tsu_izv_economic_and_legal_science_2016_03_part_2

производственно-хозяйственной и предпринимательской деятельности, нарушении деловой этики или обычаев делового оборота, которые умаляют честь и достоинство гражданина или деловую репутацию гражданина либо юридического лица» [3]. Порочащий характер распространенных сведений устанавливает суд, поскольку это должны быть негативные сведения о лице, несоответствующие действительности. Соответствие сведений действительности не может быть проверено экспертом.

Кроме того, как было указано выше, при рассмотрении признака №3, чаще всего оскорбительные высказывания носят не фактологический, а оценочный характер, следовательно, проверить их на соответствие действительности нельзя.

Наличие доказанного умысла на оскорбление (признак №9) в соответствии с подходом, предложенным И.А. Стерниным, Л.Г. Антоновой, Д.Л. Карповым и М.В. Шамановой, эксперт-лингвист может выделить в тексте речевые маркеры намерения, которые могут свидетельствовать об умышленности оскорбления, а окончательный вывод о наличии умысла принимает суд. По нашему мнению, установление каких бы то ни было маркеров, указывающих на умышленность оскорбления, все же недопустимо и является выходом эксперта за пределы своей компетенции, поскольку установить реальную цель высказывания эксперт-лингвист не может, а компонент умышленности включает в себя то, что лицо осознавало общественную опасность своих действий, предвидело возможность или неизбежность наступления общественно опасных последствий и желало их наступления. Здесь, по нашему мнению, следует обратиться к установлению коммуникативного намерения автора текста.

Несоответствие сообщаемых о лице или организации негативных сведений действительности (признак №10), по нашему мнению, также не является квалифицирующим, т.к. проверить на соответствие действительности можно только сведения, выраженные в форме утверждения, а оскорбительные высказывания чаще всего, как мы уже указывали выше, выражены в форме оценочных суждений, не носят фактологический характер, следовательно, проверить их на соответствие действительности невозможно.

Таким образом, на наш взгляд, необходимо пересмотреть описанные выше диагностические признаки оскорбления.

Другой подход, также распространенный в экспертной практике, является одним из первых и был предложен членами Гильдии лингвистовэкспертов по документационным и информационным спорам (ГЛЭДИС). В соответствии с указанным подходом негативные оценочные высказывания, если они характеризуют деятельность конкретного физического лица, могут являться оскорбительными при соблюдении ряда условий: если они адресованы истцу лично, дают обобщенную характеристику ему как личности и выражены в неприличной форме [4, с. 36]. Ими же были определены основные категории лексических и фразеологических единиц, которые в определенных контекстах употребления могут носить в адресации к тому или иному лицу оскорбительный для лица характер:

391

1.Слова и выражения, обозначающие антиобщественную, социально осуждаемую деятельность: мошенник, жулик, проститутка.

2.Слова с ярко выраженной негативной оценкой, фактически составляющей их основной смысл, также обозначающие социально осуждаемую деятельность или позицию характеризуемого: расист, двурушник, предатель.

3.Названия некоторых профессий, употребляемые в переносном значении: палач, мясник.

4.Зоосемантические метафоры, отсылающие к названиям животных и подчеркивающие какие-либо отрицательные свойства человека: нечистоплотность или неблагодарность (свинья), глупость (осел), неповоротливость, неуклюжесть (корова) и т.п.

5.Глаголы с осуждающим значением или прямой негативной оценкой: воровать, хапнуть.

6.Слова, содержащие экспрессивную негативную оценку поведения человека, свойств его личности и т.п. без отношения к указанию на конкретную деятельность или позицию: негодяй, мерзавец, хам.

7.Эвфемизмы для слов первого разряда, сохраняющие тем не менее их негативно-оценочный характер: женщина легкого поведения, интердевочка.

8.Специальные негативно-оценочные каламбурные образования: коммуняки, дерьмократы, прихватизаторы.

9.Нецензурные слова в качестве характеристики лица [4, с. 36-37].

По нашему мнению, представленная классификация лексических и фразеологических единиц, которые в определенных контекстах употребления могут носить в адресации к тому или иному лицу оскорбительный для лица характер, является чрезвычайно широкой. Используя приведенную классификацию почти любые слова, выражающие отрицательную оценку лица, его качеств и поступков, можно отнести к оскорбительным.

