Antologia_frantsuzskogo_syurrealizma

ным запахом кухни, столь характерным для нашей героической Лотарингии. Напрасно я смотрел на себя в зеркало, анфас, в три четверти, в профиль. Проводил рукой по мошонке. Когда я сжи­ мал его, он начинал плакать. Таким уж я уродился, и с этим на­ до смириться. Я так и оставался со своим отростком, налившимся кровью, ужасно смешным. Я смотрел на себя со стыдом. И бе­ шенством. Естественно, мне было начхать на мокрые носовые платки в брюках. Время приема пищи регулярно заставало меня в каком-нибудь невозможном положении, и мне приходилось со­ вершать целый гимнастический комплекс, чтобы спуститься к столу, не нанося ущерба элементарной семейной стыдливости.

Однажды я увидел сон, благодаря которому мое непрекращающееся перевозбуждение выиграло небольшую передышку: меня окружали шесть женщин, одетых очень строго выше пояса, я в это время крепил веревки от лесов строящегося дома к кольцу, на которое была привязана лошадь. Женщины встали вокруг меня хороводом, согнувшись, обвивая талии друг друга так, чтобы ле­ вой рукой доставать до клитора соседки, а их языки одновремен­ но рылись справа в задницах, которые дергались от прикоснове­ ний. В моем сне это эволюционировало очень естественно, все так и ходило кругом. Девицы прикасались ко мне своими набух­ шими вульвами. Я в своих полотняных трусах чувствовал, как достигаю мифологических размеров. Там была старуха с четками, украшенными многочисленными церковными медалями. Вдруг она взяла в рот мой член, и я тут же проснулся в величайшем смятении. Башка трещала ужасно, и было с чего. Потом — тесно­ та в простынях, липкие волосы и целая вечность, чтобы решиться наконец-то подняться и вымыться. Передышка не продлилась и двадцати четырех часов. Передышка, если не считать ужасного ощущения растраты, отвращения и так далее. Через три дня но­ вый сон. Так, купаясь в собственных помоях, я решился пойти в публичный дом.

Название улицы, где располагалось это почтенное заведение, я узнал из семейных анекдотов. Я разыскал его без труда в самом бедном рабочем квартале города, где муниципалитет не заботился о соблюдении нравственности, поскольку здесь жили не по-буржу­ азному. Целый квартал пустых домов, поскольку днем все муж­ чины и женщины работали на заводе. На очень кривой улочке я заметил дом с двумя зарешеченными окошками и в конце длин­

251

ной серой стены толстую дверь, запирающуюся на ключ. Если бы не светильник у входа, я бы подумал, что это настоящая тюрьма. Было еще рано, только что кончился обед. Помощница хозяйки, эдакая нескладная дылда, извинялась, что может предложить мне только трех девиц: двое были уже заняты, еще двое — справляли сиесту. По коже девиц расползался тошнотворный запах жратвы. Унылый август под луковым соусом. Тоска. Первая, самая жир­ ная, кокетливо примеряла шарфик, она была похожа на большую кучу сотрясающихся испражнений. Блондинка, волосы гнилостно­ го оттенка. И вдобавок с маленькими короткими руками, явно не мытыми после обеда. Она, должно быть, обожралась. Что касает­ ся второй, то она, как говорится, замечталась, потому что ее мас­ сивная челюсть не могла закрыться. Маленькие туфельки замет­ но жали ее огромные ступни домработницы. С мозолями, навер­ ное. Я решил выбрать третью. Она была, вероятно, шатенкой, ес ли бы не перекись водорода, которая после не очень удачного применения предательски оставила у корней волос разгадку своей тайны. Маленькая головка кошечки, поблудившей с крысой, не хоженное тело, в котором я предчувствовал привкус зубоврачеб­ ного фосфатина Фальер, не оставили меня бесчувственным. Впро­ чем, я уже два часа был тверд, как кол. Она назвала меня своим толстым котиком, несмотря на мой совершенно скелетообразный вид, и сразу же прелюбезно поплевала мне в рот. Остальные да­ мы возобновили свои занятия, одна стала вязать крючком, дру­ гая — читать ’’Ж изнь Гинемера” Анри Бордо. Мы поднялись на­ верх. Моя подружка действительно очень скучала — она не уме­ ла даже вязать крючком. Значит, я угадал правильно. Одним движением она продемонстрировала мне китайскую вазу, оран­ жевую с золотом, украшенную полотняными ирисами, что скуко­ жились, обнажив железную проволоку, и свои груди, располо­ женные у нее очень близко друг от друга, она сближала их рукой еще больше, так, чтобы они касались друг друга, ибо она думала, что эта природная скудость и составляла ее красоту. Ее мысок был мило оттенен волосками, которые еще сохраняли изначаль­ ную окраску. Несколько удлиненные губы чуть-чуть свисали. Ее плечи казались округлыми для такого длинного тела, на шее уже обозначились жирные складки, усугубленные ко всему прочему частым использованием крема. В кровати она вдруг превратилась в кучу макарон. Она просто пропадала со скуки, ей хотелось по­ фантазировать. Она с вызывающим видом показывала мне свой зад. Запрокидывалась. Дрыгала ногами, приговаривая: ’’Это я

