление о нем. Если же мы считаем кого-то порядочным, но однажды этот человек поступает подло, то этого достаточно, чтобы наше мнение о нем резко измени-лось. Вместе с тем, если мы кого-то считаем жестоким, поскольку однажды видели, как он проявил жестокость, то сколько бы впоследст-вии этот индивид ни демонстрировал доброту и милосердие, наше впечатление о нем как о жестоком человеке мало изменится.