Лукашук И.И. - Современное право международных договоров. Том 1 (2004)

предоставленный бенефициирующим государством государству-бенефициарию или лицам или вещам, находящимся в определенной связи с ним, не менее благоприятный, чем режим, распространенный бенефициирующим государством на третье государство или на лица или вещи, находящиеся в такой же связи с этим третьим государством" (ст. 5).

"Бенефициирующее государство" означает государство, которое согласилось предоставить режим наиболее благоприятствуемой нации. "Государство-бенефициарий" - государство, которому такой режим предоставлен. Из этого следует, что сторонами в рассматриваемом правоотношении являются государства и только государства. В силу клаузулы о наиболее благоприятствуемой нации одно государство берет обязательство в отношении другого государства предоставить ему соответствующий режим. Это положение четко сформулировано в ст. 4 проекта *(806).

Это положение имеет существенное значение для понимания природы рассматриваемых правоотношений. Как мы видели, в определении режима наиболее благоприятствуемой нации говорится, что режим предоставляется государству-бенефициарию или лицам или даже вещам, находящимся в определенной связи с ним. Совершенно очевидно, что эта формулировка носит условный характер, поскольку лица, не говоря уже о вещах, не являются субъектами межгосударственных договорных отношений.

В комментарии к ст. 4 это принципиальное положение подчеркивается особо: статья выражает идею о том, что обязательство предоставить режим наиболее благоприятствуемой нации "является межгосударственным обязательством. Бенефициарием такого обязательства является государствобенефициарий, и лишь через посредство этого государства лица, находящиеся

вопределенной связи с этим государством...", пользуются режимом. Это положение заслуживает особого внимания, поскольку оно распространяется и на другие случаи, когда договоры предусматривают предоставление лицам прав

втой или иной области.

Право государства-бенефициария на режим наибольшего благоприятствования возникает на основе договора с бенефициирующим государством. При этом характер режима определяется режимом, распространенным бенефициирующим государством на третье государство. В результате в таком случае понятие "третье государство" отличается от общего определения, содержащегося в Венской конвенции о праве договоров.

Общее определение имеет смысл в случае, когда клаузула наибольшего благоприятствования содержится в двустороннем договоре. В этом случае, например, расширение режима бенефициирующим государством для третьего государства автоматически распространялось бы и на государствобенефициарий. Однако соответствующие клаузулы содержатся и в многосторонних договорах. В таких случаях "третье государство" может быть и в числе участников договора. В результате в статьях о клаузуле наиболее благоприятствуемой нации "третье государство" определяется как такое, которое не является ни бенефициирующим государством, ни государствомбенефициарием (ст. 2).

Во многих случаях рассматриваемый режим вытекает из двух договоров.

Во-первых, это договор между бенефициирующим государством и государством-бенефициарием, содержащий клаузулу наибольшего благоприятствования. Во-вторых, это договор между бенефициирующим государством и третьим государством, на основании которого последнее приобретает определенные преимущества. Соответственно возникает вопрос о том, какой из договоров является основным.

Из сказанного следует, что право государства-бенефициария на определенный режим не вытекает из договора между бенефициирующим государством и третьим государством. Поэтому клаузулу о наиболее благоприятствуемой нации нельзя рассматривать как исключение из общего режима третьих государств. Соответственно содержащиеся в Венских конвенциях нормы о третьих государствах не касаются проблемы режима наиболее благоприятствуемой нации.

8. Отмена или изменение обязательств или прав третьих государств

Относительно того, что договор не создает прав для третьих государств, можно сослаться на ряд судебных решений, из которых видно, что такое право не может возникнуть, если оно прямо не предусмотрено договором. Только участники обретают права по договору. В деле об острове Клипертон арбитр определил, что Мексика не может предъявлять претензию Франции на основе Берлинского акта 1885 г., в частности, на том основании, что она не была в числе подписавших Акт *(807). В деле о лесах Центральных Родопов арбитр определил, что поскольку Греция не является участницей "Константинопольского договора, то она не имеет юридических оснований предъявлять претензии, базирующиеся на соответствующих положениях этого Договора" *(808). Аналогичную позицию заняла Постоянная палата международного правосудия по делу о германо-австрийском таможенном союзе

*(809).