252

возбуждаю тебя, поросенок”, и т. д. Что было абсолютно беспо­ лезно. Ничто не производило на меня ни малейшего впечатления, даже пушечный выстрел не заставил бы меня разрядиться. Тощ а, сообщив мне, что хочет войти в транс, она поймала меня, когда я еще не успел толком раздеться, со спущенными брюками и еще с ботинками на ногах. Я видел, как с кровати, куда она бросилась, она приближает ко мне свой рот; он был, словно отдельное суще­ ство, потом зуб голубого цвета из-за дешевой пломбы. Не успел ее язык достигнуть моего члена, который она энергично сжимала, как сперма хлынула ей прямо в глаза. Я едва ощущал, что там происходило. Ну вот, почище всякого сна.

Она обиделась. Опять придется спускаться, зевать. Она умы­ лась водой, заготовленной в биде. Рядом был слышен какой-то шум. "Они пойдут в другую комнату, я надеюсь”, — сказал я, просто чтобы сказать что-нибудь. Моя подруга прямо вся за­ жглась, как фейерверк, который внезапно начинает понимать, что именно он выписывает на небе. Она снова стянула свои груд­ ки покрепче, словно желая сшить их вместе, и сделала мне знак следовать за ней. Подведя меня к двери, она поглядела в замоч­ ную скважину и объяснила: "Это нимфоманка. Она так любит это дело, что оно стало ее привычкой, она способна взять зараз троих, вон, посмотри”. И действительно, в кровати, едва разли­ чим, распластался на спине артиллерист, которого оседлала тол­ стая девица с отвислыми грудями, жирными складками на боках и широкой экзофтальмической шеей, у нее были выпученные глаза, губы напоминали сабельный удар. Она бесновалась, как Одержимая. Перед нею сидели еще два клиента — служивые — ни лба ни покрышки; они послушно раскачивались на стульях в ожидании своей очереди. "Понимаешь, она обожает заниматься этим, один дает слишком мало, но когда они втроем, то получа­ ется больше. И всем выгодно. Всем, кроме нас. Но она записана в бумагах мадам. Она и с бабами тоже, понимаешь? И вообще, я тебе скажу, она никогда не останавливается. Это даже омерзи­ тельно. Если никого нет, она щекочет себя сама. Это не женщи­ на — река. Стулья, на которых она сидела, можно узнать по пят­ нам. Даже за столом, мой малыш. Когда я была рядом с ней, мне пришлось пересесть на другое место, потому что меня мутило”. Один из ожидающих в комнате военных забеспокоился. По его свинячей морде прокатился небольшой дождичек пота, воспроиз­ водя благодаря неведомому симпатическому феномену аналогич­

