8. Ламберт (1728-1777)

Менее известен, но для истории философии фигура важная. Для истории немецкой философии важны Лейбниц и Кант, и всегда анализируют эпоху от Лейбница до Канта, отыскивают предтеч Канта (в XIX веке Кант - фигура, равная Аристотелю и Платону), Ламберт и был одной из таких фигур.

люди видели миллиарды, но как они могли встретиться и догово­риться, что они видели одно и то же?). Не в такой карикатурной форме, но мысль эта повторяется, что законы логики и математики выводятся из природы - это тоже неправда.

Правда же в координации эмпирического (содержательного) и метафизического (формального) знания. Когда мы начнем пони­мать знание как результат координации действия двух наших спо­собностей (эмпирической и формальной), тогда мы встранем на верный путь. Вот в чем основная заслуга Ламберта, потому что это - точка зрения Канта; Кант исходил именно из этого, только он дал более детальное, а потому исчерпывающее объяснение механизма координации формальных элементов знания (априорных) и эмпи­рических. Ламберт лишь пришел к мысли о том, что таким образом надо рассматривать природу знания, и в этом отношении он -предшественник Канта.

формальной и содержательной, значит рациональной и эмпириче­ской, а до сих пор пытались рассматривать их отдельно, лишь Лейбниц поставил их рядом, но одну и ту же способность с двумя выходами в них не усмотрел.

Итак, о Лессинге и Ламберте мы упомянули для того, чтобы подойти ближе к Канту.

9. Гамман (1730-1788)

Жил в Кенигсберге, рядом с Кантом, но совершенно резко от­личается от него. Германия того времени, как и Западная Европа вообще, не отличалась однородностью в умственном настроении. Просвещенческий рационализм особенно ярко проявлялся среди философов-эклектиков и популяризаторов. Были популяризаторы, которые упирались только на здравый смысл, утверждали, что школьная философия своей замысловатостью и искусственностью в сущности не нужна, а если человек здравый, серьезный, то те мысли, которые к нему приходят, то они и есть та истина, к кото­рой надо стремиться. А всякие искусственные изощренности, по­строения, непонятные для читателей - это всё лишнее. Эти популя­ризаторы как раз и ограничились общими местами просвещенче­ской философии, и это настроение было очень распространено. Тем не менее, это был рационализм системы Вольфа.

Было еще одно течение в умственной жизни того времени, ко­торое именно в середине XVIII века как-то проявило себя с неожи­данной силой - это то, что в Германии никогда не исчезало -таившаяся в недрах народной жизни мистика. Народная религи­озность тогда переплеталась с мистицизмом. В философском оформлении мистицизм оспаривает метод рационализма. Высшим проявлением мистицизма в боробе с рационализмом является ука­зание на связь противоположностей (Николай Кузанский, Джорда­но Бруно). С точки зрения рационализма, наш разум оперирует законом противоречия, и закон противоречия является основой логико-рациональной деятельности, все рациональные системы на нем построены; мистик на это скажет - задача бесполезная, цель недостижима, потому что закон противоречия плохо работает или вообще не работает, потому что в этой работе одна видимость, потому что все противоположности, значит, противоречия как ва­риант противоположностей, связаны и переплетены друг с другом, поэтому пытаться построить систему на логическом законе проти-вопоречия дело увлекательное, но бесплодное и ненужное. Мистик будет утверждать, что рационалисты, оперируя общими понятия­ми, строя из этих понятий свои грандиозные системы, увлекается общностями, а жизнь состоит из строго индивидуальных предметов

- это основное положение, которое высказывает мысли. Индивиду­альности не разрешаются в общие понятия. Для философа-рационалиста человек - это каждый из нас, а для мистика личность

Такой полюс мистического возрождения появился в середине XVIII века в литературной среде, было движение «Буря и натиск» -группа философствующих литераторов, которые боролись, как они говорили, за права чувства и гения (у нас слово «гений» употребля­ется в смысле даровитости, таланта, а на самом деле слово «гений»

- это «дух» — т.е. отстаивание права духа, который всегда индиви­дуален, в противовес праву разума). Тут, может быть, сыграло роль немецкое своеобразие в противовес французской рациональности, которая в XVIII веке прославилась в Европе со своей «Энциклопедией» и просвещенческой философией. Немцы ин­стинктивно как бы указывали на свою национальную особенность, которая отстаивала именно права духа, чувства (или гениальности).

В связи с таким настроением нам нужно вспомнить о Гаммане, который и был таким человеком. Он не систематик, не увлекался построениями, он их не только не терпел, но и принципиально

отвергал всякую систему. По его мнению, жизнь настолько инди­видуальна и неповторима, что основным средством познания жиз­ни, её понимания, является не разум, а дух, гений (по-нашему -чувства). Чувства являются тем средством, данным человеку, кото­рые только и способны каким-то образом эту действительность постигнуть.