Интересным представляется новый подход, предложенный Т.М. Изотовой, В.О. Кузнецовым и А.М. Плотниковой в методике проведения судебной лингвистической экспертизы по делам об оскорблении. В соответствии с методикой эксперту-лингвисту необходимо выявить лингвистические признаки унижения и неприличной формы. При выявлении компонентов значения «унижение» необходимо исходить из тех общих для лингвистического анализа положений, которые впервые были отражены в методике О.В. Кукушкиной, Ю.А. Сафоновой и Т.Н. Секераж [6]. По аналогии с указанной методикой структуру значения «унижение» авторы описывают через три обязательных компонента:

1.Предмет речи/тематика (о ком и что именно говорится);

2.Отношение (какое отношение к предмету речи выражено и как оценивается предмет речи?);

3.Цель (зачем сообщается?)

Неприличная форма выражения в соответствии с методикой диагностируется следующим образом:

392

1.Осуществляется поиск значения слова/устойчивого выражения, содержащего лингвистические признаки унижения, в академических словарях современного русского литературного языка и словарях субстандартной лексики русского языка.

2.При представленности значения слова/устойчивого выражения только

всловарях субстандартной лексики русского языка проводится его стилистический анализ: установление наличия/отсутствия при значении стилистических помет «неценз.», «обсц.», «неприл.», «вульг.», «вульг.- прост.».

3.При наличии при значении слова/устойчивого выражения стилистических помет «неприл.», «вульг.», «вульг.-прост.» проводится семантический анализ: установление принадлежности слова в прямом значении к сексуальной или экскреторной лексике.

В результате проведенного исследования экспертом должны быть установлены лингвистические признаки формы выражения высказывания.

Однако, исходя из методики, не ясно, каковы должны быть действия эксперта в случае, если ни в словарях современного русского литературного языка, ни в словарях субстандартной лексики русского языка анализируемых лексических единиц не встречается. В таких случаях, исходя из экспертной практики, необходимо обращаться к Национальному корпусу русского языка, но наш взгляд, указанное должно быть отражено в методике производства судебной лингвистической экспертизы.

Существует еще ряд подходов к производству лингвистических экспертиз по делам об оскорблении, изложенных в работах А.Н. Баранова, К.И. Бринева, Г.В. Кусова, М.А. Осадчего и др., однако, ограниченный объем статьи не позволяет обратиться к ним.

Резюмируя изложенное, несмотря на многочисленные разработки в области судебной лингвистической экспертизы по делам об оскорблении, единой методики не существует. Такое положение обусловливается разобщенностью разработок, ведущихся различными научноисследовательскими коллективами экспертных (государственных и негосударственных) и научных учреждений. Сложившаяся ситуация противоречит ст. 11 ФЗ «О государственной судебно-экспертной деятельности

вРоссийской Федерации» №73-ФЗ от 31 мая 2001г., где указано, что государственные судебно-экспертные учреждения одного и того же профиля осуществляют деятельность по организации и производству судебной экспертизы на основе единого научно-методического подхода к экспертной практике, профессиональной подготовке и специализации экспертов.

Необходима разработка единого общепринятого научно-методического подхода и понятийного аппарата судебной лингвистической экспертизы по делам об оскорблении. Для достижения указанной цели необходимо проведение совместных круглых столов, семинаров, конференций и иных мероприятий с участием представителей экспертных учреждений и научных школ с целью обсуждения и апробации уже разработанных методик и

393

рекомендаций по диагностике признаков оскорбления в текстах и их усовершенствования.

Список литературы

1.Стернин И.А., Антонова Л.Г., Карпов Д.Л., Шаманова М.В. Выявление признаков унижения чести, достоинства, умаления деловой репутации и оскорбления в лингвистической экспертизе текста. – Ярославль,

2013. 35 с.

2.Подкатилина М.Л. Судебная лингвистическая экспертиза экстремистских материалов: монография / под ред. докт. юрид. наук, док. филол. наук, проф., заместителя заведующего кафедрой судебных экспертиз МГЮА им. О.Е. Кутафина Е.И. Галяшиной. М., 2013. 184 с.