253

ный и весьма заметный посев, проступивший на рыхлых ягоди­ цах нимфоманки, на которых я впервые заметил светло-голубые подвязки. Мужчина встал и потопал тяжело в сапогах к кровати, где его товарищ похрюкивал в ошеломлении оттого, что понра­ вился шлюхе; и даже забывал шевелиться. Впрочем, она дрыга­ лась за двоих. Я заметил, что на камине стояла точно такая же ваза, но вместо ириса в ней лежали папские медали, и на сте­ не — беспрецедентная на моей памяти аномалия — висел кален­ дарь Нансийских галерей с ясно различимыми датами.

В игру вступает второй; он нетерпеливо бросается на женщи­ ну, которая уже вся извивалась. ’’Кончай же, ты щекочешь ме­ ня”, — кричала она, совершая мощные удары задом. Это еще больше разогрело нового захватчика, и я увидел, как он с немыс­ лимой точностью, с чудесной быстротой, которой был обязан бле­ стящему пиротехническому образованию в казармах города К., скакнул на перину, не отпуская ни своего орудия, ни женщины и не отъединяя ее от хорошо погруженного партнера; тем же дви­ жением вводит он свой жезл между ягодиц негодяйки с таким выражением счастья, что тот проникает в зад одним махом, а его обладатель, тем временем соскользнув немного назад, оказывает­ ся сидящим в ногах кровати, он вытягивает ноги вдоль первого оккупанта, лаская его подмышки сапогами. Раздается громкое ру­ гательство, и триплет закачался; девица в экстазе скачет на двух сразу, бесконечно выпуская свою, как обычно, буйную страсть. Третий мошенник по-прежнему беседует сам с собой, делая ши­ рокие беспечные жесты. Теперь нимфоманка зовет и его. ”Эй. милок, забирайся-ка на кровать. Не так, прямо передо мной. Вот. Останься стоять, согни немного ноги в коленях. Какой ты боль­ шой” . Она принимается сосать. Позиция была завершена. Я пре­ кратил подглядывание. ”Ну как, — сказала моя девица, пощекогывая меня, — тебя не восстанавливают такие маленькие штуч­ ки?” Отнюдь, по правде говоря. Я стал натягивать брюки. Как, черт возьми, печальны все эти достижения эротизма! Мне всегда приходят на ум уличные собаки, что собираются стаями и вяжут­ ся напропалую. Соседские собаки всегда наготове. Ко всему про­ чему получается один и тот же архитектурный шаблон. Возвести из тел пирамиду — вот предел их воображения. Все выпускают свой заряд наудачу и в конце концов многотелая марионетка сду­ вается и сплющивается в потоках пота, волос и спермы. Гротеск­ ный воздушный шар. Мне вспоминается, что некоторое время на­

254

зад в светском обществе уже была мода на такие механизмы. Но тогда по крайней мере хотя бы конструировали артистически. Величайшим искусством считалось построить Шартрский собор, не пропустив ни одной стрельчатой арки! Следовало постоянно менять аркбутаны, которые только и ждали, когда будет положен послед­ ний камень, и начинали творить сами что заблагорассудится.

