21_23_2017_t2

УДК 343.8

ВЛАДИМИР МИХАЙЛОВИЧ БАРАНОВ,

доктор юридических наук, профессор, заслуженный деятель науки Российской Федерации, почетный работник высшего профессионального образования Российской Федерации,

помощник начальника академии по инновационному развитию научной деятельности,

ФГКОУ ВО «НА МВД России», г. Нижний Новгород, Российская Федерация, e-mail: baranov_prof@bk.ru;

РОМАН АНАТОЛЬЕВИЧ РОМАШОВ,

доктор юридических наук, профессор, заслуженный деятель науки Российской Федерации,

профессор кафедры теории права и правоохранительной деятельности, Санкт-Петербургский гуманитарный университет профсоюзов,

г. Санкт-Петербург, Российская Федерация, e-mail: romashov_tgp@mail.ru

УГОЛОВНО-ПРАВОВОЕ НАКАЗАНИЕ КАК ТЕХНИКО-ЮРИДИЧЕСКАЯ КОНСТРУКЦИЯ

Аннотация: раскрываются природа и цели уголовно-правового наказания, рассматривается технико-юридическая конструкция этого самобытного феномена, анализируются его взаимосвязи с судимостью, государственным поощрением, характеризуется дисбаланс права и закона в сфере исполнения уголовноправовых наказаний.

Ключевые слова: уголовное наказание, цели уголовно-правового наказания, уголовная ответственность, юридическая конструкция, уголовнопроцессуальное правоограничение, судимость, уголовно-правовое поощрение, дисбаланс сферы исполнения уголовно-правовых наказаний.

1. Понятие и признаки уголовно-правового наказания. Уголовно-правовые наказания и уголовно-процессуальные правоограничения.

Почти все международно-правовые договоры между Российской Федерацией и государствами как ближнего, так и дальнего зарубежья о передаче для отбывания наказания лиц, осужденных к лишению свободы, содержат в разделе «Определения» следующую типовую дефиницию: «Наказание – любое предусмотренное приговором наказание, выключающее в себя лишение свободы на определенный срок или пожизненное лишение свободы» [1]. Это определение тавтологично и алогично (наказание определяется через наказание) и, по сути, представляет собой только перечисление существующих видов лишения свободы, то есть упрощенную, усеченную юридическую конструкцию.

© Баранов В. М., Ромашов Р. А., 2017

21

Часть 1 ст. 43 УК РФ гласит «Наказание есть мера государственного принуждения, назначаемая по приговору суда. Наказание применяется к лицу, признанному виновным в совершении преступления, и заключается в предусмотренных настоящим Кодексом лишении или ограничении прав и свобод этого лица».

Если руководствоваться вышеприведенной дефиницией, то она слагается из следующих признаков: наказание – это мера государственного принуждения, следовательно, только государство в лице уполномоченных органов и должностных лиц может определять и применять данную форму юридического воздействия; наказание назначается только по приговору суда. Данный признак отличает уголовно-правовое наказание от административного, ибо последнее может назначаться как в судебном, так и внесудебном (административном) порядке; наказание может быть применено только в отношении лиц, признанных виновными в совершении преступления, что означает: условием применения наказания является вступление в законную силу обвинительного приговора суда; наказание представляет собой лишение или ограничение прав виновного лица.

Следует особо подчеркнуть, что в качестве юридической конструкции [2] наказание должно одновременно соответствовать всем вышеперечисленным признакам. Но это требование выдерживается не всегда, так, не является наказанием, в формально-юридическом смысле, мера государственного принуждения, применяемая к лицу на досудебной стадии уголовного процесса. В частности, российскими судами в качестве меры пресечения в большинстве случаев избирается заключение под стражу. Причем условия содержания в СИЗО аналогичны режиму тюремного заключения. Вместе с тем, лица практически лишенные свободы, не рассматриваются в качестве субъектов, отбывающих наказание в виде лишения свободы. Складывается парадоксальная ситуация, когда к невиновному (в соответствии с презумпцией невиновности) лицу на практике применяются принудительные меры, зачастую более жесткие, чем те, которые впоследствии суд определяет в качестве наказания. Получается, что реальные лишения или ограничения субъективных прав и свобод могут применяться к лицу безотносительно его фактической виновности в совершении преступления.