Венская конвенция посвятила этому вопросу ст. 37:

"1. Если для третьего государства возникает обязательство в соответствии со статьей 35, то это обязательство может быть отменено или изменено только с согласия участников договора и третьего государства, если только не установлено, что они условились об ином.

2. Если для третьего государства возникает право в соответствии со статьей 36, то это право не может быть отменено или изменено участниками, если установлено, что согласно существовавшему намерению это право не подлежало отмене или изменению без согласия этого третьего государства".

Подтверждая общепризнанность этого положения, комментарий к кодификации Американского института права указывает, что оно поддерживается соображениями добросовестности и эстоппеля.

Замечу, что принятый ранее Комиссией проект соответствующего положения предусматривал одинаковый режим отмены как обязательств, так и прав. Как те, так и другие могли быть отменены или изменены лишь с согласия третьего государства. В своих замечаниях некоторые правительства высказали

мнение, что статья идет слишком далеко в защите прав третьего государства, по существу давая ему право вето в отношении любых изменений соответствующих положений. Тем самым слишком ограничиваются права участников отменять или изменять положения в пользу третьего государства.

Комиссия приняла во внимание расширяющуюся практику предоставления прав третьим государствам, а также то, что не следует настораживать государства в отношении создания прав для третьих государств. Но, с другой стороны, сочла, что такого рода права должны быть достаточно надежны. Было также принято во внимание, что если участники желают, чтобы права третьего государства могли изменяться без его согласия, то они могут включить соответствующее положение в договор или договориться об этом с третьим государством. С учетом этого Комиссия выделила положения об отмене прав в особый пункт, предусматривающий иной порядок отмены прав по сравнению с отменой обязательств.

При формулировании п. 1 Комиссия учла возможность того, что инициатива отмены или изменения обязательств может исходить от третьего государства. В таком случае третье государство, принявшее на себя обязательство, не может его отменить или изменить без согласия участников договора, если, разумеется, они не договорились об ином.

Следует также учитывать, что в статье речь идет об отмене или изменении обязательств или прав третьего государства, а не соответствующего положения договора, послужившего основанием для их возникновения. Изменение самого договора - дело исключительно участников. Статья касается лишь отношений между третьим государством и участниками.

Приведенные статьи Конвенции закрепили сложившиеся нормы в отношении третьих государств и не содержат даже намека на их прогрессивное развитие. Некоторым исключением является последняя статья раздела "Договоры и третьи государства" (ст. 38).

9. Договорные нормы, которые становятся обязательными для третьих государств в качестве обычных

Превращение содержащихся в многостороннем договоре норм в обычные и в качестве таковых становящихся общеобязательными - процесс, известный издавна. При этом политико-правовой характер процесса менялся. Превращению содержания Венского регламента о дипломатических рангах, принятого конгрессами 1814 и 1815 гг., в обычные нормы способствовало то, что принял регламент концерт великих держав. Кроме того, положения регламента были востребованы практикой и были пригодны для общего применения. Другой случай - Парижская декларация 1856 г. о морской блокаде. Число принявших ее государств также было невелико. Однако это были великие державы, в том числе и основные морские державы.

Новым этапом в развитии рассматриваемого процесса явились Гаагские конвенции о законах и обычаях войны 1899 и 1907 гг. Отмеченные факторы сыграли свою роль и в данном случае, но появились и новые моменты.

Инициаторы заключения конвенций не без основания утверждали, что их принятия требует "совесть человечества". Кроме того, в их подготовке и принятии участвовал широкий круг государств.

Особое место среди многосторонних договоров, создающих нормы общего международного права, обязательные для всех государств, занял Договор об отказе от войны как орудия национальной политики 1928 г. В силу утверждения им норм, обеспечивающих основную общечеловеческую ценность - мир, его положения непосредственно вошли в общее международное право и стали общеобязательными *(810).

Процесс превращения договорных норм в обычные нашел признание и получил обоснование в литературе. Р. Роксбург уже в 1917 г. утверждал: "В практике этот процесс обретения конвенционными нормами характера обычных не только возможен, но и происходит постоянно" *(811). В наше время отмеченный процесс получил дальнейшее развитие, что не могло не оказать существенного влияния на механизм международного правотворчества. Тем не менее общее правило о третьих государствах сохраняет свое значение.

