21_23_2017_t2

вой из них определение цели террористического акта в виде воздействия на принятие решения органами власти или международными организациями была заменена формулировкой «дестабилизация деятельности органов власти или международных организаций либо воздействия на принятие ими решений»; а ст. 205.1 УК РФ была дополнена частью 4, предусматривающей ответственность за организацию совершения хотя бы одного из преступлений, предусмотренных статьями 205, 205.3, частями 3 и 4 ст. 206, ч. 4 ст. 211 УК РФ, или руководство его совершением, а равно организацию финансирования терроризма. Изучение данных изменений и дополнений уголовного законодательства позволило сформулировать ряд критических замечаний, касающихся нарушений принципа системности права и (или) способных снизить эффективность соответствующих новелл в сфере ответственности за преступления террористической направленности.

Во-первых, поддерживая в целом усиление наказания за преступления террористической направленности, законодателю следовало проявить большую последовательность и учесть системные свойства уголовного законодательства и уголовной политики.

Так, ст. 56 УК РФ была дополнена положением о том, что при совершении хотя бы одного из преступлений, предусмотренных статьями 205, 205.1, 205.2, 205.3, 205.4, 205.5, частями 3 и 4 ст. 206, ч. 4 ст. 211, статьями 277, 278, 279, 353, 356, 357, 358 и 360 УК РФ, при частичном или полном сложении сроков лишения свободы при назначении наказаний по совокупности преступлений максимальный срок лишения свободы не может быть более тридцати лет, а по совокупности приговоров – более тридцати пяти лет. При этом возникают, по меньшей мере, два вопроса. Первый вопрос связан с сомнениями в обоснованности включения в указанный перечень не только особо тяжких, но и тяжких преступлений. При этом в двух преступлениях (захват заложника и захват судна воздушного или водного транспорта либо железнодорожного подвижного состава) учтены лишь особо квалифицированные составы, причем в последнем из них только посягательство, сопряженное с совершением террористического акта либо иным осуществлением террористической деятельности, хотя данные уголовно наказуемые деяния сами по себе являются проявлениями террористической деятельности уже на уровне их основных составов.

Второй же вопрос является продолжением предыдущего и касается целесообразности повышения максимального срока лишения свободы при назначении данного вида наказания по совокупности преступлений и совокупности приговоров только применительно к деяниям террористической направленности [3, с. 89]. Представляется, что более правильным явилось бы закрепление данного правила относительно всех особо тяжких преступлений, в том числе включенных в объем понятия террористической деятельности. Данное направление совершенствования института назначения наказания требует самостоятельного исследования.

Указанный перечень преступлений террористической направленности повторяется и в дополнениях статей 64, 78, 82 и 83 УК РФ, поэтому решать выде-

211

ленную проблему необходимо с учетом взаимосвязи соответствующих уголов- но-правовых норм. Перечень таких уголовно наказуемых деяний следует приводить исходя из объема террористической деятельности, закрепленного в примечании 1 к ст. 205.1 УК РФ. Применительно же к освобождению от уголовной ответственности и наказания в связи с истечением сроков давности более последовательным сузить данный перечень посредством выделения только особо тяжких преступлений террористической направленности. В качестве уточнения отметим, что при внесении рассматриваемых дополнений в статьи 64, 78, 82 и 83 УК РФ законодатель сделал оговорку о том, что преступления, предусмотренные статьями 277, 278, 279 и 360 УК РФ, должны быть сопряжены с осуществлением террористической деятельности, хотя в соответствии с ч. 1 ст. 205.1 УК РФ и примечанием 1 к данной статье соответствующие деяния сами по себе являются проявлениями такой противоправной деятельности.

Во-вторых, проблемной представляется и ситуация с дифференциацией уголовной ответственности за преступления террористической направленности.

Наиболее ярко эта проблема проявилась после включения в Особенную часть статей 205.3, 2054. и 205.5 и последующего изменения их санкций. Например, в настоящее время прохождение обучения в целях осуществления террористической деятельности наказывается более строго, чем само осуществление такой деятельности на уровне основного и квалифицированного составов большинства преступлений террористической направленности [4, с. 252–257]. То же самое касается и преступлений в виде создания террористического сообщества или террористической организации. Деяния, запрещаемые статьями 205.3, 205.4 и 205.5 УК РФ, по своей сущности представляют собой умышленное создание условий для совершения других преступлений террористической направленности, что должно учитываться при формулировании санкций соответствующих уголовно-правовых норм.