2. Уголовно-правовое наказание, судимость, привлечение лица к уголовноправовой ответственности

Важным фактором, характеризующим уголовно-правовое наказание, является его непосредственная связь с судимостью. Часть 1 ст. 86 УК РФ устанавливает: «Лицо, осужденное за совершение преступления, считается судимым со дня вступления обвинительного приговора суда в законную силу до момента погашения или снятия судимости». При этом в УК определения самой судимости не дается. Часть 2 этой же статьи гласит о том, что « лицо, освобожденное от наказания, считается несудимым». Каким образом соотносятся понятия «освобождение от судимости», «снятие и погашение судимости», остается непонятным. Думается, судимость представляет собой форму статичного (неизменного) юридического состояния, означающего факт признания лица виновным в совершении преступления. Независимо от освобождения, снятия, погашения, судимость продолжает оставаться неизменной составляющей биогра-

22

фии физического лица, оказывающей ограничительное воздействие на правовой статус как самого лица, так и его ближайших родственников. Таким образом, судимость может рассматриваться и в качестве признака, и в качестве элемента, и в качестве вида уголовно-правового наказания.

Кроме того, в качестве структурно-функционального элемента конструкции уголовно-правового наказания может восприниматься сам факт привлечения лица к уголовно-правовой ответственности. Еще один парадокс. Согласно презумпции невиновности лицо считается невиновным в совершении преступления до тех пор, пока суд не вынес обвинительный приговор. Однако законодатель устанавливает ряд правоограничительных мер в отношении лиц, у которых прекращение уголовного преследования произошло по нереабилитирующим обстоятельствам. Иными словами, вина человека не доказана, но вместе с тем не доказана и его невиновность. В этом случае законодатель, по существу отвергая презумпцию невиновности, руководствуется презумпцией виновности лиц, по отношению к которым вина не доказана, однако, отсутствует и оправдательный приговор суда, либо иной правоприменительный акт реабилитирующего характера. К примеру, в ст. 331 Трудового кодекса РФ закрепляется запрет, в соответствии с которым «к педагогической деятельности не допускаются лица... подвергавшиеся уголовному преследованию (за исключением лиц, уголовное преследование в отношении которых прекращено по реабилитирующим основаниям) за преступления против жизни и здоровья, свободы, чести и достоинства личности... здоровья населения и общественной нравственности, основ конституционного строя и безопасности государства, мира и безопасности человечества, а также против общественной безопасности...». Следовательно, законодатель считает возможным и должным налагать правоограничивающие меры наказательного характера (ст. 47 УК «Лишение права занимать определенные должности или права заниматься определенной деятельностью») на лиц, виновность которых в совершении указанных преступлений носит не доказанный, однако априори признанный государством характер.

3. Цели уголовно-правового наказания [3]

Ч. 2. ст. 43 УК РФ определяет: «Наказание применяется в целях восстановления социальной справедливости, а также в целях исправления осужденного и предупреждения совершения новых преступлений». Понимание справедливости в уголовном праве осуществляется в контексте адекватности тяжести наказания и общественной опасности совершенного преступления. Получается, что под восстановлением социальной справедливости законодатель понимает сам факт применения к преступнику наказания, а также определение пропорции между тяжестью наказания и вредоносными последствиями преступления. О том, какое место в правовой конструкции восстановления социальной справедливости занимает пострадавший, законодатель не упоминает, из чего следует, что его судьба особого значения для лиц, осуществляющих уголовнопроцессуальное правоприменение, не имеет. Закрепление в качестве общей цели наказания исправления осужденного также вызывает достаточно серьезные сомнения. Министр юстиции РФ А. Коновалов любит вспом инать английское

23

выражение, что тюрьма – это очень дорогой способ сделать плохого человека еще хуже. С этим броским афоризмом нельзя не согласиться. Представляя собой инструмент принуждения, наказание, особенно в виде лишения (ограничения) свободы, как правило, сопряжено с личными страданиями и унижениями, способствующими озлоблению личности, формированию на психологическом уровне образа враждебности по отношению к «внешнему миру», усилению нигилистических тенденций по отношению к государству, праву, законопослушному обществу. Складывающаяся в местах исполнения наказаний агрессивная среда «не лечит, а калечит» попавших в нее людей, и если и «исправляет» их, то в большинстве своем в худшую сторону.

Говоря о профилактической функции наказания и обусловленной этой функцией цели «предупреждения совершения новых преступлений», необходимо прежде всего уточнить, в отношении какой категории лиц реализуется данная целевая установка. В истории есть множество свидетельств того, что негативный опыт понесенного наказания не препятствовал совершению новых правонарушений как самим осужденным, так и теми, кто должен был воспр и- нять чужое наказание в качестве предупреждения для себя.