Отмеченные тенденции находят отражение и в литературе. Немалое число юристов, особенно в прошлые годы, отстаивали прежнее понимание статуса третьих государств. Ф. Джессеп доказывал неизменность традиционного правила о том, что только для сторон вытекают права и обязательства по договору *(812). Вместе с тем все большее число авторов обосновывают необходимость признания за общими многосторонними договорами более значительной роли в создании общих норм международного права.

Отход от традиционной точки зрения происходил не без труда. В 60-е гг. прошлого века британский профессор Р. Бакстер высказался по рассматриваемому вопросу довольно сдержанно: "Теоретически кодифицирующие договоры, имеющие целью закрепить обычное международное право, каким оно существует во время принятия договора, если они получили согласие значительного количества государств, представляют собой авторитетное свидетельство состояния обычного международного права. В этом смысле оно распространяет свое действие на не участвующих в договоре" *(813). Как видим, даже кодифицирующие многосторонние договоры рассматривались как доказательства существующего обычного права, и лишь в той мере, в какой они его отражали. Ни о каком развитии этого права речь не шла.

В 80-е гг. итальянский профессор А. Кассезе рассуждал более решительно: если допустить, что соглашения по важнейшим вопросам общего значения действуют в условиях лишь общего договорного режима, то важнейшие области международных отношений окажутся без общих стандартов. "Поэтому существуют основания, понуждающие государства поставить печать общих норм на такие стандарты поведения" *(814).

Наиболее дальновидные выводы были сделаны американским профессором А. Д'Амато, по мнению которого многосторонние договоры создают обычные нормы ipso facto. В частности, наиболее значительные положения Пакта о гражданских и политических правах создают самоисполнимые нормы даже для неучаствующих *(815).

Комментарий к кодификации Американского института права признает возможность того, что "вступление в силу соглашения между большим числом участников может привести к созданию обычной нормы международного права, обязательной для неучаствующих государств".

Что же касается практики, то, как известно, уже Нюрнбергский Международный военный трибунал признал, что содержащиеся в Гаагских конвенциях нормы о ведении войны на суше стали общеобязательными нормами обычного права. В настоящее время число такого рода договоров растет. Особенно показательны конвенции, кодифицирующие нормы общего международного права и вносящие в него элементы прогрессивного развития.

Рассматриваемому вопросу значительное внимание уделила Комиссия международного права. Как уже отмечалось в главе "Согласие на обязательность договора", даже не вступившие в силу договоры могут оказывать влияние на формирование обычного международного права в результате признания их положений в таком качестве. Расширение количества многосторонних конвенций, призванных установить общепризнанные нормы, поставило задачу определить конвенционное решение.

Дж. Фицморис предложил по рассматриваемому вопросу проект отдельной статьи *(816). Из статьи следовало, что общие многосторонние договоры, кодифицирующие или формулирующие новые нормы международного права, могут при определенных условиях быть средством создания обычных норм, обязательных для не участвующих в договоре государств. При этом Дж. Фицморис подчеркивал, что в предложенном им проекте статьи речь идет скорее об описании процесса, а не об установлении нормы.

Следующий спецдокладчик Х. Уолдок признал значение роли обычая в расширении действия правотворческих договоров. Вместе с тем с учетом результатов обсуждения вопроса в Комиссии и замечаний правительств он счел, что в проекте конвенции необходимо провести более четкое различие между правами и обязательствами, порождаемыми самим договором, и теми, что вытекают из обычая. Поскольку договор и обычай являются различными источниками права, постольку нежелательно стирать линию между ними при установлении действия договоров в отношении третьих государств. Поэтому Х. Уолдок предложил ограничиться положением, признающим роль обычая в расширении сферы действия правотворческих договоров, но сформулировать его как общую оговорку *(817). Это предложение не вызвало особых замечаний правительств. Правительство Финляндии сочло, что предложенное положение является очевидным и без него можно было бы обойтись. США посчитали включение в конвенцию этого положения желательным и отметили, что признание распространения содержащихся в договоре норм на третьи государства в результате образования обычая не противоречит другим статьям

отретьих государствах *(818).

Вкомментарии Комиссии международного права к проекту статей о праве договоров говорится, что принадлежащая обычаю роль в расширении применения содержащихся в договоре норм общепризнанна. Но для третьих государств источником обязательной силы соответствующих норм является

обычай, а не договор. Тем не менее, учитывая значение этого процесса, Комиссия решила включить соответствующее положение в качестве общей оговорки относительно того, что ничто в статьях о третьих государствах не препятствует превращению договорных норм в обязательные для не участвующих государств в качестве обычных норм международного права. Положения таких конвенций "могут рассматриваться как общепринятые формулировки соответствующих обычных норм государствами, не участвующими в конвенции" *(819).