3.Постановление Пленума Верховного суда Российской Федерации № 3 от 24 февраля 2005г. // Взгляд. Ежеквартальный аналитический бюллетень. М.,

№1(6) . 2005. С. 5-18.

4.Галяшина Е.И., Горбаневский М.В., Стернин И.А. Лингвистические признаки диффамации в теории и практике судебных лингвистических экспертиз // Взгляд. Ежеквартальный аналитический бюллетень. – М.: Фонд защиты гласности. № 1(6) . 2005. С. 24-39.

5.Изотова Т.М., Кузнецов В.О., Плотникова А.М. Методика проведения судебной лингвистической экспертизы по делам об оскорблении // Теория и практика судебной экспертизы в современных условиях №1(41), 2016. С. 9298.

6.Кукушкина О.В., Сафонова Ю.А., Секераж Т.Н. Методика проведения судебной психолого-лингвистической экспертизы материалов по делам, связанным с противодействием экстремизму и терроризму. / Федеральное бюджетное учреждение Российский федеральный центр судебной экспертизы при Министерстве юстиции Российской Федерации. М.: ФБУ РФЦСЭ при Минюсте России, 2014. 98 с.

Подкатилина Мария Леонидовна, старший преподаватель кафедры судебных экспертиз, m.podkatilina@gmail.com, Россия, Москва, Московский государственный юридический университет имени О.Е. Кутафина (МГЮА)

FORENSIC LINGUISTIC EXPERTISE IN CASES OF INSULT

M.L. Podkatilina

The article considers the methodological features of the production of the forensic linguistic examination on business about the insult. Described used in peer practice approaches, given their critical analysis.

Keywords: forensic linguistic expertise, forensic expertise, an insult.

Podkatilina Maria Leonidovna. senior lecturer of forensic science’s department, m.podkatilina@gmail.com, Russia, Moscow, Kutafin Moscow State Law University (MSLA)

394

УДК 343.98

ПОНЯТИЕ ПРИНЦИПА КОНСПИРАЦИИ ОПЕРАТИВНО-РОЗЫСКНОЙ ДЕЯТЕЛЬНОСТИ

Н.Ю. Пономаренко

Рассмотрены актуальные вопросы оперативно-розыскной деятельности, связанные с использованием принципа конспирации в розыске преступника и установлении обстоятельств преступления.

Ключевые слова: конспирация, принцип конспирации, оперативно-розыскная деятельность.

Принцип конспирации является отраслевым принципом оперативнорозыскной деятельности, из чего следует, что он имеет соответствующее теоретическое определение и обоснование, но теория оперативно-розыскной деятельности имеет свою систематику и из этого закономерным является вывод о том, что отраслевой принцип конспирации как одна из методологических основ всех рекомендаций оперативно-розыскной деятельности должен отражаться в системе соответствующей теории в качестве частных принципов связанных с особенностями реализации оперативно-розыскных мероприятий и оперативно-розыскных средств.

Иными словами, можно выдвинуть гипотезу о том, что оперативнорозыскные мероприятия в процессе их планирования, организации и проведения должны соответствовать рекомендациям отраслевого принципа конспирации и отвечать частным положениям данного принципа, объясненным для средств оперативно-розыскной тактики.

Конспирация в деятельности правоохранительных органов имеет свою длинную историю, уходящую в глубь веков, однако рассмотрение этой проблемы не входит в круг интересов настоящей публикации. Поэтому в соответствии с выдвинутой гипотезой рассмотрение вопроса следует начать с того, что правовое закрепление принцип конспирации впервые получил в Законе РФ от 13 марта 1992 года №2506-1 «Об оперативно-розыскной деятельности в Российской Федерации», затем он был повторен в Федеральном законе «Об оперативно-розыскной деятельности» от 12 августа 1995 г. №144ФЗ.

Вместе с тем все нормативно-правовые акты не дают определения понятия конспирации, вероятно, это связано с тем, что законодатель не видит надобности комментировать определением термин, который является общепризнанным, а, следовательно, общепонятным.