К основным целям уголовно-правового наказания следует отнести две: кару, представляющую собой исходящее от государства принудительное ограничение правового статуса субъекта; искупление вины, означающее примирение общества с лицом, в отношении которого наказание исполнено.

При этом, необходимо подчеркнуть, что недопустимо рассматривать факты отбытого наказания, наличия у лица судимости либо прекращения уголовного преследования по не реабилитирующим обстоятельствам в качестве дополнительных правоограничивающих мер, по сути своей носящих наказательный характер.

Если же говорить о категории лиц, представляющих существенную общественную опасность, то основной целью наказания является их срочная либо бессрочная (пожизненная) изоляция от «законопослушного» общества. Учитывая то, что большинство этих лиц являются носителями перерожденного правосознания, не имеет смысла говорить об ихперевоспитании с целью исправления. Следует помнить, что само слово «наказание» является производным от слова «наказ», то есть урок. Пройденный урок с одинаковой вероятностью может чему-то научить либо пройти впустую. Лица, склонные к рецидивной преступности, не воспринимают сам факт наказания как что-то экстраординарное и, отбывая наказание, не стремятся к исправлению (ресоциализации). К сожалению, в любом обществе таких лиц значительное количество. С учетом гуманистической направленности юридической ответственности и наказания государство и общество вынуждены сосуществовать с теми, чья деятельность носит асоциальный характер и теми кто рассматривает преступление в качестве «нормального» инструмента осуществления субъективных интересов, а наказание и связанное с ним тюремное заключение, как неприятный, но вполне обыденный этап жизнедеятельности.

Индекс человеческого развития (индекс человеческого развития, – пишет Т. Ф. Минязева, – характеризуется количественными и качественными характе-

24

ристиками социально-экономической дифференциации развития в государстве и измеряется совокупностью трех основных показателей: здоровьем нации, т.е. ожидаемой продолжительностью жизни его граждан (оценивается долголетием); уровнем грамотности населения страны (оценивается средним количеством лет, потраченных на обучение и ожидаемой продолжительностью обучения); уровнем жизни человека (оценивается через внутреннюю норму доходности на душу населения по паритету покупательной способности в долларах США) [4, с. 501–502] осужденного, по нашему убеждению, ни что иное как реализация индивидуально-личностного подхода к исполнению уголовного наказания. Уголовно-правовое наказание, как относительно автономная специальная юридическая конструкция не должно быть только злом для сужденного: оно призвано стать вынужденной средой для его многопланового (а не только и столько нравственного) развития. Остается сожалеть, что Совет Европы, публикуя свой отчет о состоянии российских месс лишения свободы, не предлагает в этой части никаких рекомендаций [5].

4. Дисбаланс права и закона в сфере исполнения уголовно-правовых наказаний

Рассмотрение дисбаланса в качестве системной характеристики практически любой модели правовых отношений, связанной с нарушением пропорции противопоставляемых и, в теории, взаимно уравновешивающих элементов, предполагает восприятие его (дисбаланса) в качестве объективного свойства правовой системы, наличие которого следует учитывать и в плане профилактики и противодействия наиболее возможных вызовов и угроз, и как предпосылку оптимизации сложившегося правопорядка.

Система исполнения наказаний сама по себе вносит дисбаланс в правовую систему. С одной стороны, исполнение наказания воспринимается как средство восстановления нарушенного права и исправления правонарушителя. С другой стороны, ни для кого не секрет, что попадение в места лишения свободы в большей степени способствует не правовому исправлению осужденного, а его моральной и правовой деформации, формированию у него перерожденного правосознания. Еще одним моментом объективного системного дисбаланса, связанного с уголовно-исполнительной системой, является ее влияние на обеспечение пенитенциарной безопасности. Система исполнения наказаний выполняет одновременно роль инструмента, обеспечивающего безопасность общества от социально вредных и социально опасных субъектов за счет осуществления их изоляции, и вместе с тем, выступает в качестве агрессивной среды, в которой происходит сплочение лиц с отрицательной социально-правовой направленностью, и осуществляется криминальное инфицирование тех, кто впервые оказался в местах лишения свободы. Таким образом, уголовно-исполнительная система выступает и как средство обеспечения пенитенциарной безопасности, и как значимая угроза в этой же области.