Во всех этих случаях нельзя считать, что сам по себе договор затрагивает третьи государства. Не устанавливая каких-либо правоотношений с участниками договора, государства признают содержащиеся в нем нормы обязательными в качестве обычных норм. В консультативном заключении Международного Суда ООН об оговорках к Конвенции о геноциде говорится: "Принципы, лежащие в основе Конвенции, являются принципами, которые признаны цивилизованными нациями как обязательные для государств даже без какого-либо конвенционного обязательства" *(820).

Таким образом, возможность создания общим многосторонним договором прав и обязательств для третьего государства в результате превращения его положений в нормы общего обычного права была признана Судом, хотя и с рядом ограничений. Более широкий подход нашел выражение в особых мнениях судей, а также в доктрине.

Принятая по рассматриваемому вопросу статья Венской конвенции имеет следующий вид:

"Статья 38. Нормы, содержащиеся в договоре, которые становятся обязательными для третьих государств в результате возникновения международного обычая

Статьи 34-37 никоим образом не препятствуют какой-либо норме, содержащейся в договоре, стать обязательной для третьего государства в качестве обычной нормы международного права, признаваемой как таковая".

На Венской конференции советская делегация заняла по данному вопросу сдержанную позицию. Ее глава О.Н. Хлестов заявил, что, по его мнению, обсуждаемая статья означает, что нормы обычного международного права могут стать обязательными для третьего государства, только если это государство признало, что соответствующие положения для него обязательны. Они явно не могут стать обязательными для государства, которое не признало эти нормы в качестве ставших для него обязательными *(821).

Положение Венской конвенции о договорных нормах, которые становятся обязательными для третьих государств в качестве обычных, получило поддержку у отечественных авторов, включая и тех, которые специально исследовали проблему третьих государств *(822).

В общем, можно констатировать, что как в теории, так и в практике признается способность общих многосторонних договоров создавать нормы обычного международного права даже без предшествующей практики, а также способности таких норм обязывать и третьи в отношении договоров государства. Возможность установления общеобязательных норм (jus cogens) в результате соглашения международного сообщества государств в целом

заслуживает отдельного рассмотрения (ст. 53 и 64 Венской конвенции 1969 г.). Все это, однако, ни в коей мере не влияет на значение общего правила о

том, что договор не создает ни прав, ни обязательств для третьих государств. Изменяется роль договоров в создании обычных норм общего международного права. В результате такие нормы, созданные при участии не всех государств, обретают общеобязательную силу. Именно эти нормы, а не договоры, обязывают третьи в отношении договоров государства. Это различие может показаться формальным, однако на самом деле оно имеет существенное юридическое и практическое значение.

Подчеркивают эти моменты еще и потому, что нередко приходится встречать необоснованное толкование новых тенденций. Так, британский профессор Т. Мерон пишет о "явных тенденциях в различных областях международного права возлагать договорные нормы на тех, кто не является участником, под маской общего международного права или обычного права"

*(823).

10.Договоры, устанавливающие объективный режим

Влитературе и международной практике существует понятие договора, устанавливающего объективный режим. В комментарии к проекту статей о праве договоров Комиссия международного права определила объективный режим как "обязательства и права действительные erga omnes" *(824). Анализ материалов практики дает основания для вывода о существовании двух видов объективного режима и соответственно договоров. К первому виду относятся договоры, с помощью которых государства определяют режим территорий, находящихся под их суверенитетом. Обычно это договоры о судоходстве по международным рекам, морским каналам, а также договоры о демилитаризации и нейтрализации территории. Сюда же относятся договоры о передаче части территории одним государством другому и обмене участками территории. Такого рода объективный режим нашел признание как в теории, так и в практике.

Поскольку речь идет об осуществлении сторонами своих суверенных прав, то все остальные государства обязаны уважать положения таких договоров, если, они, разумеется, не затрагивают прав третьих государств. Договоры о судоходстве обычно предусматривают права для третьих государств. В таких случаях пользование правами презюмирует и признание связанных с их осуществлением обязанностей.