Может быть, это хорошо для нормативно-правовых актов, но, безусловно, плохо для теории оперативно-розыскной деятельности, так как не позволяет одинаково толковать такое важное понятие, прикладное назначение которого имеет значение для субъектов правоприменительной деятельности. Кроме того, на этом фоне в теории оперативно-розыскной деятельности появились близкие

395

ему по значению лексические образования, такие как «режим конспирации», «условия конспирации», «правила конспирации» и пр. Эта терминология имеет право на существование и обуславливает определенное содержание оперативно-розыскной деятельности, однако без единообразного толкования ключевого слова – конспирация, может возникать некоторая путаница в их употреблении как учеными, так и практиками. В этой связи логиками верно подмечено, что в полном объеме уяснить содержательную составляющую понятия можно «раскрывая главное в предмете, а определение позволяет выделить данный предмет, отличить его от других предметов, предостерегает от смешения понятий, от путаницы в рассуждениях» [4, с 55].

Анализ специальной литературы по вопросам оперативно-розыскной деятельности изданной в последние десятилетия свидетельствует о том, что определению понятия «конспирация» как отраслевому принципу ОРД в теории уделено недостаточно внимания. Все, кто тем или иным образом касался этой проблематики следовали правилу – применять в познании возможности детального анализа и осмысления «полученных результатов, их соотношения с предметной областью (объективной реальностью), со старыми представлениями о ней» [2, с. 51].Это означает обязательное проведение научного анализа теоретических данных проблемы, связанной с понятием конспирации в ретроспективном аспекте в соответствии с современными правовыми и теоретическими подходами к указанному понятию. На основе чего возможно авторское обоснование определения понятия «конспирация» для оперативно-розыскной деятельности.

В соответствии со сложившимися в науке подходами к системе понятий, отражающих определение того или иного объекта, явления или процесса первым и основополагающим для других определений одного ряда является категориальные определения, то есть наиболее общие, наиболее значимые для науки и практики понятия оперативно-розыскной деятельности.

Ознакомление с учебными и научными источниками теории оперативнорозыскной деятельности приводит нас к мысли, что большинство авторов, занимавшихся исследованием понятия «конспирация» в своих трудах вольно или не вольно склонялись к рассмотрению этого понятия на уровне явления (о чем будет отмечено ниже) а не сущности, что свойственно для объяснения понятия «конспирация» как элемента системы знаний содержания оперативнорозыскной тактики. Вместе с тем в теории оперативно-розыскной деятельности имеются соответствующие определения, которые близки к сущностному объяснению понятия «конспирация», то есть дают его определение на категориальном уровне. Таким мы считаем определение В.С. Овчинского и О.А. Вагина, в соответствии с ним «под конспирацией применительно к ОРД понимается сохранение в тайне ее сил, средств и методов, организационных и тактических аспектов осуществления» [9, с. 30].Совершенно очевидно, что это понятие абстрагировано от других понятий системы знаний, связанных с оперативно-розыскной деятельностью, что дает основания для его дальнейшего развития на основе метода детализации с целью объяснения других более частных понятий теории ОРД.

396

На этом основании рассмотрим определение понятия «конспирация» для оперативно-розыскной тактики, так как методологически оно имеет прикладное значение для реализации оперативно-розыскных мероприятий и оперативнорозыскных средств соответствующими субъектами правоприменительной деятельности.

Фундаментальные источники достаточно разнопредметно толкуют этимологию этого понятия, однако практически все указывают на такое его значение как «сохранение тайны» [7, с. 291,349], где тайна, с учетом специфики оперативно-розыскной деятельности должна толковаться как «нечто уже известное, но скрываемое от других» [1, с. 52]. Думается для определения понятия «конспирация» это один из существенных признаков, который весьма хорошо отражает функциональное назначение рассматриваемого принципа, однако содержательно это назначение следует уточнить в двух направлениях: какие сведения подлежат сохранению в тайне и от кого следует уберечь эти сведения.

Данные из специальной литературы дают основания полагать, что по вопросу сведений, подлежащих сохранению в тайне есть несколько мнений.

Первую группу составляют взгляды на то, что сохранению в тайне подлежат деяния, которые связаны с проведением оперативных мероприятий (А.Ю. Шумилов, А.С. Шкуркин, Н.С. Железняк, А.Д. Васильев).