В-третьих, изменения и дополнения уголовного законодательства в сфере противодействия терроризму за последние годы все более явственно отрывают соответствующие новеллы от институтов Общей части УК РФ. Например, дополнение ст. 205.1 УК РФ частями 3 и 4 об ответственности за пособничество в террористическом акте и организацию совершения ряда преступлений террористической направленности, руководство их совершением либо организацию финансирования терроризма, является излишним, поскольку такие действия являются разновидностями соучастия в соответствующих преступлениях. Институт соучастия позволяет дифференцировать ответственность пособников и организаторов преступлений, учесть фактическую роль и значимость участия каждого из них, соотнести их ответственность с квалификацией действий исполнителей данных уголовно наказуемых деяний, чего не скажешь о частях 3 и 4 ст. 205.1 УК РФ.

Представляется, что наличие в Общей части УК РФ институтов соучастия в преступлении и неоконченного преступления делает излишним включение в Особенную часть УК РФ таких статей, как 205.1 и 205.3 об ответственности за содействие террористической деятельности и прохождение обучения в целях осуществления террористической деятельности.

212

В-четвертых, определение цели террористического акта в виде дестабилизации деятельности органов власти или международных организаций либо воздействия на принятие ими решений является излишне широкой формулировкой, поскольку совершение любого из действий, относящихся к объективной стороне данного преступления, само по себе неизбежно дестабилизирует деятельность указанных органов и организаций. То есть такая дестабилизация полностью охватывается внешним проявлением террористического акта и может быть отнесена к признакам его объективной стороны.

Наконец, дополнение Особенной части УК РФ статьями 205.4 и 205.5 об ответственности за организацию террористического сообщества или деятельности террористической организации, а равно за участие в них изначально обусловило искусственную конкуренцию данных уголовно-правовых норм.

Приведенные новеллы были введены с учетом законодательного опыта регламентации уголовной ответственности за организацию экстремистского сообщества либо деятельности экстремистской организации, однако без принятия во внимание того факта, что последние имеют существенные отличия по видам подготавливаемых и совершаемых деяний: если экстремистское сообщество изначально ориентировано на совершение преступлений экстремистской направленности, то экстремистская организация может издавать и распространять экстремистские материалы, а равно совершать иные правонарушения, относящиеся к экстремистской деятельности [2, с. 92–98], тогда как террористическое сообщество и террористическая организация связаны исключительно с уголовно наказуемыми деяниями. Последнее обстоятельство делает такие террористические объединения практически неразличимыми за исключением того признака, что террористическая организация ранее должна быть признана таковой. Не случайно санкции статей 205.4 и 205.5 УК РФ повторяют друг друга. Более обоснованным было бы установление уголовной ответственности за создание организованной группы для совершения преступлений террористической направленности, а равно за участие в таковой с повышением строгости наказания за возобновление деятельности такой группы после ее признания террористической организацией.

Список литературы

1.Голубев А. Д. Транснациональная преступность в рамках международной безопасности. СПб., 2013.

2.Иванцов С. В., Борисов С. В. Организованные формы террористической

иэкстремистской деятельности: регламентация и реализация ответственности // Общество и право. 2016. № 2(56). С. 91–98.

3.Натура А. И., Пихов А. Х. А. Международное сотрудничество в сфере уголовного судопроизводства: организационно-правовые основы, процессуальный порядок и формы взаимодействия : учеб.-практ. пособие. М., 2007.

4.Пихов А. Х. Транснациональная преступность в контексте современных криминогенных процессов // Российский криминологический взгляд. 2013. № 3. С. 252–257.

213

УДК 343.238.2

ЮЛИЯ ВИКТОРОВНА ПОМОГАЛОВА,

кандидат юридических наук, доцент, доцент кафедры гражданского и трудового права,

Воронежский институт ФСИН России, г. Воронеж, Российская Федерация, e-mail: ypomogalova@yandex.ru

ПРОБЛЕМЫ НОРМАТИВНОГО ЗАКРЕПЛЕНИЯ АДМИНИСТРАТИВНОЙ ПРЕЮДИЦИИ В УГОЛОВНОМ ЗАКОНОДАТЕЛЬСТВЕ

Аннотация: рассматриваются вопросы закрепления в уголовном законе института административной преюдиции, отмечаются недостатки нормативного обеспечения составов преступлений с административной преюдицией. Вносятся некоторые предложения по совершенствованию регламентации признаков преюдиционных преступлений.