Моей подружке очень не хотелось снова спускаться в салон. Она обожала меблированные комнаты; дитя, она считала, что в них ’’буржуазно”. А ей запрещали оставаться там надолго в ожи­ дании следующего клиента, говоря, что в порядочном заведении это не принято. ”Я, в общем-то, тебя понимаю, я сама не люблю всех этих выкрутасов, но вот если бы ты поглядел, что в творится в соседнем номере!” Вдруг она словно осеклась. ’’Нет, нет, я не могу тебе показывать. Это очень вежливый мужчина (он выбирал меня целых два раза), и потом его репутация!” Я приостановил одевание, последняя фраза меня заинтриговала. Девица заставила меня поклясться, что я совершенно посторонний, проездом в К. и не знаю никого здесь в лицо, затем она увлекла меня ко второй двери слева, завешенной ковром; обычное для подобного заведе­ ния любопытство ловко протерло в нем маленькое предательское отверстие, которое позволяло подсматривать происходящее по-со- седству; а клиент, чрезмерно доверявший добродетели Гобеленов, ничего не мог заподозрить. Сначала я заметил женщину, которая показалась мне бесспорно самой красивой в этом далеко не самом целомудренном учреждении. Брюнетка-барвинок с маленькимималенькими грудями, с чуть удлиненными кончиками, как сига­ ретки. У нее были очень широкие бедра и совершенно круглые ягодицы. Черные чулки бесподобно облегали ее тонкие и подвиж­ ные ноги. Она играла своими маленькими шлепанцами: то снима­ ла, то надевала их без конца, не отрывая глаз от раздевающегося клиента. Это был невысокий коренастый мужчина, начинающий лысеть; он повернулся в нашу сторону. Большая светлая борода веером. Что за черт, да ведь это мэр города, я видел его как-то раз вечером у нас дома. "Это очень порядочный человек, — объ­ ясняла мне моя сообщница, — не может же он все время ездить в Париж, ты понимаешь. Вот он и приходит сюда, но это строго между нами. Здесь ему нельзя содержать любовницы. Не говоря о том, что это дорого, за него просто перестанут голосовать. Это очевидно при его положении”. Между тем наш мэр, без штанов, раскладывал на кровати какую-то подстилку. Я выразил свое удивление. ’’Сам увидишь, у него есть один маленький недоста­

255

ток. В момент наслаждения он испражняется — о! немного, со­ всем чуть-чуть. Это происходит помимо его воли. Маленькая и водянистая какашечка. Как у ребеночка. Ты все увидишь”. Ну уж нет, у меня не было не малейшей охоты смотреть, я поднялся и покинул наблюдательный пост. И вообще, все это мне беско­ нечно надоело, и я это прекрасно осознавал. Деньга скользнули в ее туфельку, а я — на улицу.

Эта маленькая экскурсия ничего не уладила: спокойно я про­ спал только одну ночь. На следующий день все началось заново. Однако одна мысль о том, чтобы вернуться в притон, была мне в высшей степени отвратительна. К тому же я не хотел, чтобы ме­ ня демонстрировали соседям через замочные скважины или глаз­ ки. Опять начались сны. Что вовсе не давало развеяться. Не­ сколько семейных сцен усугубили и без того дурное настроение. Развлекла меня маленькая история с исчезновением вилки, в ко­ торой я встал на защиту служанки. Увы, служанка была стара и некрасива, и от нее дурно пахло.

256

ления и сна. Тогда я начинаю измерять собственные силы и вовсе не ощущаю от этого гордости. Я не маг, что констатирую не без грусти. Магия наслаждения — самая исключительная благодаря своей материальности, своей чудесной материальности. С ее освя­ щением, приводящим в полное замешательство, высшая точка ко­ торого подобна горным снегам.