«вера» - «Бог» - «религия» - «Церковь» - всё понятно. Здесь же не о религиозной вере шла речь, а о гносеологической способности, которую он таким образом определяет. Гамман хвалит Юма, кото­рый тоже употреблял термин belief. Юм был скептик; когда он своим анализом доказал, что основное понятие, которым оперирует естественная наука - понятие причины - в сущности является фик­цией, потому что причины мы наблюдать не можем, а видим лишь временную последовательность, органами внешних чувств причину мы не фиксируем. Другой его анализ - анализ понятия «субстанция», и им было доказано, что это - выдумка, домысел. Юм сделал вывод, что основанная на понятии «субстанция» рацио­нальная философия построена на песке, ее надо отбросить. Осно­ванная на понятии «причина» естественная наука также построена на песке, её тоже надо отбросить. Что же делать? Он говорил: ни­чего особенного, просто те знания, которыми мы оперируем как философскими и естественно-научными, не считать знанием и не придавать ему значения, а всё это назвать верой (потому что это всё приблизительные вероятностные суждения). Гамман хвалил его за слово «вера». Юм употребил это слово хорошо, Гамман же при­дал слову «вера» некую напряженность - что это специальная наша способность, на самом деле эту способность надо было бы назвать «чувствование» (не «ощущение», которым оперируют наши органы внешних чувств), которое у каждого человека есть; «предчувствие»

- я предчувствую наступление какого-то явления, которое доказать не могу, но мне кажется, что это будет.

Популярность у Гаммана была невиданная. Его коротенькие писания, где ничего не доказывалось, подхватывались, их очень высоко ценили. Нам это не понять, если мы не обратимся к атмо­сфере - надо принимать во внимание настроение читающей интел­лигентной публики; для этой публики требовались именно такие размышления; часто бывает, что публика делает кумиров, при ис­торической оценке казалось бы, из людей заурядных, но дело в том, что формулирование ими своих мыслей как раз совпало с потреб­ностями в этих мыслях. В Германии в это время наблюдалось спле­тение высокой литературы и философии, нигде такого не было, в России уж точно такого не было. Для таких художников Гамман в пору и пришелся. Художник предрасположен к такой точке зрения;

сама природа искусства не терпит рационализма, а требует инди­видуального подхода к явлениям - всё неповторимо при всей схо­жести каких-то явлений в человеческой жизни; кто умеет подчер­кивать эту неповторимость и выражать её художественными сред­ствами, тот и художник. А тут Гамман говорит, .что так должно быть и философски.

10. Гердер (1744-1803)

Это уже нечто иное в принципе. Для нас он интересен тем, что напоминает Лессинга в одном пункте. Лессинг распространил принцип историчности на историю религий - все религии в своей исторической преемственности являют собой цепь, звенья которой

Гердер распространил эту мысль не только на религию, а на всю историю: вся история представляет собой прогрессивный эво­люционный поток - это телеологический, целесообразный процесс, и эту целесообразность осуществляет сам Бог. В XIX веке о Боге старались забыть, говорили об эволюции, имманентно присущей космическому процессу, а Гердер говорил о Боге.

У Гердера есть книга: «Идеи к философии истории», удачнее перевести на русский язык: «Философия истории» - это первая попытка дать глобальную философию истории. Эта книга известна, переведена в 1977 году на русский язык, издана в 50.000 экземпля­ров. Книга эта уникальная; со свойственной немцам масштабно­стью это охват всей истории в философском аспекте; это не просто хронология событий, а осмысление. Там и о геологической исто­рии, и о палеонтологической истории, оценка культурной роли различных цивилизаций народов: китайцы, славяне и т.д., всё это полно классифицировано. Эрудиция проявлена колоссальная и осязаемая - речь идет о предметах, которые интересны всем; это не Гегель, который с титаническим охватом настроил туманных схем - читать невозможно, а здесь исторические сведения; это - вариант авторской энциклопедии.

Странным образом Гердер оказался оттесненным, пошли гно­сеологические изыскания: Кант, Фихте, Шеллинг, Гегель; там тоже была историософия, но я подозреваю, что она была взята у Герде­ра, но на переднем плане у них гносеологические рассуждения -малоинтересные для публики - а историософские изыскания Гер­дера оттеснили. Тем не менее, в истории философии Гердер ста­вится очень высоко. Отношение к философии у Гердера было более трезвым. Это - не абсолютное знание, а строгое определение по­нятий.

Последними двумя мыслителями мы и обойдемся, и сразу пе­рейдем к Канту. Для нас будет достаточно их для окончательного вывода: умственная жизнь в Германии в середине XVIII века при­обрела интенсивный характер, и этот интенсивный характер и можно охарактеризовать как духовное возрождение немцев. После застоя XVII века, после 30-летней войны и после того, как передо­вые нации того периода (Англия и Франция) затмили культурную. историю Германии. Здесь же немецкая культурная жизнь возроди­лась. Немцы быстро переняли и усвоили все философские дости­жения их соседей. У них был и Лейбниц, который дал направление всей немецкой философии - рационализм с усвоением всех дости­жений эмпиризма. Были у них и мистическая гносеология в лице Гамана, и историософская в лице Гердера. Т.о. они всё ближе соз­давали условия для появления национального гения Канта.