Ключевые слова: декриминализация, преступление, административная преюдиция, неоднократность, уголовный проступок.

Проводимая в России уголовно-правовая политика, связанная с декриминализацией деяний, утративших общественную опасность, направлена на поиск оптимальных мер противодействия правонарушениям. Установление административной ответственности при одновременной декриминализации деяния дает возможность экономии уголовной репрессии.

Вто же время необходим дальнейший поиск более эффективного превентивного воздействия административно-правового принуждения, а также согласованности уголовного и административно-деликтного законодательства. К примеру, административную преюдицию рассматривают в качестве одного из юридико-технических средств смягчения уголовного закона.

Внастоящее время понятие административной преюдиции не имеет четкого правового закрепления. По мнению А. Г. Безверхова, сущность административной преюдиции состоит в признании неоднократно совершенных виновным лицом в течение определенного периода времени административных правонарушений после наложения за первое (первые) из них административной ответственности юридическим фактом, порождающим уголовно-правовые последствия [1, с. 52]. Эти последствия состоят в оценке последнего из уголовно ненаказуемых правонарушений как преступления и, соответственно, возложении на правонарушителя уголовной ответственности [2, с. 72].

Осуществление широкой декриминализации с одновременным введением

вУголовный кодекс Российской Федерации (УК РФ) аналогичных составов с административной преюдицией будет способствовать превенции как административных деликтов, так и смежных с ними уголовно-наказуемых деяний.

©Помогалова Ю. В., 2017

214

По поводу внедрения конструкции административной преюдиции в уголовное законодательство России в юридической литературе развернулась горячая дискуссия. Противники введения данного института указывают на высокую степень размывания границ между преступлением и правонарушением. Сущность административной преюдиции, по их мнению, состоит в том, что состав преступления образуется за счет признаков административного правонарушения, а в ка честве критерия разграничения преступления и проступка выступает факт предшествующего назначения административного наказания [3, с. 30]. Однако административное правонарушение, сколько бы оно ни повторялось, не способно перерасти в иное качество – преступление [4, с. 3]. В этой дискуссии крылатым стало выражение Н. Ф. Кузнецовой о том, что «сто кошек не могут приобрести качество тигра» [5, с. 83].

Так, по мнению О. Л. Гулько, включение в сферу уголовно-правовых отношений административных проступков, даже совершенных повторно, явно не соответствовало принципам уголовного права, чрезмерно расширяло границы уголовно-правовой репрессии [6, с. 40].

А. А. Гогин полагает, что признание некоторых проступков преступными и уголовно наказуемыми деяниями в силу повторности противоречит принципу уголовного права, согласно которому преступлением считается только такое общественно опасное деяние, которое само по себе содержит все признаки состава преступления, независимо от иных обстоятельств, в частности от того, было ли лицо подвергнуто мерам административного характера за совершенный ранее проступок[7, с. 31].

Противники административной преюдиции в уголовном праве указывают на несоответствие данного института принципу «non bis in idem», в силу которого никто не может быть повторно осужден за одно и то же правонарушение. Д. С. Чикин пишет: «Если в качестве конструктивного признака состава преступления предусмотрена административная преюдиция, то структурным элементом единичного преступления становится деяние, за которое лицо уже привлекалось к юридической (административной) ответственности. В результате административное правонарушение получает двойную юридическую оценку и влечет повторную ответственность...» [8, с. 17].

В качестве дополнительных аргументов они указывают на подрыв процессуальных гарантий при привлечении к административной ответственности, являющемся обязательным признаком преступления с административной преюдицией, во внесудебном порядке [9, с. 45], отсутствие однозначного понимания административной преюдиции в науке современного права, необоснован-ное закрепление многократной административной преюдиции, что в итоге свидетельствует о несформированности у законодателя четкой, взвешенной, продуманной позиции по рассматриваемому вопросу.

Парируя перечисленным аргументам в пользу административной преюдиции В. К. Бабаев отмечает, что даже если проступки не отражают общественной опасности личности, то личность, неоднократно нарушающая одни и те же юридические нормы, становится общественно опасной и ее дальнейшие действия следует расценивать как преступление [10, с. 487].

215

Вподдержку данного мнения П. Д. Фризен указывает, что переход административного правонарушения в уголовное преступление происходит черезсубъекта, совершившего деяние, то есть конструкция административной преюдиции предполагает не переход из количества совершенных правонарушений в их качество, а приобретение нового качества лицом, совершившим правонарушение или уже преступление [11, с. 13].