Двойственная оценка социального значения уголовно-исполнительной системы в целом не может не отражаться на соотношении права и закона в сфере исполнения наказаний. Следует акцентировать внимание на дисбалансе частно-

25

го права, выраженного в правах и законных интересах лиц, подвергающихся уголовному наказанию, и публичного права, представленного законодательными актами, определяющими виды и размеры уголовных наказаний, а также устанавливающими режим их осуществления.

Дисбаланс между пенитенциарным правом и уголовно-исполнительным законодательством проявляется в коллизии правовых норм, закрепляющих личные права и свободы людей, волею обстоятельств, оказавшихся в местах социальной изоляции, и юридических предписаний, содержащих в себе правовые ограничения и изъятия, связанные с уголовными наказаниями. При этом одной из форм выражения обозначенного нами дисбаланса является соотношение карательных и поощрительных мер, закрепленных в нормах пенитенциарного права и уголовноисполнительного законодательства. К особому и пока малоизученному разряду наказания следует относить депоощрительные средства в этой сфере[6].

5. Уголовно-правовое наказание и поощрение: соотносимость и совместимость

Традиционное разделение мотивационных оснований поведенческих поступков на поощрения и наказания на первый взгляд придает им взаимно исключающий характер. Однако при более внимательном рассмотрении выясняется, что ситуация далеко не так однозначна, как кажется на первый взгляд. Если воспринимать наказание как сложную социально-юридическую конструкцию, в рамках которой осуществляются изменяющиеся в пространстве, времени, по кругу лиц правовые отношения, то естественно предположить, что субъекты, участвующие в этих отношениях, в свою очередь руководствуются в своей деятельности определенными мотивами, которые ориентированы на все те же поощрения и наказания. Таким образом, в процессе назначения и реализации наказания субъект в ряде случаев не только может, но и руководствуется стремлением к поощрению.

В юриспруденции поощрение и наказание представляют собой два равнозначных по юридической силе и возможности применения вида юридических последствий, наступающих в отношении субъекта, совершившего предусмотренное и соответствующим образом квалифицированное правом деяние. Соответственно, в качестве поощрения следует рассматривать меры позитивного, а в качестве наказания – негативного характера.

Мы исходим из того, что государственное стимулирование есть одно из тех догматических понятий, которое выражает тождество, единство двух относительных противоположностей – поощрения и наказания, наград и ответственности. Имеется в виду то, что единый механизм государственного стимулирования включает в себя как позитивный, так и негативный (отрицательный) пласт нормативной правовой регламентации.

Деяние, повлекшее за собой поощрение либо наказание, может быть выражено как в форме действия, так и бездействия. К примеру, несовершение лицом дисциплинарных проступков рассматривается как достижение и влечет меру поощрительного воздействия в виде премии по итогам года, в свою очередь неоказание капитаном судна помощи терпящим бедствие (ст. 270 УК РФ) ква-

26

лифицируется как преступление и предусматривает применение к виновному мер негативной юридической ответственности.

Отнесение поощрений и наказаний к правовому стимулированию актуализирует проблему их совместимости. Иными словами, возникает вопрос: можно ли в рамках действующего поощрения осуществлять наказание, и наоборот. Что касается поощрения, то, на наш взгляд, это – институт казуального (одномоментного) характера. Конечно, существуют льготы и привилегии, обусловленные примененной к тому или иному субъекту мерой поощрения. К примеру, присвоение лицу звания Герой России обусловливает появление у него целого ряда дополнительных прав. Однако, как нам представляется, эти права, являясь производными от поощрения, собственно поощрениями не являются. Лишение лица полученной награды автоматически влечет отмену привилегированного статуса.

Наказание так же, как и поощрение, может носить казуальный характер и сводиться к конкретной юридической процедуре, осуществляемой в рамках простого правоотношения (штраф за безбилетный проезд в общественном транспорте). В ряде случаев наказание представляет сложную технико-юридическую конструкцию, выраженную в социо-пространственно-временном континууме – процессе наказания. Принудительное вовлечение субъекта юридической ответственности в сферу наказания означает, по сути, начало относительно самостоятельного этапа жизнедеятельности – отбывания наказания. Особенно явственно это проявляется в том случае, если субъект помещается в пенитенциарную среду, определяющую масштаб и порядок пенитенциарной жизнедеятельности.

Содержание пенитенциарной жизнедеятельности образуют различные общественные отношения, развивающиеся в рамках двух антагонистических и вместе с тем тесно взаимосвязанных культурных контекстов: социальноправовом и криминальном.