Ко второй группе следует отнести подходы, где под конспирацией понимается регламентируемая ведомственными нормативными актами деятельность субъектов негласного сотрудничества, обеспечивающая сохранение в тайне или надежную зашифровку используемых в борьбе с преступностью специальных сил, средств и методов, а также некое состояние субъекта, при котором он сам, формы, методы средства и результаты его деятельности сохраняются в тайне с целью достижения необходимой эффективности последней (С.И. Винокуров, В.Д. Коломиец, А.С. Никитин).

Следует отметить позицию Ю.Н. Калатанова. Он, обосновывая свое мнение выделяет в понятии конспирации в качестве основного существенного признака работу с лицами, оказывающими содействие органам, осуществляющим оперативно-розыскную деятельность.

Не лишним будет обратить внимание, что во многих источниках понятие конспирации в оперативно-розыскной деятельности толкуется достаточно широко. В качестве примера можно привести мнение М.П. Смирнова относительно того, что под этим понятием следует подразумевать сохранение в тайне от преступников действия правоохранительных органов по их разоблачению, охрану от несанкционируемого доступа к информации о тех или иных аспектах оперативно-розыскной деятельности [8, с. 56].

На вопрос о том, какие сведения необходимо защищать от несанкционированного распространения лучше всего могут ответить данные проведенного опроса оперативных сотрудников правоохранительных органов. Так, 92.3% опрошенных считают, что при осуществлении оперативнорозыскной деятельности скрывается от других лиц секретная или (72.5%) конфиденциальная информация. Разница в этих категориях по мнению тех же

397

респондентов заключается в том, что секретной является информация, составляющая государственную тайну, а ко второй относится информация, составляющая служебную тайну. Вместе с тем опрошенные сотрудники отметили, что ограниченным должен быть и допуск к информации, распространение которой может нанести значительный ущерб интересам государства и личности и привести к расшифровке как государственной, так и служебной тайны (84.7%).

Вышеизложенные результаты опроса хорошо укладываются в систему нормативно-правового регулирования сохранения сведений, содержащих государственную тайну [3], служебных сведений ограниченного распространения и служебных данных ограниченного распространения [5].

Однако, по нашему мнению, никакое правовое регулирование сведений так называемого «ограниченного доступа» не может быть системой закрытого типа, так как все эти сведения перечислить в полном объеме не представляется возможным, этот перечень будет всегда не полным и, в первую очередь, это касается сведений, связанных с оперативно-розыскной деятельностью.

На этом основании нам представляется более совершенной относительно определений конспирации, приведенных выше, позиция по данной проблеме Н.В. Павличенко [6, с. 23], он считает, что при осуществлении конспирации сохранению подлежат сведения, относящиеся к государственной и служебной тайне, а также иная информация, распространение которой может послужить причиной ее расшифровки.

Далее следует разобраться с субъектами, чей доступ к перечисленной выше информации должен быть необходимо ограничен. В этом вопросе также очевидна пестрота мнений, высказанных специалистами в исследованиях проблем теории оперативно-розыскной деятельности. По нашему мнению, не имеет перспектив позиция перечисления субъектов, которые должны быть ограничены в доступе к соответствующей информации, а лучшим решением проблемы является определение круга лиц, посредством указания на то, что своими действиями и поступками они могут помешать в решении оперативнотактических задач оперативных подразделений правоохранительных органов, а если проще – это лица способные использовать информацию ограниченного распространения против интересов правоохранительных органов.

Резюмируя изложенное выше можно дать определение конспирации в качестве элемента системы понятий оперативно-розыскной тактики – это сохранение в тайне сведений, относящихся к государственной и служебной тайне, а также любая информация, распространение которой может послужить причиной ее расшифровки, от лиц, способных использовать данную информацию против интересов правоохранительной деятельности.

Список литературы

398

1.Дворников А.А. К вопросу о понятии «тайна» в уголовном процессе

//Подходы к решению проблемы законотворчества и правоприменения: сб. науч. Тр. Омск: ОмА МВД России. 2004.

2.Елинский В.И. Основы методологии теории оперативно-розыскной деятельности: монография. М., 2001.

3.Закон РФ от 21.07.1993 N 5485-1 (ред. от 08.03.2015) «О

государственной тайне» // Российская газета, N 182, 21.09.1993.