Вчисле основных и решительных аргументов сторонники административной преюдиции называют необходимость сближения положений охранительного законодательства [12, с. 103]; потребность в разработке модели уголовного проступка, прообразом которого могут стать нормы преюдиционного характера [13, с. 576]. Как отмечают М. В. Бавсун, И. Г. Бавсун и И. А. Тихон, «административная преюдиция при ее грамотном использовании может стать эффективным средством противодействия преступности и будет способствовать достижению следующих основных результатов: повысит эффективность практического применения уголовного законодательства, обеспечит реализацию принципа экономии мер уголовной репрессии и исключит случаи объективного вменения» [14, с. 7].

Кроме того, при отсутствии института уголовных проступков административная преюдиция является, пожалуй, одним из наиболее эффективных средств, позволяющих гибко дозировать объем правовой репрессии и предупреждать совершение повторных правонарушений. В развитие этой темы нельзя не упомянуть мнение Ю. П. Соловья о том, что «...необходимо вновь в полной мере реализовать в УК РФ идею административной преюдиции, ввести категорию «уголовный проступок» (включить в УК РФ отдельный раздел об уголовных проступках), дополнить Уголовно-процессуальный кодекс РФ разделом о производстве по делам об уголовных проступках. К уголовным проступкам, совершение которых по аналогии с административными правонарушениями не должно влечь за собой судимость, можно отнести в том числе и административные правонарушения, в настоящее время рассматриваемые су-

дьями» [15, с. 63].

Следует признать, что конструкция административной преюдиции de facto уже существует в российском уголовном праве (ст. 116.1, 151.1, 157, 158.1, 212.1, 215.4, 264.1, 284.1, 314.1 УК РФ). За период 2011–2016 гг. в законода-

тельстве обозначилась устойчивая тенденция к возврату института административной преюдиции «из доктринальной научной плоскости в поле нормативноправовой регламентации составов преступлений, закрепленных в Особенной части УК РФ» [16, с. 1142].

Однако законодатель, вводя административную преюдицию в пределыУК РФ, не озаботился необходимостью идентификации формулировок. Кроме того, унификации правовых подходов не способствует наличие в УК РФ статей, предусматривающих ответственность за неоднократное (систематическое) совершение противоправных деяний (ч. 1 ст. 151, ст. 154, ч. 1 ст. 241, ч. 1 ст. 180). Данные составы преступлений важно отграничивать от преюдиционных, поскольку их общественная опасность определяется не повторностью совершения деяния лицом, подверг-

216

нутым административному наказанию за аналогичное деяние, а фактом систематичности (множественности) противоправных действий.

По общему правилу неоднократность характеризует совершение деяния два и более раза. Объективная сторона состава преступления с неоднократностью, обремененной административной преюдицией, дублирует объективную сторону ранее совершенного предкриминального административного правонарушения и дополняется признаком времени совершения преступления.

Однако анализ статей УК РФ с преюдициальным элементом свидетельствует о том, что они существенно отличаются друг от друга по своей юридической конструкции, а потому законодателем не выработан универсальный подход к условиям наказуемости деяний, ответственность за которые поставлена в зависимость от повторности их совершения.

Преобладающим условием привлечения к уголовной ответственности за преюдиционные преступления (ст. 151.1, 157, 215.4 УК РФ) является совершение деяния лицом, подвергнутым административному наказанию за аналогичное деяние в период, в течение которого лицо считается подвергнутым административному наказанию (этот временной промежуток составляет один год).

В других случаях предусматривается возможность привлечения к уголовной ответственности лица, подвергнутого административному наказанию за совершение аналогичного деяния (ст. 116.1, 158.1, 264.1 УК РФ). При этом указывается лишь признак административной наказанности, что является достаточным для определения времени совершения преступления. Он сопоставим со сроком, в течение которого лицо считается подвергнутым административному наказанию, предусмотренным ст. 4.6 Кодекса Российской Федерации об административных правонарушениях (КоАП РФ).

Уголовно-правовые запреты, закрепленные в ст. 284.1 и 314.1 УК РФ, сконструированы с использованием двукратной административной преюдиции, и уголовная ответственность за их нарушение наступает только на третий по счету факт совершения деяния при условии двукратного привлечения лица к административной ответственности в течение одного года за аналогичные деяния.