Дж. Фицморис в своем проекте посвятил такого рода режиму следующее положение: "Если используется морская или сухопутная территория другого государства и условия пользования этой территорией в соответствующих целях являются предметом договора, в котором данное третье государство не участвует, то корабли и граждане этого государства или само государство, если воспользуются режимом, должны соблюдать соответствующие условия" (ст.

14.1).

Ко второму виду объективных режимов и соответствующих договоров относится тот, который касается международных пространств. Речь идет о

режиме, установленном договором, который создает права и обязательства для неучаствующих государств. Такой режим имеет всеобщее значение, действует erga omnes. Участвовать в таких договорах может ограниченный круг наиболее заинтересованных государств, но устанавливаемый ими режим имеет всеобщее значение. Считается, что участники действуют в общих интересах, в интересах международного сообщества в целом.

Наиболее показателен в этом плане режим Антарктики. После окончания Второй мировой войны довольно острой стала проблема определения правового режима антарктического континента, что имело всеобщее значение. По инициативе США в конце сороковых годов начались подготовительные переговоры, в которых кроме США участвовал ряд государств, заявивших о тех или иных правах в отношении материка.

Правительство СССР заявило протест против отстранения его от участия в переговорах. Довольно обстоятельно были изложены исторически обоснованные права на участие. В Меморандуме от 7 июня 1950 г. позиция

СССР была изложена следующим образом: "Согласно международной практике к участию в обсуждении режима какой-либо области международного значения должны привлекаться все заинтересованные страны. Советское Правительство считает, что эта международная практика должна соблюдаться и при решении вопроса об Антарктике". Была подтверждена ранее изложенная позиция о незаконности сепаратного решения вопроса *(825).

СССР принял участие в подготовке Договора об Антарктике, подписанного в 1959 г. Кроме него Договор подписали Австралия, Англия, Аргентина, Бельгия, Новая Зеландия, Норвегия, США, Франция, Чили, Япония и ЮАР. Из Договора видно, что он заключается в интересах всего человечества. Стороны заключают его, "сознавая, что в интересах всего человечества Антарктика должна и впредь всегда использоваться исключительно в мирных целях:", будучи убежденными также в том, что такой Договор "будет содействовать осуществлению целей и принципов Устава Организации Объединенных Наций" *(826).

Стороны не только определили режим Антарктики, но и возложили на себя функции его гарантов. В целях поддержания установленного Договором режима договаривающиеся стороны обязались "прилагать соответствующие усилия, совместимые с Уставом Организации Объединенных Наций, с тем, чтобы в Антарктике не проводилось деятельности, противоречащей принципам или целям настоящего Договора" (ст. 10). Иными словами, стороны обязались обеспечивать, чтобы все государства, включая не участвующие в Договоре, соблюдали его основные положения. Аргентинский юрист Е. Каро охарактеризовал приведенное положение как предполагающее "присвоение "полицейского права", позволяющего им (сторонам.- И.Л.) контролировать деятельность третьих государств..." *(827).

Первоначальные участники, перечисленные в преамбуле, установили для себя ряд привилегий. Только они являются полноправными участниками Совещания, принимающего решения в целях содействия осуществлению Договора (ст. 9). Только при их согласии может быть изменен Договор (ст. 12).

Г.И. Тункин, который участвовал в подготовке Договора об Антарктике,

определил его значение для третьих государств следующим образом: "Намерение состояло в том, чтобы создать правовой режим, который бы мог стать общепринятым. Однако не было намерения навязать этот режим - любая попытка сделать это была бы противоправной" *(828). Иначе говоря, Договор об Антарктике рассматривался как ничем не отличающийся от иных многосторонних договоров в отношении их значения для третьих государств. Но как видно из Договора, он с самого начала мыслился как в значительной мере устанавливающий общеобязательный режим.

Поэтому заслуживает внимания мнение Х. Уолдока, который рассматривал доктрину объективного режима в качестве "средства ускоренного утверждения договора как части международного правового порядка, не ожидая длительного процесса формирования обычной нормы международного права" *(829). Из этого следует, что формирование общих норм в соответствии с доктриной объективного режима отличается от процесса формирования обычных норм на основе многостороннего договора.

Это положение отмечается некоторыми юристами. В работе, посвященной режиму Антарктики, голландский юрист Р. Лефебер пишет: "Объективная действительность вытекает из самого договора и его правовая основа должна быть найдена в праве договоров. Поскольку речь идет об иных правотворческих процессах, постольку доктрину объективных режимов следует отличать от договорного режима, который превращается в обычно-правовой режим для государств, не участвующих в договорном режиме" *(830).