’’Мне нравится”... Эти слова останавливают меня. Мне вовсе не нравится, если все одно и то же. Здесь вмешивается кто-то другой — та, кого в тот миг ничто не должно примешивать; та, что была для меня, как я знаю теперь, значительно большим, чем хотелось бы верить. Я обращаюсь к вам5, моя милая, моя са­ мая дорогая подруга, к вам, чье имя не будет названо ни разу на этих страницах; вы, разумеется, удивитесь, что я осмеливаюсь намекнуть на ваше существование, на те странные отношения, которые где-то в другом месте и, наверное, навечно соединили нас, соединили, несмотря ни на что, частицу вас и меня. Я обяза­ тельно устрою так, чтобы эта книжка попалась вам на глаза. Не я принесу вам почитать ее с вашего специального дозволения. Нет, я знаю способ. Это буду не я — другой покажет вам ее без умысла, случайно, и вы будете читать. Вы будете читать в одино­ честве. И поначалу вы, может быть, решите, что я обращаюсь к другой. И к кому именно. Разве вы не узнаете тон, что я утратил с тех пор, как перестал разговаривать с вами по-настоящему. Не узнавать себя сразу — это в вашем характере. А если я напомню вам, как вы обожали небрежность, ту особенную небрежность, что у других женщин вовсе не в милости, а если я напомню вам, как я признавался вам, сколь дорога была для меня именно эта милость, дороже всего, что я в конце концов ждал, ждал от вас так сильно; а если я напомню вам то место, где произошло эт о, незаметно для других, вокруг возня соседей, безвкусный оркестр, золото колонн, перед нами нетронутые стаканы, моя долгая на­ дежда, осмелитесь ли вы и теперь — ваше имя здесь почти готово сорваться с моих уст — осмелитесь ли вы теперь не узнать себя? Среди физической суеты я был одержим единственно и чисто — только вами. Я чувствую ваши свежайшие руки на моем лбу. Когда я был один, я ощущал ваше присутствие. Вы возвращались. Странная мысль, но мне казалось, что для этого вам надо уме­ реть, и я испытывал страшные опасения, когда приходил поч­ тальон, я нарочно не спускался, чтобы сохранить рядом ваш бледнеющий образ. Слова только предают нас, и я не принуждал

258

зить даже смерть любви, ни самой любви. В тот вечер ваши глаза были очень бледно-голубого цвета, и в одном-единственном из их отражений скорчилась спальня, в которой я не писал.

*

Итак, я писал. Нужно отыскать какой-нибудь адский камень, чтобы предать время огню. Я знаю лишь один такой камень — это мысль, и, я уже говорил, мой единственный способ мыс­ лить — письмо. И я писал. Я всегда завидовал эротоманам, этим поистине свободным людям. Им не надо писать. Меня не отпуска­ ло какое-то наваждение, и только время способно было действи­ тельно рассеять его. Нищета и ужасное сожаление. А пока нужно было продержаться физически, интеллектуально. Я писал. Я сле­ довал тому, что образовывалось на листе бумаги, подобно путе­ шественнику у окон вагона, который без особой радости наблюда­ ет бесконечно развертывающийся перед ним пейзаж, где все пре­ бывает в движении, изменяется, и в конце концов оказывается совершенно одинаковым и сводится к складывающейся почтовой открытке, которую решили раскрыть. У него нет ни малейш ей иллюзии, что он сам выбрал эту местность из тысячи, потому что там разворачивались вызывающие дрожь предзнаменования. И у меня не было подобных иллюзий, однако я не отводил глаз от бу­ маги, где раскручивались целые ленты воображаемых ценностей. Великое смущение снова приводило меня в края, чьи очертания становились все более определенными. Сквозь медленно рассеива­ ющиеся туманы — лицо; оно сопротивляется моим маниям, ирре­ альное и не самое прекрасное из тех, что можно себе предста вить, но лицо, черпающее из предшествующего, очень сходной' импульса силу заклинания. Элементы неведомого мира выстраи вались вокруг него. Странные леса. Я переношусь в эпоху, код а я впервые построил себе эту декорацию, расставив там различ ных призраков, из которых большинство так и не приняли телес ной оболочки. Я был тогда таким же, как сейчас. Те же одиноче ство, грусть, невозможность нормально устроиться, принять един ственный жребий среди стольких других, из которых я не хотел бы вовсе выбирать. Я уже испытывал особую угнетенность от сво­ его слишком навязчивого тела, оно брало верх над более возвы­ шенными, на мой взгляд, занятиями. Я уже пытался с помощью разных уловок трансформировать эту утомительную и глупую галлюцинацию в субстрат для какой-нибудь экспериментальной

260