Оригинальный вариант использования административной преюдиции предусмотрен ст. 212.1 УК РФ, по смыслу которой уголовно наказуемым может быть признано только четвертое по счету нар ушение установленного порядка организации либо проведения собрания, митинга, демонстрации, шествия или пикетирования, совершенное в течение 180 дней лицом, привлекавшимся неоднократно к административной ответственности. Установление законодателем в УК РФ в качестве криминообразующего более короткого периода, прошедшего с момента привлечения лица к административной ответственности, нежели срок административной наказанности, не противоречит букве закона, однако целесообразность нормативного закрепления таких сроков, чье назначение очень сходно с целями института административной наказанности, сомнительна. В любом случае, по истечении срока административной наказанности, исчисляемого согласно ст. 4.6 КоАП РФ, со дня вступления в законную силу постановления о назначении администра-

217

тивного наказания до истечения одного года со дня окончания исполнения данного постановления либо специального срока, установленного в УК РФ, аннулируются правовые последствия совершения административного правонарушения, способные повлиять на последующее привлечение лица к административной или уголовной ответственности.

Если исходить из того, что вступление в силу постановления по делу об административном правонарушении является одновременно и начальным моментом времени привлечения лица к административной ответственности, и началом отбытия им административного наказания, возникает вопрос о целесообразности использования различных законодательных конструкций для описания одного и того же юридического явления. Так, в ч. 2 ст. 314.1 УК РФ устанавливается уголовная ответственность за неоднократное нарушение поднадзорным административных ограничений, сопряженное с совершением административного правонарушения против порядка управления либо против общественного порядка и общественной безопасности или посягающее на здоровье, санитарно-эпидемиологическое благополучие населения и общественную нравственность. Неоднократности, как признаку объективной стороны данного преступления, дано легальное толкование в п. 8 Постановления Пленума Верховного Суда РФ от 24 мая 2016 г. № 21 «О судебной практике по делам о преступлениях, предусмотренных ст. 314.1 Уголовного кодекса Российской Федерации»: совершение лицом, в отношении которого установлен административный надзор и которое ранее два раза в течение одного года привлекалось к административной ответственности по ч. 1 и по ч. 3 ст. 19.24 КоАП РФ за несоблюдение установленных ему судом административных ограничения или ограничений, нового деяния, выразившегося в несоблюдении таких ограничения или ограничений, если при этом не истекли сроки, в течение которых это лицо считалось подвергнутым административному наказанию за предыдущие правонарушения, предусмотренные ч. 1 и ч. 3 ст. 19.24 КоАП РФ.

С учетом изложенного в целях унификации уголовного закона представляется целесообразным изменить текст примечания к ст. 314.1 УК РФ аналогично примечаниям к ст. 151.1, 157, 215.4 УК РФ, поскольку излишне формулировать текст закона посредством использования института «привлечения к административной ответственности», а толковать правовым синонимом в виде «периода, когда лицо считается подвергнутым административному наказанию».

Обратившись к ст. 158.1 УК РФ, следует отметить, что она предусматривает ответственность за мелкое хищение, если субъект ранее был подвер г- нут административному наказанию за мелкое хищение, предусмотренное ч. 2 ст. 7.27 КоАП РФ, а не по ч. 1 данной статьи. Часть 1 ст. 7.27 КоАП РФ предусматривает ответственность за хищение на сумму до одной тысячи рублей, а часть вторая этой статьи – на сумму от одной тысячи до двух тысяч пятисот рублей. Таким образом, если субъект совершает многократно хищения на сумму в тысячу рублей каждое, он не нарушает уголовно-правовой запрет. Но при хищении предмета на сумму в одну тысячу и один рубль он полежит уголовной ответственности, с учетом административной преюди-

218

ции, то есть констатируется криминальный всплеск, не учитываемый ранее. Как отмечает Н. Г. Иванов, логично было бы криминализовать мелкое хищение полностью, а не частично, если законодатель в ыбрал путь криминализации опасного состояния [17, с. 18].

Вызывает вопросы и новая редакция ст. 157 УК РФ «Неуплата средств на содержание детей или нетрудоспособных родителей». Основной из них – это трактовка термина «неоднократность». Неясно, чем руководствовался законодатель, используя в УК РФ сразу две законодательные модели административной преюдиции: указание на привлечение виновного к административной ответственности за аналогичное деяние (ст. 116.1) и на неоднократность (ст. 157). Ведь и в одной, и в другой ситуации суду необходимо устанавливать, что в отношении лица было вынесено постановление о привлечении к административной ответственности за аналогичное деяние.