Специфика пенитенциарной жизнедеятельности определяется следующими факторами: социальной изоляцией субъектов пенитенциарных отношений и принудительным характером вовлечения в них лиц, обвиняемых в совершении преступлений и осужденных судом; жесткой иерархией и односторонностью властного воздействия администрации учреждений УИС на осужденных; потенциальной конфликтностью пенитенциарных отношений; наличием и конкуренцией двух фактических управленческих систем: официальной, осуществляемой администрацией, и неофициальной, осуществляемой криминальными авторитетами; дифференциацией сотрудников и осужденных по гендерному признаку;существенными ограничениями в области социально-правового положения осужденных.

Пенитенциарная жизнедеятельность может носить как временный (срочный), определяемый размером уголовного наказания либо сроком службы

вУИС, так и бессрочный, в случае пожизненного лишения свободы, характер.

Впроцессе пенитенциарной жизнедеятельности как и на любом другом жизненном этапе, человек ведет себя по разному и совершает предусмотренные правовыми нормами поступки, влекущие применение к нему как поощрительных, так и наказательных мер. Иными словами, жизнь «за решеткой» не является вырванной из общего жизненного контекста и предполагает, по сути, те же,

27

что и «на свободе», субъективные ощущения и эмоциональные переживания. Человеку в любой социальной обстановке, в том числе и в процессе отбывания наказания, свойственно совершать как позитивные, так и негативные социаль- но-значимые поступки и, соответственно, претерпевать обусловленные этими поступками правовые последствия.

В соответствии с Концепцией развития УИС РФ до 2020 года в ходе пенитенциарной реформы предполагается обеспечить «дифференциацию содержания осужденных в зависимости от характера и степени общественной опасности совершенных ими преступлений, поведения во время отбывания наказания, криминального опыта (раздельное содержание впервые осужденных к лишению свободы и ранее отбывавших наказание в виде лишения свободы, расширение оснований направления в колонию-поселение, с одной стороны, и перевода на тюремный режим, с другой стороны). Система, в рамках которой в з а- висимости от поведения осужденного происходит смягчение либо ужесточение условий исполнения наказания, а также изменение вида исправительного учреждения, получила название «социального лифта». Осужденный своими поступками сигнализирует администрации учреждения и другим, вовлеченным в пенитенциарные отношения лицам, о том, в каком направлении двигается его «лифт». Одной из задач, решаемых в ходе пенитенциарной реформы, является создание справедливой и контролируемой системы мотиваций осужденных к законопослушному поведению, влекущему смягчение режима содержания в исправительном учреждении, условно-досрочное освобождение или замену неотбытой части наказания более мягким видом наказания.

Таким образом, меры поощрительного воздействия выступают и как мотиваторы, и как результативные последствия совершения осужденным поступков, свидетельствующих о его стремлении встать на путь исправления.

Список литературы

1.Бюллетень международных договоров. 2017. № 5. С. 54; № 8. С. 30, 48.

2.Юридическая техника : ежегодник. № 7. Часть 2. Н. Новгород, 2013.

3.Бавсун М. В. Уголовная ответственность как юридическая фикция // Российское правосудие. 2017. № 5 (133). С. 68–78.

4.Минязева Т. Ф. Определение нравственного начала правового положения лиц, лишенных свободы // Правовые и нравственные аспекты обеспечения безопасности личности и государства на современном этапе политических и экономических санкций : сб. материалов Всерос. науч.-практ. конференции (Чебоксары, 15 апреля 2016 г.) : в 2 ч. Чебоксары, 2016. Ч. I. С. 501–502.

5.Пушкарская А. Россия лидирует по смертности и самоубийствам осужденных. Совет Европы опубликовал отче о состоянии тюрем // Коммерсантъ. 2017. 15 марта.

6.Депоощрение по российскому праву (доктрина, практика, техника) / В. М. Баранов и др. М., 2017.

28

УДК 343.13

СЕРГЕЙ ИВАНОВИЧ ГИРЬКО,

доктор юридических наук, профессор, заслуженный деятель науки Российской Федерации, главный научный сотрудник,

ФКУ НИИ ФСИН России, г. Москва, Российская Федерация, e-mail: syvorina959134@mail.ru;

АЛЕКСЕЙ АМИРБЕКОВИЧ ШИРВАНОВ,

доктор юридических наук, профессор, старший научный сотрудник,

ФКУ НИИ ФСИН России, г. Москва, Российская Федерация, e-mail: A-shirvanov@yandex.ru