4.Кириллов В.И. Логика: учебник для юридических факультетов и институтов. С.: Юрист, 1995.

5.Нормативно-правовые ведомственные документы государственных и правоохранительных органов, наделенных правом ведения оперативнорозыскной деятельности.

6.Павличенко Н.В. Конспирация в оперативно-розыскной деятельности: вопросы теории: препринт. М., 2004.

7.См., например, Ожегов С.И., Шведова Н.Ю. Толковый словарь русского языка: 80000 слов и фразеологических выражений / Российская академия наук. Институт русского языка им. В.В. Виноградова. – 4-е изд., дополненное. М.: Азбуковник, 1997; Крысин Л.Н. Толковый словарь иноязычных слов. М., 1998.

8.Смирнов М.П. Комментарии оперативно-розыскного законодательства РФ и зарубежных стран: учеб. пособие. М., 2002.

9.Теория оперативно-розыскной деятельности: Учебник / Под ред. К.К. Горяинова, В.С. Овчинского, Г.К. Синилова. М., 2010.

Пономаренко Наталья Юрьевна, ассистент кафедры судебной экспертизы и криминалистики, ponomarenko n@bsu.edu.ru, Россия, Белгород, Белгородский государственный национальный исследовательский университет

THENOTION OF THEPRINCIPLE OF CONSPIRACY OPERATIVELY-SEARCH ACTIVITY

N.Y. Ponomarenko

Publication discussed topical issues of operational and investigative activities associated with the use of the principle of secrecy in the search for the perpetrator and to establish the circumstances of the crime.

Keywords:conspiracy, conspiracy principle operatively-search activity.

Ponomarenko Natalia Yur`evna, assistant of the department of forensic and criminology, ponomarenko_n@bsu.edu.ru, Russia, Belgorod, Belgorod State University

УДК 343.98

399

НЕСКОЛЬКО ТЕЗИСОВ О ПРИЧИННО-СЛЕДСТВЕННЫХ СВЯЗЯХ В КРИМИНАЛИСТИКЕ

А.В. Рудин

В содержании статьи постановочно обозначены отдельные актуальные вопросы развития криминалистического учения о причинно-следственных связях.

Ключевые слова: криминалистика, причинно-следственные связи.

Причинность и причинно-следственные связи всегда находились под пристальным вниманием криминалистов потому, что установление их отношений в процессе выявления, раскрытия и расследования преступлений являлось и является важнейшим элементом системы доказывания, объективно объясняющим существенные обстоятельства возникновения и механизм преступного деяния непосредственно до момента наступления преступного результата. Это, так сказать, уголовно-правовой аспект доказывания, в основе которого всегда лежат уголовно-процессуальный и криминалистический аспекты, чье взаимодействие в процессе расследования преступления позволяет воссоздать полную, объективную и всестороннюю картину преступления и установить истину о нем.

Наряду с уголовно-правовыми и уголовно-процессуальными закономерностями установления причинно-следственных связей преступного события, криминалистические закономерности имеют решающее значение для разработки средств и методов познания связей указанного вида, чем и обуславливается научно-практический криминалистический интерес к данной проблематике.

Все процессы научного познания в основе имеют обусловленные предметом познания философские и теоретические положения, не являются исключением в этой связи и положения криминалистической причинности.

Справедливо подмечено, что «проблема причинности – одна из важнейших философских проблем правовой науки» [1, с. 508], под которой понимается философская категория для обозначения необходимой генетической связи явлений, из которых одно (называемое причиной) обуславливает другое (называемое следствием или действием).

Причина как условие порождающее определенное явление обладает определенной степенью вероятности, то есть возможностью наступления в обстоятельствах определенной ситуации1. Данная возможность основана на том, что порождающее условие для каждого явления существует в бесконечном множестве, а это в свою очередь обуславливает «проблему выбора причины из порождающих условий» [5, с. 34]. Факторы выбора могут быть различными, но как верно подмечено в профильных исследованиях доминантами в этом процессе являются факторы «конкретной деятельностной или теоретической ориентации субъекта» [4, с. 124]. В этой связи нам бы хотелось экстраполировать данное положение на предмет криминалистики и внести

1 Поисково-познавательной ситуации для расследования преступлений.

400