Использование в ст. 157 УК РФ формулировки «совершено неоднократно» не позволяет ответить на вопрос и о том, может ли данная норма быть применена к лицу, которое уклонялось от уплаты алиментов, сначала одному из родителей (ст. 5.35.1 КоАП РФ), а затем другому. Будет ли в этом случае совокупность административных проступков, или имеет место преступление, предусмотренное ч. 2 ст. 157 УК РФ? В отсутствие прямого указания закона ответ на него зависит от того, что ставить во главу угла: интересы потерпевших или общественную опасность личности виновного. В первом случае неоднократность будет образовывать только повторное совершение деяния в отношении одного и того же лица. Во втором – суд будет учитывать сам юридический факт – привлечение лица к ответственности по ст. 5.35.1 КоАП РФ [18, с. 20].

Таким образом, уголовно-правовые запреты, сконструированные с использованием административной преюдиции, различны с точки зрения субъектной направленности, временных сроков реализации и по своей структуре. Между тем установление различной кратности совершения «предкриминальных» административных правонарушений носит произвольный характер и зависит лишь от усмотрения законодателя.

Перспективы введения административной преюдиции имеются в рамках ряда уголовно-наказуемых деяний в сфере экономической деятельности. Следовательно, необходима выработка общих правил использования конструкции административной преюдиции, которые должны быть включены в содержание Общей части УК РФ.

Список литературы

1. Безверхов А. Г. Возвращение административной преюдиции в уголовное законодательство России // Российская юстиция. 2012. № 1. С. 48–53.

2. Мямхягов З. З. О допустимости использования административной преюдиции в уголовном законодательстве // Административное право и процесс. 2015. № 8. С. 72–74.

219

3.Сидоренко Э. Л. Административная преюдиция в российском уголовном праве: проблемы квалификации // Мировой судья. 2016. № 3. С. 28–34.

4.Зуев В. Л. Особенности доказывания по делам о преступлениях с административной преюдицией. М., 1995. 32 с.

5.Кузнецова Н. Ф. Цели и механизм реформы Уголовного кодекса // Советское государство и право. 1992. № 6. С. 78–86.

6.Гулько А. Л. История уголовной ответственности за хулиганство в России // Адвокатская практика. 2006. № 5. С. 36–44.

7. Гогин А. А. Ответственность за нарушение Федерального закона «О рекламе» // Право и политика. 2004. № 5. С. 27–31.

8.Чикин Д. С. Преступление с административной преюдицией как вид сложного единичного преступления // Российский следователь. 2012. № 23.С. 17–18.

9.Шемякин Д. В. Проблемные вопросы использования административной преюдиции в уголовном праве // Российский следователь. 2015. № 15. С. 45–47.

10.Теория государства и права : учебник / под ред. В. К. Бабаева. М. : Юристъ, 2003. 592 с.

11.Фризен П. Д. Административно-правовое предупреждение отдельных видов преступлений : дис. ... канд. юрид. наук. Барнаул, 2004. 208 с.

12.Устинова Т. Д. Расширение уголовной ответственности за незаконное предпринимательство // Журнал российского права. 2003. № 5. С. 97–102.

13.Лапина М. А. Оптимальные приемы юридической техники, обеспечивающие согласование системы юридических санкций административноделиктного и уголовного законодательства // Административное и муниципальное право. 2015. № 6. С. 575–581.

14.Бавсун М. В., Бавсун И. Г., Тихон И. А. Административная преюдиция

иперспективы ее применения на современном этапе // Административное право и процесс. 2008. № 6. С. 6–9.

15.Соловей Ю. П. Российское законодательство об административной ответственности нуждается в совершенствовании // Вестник университета имени О. Е. Кутафина. 2014. № 2. С. 56–63.

16.Лапина М. А., Карпухин Д. В., Трунцевский Ю. В. Административная преюдиция как способ декриминализации уголовных преступлений и разграничения уголовных преступлений и административных правонарушений в современный период // Административное и муниципальное право. 2015. № 11. С. 1138–1148.

17.Иванов Н. Г. Криминализация опасного состояния личности в современном УК РФ // Российская юстиция. 2017. № 1. С. 17–20.

18.Сидоренко Э. Л. Гуманизация уголовного законодательства сквозь призму системного анализа // Мировой судья. 2016. № 11. С. 18–22.

220