ПОДСЛЕДСТВЕННОСТЬ УГОЛОВНО-ИСПОЛНИТЕЛЬНОЙСИСТЕМЫ КАК ОРГАНА ДОЗНАНИЯ – ПРОБЛЕМА, КОТОРУЮ НЕОБХОДИМО РЕШИТЬ В ПЕРВООЧЕРЕДНОМ ПОРЯДКЕ

Аннотация: рассматриваются теоретические проблемы подследственности органов предварительного расследования по уголовным делам, вопросы предметной, территориальной и персональной подследственности органов дознания уголовно-исполнительной системы, закрепления ее в качестве элемента компетенции органов дознания системы, виды преступлений, предлагаемых для включения в подследственность уголовно-исполнительной системы, предложения по уточнению Уголовно-процессуального кодекса, которые могли бы уточнить подследственность органов дознания уголовно-исполнительной системы.

Ключевые слова: подследственность; виды подследственности: предметная, территориальная, персональная; уголовно-процессуальная компетенция органов дознания Федеральной службы исполнения наказаний.

Вобщих чертах подследственность органов дознания и предварительного следствия является их неотъемлемым свойством, присущим каждому из органов предварительного расследования.

Не вдаваясь в обсуждение существующих в специальной литературе авторских дефиниций, назовем одну из них, наиболее стандартную и отражающую содержание названного правового явления. Под подследственностью понимается самостоятельный институт уголовно-процессуального права, нормами которого регулируются отношения, возникающие между органами государства

идолжностными лицами по поводу предварительного расследования уголовного дела [1].

Втеории уголовного процесса на досудебном этапе судопроизводства выделяются: предметная, территориальная, персональная и альтернативная виды подследственности [2].

©Гирько С. И., Ширванов А. А., 2017

29

Очевидно, что этот индивидуальный признак, имманентно присущ каждому конкретному органу дознания или предварительного следствия и должен быть четко сформулирован в специальной норме УПК РФ. Подследственность является неотъемлемым компонентом уголовно-процессуальной «компетенции» каждого из них. И здесь не имеет принципиального значения вопрос о том, какой именно вид подследственности лежит в основе процессуального статуса того или иного органа дознания, в том числе и ФСИН России.

О неадекватности правовой регламентации процессуальной «компетенции» органов дознания УИС неоднократно упоминалось в специальной литературе. Многочисленные исследователи пытаются найти и в ряде случаев предлагают пути выхода из сложившегося положения.

В частности, С. В. Супрун, описывая правовое положение органов дознания ФСИН России, справедливо констатировал, что среди дознавателей органов дознания Российской Федерации нет дознавателей Федеральной службы исполнения наказаний и заметил, что в уголовном судопроизводстве сложилась правовая ситуация, когда у государственного органа Российской Федерации статус органа дознания имеется, а подследственности по производству дознания нет [3, с. 116–118]. Здесь же автор предлагает законодателю обратить внимание на органы дознания ФСИН и наделить эти органы полномочиями по возбуждению уголовных дел и расследованию отдельных видов преступлений публичного обвинения в форме дознания.

Другие исследователи А. В. Беляков и С. П. Брыляков задаются вопросом: являются ли органы и учреждения дознания УИС (ФСИН России) полноценными органами дознания? И отмечают, что основной причиной научной дискуссии, в которой участвуют и они, является отсутствие у органов и учреждений УИС полномочий по осуществлению предварительного расследования в форме дознания [4, с. 110–116].

Авторы поднимают и еще один не менее важный вопрос: нужны ли органам и учреждениям УИС (ФСИН России) полномочия, предусмотренные УПК РФ? Если да, то, в каком объеме? И сами же отвечают на него– уровень пенитенциарной преступности сам по себе свидетельствует о стабильном спросе на осуществление процессуальной деятельности в указанных учреждениях [4, с. 113].

Крымов А. А., разработавший авторскую концепцию совершенствования уголовно-процессуальной деятельности ФСИН России, в свою очередь, предлагает законодательно закрепить за органами дознания ФСИН России собственную подследственность и ввести должность дознавателя в структуру ИУ и территориальных органов ФСИН России [5, с. 15].

Копыткин С. А. и Первозванский В. Б., анализируя уголовно-процессуальный статус ФСИН России, как органа дознания, также настаивают на его полноценности и потребности в устранении явных пробелов в законе[6, с. 116–121].

Разделяя в целом позиции, высказанные приведенными выше и многими другими авторами, следует заметить, что вопрос о наделении органов дознания УИС «индивидуальной» подследственностью требует не общих рассуждений и призывов, а конкретных предложений и соответствующей аргументации.

30