В дальнейшем ряд аспектов режима, установленного Договором об Антарктике и последующими договорами, стали подвергаться критике в основном со стороны новых независимых государств. Генеральная Ассамблея ООН начиная с 38-й сессии 1983 г. приняла ряд резолюций, которые, в частности, содержали критическую оценку того, что Конвенция о минеральных ресурсах разрабатывалась только первоначальными участниками Договора *(831). Критика касалась и особого статуса первоначальных участников. При обсуждении вопроса в Комиссии международного права Г.И. Тункин говорил о том, что лежащая в основе Договора об Антарктике концепция несколько устарела в связи с произошедшими в международном сообществе переменами

*(832).

Представляет интерес оценка режима Антарктики, содержащаяся в докладе Всемирной комиссии по окружающей среде и развитию (комиссия Брундтланд) 1987 г. Доклад содержал ряд критических замечаний в отношении режима и вместе с тем отмечал его достижения. В Докладе говорилось: "Хотя дальнейшие перемены в положении с управлением Антарктикой неизбежны, тем не менее очень важно, чтобы эти перемены не поставили под угрозу достижения договорной системы в области мира, науки, сохранения окружающей среды". Направление перемен было определено следующим образом: необходимо сосредоточить усилия на том, чтобы "сделать договорную систему более универсальной, более открытой и реагирующей на выражения конкретной и правомерной озабоченности и заинтересованности в Антарктике" *(833). Представляется, что такой подход к существующему режиму Антарктики обоснован.

Примером договора, создающего объективный режим особого вида, может служить Договор о запрещении ядерного оружия в Латинской Америке. Концепция этого режима была определена Генеральной Ассамблеей ООН еще

в60-е годы прошлого века. В ее резолюции от 5 декабря 1967 г. была выражена надежда, что государства Латинской Америки заключат такой договор. Далее подтверждалась высказанная в резолюции 1963 г. уверенность, что "после заключения упомянутого договора все государства, и в частности ядерные державы, окажут ему полное содействие для эффективного осуществления его мирных целей".

Резолюция призвала "все государства оказать полное сотрудничество в обеспечении всеобщего соблюдения режима, определенного в этом Договоре, к чему обязывают его высокие принципы и благородные цели". Как видим, резолюция обозначила две категории третьих государств. К первой отнесла тех, чье "полное содействие" необходимо для осуществления Договора, особо выделив ядерные державы. Ко второй категории были отнесены все остальные государства, которые призывались оказать полное сотрудничество в обеспечении всеобщего соблюдения режима, установленного Договором. В качестве основания такой обязанности указывались высокие принципы и благородные цели Договора.

Принятая Генеральной Ассамблеей концепция была реализована в результате заключения Договора о запрещении ядерного оружия в Латинской Америке 1967 г. (Договор Тлателолко). Договор сопровождался двумя дополнительными протоколами. Первый содержал обязательство государств, несущих международную ответственность за территории в Латинской Америке, распространить на них безъядерный статус. Протокол был ратифицирован такими государствами, как Великобритания, США, Нидерланды. Второй протокол предусмотрел обязательство ядерных держав уважать установленный Договором режим. Все эти державы ратифицировали Протокол.

Как видим, связь третьих в отношении основного Договора государств, политика которых имеет особое значение для достижения его целей, была юридически оформлена дополнительными соглашениями. Что же касается остальных государств, то их отношение к установленному режиму определяется

всоответствии с упомянутым призывом Ассамблеи к обеспечению его всеобщего соблюдения.

Все это еще раз подтверждает формирование новых моментов не только

впонятии объективного режима, но и в институте третьих государств в целом. Комиссия международного права уделила договорам, устанавливающим

объективный режим, значительное внимание. Некоторые члены считали, что концепция таких договоров существует в международном праве и должна найти отражение в проекте *(834). В качестве примеров указывали договоры о нейтрализации или демилитаризации территории, о свободе судоходства и особенно о режиме Антарктики.

Другие члены Комиссии, признавая возможность того, что в определенных случаях договорные права и обязательства могут обрести характер erga omnes, не считали, что такие случаи определяются какой-либо специальной концепцией или институтом права договоров. Хименес де Аречага